(Сатис. СПб., 2006, с.381-401)
Важнейшим центром иосифлянского движения на Украине был Киев. Этот центр возглавляла целая группа авторитетных пастырей: прот. Димитрий Иванов, архим. Спиридон (Кисляков), прот. Леонид Рохлиц, свящ. Борис Квасницкий и др. Помимо четырех приходских общин, в «матери городов русских» к иосифлянам присоединились многие бывшие насельники уже закрытых к тому времени монастырей: Киево-Печерской Лавры, Введенской, Фроловской и Покровской женских обителей. Это движение оказалось в основном разгромлено в 1931 г., в ходе массовых репрессий по делу Истинно-Православной Церкви на Украине. 15 января в Киеве были арестованы все выявленные ОГПУ иосифлянские священники и некоторые представители монашества и мирян, а 14 декабря 1931 г. их приговорили к различным срокам заключения в концлагерь[1].
Однако эти репрессии не смогли полностью уничтожить движение истинно-православных в Киеве, еще около четырех лет – до июля 1935 г. – оно существовало в организованной форме. Возглавлял киевских иосифлян в это время о. Димитрий Шпаковский. Родился будущий новомученик 11 февраля 1886 г. в г. Белая Церковь Киевской губернии в украинской семье почтово-телеграфного чиновника 6-го разряда, учился в местной гимназии, но после окончания седьмого класса не смог продолжать обучения из-за отсутствия средств. И все же Дмитрий Венедиктович выдержал экзамен на звание учителя и в 1908-1911 гг. преподавал в школах сел Рогозино и Трушки Белоцерковского уезда, а в 1912-1921 гг. – в Военно-фельдшерской школе Киева. Еще до переезда в Киев Д.В.Шпаковский женился на дочери священника Наталье Алексеевне (она родилась в 1884 г. в с. Свидок Каневского уезда Киевской губернии и окончила 5 классов гимназии в Белой Церкви), которая стала его ближайшей помощницей и опорой в дальнейшей церковной деятельности. Уже в Киеве, 20 ноября 1911 г., в семье Шпаковских родился первый сын Анатолий, а 7 июня 1915 г. – второй, Николай.
В 1921 г. Дмитрий Венедиктович сделал сознательный выбор, приведший его к мученическому венцу. В этом году он был рукоположен сначала во диакона и вскоре во иерея к церкви г. Василькова Киевской губернии, где служил до осени 1930 г. Васильковский приход подчинился Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергию, хотя сам о. Димитрий, по его словам, «имел сомнения» и постепенно пришел к мысли, что руководство сергиан «с 1927 г. нарушило принципы Православия». По этому вопросу он несколько раз имел беседы с иосифлянскими священниками Киева: Леонидом Рохлицем, Андреем Бойчуком и Борисом Квасницким, пользовавшимися авторитетом у верующих Васильковского и Белоцерковского районов.
Осенью 1930 г. о. Димитрий принял окончательное решение отделиться от митр. Сергия и поехал к ближайшему иосифлянскому архиерею – епископу Павлу (Кратирову) в Харьков, где 21 ноября Владыка выдал ему удостоверение о приеме под свой омофор. По свидетельству священника на допросе (21 июля 1935 г.), епископ Павел объяснил ему, что подчиняется архиепископу Гдовскому Димитрию, как истинно-православному, и «дал ряд практических указаний по вопросам повседневной церковной и религиозной деятельности», но никаких политических директив не давал. Еще накануне поездки в Харьков о. Д.Шпаковский получил приглашение на пост настоятеля от приходского совета иосифлянской церкви в с. Болотня Могилев-Подольского уезда и в конце ноября 1930 г. уехал туда[2].
Январских арестов 1931 г. по делу Истинно-Православной Церкви на Украине о. Димитрию удалось избежать ввиду отдаленности его нового места службы от Киева и Харькова. В изъятой при аресте у еп. Павла записной книжке в числе адресатов переписки значился Д.Шпаковский из г. Василькова, и на вопрос следователя Владыка сказал, что этот священник приезжал в Харьков в 1930 г. и присоединился к нему без Васильковского прихода, умолчав о с. Болотня[3]. Отец Борис Квасницкий также сообщил на допросе лишь о присоединении к иосифлянам о. Димитрия из Василькова, и таким образом место пребывания о. Д.Шпаковского осталось для ОГПУ в тот момент неизвестным.
К февралю 1931 г. в числе других иосифлянских общин Киева без священнослужителей остался приход Преображенской церкви на Павловской улице (архим. Спиридон умер 11 сентября 1930 г., свящ. Анатолий Жураковский был арестован 4 октября 1930 г., а свящ. Евгений Лукьянов – 15 января 1931 г.), и приходской совет пригласил на пост настоятеля о. Димитрия. Таким образом, священник прослужил в Болотне лишь три месяца, переехав в конце февраля в Киев. До смерти 5 января 1932 г. епископа Павла о. Д.Шпаковский подчинялся ему, а затем формально – архиепископу Димитрию (Любимову), хотя связи с ним установить не удалось (Владыка в это время пребывал в Ярославской тюрьме). В октябре 1933 г. Преображенская церковь была закрыта, и о. Димитрий стал окормлять тайную общину из ее бывших прихожан. При этом он периодически служил в действовавшей до лета 1934 г. иосифлянской Ильинской церкви на окраине Киева, настоятелем которой являлся бывший насельник Киево-Печерской Лавры иеромонах Мартирий (Слободянко).
Положение батюшки существенно изменилось после приезда в январе 1934 г. в Киев священномученика епископа Стародубского Дамаскина (в миру Дмитрия Дмитриевича Цедрика). Негативное отношение этого Владыки к деятельности митр. Сергия сформировалось осенью 1928 г., когда он проездом из сибирской ссылки в г. Стародуб (Черниговская, ныне Брянская область) посетил в Москве Заместителя Местоблюстителя и имел с ним продолжительную беседу, принесшую глубокое разочарование. В 1929 г. еп. Дамаскин вступил в контакты с харьковскими и киевскими иосифлянами. В то время Владыка не примыкал открыто ни к одному из течений. Епископа не удовлетворяла позиция митр. Сергия, и он постепенно отходил от нее, ища законные основания для разрыва. Поэтому Владыка Дамаскин настойчиво пытался установить контакты с Патриаршим Местоблюстителем митр. Петром. Уже в материалах следственного дела Истинно-Православной Церкви на Украине 1930 г. позиция еп. Дамаскина была выведена как иосифлянская. Так, в протоколе допроса прот. Димитрия Иванова значится, что, хотя епископ и вел лишь «подготовительную работу» к разрыву с митр. Сергием, но «настолько приобщился к нашей организации, что его даже считали вступившим в нее»[4].
В конце лета 1929 г. еп. Дамаскин разорвал молитвенное общение с Заместителем Местоблюстителя, к этому времени гонец епископа – монахиня Ирина (Бурова) – посетила митр. Петра (Полянского) по месту его ссылки в пос. Хэ и передала на словах критическое отношение Патриаршего Местоблюстителя к деятельности митр. Сергия. Вскоре еп. Дамаскин переслал с иосифлянским протоиереем из Харькова о. Григорием Селецким письмо в Ленинград к фактическому руководителю иосифлянского движения архиеп. Димитрию (Любимову). Владыка Димитрий на допросе 4 марта 1931 г. говорил о содержании этого письма так: «Дамаскин выражал мне сочувствие, как мой единомышленник». При этом епископу все-таки была ближе более умеренная позиция митр. Кирилла (Смирнова), и он открыто не присоединился к иосифлянам[5].
27 ноября 1929 г. еп. Дамаскин был арестован и затем осужден. После четырех лет заключения в Соловецком лагере он был освобожден в ноябре 1933 г. «как полный нетрудоспособный инвалид» с предоставлением «права повсеместного проживания». Епископ вернулся в Черниговскую область и, после неудачных попыток устроиться в г. Глухове и под Киевом, поселился в г. Нежине. Судя по всему, Владыка хотел жить вблизи Киева, где еще существовало несколько иосифлянских общин, которые он вскоре стал окормлять.
Близкая духовная дочь еп. Дамаскина, исполнявшая обязанности его секретаря в период управления Глуховским викариатством, журналист и писательница Елена Николаевна Лопушанская так писала в своей книге «Епископы-исповедники» о церковной деятельности Владыки в 1934 г.:
"По-видимому, опыт жизни в Стародубе и тесное соприкосновение с миром концлагерей.., где политических смешивали, а подчас и подчиняли уголовным, наложили глубокий отпечаток на дальнейшее направление мыслей епископа Дамаскина. Он уже уклоняется от широкой деятельности, не пишет длинных посланий, обращенных к широким кругам верующих. Он убедился, что в условиях советской действительности и общего разложения возможна только подпольная Церковь. А самое главное, он увидел массовый отход от религии, успех антирелигиозной пропаганды, растущее вширь и вглубь безбожие. Надо было спасать уже не большинство, а меньшинство.
Верующие 1934 г. – это малое стадо, это не званые, но избранные. И надо думать об устроении этого малого стада. Вокруг епископа Дамаскина еще до Соловков группировались три лучших из еще оставшихся на свободе киевских священников: духовник Покровского монастыря о. Димитрий И[ванов]; прекрасный проповедник и молитвенник, о. Анатолий Ж[ураковский] и о. Андрей Б[ойчук], особенно непримиримый, который впоследствии привез сведение о мученической кончине епископа Дамаскина. После ареста этих трех священников вскоре появился четвертый непримиримый из провинции. Он долго искал такую общину, какой была община о. Анатолия Ж[ураковского], и поэтому не застал на месте не только епископа Дамаскина, но и ни одного священника из группы его единомышленников. Тихий, спокойный о. Димитрий Ш[паковский] в беседе со своими новыми прихожанами (им удалось устроиться в маленьком храме, который еще не был закрыт, а священника там не было), пояснял: надо следить за собой, за своими словами, а особенно мыслями, а то, если что-нибудь не так, начнешь служить литургию, что-то не то получается... Так высок был духовный уровень священников, последовавших за епископом Дамаскиным, потому что декларации митр. Сергия, помимо канонического, они придавали и мистическое значение. Признать Декларацию – значило поклониться покоряющему все царства мира и тем самым лишиться той благодати, дать место которой завещал священномученик митр. Вениамин в своем предсмертном письме. Таково малое стадо, которое застал епископ Дамаскин в последний свой приезд в Киев. Он объезжает знакомые города, навещает своих единомышленников, ищет новых"[6].
Из этого свидетельства Е.Н.Лопушанской видно, что приезд еп. Дамаскина в Киев и его знакомство с о. Д.Шпаковским были совсем не такими случайными, как говорил на допросе 20 июля 1935 г. сам о. Димитрий:
"Приблизительно в январе месяце 1934 г., на Покровской ул. г. Киева, возле церкви Николая Доброго, я встретил случайно епископа Дамаскина (Цедрика) и познакомился с ним. Цедрик заявил мне, что он возвратился из ссылки, в Киеве находится проездом, намерен выехать в Черниговскую область – в Нежин или на Глуховщину. Цедрик также осведомил меня, что он является епископом Истинно-Православной Церкви, не имеет общения с митрополитом Сергеем (б. Нижегородским). Я пригласил Цедрика посетить меня на дому. В тот же день Цедрик был у меня. Во время пребывания Цедрика у меня на квартире, я написал заявление о принятии меня в подчинение епископа Цедрика"[7].
В состоявшейся на квартире о. Димитрия беседе еп. Дамаскин информировал священника о положении митрополитов Иосифа (Петровых) и Кирилла (Смирнова), что свидетельствует об определенных контактах Владыки с ними (сам епископ на допросе 1 сентября 1934 г. показал, что лично посетил в феврале того же года проживавшего тогда в г. Гжатске митр. Кирилла). О знакомстве еп. Дамаскина с о. Д.Шпаковским вовсе не на улице, а в иосифлянской Ильинской церкви, куда Владыка специально приехал, говорила на допросе 13 сентября 1935 г. работавшая больничной сиделкой Мария Федоровна Сахно. Она показала, что познакомилась с епископом в начале 1934 г. в Ильинской церкви и в тот же день была с Владыкой на квартире о. Димитрия[8].
Еще более подробные показания об этом дал 28 августа 1935 г. возглавлявший одну из тайных иосифлянских общин Киева иеромонах Каллиник (Хоменко). Он сообщил, что Владыка после возвращения из концлагеря посещал Ильинскую церковь и служившие там иеромон. Мартирий и о. Д.Шпаковский «признали епископом активного деятеля Истинно-Православной Церкви Дамаскина». По свидетельству о. Каллиника, Ильинская и бывшая Иисуса Сладчайшего (из Преображенской церкви) общины «были подчинены» еп. Дамаскину, да и сам иеромонах «имел связь» с этим епископом. Однако самая «правая» из существовавших в то время в Киеве иосифлянских общин – при Покровской церкви на Подоле (закрытой весной 1934 г.) – не пожелала подчиниться еп. Дамаскину, так как он посещал Ильинскую церковь. Ее общину в Покровском приходе уже считали «неправославной», поскольку она подчинилась распоряжению советской власти – вывешивать на здании храма в государственные праздники красный флаг. Возглавлявшая приходской совет Покровской церкви Анисия Тимофеевна Шарапова категорически отказалась даже принимать флаг, а тем более вывешивать его по требованию властей[9].
Согласно заслуживающему доверия свидетельству Е.Н.Лопушанской, еп. Дамаскин (уже в качестве руководителя иосифлянских общин) старался привлечь в ряды своей паствы и некоторых авторитетных священнослужителей из числа киевских «непоминающих», в частности, прот. Александра Глаголева:
"Между прочим, он посещает в Киеве одного видного киевского протоиерея, профессора Киевской Духовной Академии, молитвенника, популярного среди верующих, ряды которых значительно поредели – не только вследствие отхода от веры, но и пребывания в концлагерях. Он зовет этого протоиерея к своей маленькой пастве. Протоиерей наотрез отказывается – он не пойдет в подполье, он останется в крошечной церковке в старинной колокольне, подле перестроенного под что-то большого храма и будет жить в каморке там же. У него приход, он посвятил себя молитве и своих прихожан призывает к тому же. Он уже лишен всего – и квартиры, в которой прожил почти всю свою жизнь, и большого храма, и всех прав – кому он еще нужен? И вспоминает указ митр. Агафангела о приходах.
Почему-то отказ этого протоиерея производит на епископа Дамаскина потрясающее впечатление. У приютившего его священника (о. Димитрия Ш[паковского], устроившегося в маленьком частном доме) с ним делается сердечный припадок. Неужели до сих пор – а уже со времени издания Декларации прошло больше шести лет – неясно, что вместо «легализации» Церкви усиленными темпами идет ликвидация Церкви? На что еще надеяться? А между тем уцелевшее до того времени духовенство и часть верующих продолжают надеяться на что-то, когда уже надеяться не на что. Разве зло может выдохнуться? Наступившая вскоре волна ежовского террора захватила и этого протоиерея-профессора"[10].
Из этого свидетельства Елены Николаевны видно, что еп. Дамаскин не просто пару раз бывал в доме о. Д.Шпаковского, но и некоторое время жил у него, о чем священник на допросах промолчал. Ничего не сказал он и о том, что временно возносил имя Владыки за богослужением. Об этом тоже стало известно из книги Е.И.Лопушанской:
"Друзья епископа Дамаскина и почитатели стараются держать втайне его местопребывание. Но как уберечь Владыку, который не снимает рясы, не обрезывает свою длинную бороду, не теряет за столько лет архиерейскую осанку и с архиерейским посохом ходит "инкогнито" по Киеву, когда ему запрещено вообще показываться на Украине! Он не умеет прятаться. Он мыслит так: «Все мы вменихомся яко овцы на заклание»! Епископ Дамаскин явно отходит от митр. Сергия и дает распоряжение о. Димитрию возносить его имя за богослужениями. Друзьям Владыки удается убедить прекратить это возношение. Священника умоляют словами: «Не бо врагом Твоим тайну повем...» Он идет к Владыке и получает от него разрешение не поминать"[11].
22 июля 1935 г. о. Димитрий сказал следователю, что еп. Дамаскин был у него на квартире лишь два раза – в январе и мае 1934 г., когда приезжал из Нежина на пару дней с ночевкой. На вопрос, кто посещал епископа в мае, батюшка ответил, что не помнит, и с кем встречался еп. Дамаскин, ему неизвестно. На следующем допросе, 23 июля, следователь все-таки добился сообщения трех имен посетителей: А.Ф.Смолич (она уже уехала из Киева), М.Ф.Сахно и некоей не установленной следствием Елизаветы Федоровны. Остальных о. Димитрий так и не назвал, сославшись на незнание. М.Ф.Сахно на допросе 13 сентября 1935 г. подтвердила майский приезд еп. Дамаскина и сообщила, что, как и в первый раз, именно она покупала епископу обратный билет на поезд[12].
Видимо, в свой майский приезд Владыка назначил о. Димитрия киевским благочинным. К этому времени церковная ситуация в городе заметно изменилась. Весной 1934 г. советские власти закрыли последние две иосифлянские церкви – Ильинскую и Покровскую. В Киеве и пригородах возникло восемь тайных истинно-православных общин. Они были разные по численности – от 10 до 90 верующих, и каждую окормляли свои священнослужители. Самой большой была община вернувшегося из ссылки во второй половине 1933 г. иеромонаха Феогния (Деркача), куда вошел почти весь бывший Покровский приход, в том числе члены приходского совета во главе с А.Т.Шараповой, церковный хор из 8-10 человек с бывшим регентом У.Рукавицыной и много монахинь. К концу 1934 г. эту общину стал окормлять и вернувшийся после трехлетнего лагерного заключения другой бывший насельник Киево-Печерской Лавры иеромонах Агапит (Жиденко).
Второй по численности была община о. Димитрия Шпаковского. По свидетельству иеромон. Каллиника, в нее входил «бывший приход священника Жураковского и часть прихожан архимандрита Спиридона». Далее шла община иеромон. Мартирия (Слободянко), она находилась на Мышеловке (окраина Киева) и состояла из бывших прихожан Ильинской церкви. Четвертую общину окормлял бывший настоятель церкви с. Старые Поздняки Киевской области Никита Смолий. Он перешел к иосифлянам в 1929 г. под влиянием свящ. Бориса Квасницкого, вскоре был арестован, сослан на 3 года, но в конце 1933 г. вернулся после отбытия срока и с тех пор служил в Киеве тайно. В общину о. Никиты входили духовные дети о. Б.Квасницкого из бывшего Введенского женского монастыря на Печерске.
Свои небольшие общины, состоявшие из части бывших прихожан Покровской и Преображенской церквей, были у иеромон. Каллиника (Хоменко), вернувшегося в 1934 г. в Киев из ссылки иеромон. Аполлония (Канонского) и вернувшегося в конце 1933 г. после трехлетнего заключения в Беломоро-Балтийском лагере священника Евгения Лукьянова. Последняя, восьмая, тайная община существовала в пригородном пос. Ирпень. Она состояла из прихожан закрытой к тому времени местной иосифлянской Троицкой церкви и группы бывших монахинь Покровского Киевского монастыря, которые проживали совместно на даче Е.Д.Бабенко до арестов в июле 1937 г. Окормляли ирпенскую общину отцы Д.Шпаковский и Каллиник (Хоменко)[13].
Из этих восьми общин как минимум пять признавали руководство еп. Дамаскина. Для их непосредственного управления Владыка и назначил о. Димитрия благочинным. Именно весной 1934 г. еп. Дамаскин получил копии писем Патриаршего Местоблюстителя митр. Петра (Полянского) митр. Сергию (Страгородскому) с осуждением действий Заместителя Местоблюстителя, и это укрепило епископа в осознании верности избранной им позиции. В одном из писем того периода Владыка Дамаскин писал единомышленникам:
"Извещаю вас, что дедушка Петр предложил митрополиту Сергию распустить незаконный Синод свой, изменить свое поведение и принести покаяние перед Церковью и собратиями. Сдержит ли он это? Конечно, нет. Значит, нам не по пути, не по дороге с ним"[14].
Полученная информация о позиции митр. Петра нашла отражение и в другом, относящемся к весне 1934 г., письме еп. Дамаскина игумену Аристоклию (Ветрову):
"Если до сих пор Вы, о. Аристоклий, не были в курсе церк[овного] положения, не имели надлежащего разъяснения, то после того, к[а]к я разъяснил Вам вопрос, указал на великий грех сергианского беззакония, указал Вам на то, что М[итрополит] С[ергий| восстал на своего Предстоятеля, не подчиняется категорическим его требованиям, нарушил многие церк[овные] правила и самовольно присвоил себе права, каких не имел и сам Патриарх, – никакого оправдания Вам не может быть, и, оставаясь в общении с сергианами, Вы являетесь участником и в беззаконии их. Тем больший грех Вы взяли на себя, что продолжаете своим прежним авторитетом удерживать в сергианском беззаконии и тех, кои сомневаются в их православии и обращаются к Вам за советом. Лишая Вас за это своего благословения, я призываю Вас к Суду Божию"[15].
Еще более резко охарактеризовал Владыка Дамаскин деятельность митр. Сергия и его сторонников в письме архиеп. Серафиму (Самойловичу) от 15 апреля 1934 г., копию которого он направил митр. Кириллу (Смирнову):
"Путь митрополита Сергия – путь несомненной апостасии. Отсюда и отщетение благодати у него несомненно. Несомненен отход от благодати и всякого сознательно внедряющего в жизнь план «мудрейшего»"[16].
И в этот период взгляды еп. Дамаскина далеко не во всем совпадали с позицией иосифлян, но его практическая деятельность по руководству тайными иосифлянскими общинами позволяет считать Владыку фактическим участником движения, возглавляемого митр. Иосифом. Впрочем, в 1934 г. еп. Дамаскин кое в чем пошел даже дальше многих иосифлян, считая (как истинно-православные христиане) недопустимым для верующих работать в государственных учреждениях и состоять в советских общественных организациях.
Об этом, в частности, писала Е.Н.Лопушанская:
"Епископ Дамаскин заповедует своим последователям, по возможности, не работать на государственной службе. Кто может шить, пусть работает на дому. Кто может заниматься каким-либо другим ремеслом, пусть старается заниматься им так, чтобы жить христианской жизнью и удаляться зла: «Блажен муж, который не идет на совет нечестивых». Лучше довольствоваться меньшим, но сохранять свободу духа. В воздухе чувствуется гроза – это 1934 г.! Преддверие ежовского террора. Кто знает, не сметет ли он последних служителей алтаря! Епископ Дамаскин учит, что, может быть, настало время, когда Господь не хочет, чтобы между Ним и верующими стояла Церковь как посредник, а каждый человек призван стать непосредственно перед Господом и отвечать Ему за себя сам, как это было при праотцах! Пусть каждый помнит об этом и на этом строит свою жизнь!"[17]
Поездки еп. Дамаскина в Киев, Глухов, Гжатск, Москву и другие города, связанное с ними оживление деятельности иосифлянских общин не остались не замеченными карательными органами. В отношении ОГПУ СССР от 8 июля 1934 г. говорилось:
"По имеющимся в СПО ОГПУ сведениям, основными организаторами ИПЦ на Украине являются епископы Дамаскин (Цедрик), проживающий в Черниговской области, и Парфений (Брянских) проживающий в Одесской области. Дамаскин неоднократно приезжал в Москву и устраивал нелегальные собрания на квартире Кострыгиной Веры Спиридоновны, где развивал свои взгляды на советскую власть. Ссылаясь на псалмы «Царя Давида», Дамаскин говорил, что каждый верующий должен «ненавидеть эту власть полной ненавистью»"[18].
1 августа 1934 г. еп. Дамаскин был арестован в г. Нежине, в предъявленном ему постановлении о содержании под стражей говорилось, что он обвиняется в организации ИПЦ. В краткой беседе с начальником отдела Черниговского ГПУ Абруцким епископ заявил, что не признает митр. Сергия «законным предстоятелем Церкви», и услышал в ответ замечание: «Пока вы не перестанете так рассуждать, не перестанут создавать к.-р. дела против вас». 14 августа Владыку этапом перевезли в Киевское ГПУ, и он около полугода содержался в Лукьяновской тюрьме[19].
В конце августа приехавшая в Киев племянница еп. Дамаскина, Е.Е.Лякичева, зашла к о. Д.Шпаковскому и сообщила ему об аресте Владыки и его содержании в местной тюрьме. С тех пор и до высылки епископа в феврале 1935 г. семья о. Димитрия оказывала еп. Дамаскину постоянную помощь. Неоднократно приезжала в Киев с передачами и Е.Е.Лякичева. Позднее – 23 июня 1935 г. – Владыка писал матушке о. Димитрия:
"Не проходит дня, чтобы я дважды, а то и больше молитвенно и благодарным чувством не помянул Вас, не послал Вам благословения и своих благопожеланий. Вот сегодня после службы, где я всегда и с особым вниманием собираю всех Вас – моих родных, я заговляю последним кружком Вашей пасхи, которую я сразу разделил, отложив для Вознесения, Троицы и на разговенье. Вместе с этим сразу всплывает в памяти вся Ваша любовь, Ваши заботы о моем убожестве во все разы посещения моего Вас и особенно во время заключения. И многое постоянно напоминает мне о таких Ваших заботах до сих пор"[20].
15 февраля 1935 г. Особое Совещание при НКВД СССР приговорило еп. Дамаскина к высылке в Северный край на 3 года, и он был этапом отправлен в Архангельск, где жил до нового ареста в марте 1936 г. И здесь святитель не прекратил церковной деятельности, в частности, летом 1935 г. по просьбе архиеп. Серафима (Самойловича) принял в свое архипастырское окормление последователей епископа Виктора (Островидова) в Вятской епархии. Не прекращал Владыка Дамаскин и руководства киевскими иосифлянам через о. Д.Шпаковского. При аресте батюшки органы ОГПУ изъяли соответствующую переписку и грамоту о награждении о. Димитрия золотым наперсным крестом от 2 февраля 1935 г. с подписью: «Смиренный Дамаскин, епископ Глуховский и Нежинский»[21]. Переписка Владыки с о. Димитрием велась через его жену Наталью Алексеевну и М.Ф.Сахно, которая от себя переслала в Архангельск синодик знакомых епископу киевлян.
В качестве представителя еп. Дамаскина, о. Д.Шпаковский фактически имел полномочия шире, чем киевский благочинный. Так, весной 1934 г. он назначил приехавшего из Ленинграда иосифлянского иеромонаха Варсонофия (Юшкова) настоятелем церкви с. Болотня Могилев-Подольского округа, где тот позднее был арестован. Отправленный в ссылку о. Варсонофий переписывался там с о. Димитрием, и священник посылал ему, как и еп. Дамаскину, посылки с продуктами[22].
23 июня 1935 г. епископ отправил из Архангельска свое последнее письмо на имя жены о. Димитрия, содержащее важные размышления о судьбе Церкви в преддверии надвигавшихся, еще более жестоких, чем ранее, гонений (Владыка явно предвидел наступление «большого террора» 1937-1938 гг.):
"Мне радостно думать, что в К[иеве] еще много Господь соблюдает верных Своих. В то же время для меня несомненно, что близится момент, когда Вы будете лишены возможности удовлетворять свои духовные потребности из-за отсутствия служителей алтаря, которые должны готовиться к новым испытаниям, если заранее не уйдут в сокровенные катакомбы. Верные же должны подготовлять себя, м[ожет] б[ыть], к полному лишению благодати и подкрепления Св.Тайнами на короткое, впрочем, время, но не малодушничать пред этим, а полнее использовать имеющиеся пока возможности для накопления в себе духовной энергии и сил"[23].
Письмо еп. Дамаскина стало известно в Киеве, его давали читать многим верующим. Через агентурную сеть о нем узнали и в ОГПУ. Возможно, это стало сигналом к началу нового следственного дела иосифлян в Киеве. 13 июля 1935 г. было принято постановление о начале следствия по делу священников Д.Шпаковского, И.Шпакова и иеромонаха Каллиника (Хоменко), так как «они, будучи попами нелегальной контрреволюционной “Истинно-Православной Церкви”, имели в Киеве нелегальные группы своих последователей, устраивали с ними нелегальные собрания и проводили активную антисоветскую агитацию». В постановлении на арест о. Димитрия говорилось:
"Из агентурных материалов установлено, что Шпаковский является попом и благочинным «Истинно-Православной Церкви». В Киеве он руководит группой своих последователей и проводит с ними тайные собрания. Своих последователей воспитывает в духе непримиримой вражды к советскому строю и активной борьбы с мероприятиями власти"[24].
13 июля были арестованы отцы И.Шпаков и Каллиник, а 14 июля у себя на квартире по адресу: Кудрявская ул., 24-7 – о. Д.Шпаковский. При обыске у батюшки изъяли: 18 писем, 27 записок, 4 блокнота и записные книжки, 2 тетради, статью Волошина на 43 листах, зашитые в старом женском пальто письмо еп. Дамаскина от 23 июня 1935 г. и его грамоту о награждении о. Димитрия золотым наперсным крестом.
Всех арестованных поместили в спецкорпус Лукьяновской тюрьмы, допрошены они были 17 июля, первым – иеромонах Каллиник (в миру Кирилл Акимович Хоменко). Он родился 12 мая 1876 г в с. Кошеватое Таращанского уезда Киевской губернии в крестьянской семье, с 1900 г. с перерывами состоял трудником в Киево-Печерской Лавре, с 1913 г. служил там послушникам и в том же году принял монашеский постриг, а в 1923 г. был рукоположен во иеромонаха. К 1928 г. Лавра оказалась закрыта, но ее насельники образовали общину при Ольгинской церкви во главе с настоятелем обители архим. Ермогеном (Голубевым).
В 1928 г. среди братии произошло разделение, большая часть осталась верна своему настоятелю, хотя и не принявшему Декларацию 1927 г., но и не отделившемуся от митр. Сергия. Другие же насельники, около 30 человек, перешли к иосифлянам. Они признавали настоятелем Лавры высланного в Харьков еще в 1925 г. архим. Климента (Жеретиенко), который весной 1928 г. известил братию, что он не согласен с Декларацией и вошел в подчинение еп. Павлу (Кратирову), порвавшему с митр. Сергием. В то время за получением указаний к архим. Клименту из Лавры ездили иеромонахи Еразм (Прокопенко), Каллиник, Иннокентий, иеродиаконы Аполлоний (Канонский) и Агапит (Жиденко), рукоположенные позднее во иеромонахов, а также послушник Иван Меняйло[25].
До 1930 г. о. Каллиник жил на территории монастыря, служил в Ольгинской церкви и выполнял случайные работы в устроенном в Лавре «Музейном городке». Затем, будучи выселен вместе с другими монахами, он снимал комнату в частной квартире и с 1931 г. служил в иосифлянской Покровской церкви. В 1933 г. иеромонах при проведении паспортизации получил отказ в выдаче паспорта и указание покинуть Киев. Отец Каллиник прожил девять месяцев в пос. Ирпень, а затем уехал на родину – в с. Кошеватое, где через работавших в сельсовете родственников получил паспорт как крестьянин-единоличник и с ним в начале 1934 г. вернулся в Киев.
До закрытия Ильинской церкви иеромонах служил в ней, затем был вызван повесткой в ГПУ, но не явился и на некоторое время уехал из Киева, к июлю вернулся, три месяца работал на заводе «Ленинская кузница», один месяц – на Кабельном заводе, а с 25 ноября 1934 г. – сторожем Киевской обсерватории. Помимо этого, о. Каллиник с весны 1934 г. окормлял тайную общину из части бывших прихожан Покровской церкви, состоявшую, согласно его показаниям, из 15-20 человек, в том числе проживавших в Ирпене монахинь Матроны и Елисаветы.
Уже на первом допросе о. Каллиник заявил, что он принадлежит к «Истинно-Православной Церкви, т.е. к духовенству, отошедшему от митр. Сергия» и назвал еще семь принадлежавших к ИПЦ священнослужителей Киева, проживавших в столице Украины, в основном, нелегально: иеромонахов Мартирия (Слободянко), Аполлония (Канонского), Агапита (Жиденко), Феогния (Деркача), священников Димитрия Шпаковского, Евгения Лукьянова и периодически приезжавшего из Переяславля о. Игнатия Шпакова. Позднее – 4 августа, о. Каллиник, отметив, что из 30 иосифлян, насельников Лавры, большая часть арестована, умерла или разъехалась, и в Киеве осталось лишь восемь (включая его), назвал помимо уже указанных остальных: иером. Еразма (Прокопенко), который ранее окормлял тайную женскую монастырскую общину, подвергался аресту, но к 1935 г. отошел от активной церковной деятельности; мон. Патрикия (Недроля), входящего в общину о. Феогния и послушника Емельяна, состоящего в общине о. Мартирия[26].
Также 4 августа о. Каллиник назвал почти все существовавшие в Киеве «нелегальные группы ИПЦ», указав, что «их руководители в тесной взаимной связи не состоят» (объяснив, таким образом, свою «неосведомленность» об адресах проживания и проведения тайных богослужений других иосифлянских священнослужителей). Правда, адреса «групповых молений» своей общины иеромонаху назвать пришлось: его собственная квартира на Обсерваторской ул., 3 и квартиры духовных детей – Татьяны Болховской на Лукьяновской ул. и тайной монахини Феодоры (в миру Александры) на ул. Гершуни, 43. Отец Каллиник сообщил, что после возвращения из ссылки во второй половине 1933 г. иером. Феогний дважды ездил в Харьков к архим. Клименту, осенью 1934 г. к нему же ездили иеромонахи Мартирий и Агапит. Правда, последний от бывшего настоятеля Лавры затем отошел и «начал считать его неправославным за связь с последователями Стефана Подгорного» (так называемыми «стефановцами» – большой группе общин, присоединившихся в 1928 г. к иосифлянскому движению, которых иеромонах считал сектантами). Отец Агапит проживал в основном не в Киеве, а в Каневе, где организовал особую тайную общину из нескольких бывших прихожан Покровской церкви (свечница монахиня Ольга и др.) и местных жителей. Окормлял этот иеромонах и небольшие общины иосифлян в Черкассах и Золотоноше. Порвав с архим. Климентом, о. Агапит пытался разыскать архиеп. Димитрия (Любимова), ездил в Северный край, где Владыка, по слухам, отбывал ссылку, но найти его не смог. Однако иеромонахи Феогний и Агапит по-прежнему считали себя находящимися под омофором архиеп. Димитрия и поминали его за богослужением.
Очень подробно расспрашивал следователь о. Каллиника о приезжавшей в Киев из Днепропетровска в 1934 г. несколько раз некоей Татьяне Пшеничной, выдававшей себя за «Великую Княжну Татьяну Николаевну Романову». Впервые она приехала в январе 1934 г. и по рекомендации священника И.Шпакова остановилась у Т.Т.Болховской. Отец Каллиник познакомился с Т.Пшеничной в Покровской церкви и затем беседовал с ней на квартире, причем самозванка сказала, что вся «ее семья» и Император Николай II живы, готовится война с СССР, и монархия будет восстановлена. Весной 1934 г. Пшеничная приехала снова, на этот раз в квартире Болховской с ней беседовали иеромонахи Мартирий, Каллиник и два прихожанина Ильинской церкви, которые рядом вопросов фактически разоблачили самозванку, и она вскоре уехала. Последний раз Т.Пшеничная приезжала осенью 1934 г., но о. Каллиник, по его словам, уже не встречался с ней.
В целом, иеромонах открыто говорил о своей деятельности, в частности, показал:
"Со своими прихожанами я иногда в разговоре о судьбе Церкви говорил им, что советская власть преследует Церковь, закрывает храмы, что скоро негде будет служить и что Церковь может существовать при советской власти только нелегально, подпольно. Указывая на гонение и преследование Церкви со стороны советской власти, я ссылался на арест и ссылку всех наших епископов, говорил, что они сосланные невинно «за Слово Божие». Своих прихожан я призывал поддерживать нашу нелегальную «Истинно-Православную Церковь», которую возглавляют архипастыри, действительно преданные Церкви, страдающие за нее в тюрьмах и ссылках".
При этом о. Каллиник, несмотря на девять допросов, категорически отверг обвинения в агитации за интервенцию и свержение советской власти и не назвал ни одного адреса других тайных священнослужителей, что спасло их от ареста (хотя о. Феогний был у него дома 8-10 июля – за три дня до прихода агентов ГПУ)[27].
Одновременно с о. Каллиником был арестован часто бывавший у него на квартире, в том числе на тайных богослужениях, священник Игнатий Лукич Шпаков. Он родился 20 декабря 1881 г. в г. Верхне-Днепровске Екатеринославской губернии в крестьянской семье, окончил 3 класса Духовного училища, в начале 1922 г. был рукоположен во диакона к церкви с. Бородаевка Верхне-Днепровского уезда, а в августе 1924 г. – во иерея к церкви с. Краснобратское, также Екатеринославской губернии. В конце 1925 г. о. Игнатий вышел за штат по состоянию здоровья, до июля 1934 г. проживал в пригороде г. Днепропетровска Ново-Кайдаках, а затем по требованию милиции как беспаспортный был вынужден покинуть Днепропетровск и с семьей (женой и сыном) переехать в г. Переяславль Киевской области. С 1926 г. священник пел в церковных хорах, читал Псалтирь, выполнял случайные работы и порой просил милостыню. В 1930 г. о. Игнатий присоединился к иосифлянам и признал своим архиереем Владыку Димитрия (Любимова) под влиянием иеромонахов Мартирия и Каллиника. Хорошо знал он о. Д.Шпаковского, неоднократно получал от батюшки материальную помощь.
На допросе 31 июля о. Игнатия также спрашивали о Т.Пшеничной, но он лишь сказал, что случайно познакомился с ней в конце 1933 г., видел пару раз в Днепропетровске в Лазаревской кладбищенской церкви, но не верил, что она царская дочь, и не говорил с ней об этом. На последнем, пятом допросе, 20 августа, священник признался в проведении антисоветских разговоров, в частности, в Киеве на кладбище 22 мая 1935 г. говорил верующим, что они «переживают время воцарения антихриста». Признал о. Игнатий и проведение «антисоветской агитации» во время сбора милостыни в священнической одежде на базаре у крестьян[28].
Из трех арестованных священнослужителей наиболее стойко вел себя о. Д.Шпаковский. На первом допросе,17 июля, он лишь сообщил свои биографические данные и указал, что не служит, так как его храм был закрыт, а «другие церкви не признает», и подчиняется находящемуся в ссылке еп. Дамаскину. Второй допрос, 20 июля, был целиком посвящен знакомству о. Димитрия с этим Владыкой, но священник лишь кратко изложил явно сочиненную им для следователя версию случайной встречи на улице.
21 июля о. Димитрию пришлось давать объяснения в связи с найденным у него во время обыска удостоверением о присоединении к еп. Павлу (Кратирову) от 21 ноября 1930 г., а 22, 23 и 29 июля – в связи с обнаруженными письмами еп. Дамаскина из ссылки и грамотой Владыки о награждении его, благочинного, золотым наперсным крестом. При этом священник уклончиво говорил, что епископ сообщал ему лишь об условиях своей жизни в ссылке и, как и раньше, указывал молиться келейно. На одном из допросов о. Димитрий заявил: «Прошу записать в протокол, что епископ Дамаскин Цедрик, приняв меня к себе в общение, категорически запретил мне совершать моления на дому с участием посторонних лиц». Батюшка признал лишь совершение треб на кладбищах и сообщил, что число «его последователей из бывших прихожан» составляло 10-12 человек, но по именам их не назвал, указав: «Фамилии этих лиц назвать не нахожу возможным, так как опасаюсь, что они могут подвергнуться репрессиям». По поводу фразы в письме еп. Дамаскина от 23 июня 1935 г. о возможной необходимости ухода в «сокровенные катакомбы», о. Димитрий сказал, что ничего предпринять для осуществления этого указания не сумел, «хотя имел намерение на время совершенно оставить Киев и своих прихожан»[29].
При обыске у о. Д.Шпаковского были найдены и два письма ссыльного иеромон. Варсонофия (Юшкова), и священнику пришлось объяснять их происхождение на допросах 29 июля и 1 августа. Кратко рассказав историю назначения о. Варсонофия на приход в с. Болотня, о. Димитрий дал понять, что об упоминаемых в письмах лицах знает очень мало: три женщины ему вообще неизвестны; священник Владимир Веселовский, вернувшись из ссылки, несколько раз заходил в Покровскую церковь Киева, а сейчас работает чернорабочим в Черкассах; о. Иоанн Мицкевич – настоятель церкви в мест. Кормы, в 15 верстах от Болотни, якобы «занимал неопределенную позицию в церковной ориентации» и был осужден на 3 года лишения свободы.
Последний, седьмой, допрос о. Димитрия состоялся 29 августа и касался в основном «связей» священника в пос. Ирпень. На соответствующий вопрос следователя батюшка сообщил, что был в поселке лишь несколько раз «по личным мотивам» и посещал двух женщин, но не помнит, кого и где, а также тяжело больную туберкулезом Сашу и жену умершего иосифлянского протоиерея Д.Иванова Антонину Васильевну, которая уже уехала из Ирпеня. Вероятно, та «забывчивость» о. Димитрия позволила ирпенской тайной общине просуществовать еще два года. Позднее, в июле 1937 г., семь ее членов были арестованы, из них один расстрелян, а остальные шесть 4 сентября того же года приговорены к 8-10 годам лагерей. Все они были отправлены под Магадан в лагерь Молга. Елене Бабенко удалось отправить об этом телеграмму бывшим инокиням Покровского монастыря, тайно жившим в Киеве[30].
Последний вопрос следователя о. Димитрию был о связи с высланным епископом Уманским Макарием (Кармазиным), недавно осужденным по иосифлянскому делу в Костромской области. Священник ответил, что лично этого епископа не знает, переписки с ним не вел и только слышал, что он до 1927 г. служил в Киеве, а сейчас проживает на Волге.
Обеспокоенные тем, что следствие принесло не те результаты, на которые они рассчитывали, органы ОГПУ привлекли к делу четырех «свидетелей», в первую очередь, жену о. Димитрия Наталью Алексеевну Шпаковскую. Ее допросили первой – 9 сентября. На вопрос о письме еп. Дамаскина от 23 июня 1935 г. матушка ответила, что получила его по почте на свое имя и давала читать лицам, знающим епископа, а в момент ареста спрятала письмо за подкладку пальто. Другие обвинения Наталья Алексеевна отвергла: «Собраний последователей Дамаскина и мужа и нелегальных молений в нашей квартире не было, и, когда епископ останавливался у нас, его никто не посещал». В анкете о. Димитрий указал еще четырех своих родственников: сестер Ненилу Венедиктовну Кошман (учительница, замужем, где живет, не знает), Таисию Венедиктовну Олещук (живет в мест. Выславицы Люблинской губернии в Польше) и сыновей Анатолия (служит в Советской армии) и Николая (работает слесарем на киевском заводе «Медканцпринадлежности», проживает с родителями), но никто из них допрошен не был.
Вторая свидетельница, М.Ф.Сахно, 13 сентября рассказала о двух своих встречах с еп. Дамаскиным на квартире о. Димитрия, но при этом заявила: «Ничего антисоветского о Шпаковском не знаю». Других двух свидетелей спрашивали, в основном, об о. Каллинике (Хоменко). Домохозяйка Т.Т.Болховская сказала, что знает его очень мало (умолчав, что иеромонах совершал в ее квартире тайные богослужения), о. И.Шпаков лишь жил у нее несколько раз недели по две, а Т.Пшеничной тоже почти не знает.
«Разговорить» следователям удалось лишь брата сосланного свящ. Бориса Квасницкого Иустина Тихоновича, который сам окончил 4 класса Духовной семинарии, в 1919 г. подвергался аресту со стороны Киевской ЧК, с 1928 г. работал сторожем в Киевской обсерватории и одновременно был чтецом и певчим хора иосифлянской Покровской церкви. И.Т.Квасницкий показал, что входил в общину о. Каллиника, который по его совету устроился на работу в обсерваторию, и на молитвенных собраниях в квартире иеромонаха бывало 10-15 человек. После закрытия весной 1934 г. Покровской церкви Иустин Тихонович активно участвовал в безуспешных хлопотах перед органами власти о предоставлении киевским иосифлянам Вознесенской церкви[31].
Обвинительное заключение было составлено 13 октября 1935 г. Органы следствия ходатайствовали о высылке всех арестованных в отдаленные местности на 5 лет, так как они «изобличаются в том, что, принадлежа к нелегальной организации “Истинно-Православная Церковь”, организовали в Киеве подпольные группы “истинно-православных”, проводили у себя на дому и на квартирах последователей нелегальные моления и вели среди верующих антисоветскую агитацию». 19 ноября 1935 г. проходившее в Москве без присутствия обвиняемых и свидетелей Особое Совещание при НКВД СССР приговорило трех священнослужителей к одинаковому сроку – 3 годам ссылки в Северный край. 21 ноября последовало указание отправить их в Архангельск в распоряжение Управлению НКВД по Северному краю с первым отходящим этапом[32].
Священномученик епископ Дамаскин был арестован вскоре после этого – в марте 1936 г. – по делу Истинно-Православной Церкви в Вятской епархии, после более чем полугодового следствия Владыка оказался приговорен к заключению в Карагандинский лагерь, где был расстрелян в сентябре 1937 г.[33]
Отец Димитрий окончил дни своей земной жизни на Севере. 2 августа 1939 г. он был приговорен Архангельским областным судом по обвинению в антисоветской агитации к 5 годам лишения свободы и заключен в лагерь. Батюшка страдал туберкулезом легких, еще 11 сентября 1935 г. тюремная медицинская комиссия выявила у него миокардит и катар легочных верхушек. Тяжелые условия заключения, работа на лесоповале окончательно подорвали здоровье о. Димитрия, и 15 января 1942 г. он скончался в Обозерском лагерном отделении Архангельской области. Реабилитирован батюшка был 31 октября 1989 г., но родственники узнали о его судьбе лишь в 1992 г.[34]
Мысли Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого), высказанные им в проповедях
Нашей возлюбленной 
22 мая/ 4 июня 2016 г. исполняется 120 лет храму св. Александра Невского на Александровском Подворье в Иерусалиме. 
Православие и "религия будущего"
Божией милостью, состоялось большое Всеправославное совещание членов Истинно - Православной Церкви Греции, Русской Зарубежной Церкви и Старостильной Румынии, в котором приняли участие архиереи, священники, диаконы и миряне, всего сорок человек.
Не внешно только надо держать добрую исправность, но и в сердце содержать то. Это главное дело
5-я Неделя Пасхи, о Самарянке
