Священники Русской Зарубежной Церкви против СМЕРШа

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 25 октября 2016. Категория: РПЦЗ.

На фото - архимандрит Нафанаил (Львов)

Репатриация

Спасаясь от насильственной репатриации, бесправные русские беженцы, или, как их называли в Синоде Русской Зарубежной Церкви, «православные безподданные», прибегали к защите Церкви. «При массовых выдачах в лагерях ... священники с крестом в руках вставали впереди своей паствы. Они стояли перед британскими танками или солдатами американской военной полиции, беззащитные, но уповавшие на милость Божию. Многие священники были избиты, кто-то был насильно взят и увезён в СССР» (Корнилов). Русские беженские общины старались зарегистрироваться у оккупационных властей как православные, поскольку те, кто называл себя просто русскими, относились к советским гражданам и должны были быть возвращены в СССР.

В 1940-50-е в Советский Союз не пожелали вернуться сотни тысяч советских людей: военнопленные, ост-арбайтеры и беженцы. По советским официальным данным, после Второй мировой войны в Европе осталось 130 тысяч бывших советских подданных, по оценкам экспертов – от 300 до 500 тысяч.

К маю 1945 года в Германии и оккупированных ею странах находилось более 5 миллионов перемещённых из СССР лиц (Геллер, Некрич С. 498). «Разве это можно назвать эмиграцией в сегодняшнем понимании? Это был ИСХОД, не в сорок четвёртом или сорок третьем начавшийся, а ещё в сорок первом, во всех этих бесчисленных и бессмысленных ‘’котлах’’и ’’окружениях’’. В конце войны уходили не гордые одиночки, не эксплуататорские сословия, не высокообразованный интеллигентский орден – уходило НАСЕЛЕНИЕ, уходило в буквальном смысле – пешком и за обозами...» (Вступая в новое десятилетие С. 252).



Если бы после войны в Европе остались все желающие, то число невозвращенцев было бы большим, возможно, в десятки раз, но 11 февраля 1945 года главы трёх держав Антигитлеровской коалиции подписали на конференции в Ялте советско-английское и советско-американское соглашения о «безусловной и всеобщей репатриации всех находящихся в их оккупационной зоне советских граждан», по состоянию границ на 1 сентября 1939 года (Романько С. 4).



Практические шаги выполнения соглашений, которые вскоре стали восприниматься как единый документ, были закреплены в Галльском договоре от 23 мая 1945. По этому договору, «репатриации подлежали те советские граждане, которые желали возвратиться на родину», а насильственная репатриация касалась только тех, «кто был взят в плен в немецкой военной форме» (Геллер, Некрич С. 498).

На самом деле, насильственно репатриировали всех. Английские власти передали СМЕРШу даже тех эмигрантов, которые никогда не жили в СССР, хотя офицеры советских миссий по репатриации не скрывали от англичан, что многим возвращённым грозит смерть (Tolstoy, 185). [СМЕРШ – Смерть шпионам – название трёх независимых друг от друга контрразведывательных организаций, которые работали в СССР во время Второй мировой войны: главное управление СМЕРШ - военная контрразведка, управление наркомата военно-морского флота и отдел наркомата внутренних дел].

С помощью английских и американских военных властей, к 1 января 1953 года было репатриировано 5 миллионов 457 тысяч 856 советских и «приравненных» к ним граждан, из них 2 миллиона 272 тысячи военнопленных и членов их семей (Геллер, Некрич С. 499, 500). Самыми жестокими были выдачи казачьего стана в Лиенце (24 тысячи военных и гражданских лиц), кавказцев в Обердраубурге (4 тысячи 800) и казачьего кавалерийского корпуса в Фельдкирхене (примерно 35 тысяч) (Хоффманн С. 236). Все эти люди рассчитывали на статус военнопленных и были уверены, что англичане не выдадут их на верную смерть, но надежды их не оправдались.



Какова была их судьба на родине? 20% из числа возвращённых в СССР военнопленных получили смертный приговор или 25 лет лагерей; 15-20% - 5-10 лет лагерей; 10% высланы в отдаленные районы Сибири минимум на 6 лет; 15% посланы на принудительные работы в районы, разрушенные войной, из них только 15-20% вернулись после работ в родные места. Из оставшихся 15-20% одни были убиты или умерли в дороге, другие бежали (Tolstoy, 379).

Но не только военнопленные отказывались ехать в СССР, ост-арбайтеров тоже приходилось депортировать насильно. Вот свидетельство английского лейтенанта Майкла Бейли: «Нам пришлось ходить по фермам, собирать работавших там русских, и нас немало смущало, когда эти люди, в основном немолодые, бывшие буквально рабами на немецких фермах, падали перед нами на колени, молили разрешить им остаться здесь и плакали — не от радости, но от горя, узнав, что их отсылают назад в СССР... Мы не могли этого понять, но поляки - вероятно, из танковой дивизии - сказали нам, что в Германии русским крестьянам живется лучше, чем на родине, и поэтому нам лучше всего оставить их» (Толстой-Милославский).

Поведение советских представителей в западной зоне напоминало остовцам о том, что их ждёт на родине. Рассказ капитана британской армии Энтони Смита: «Перемещённые лица были посажены в вагоны, им разрешили взять с собой одежду и мелкие бытовые предметы, и вся их поклажа состояла из узелков и старых чемоданов. Когда транспорт прибыл на сборный пункт, все вещи были сброшены в одну кучу, а затем сожжены. Это страшно огорчило привезённых, но потом стало еще хуже. Начали разбивать семьи, отбирая людей по полу и возрасту -отдельно трудоспособных мужчин, отдельно - детей, женщин и стариков. По словам старшего сержанта, англичан под угрозой оружия заставили уехать, но все же солдаты видели, как насиловали девушек, как уводили куда-то группы стариков - и вскоре вслед за этим раздавались выстрелы» (Толстой-Милославский).

Советские источники подтверждают нежелание ост-арбайтеров возвращаться в СССР. Помощник советского уполномоченного по делам репатриации на территории Западной Европы писал в своём отчете: «Разделение на добровольно едущих и невозвращенцев имеет лишь ту разницу, что первые (за некоторым исключением) тоже не хотели ехать и также не пришли сами к нам на сборные пункты, но они сразу дали согласие ехать домой, а вторые - невозвращенцы - эти категорически отказывались» (Насильственная репатриация). Отказывались, но были вывезены насильно, если не сумели найти способ избежать репатриации. Такие способы всё же существовали.

Сравнительно надёжным средством избежать возврата в СССР был документ о гражданстве в одной из областей, присоединённых к Советскому Союзу после 1 сентября 1939 года: по ялтинскому соглашению, западные украинцы, белорусы и прибалтийцы, не подлежали выдаче. Кроме того, русские эмигранты, которые до войны жили в странах Европы, не должны были репатриироваться. Многие советские «безподданые» старались добыть фальшивые документы или подделать свои.

Два монаха

В Гамбурге целый лагерь невозвращенцев избежал выдачи советским органам усилиями архимандрита Нафанаила (Василий Владимирович Львов, 1906-86, в 1946-81 епископ Западно-Европейский, с 1981 архиепископ Венский и Австрийский), пастыря второй волны русской эмиграции. Он рассказывал: «В конце мая один лагерь в Гамбурге, предназначенный к вывозу, Квер-камп или Функтурм, выкинул чёрный флаг и составил прошение по-русски и по-английски, в котором решительно просил английские власти расстрелять их на месте, но не отправлять на родину. Под прошением было поставлено 268 подписей, так как не все 600 человек в этом лагере решились подписать такое категорическое заявление. С этим документом я пошел к начальнику репатриационного отдела, полковнику Джеймсу. Ответ из Главного Военного Управления был получен 1 июня. Его я помню наизусть: – No person, who is not a war criminal, or was not a Sоviet citizen by the first of September, 1939, is to be repatriated against his wish (Никто из тех, кто не является военным преступником или советским гражданином к 1 сентября 1939 года, не должен быть репатриирован против своей воли). Это значило, что советские граждане, бывшие таковыми к 1 сентября 1939 года, подлежали репатриации и против своей воли» (Нафанаил С. 269).



Архимандрит Нафанаил и его соратник, иеромонах Виталий (Ростислав Петрович Устинов , 1910-2006, впоследствии 4-ый Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви, в 1986-2001 Митрополит Восточно-Американский и Нью-Йоркский), довольно быстро нашли выход из положения и сообщили полковнику Джеймсу, что все люди в Квер-кампе – польские подданные, но документов у них нет, так как немцы отбирали документы у всех ост-арбайтеров. Полковник предложил составить список насельников лагеря и подать его польскому офицеру, служащему при репатриационном отделе. Офицер-поляк, убеждённый антикоммунист, признал всех 618 человек в списке польскими подданными, и полковник обещал перевезти всех во вторник, 5 июня, в польский лагерь. Это было в субботу, 2 июня. Люди в Квер-кампе ликовали. Священники быстро устроили походный алтарь и иконостас, отслужили всенощную и исповедали около 400 человек. Отслужив Литургию и причастив исповедавшихся, о. Нафанаил и о. Виталий крестили 30 детей и повенчали 12 пар. Очень усталые, они покинули Квер-камп, обещав приехать на следующий день. Но уже в 7 часов вечера к ним примчались посланцы из лагеря, куда приехали 30 английских грузовиков, чтобы увезти людей.

Священники застали в лагере около сотни полицейских, которые оцепили лагерь и принуждали всех уезжать. О. Нафанаил спросил, куда их везут, но не получил ответа. Тогда он попросил разрешения поехать вместе с людьми. О. Виталий остался в лагере, чтобы обратиться к английским властям, если случится что-то неожиданное. Грузовики помчались и вскоре влетели в широко распахнутые ворота лагеря, окружённого тремя рядами колючей проволоки. Ворота закрылись. О. Нафанаил увидел красное знамя с серпом и молотом. Подошёл офицер и объявил по-русски, что все приехавшие на следующий день будут отправлены в советскую зону. Люди из Квер-кампа спускались из грузовиков с посеревшими лицами.

О. Нафанаил не растерялся и добился встречи с британским представителем, которому сообщил, что привезённые люди – польские подданные. Вызвали польского офицера. Тот приехал, и англичанин приказал ему проверить приехавших. Офицер вышел, вскоре вернулся и заявил, что это советские граждане - по-польски никто не говорит. С ужасом священник увидел над верхним карманом поляка красную звёздочку, но всё же продолжал настаивать и требовал связаться с полковником Джеймсом. Британский офицер смотрел на него с подозрением и держался очень холодно, однако, обещал расследовать дело. Подошли несколько человек из Квер-кампа и сказали, что администрация уже начала составлять список, в который их записывают как советских. Это был удар. Доказывать, какой из двух официальных списков соответствует истине, было бы неизмеримо труднее. Наступила ночь. Смертельно усталый, о. Нафанаил стал терять надежду. И тут его позвали к британскому офицеру.

Держась по-прежнему холодно, англичанин потребовал объяснить, в присутствии польского и советского офицеров, почему приехавшие польские подданные не говорят по-польски. О. Нафанаил сказал: известно, что в Польше до войны жили около 8 миллионов русских, украинцев и белорусов, и у них не было необходимости учить польский язык, потому что они жили на отдалённых от центра страны территориях. Советский и польский офицеры стали резко возражать, и священник, перебивая их обоих, закричал: раз я говорю, что они польские граждане, значит, они польские граждане! Обращаясь к англичанину, он крикнул: как Вы можете играть жизнями польских граждан и угрожать им вывозом на советскую территорию? Тем же холодным и высокомерным тоном англичанин объявил: никто не поедет в советскую зону, завтра в 7 утра все ваши люди едут в польский лагерь.

Выйдя к своим, о. Нафанаил сообщил им новость, но они не поверили: никуда нас не повезут, опять обманут, мы сами знаем, что делать. Священник с ужасом осознал, что речь идёт о коллективном самоубийстве (было известно, что в американской зоне самоубийства принимают массовый характер), собрал все свои силы и попросил: ребята, сейчас ничего с собой не делайте, подождите до утра, а там я сам дам вам благословение резать друг друга, если опять обман. Ночью он молился из самых глубин души, и в 5 часов утра приехал о. Виталий. Оказалось, что это он добился, чтобы полковник Джеймс дал распоряжение перевезти людей в польский лагерь.

В 7 часов грузовики помчались. О. Нафанаил поехал вместе с людьми, о. Виталий остался в лагере, чтобы принять меры, если опять случится непредвиденное. В польский лагерь и в советскую зону вёл один и тот же путь, с развилкой в самом конце. Вот и развилка. Грузовики повернули к польскому лагерю. О. Нафанаил перекрестился, лица у всех просветлели. Силами священников Зарубежной Церкви, в этот лагерь вскоре собралось около 2 тысяч русских людей, а потом возник и собственно русский лагерь, в котором из двух бараков соорудили храм, а при храме создали две школы – русскую и украинскую (Нафанаил С. 270-79).

Это был далеко не единственный случай помощи Русской Зарубежной Церкви невозвращенцам. Более того, многие священники этой Церкви жили в лагерях перемещённых лиц и «поддерживали своим пастырским трудом тот религиозный подъем, который охватил русских беженцев, пожелавших остаться жить в странах Запада» (Корнилов).

... Британские офицеры, отвечавшие за пленных на берегу, были твердо настроены доставить их на борт в целости и сохранности, поскольку советские представители все утро занимались тем, что составляли списки — «тех, кто воевал на стороне немцев, и других, кто не хотел возвращаться».

Но большинство репатриантов радовались возвращению домой и завершению хождений по мукам. Первый день плавания прошел мирно и спокойно. Русские загорали на палубе, пели, всячески развлекались; появление в море китов вызвало всеобщее оживление. На другойдень на горизонте возникла полоска русской земли. Пленные поспешно приводилив порядок свои отрепья, на мачтах весело трепетали советские флаги. Недалекоот Кольского полуострова стоял на якоре советский военный корабль «Архангельск».На палубе было полно моряков. При виде соотечественников, с которыми они столько времени были разлучены, пленные на «Конг Даге» пришли буквально в неистовство — стали радостно махать руками, что-то кричать. Ответом было зловещее молчание. «Архангельск» безмолвствовал. Неподвижно замершие на палубе моряки молча смотрелина проходящий мимо «Конг Даг». Недобрые предчувствия охватили пленных, бурная радость сменилась апатией и страхом, который отнюдь не рассеяло прибытие в Мурманск.Целую ночь они прождали, пока разгружался второй корабль, и только утром их суднопришвартовалось.

Едва спустили трап, как один из пленных вырвался из толпы и бросился к набережной, где его поджидала машина. Как выяснилось впоследствии, это был секретный сотрудник СМЕРШа, несомненно, подготовивший обычные в таких случаях списки. В отличиеот прежних конвоев, которым устраивали торжественную встречу, «Конг Даг» избавилиот этого потемкинского представления. На причале было полно военных и милиции, район высадки был обнесен колючей проволокой. После томительного ожидания — во время которого ни один советский представитель не подошел к кораблю — было дано разрешение на высадку. Все личные вещи приказали сложить в одну кучу на причале. После поверхностного медицинского осмотра всех пленных построили группами за колючей проволокой. Человек двадцать отделили от общей массы и посадили в грузовик с охраной.Затем, после очередного ожидания, всех пленных увели под вооруженной охраной —в исправительный лагерь, как объяснили майору Николсу переводчики. Больше он своихподопечных не видел.

В середине следующего месяца из Тромсе отошел еще один конвой с русскими пленными. Их ждал такой же прохладный прием. В досье английского МИДа хранится рапорт молодого английского офицера, бывшего на борту одного из судов. Он с ужасом описывает бесчеловечное обращение с несчастными, настрадавшимися в немецком плену людьми. Никто не помог им сойти на берег; калеки были вынуждены справляться собственными силами. Даже «молодые девушки в форме — как нам сказали, медсестры в ранге сержанта», относились к пленным равнодушно и жестоко. Такая бессердечность советских представителей явно озадачила автора рапорта. Он замечает, что простые английские солдаты, ставшие очевидцами этих сцен, «почувствовали это даже, может, сильнее, чем некоторые офицеры, и тут же сделали выводы».

В составе этого конвоя было медицинское судно «Аба». На его борту находились больные русские, которых еще раньше забрали в Гулле. Сопровождал судно английский лейтенант из группы связи с советскими представителями, Владимир Бритнев, сам русский по происхождению. Он вспоминает, в каком ужасном состоянии были его подопечные:

Все они были обречены, и, мне кажется, большинство это понимало. Они были либо изувечены, либо умирали от туберкулеза. Чтобы облегчить их страдания, я помогал им ежедневно, а то и дважды в день, протыкать иглой легкие, чтобы выпустить гной.

В Тронхейме Бритнев сошел с корабля, его ждали новые обязанности, а на его место заступил уже знакомый нам Чеслав Йесман, работавший с русскими военнопленнымив Англии. Он хорошо говорил по-русски и за прошедший год выслушал от пленных сотни историй о том, как тяжко им пришлось при немцах. В Тронхейме «Аба» взяла на борт еще какое-то количество больных русских (всего на корабле находилось 399 пациентов). Ав Мурманске судно ждал обычный холодный прием. Для тех, кто не мог ходить, советские власти выделили несколько сломанных носилок, но одеял не дали. «Аба» простоялав Мурманске четыре дня, и когда она отходила в море, с палубы можно было видеть несчастных, все еще лежавших на набережной там, где их выгрузили в первый день. Многие умерли — некоторые от болезни, другие же, в буквальном смысле слова, от жажды. Английские матросы и медсестры с корабля делали все, что могли, чтобы помочь несчастным — хотя никто не просил их об этом, — но их возможности были крайне ограничены. Иногда посмотреть на раненых приходили молодые советские женщиныв форме и с жесткими лицами. Йесману сказали, что это любовницы высокопоставленных офицеров. Лишь одна из них на минуту обнаружила интерес к происходящему: когда английский матрос обносил водой умиравших от жажды людей, молодая дама выразила возмущение некультурностью матроса, который поил всех с одной ложки.

Однако в целом советские власти не бездействовали. Мы уже убедились, что обычно офицеров, возвращавшихся на родину, расстреливали тут же по прибытии. Но средижалких человеческих обрубков на борту «Абы» офицеров не было. Впрочем, сотрудники НКВД справились и с этой задачей: двух русских врачей и фельдшера отвели в сарайметров за сорок и расстреляли: ленинцы свято блюли свои заповеди. До Йесмана донеслисьих крики и проклятья; позже он видел тела расстрелянных. Многие члены команды корабля тоже слышали приглушенный залп.

Покончив со всеми делами, «Аба» и сопровождавшие ее суда вышли в норвежские воды. Рапорт о приеме, оказанном советскими властями больным согражданам, был передан в МИД, и Томас Браймлоу заявил, что все это «отвратительно и очень грустно» и рапорт может пригодиться для служебного пользования при подготовке ответа на утверждения генерала Голикова, будто родина принимает своих сынов с распростертыми объятиями. МИД, однако, не мог позволить себе такую «бестактность», как прямой упрек в адрес советских представителей...

Печать E-mail

Притча о вере

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 23 октября 2016. Категория: Из разных источников.

ВЕРА

Некий батюшка все никак не мог унять нескольких неофитов в своем приходе. Им слово – они в ответ десять, да все из святоотеческого писания, и даже чуть свысока на простеца-священника поглядывая, не понимая, что даже азов веры еще не постигли. В какой-то момент им показалось, что они совсем его одолели, но тут отче достал большую стеклянную банку и, наполнив ее камнями, спросил у неофитов: 
– Полна ли банка? 
– Да, полна, – услышал он уверенный ответ. 
Тогда высыпал в нее немалое число гороха и потряс. Естественно, горошек занял свободное место между камнями. И еще раз спросил священник неофитов: 
– Полна ли банка? 
– Полна, – хором отвечали они, впрочем, уже с меньшим апломбом, чем прежде, чувствуя каверзу, которая не заставила себя ждать. 
Священник высыпал в банку целый куль песка, уточняя: 
– А теперь? 
– Полна... – раздался уже один-единственный неуверенный голос. 
А батюшка уже лил в банку один за другим стаканы воды, приговаривая: 
– Камни – это то, что вы прочли о вере, горошек – ваши дела, песок – опыт, вода – благодать Божия. Чем раньше вы решите, что «все познахом», тем меньше у вас надежды по-настоящему наполниться.

Печать E-mail

РПЦЗ: Письмо о положении дел в США и Гаити после смерти о. Григория Вильямс (+eng)

Автор: Митрополит Агафангел. Дата публикации: 22 октября 2016. Категория: РПЦЗ.

Дорогие братья и сестры во Христе,

Я передаю следующую информацию, которая, в моей оценке, дает почву для осторожного оптимизма:

Печать E-mail

Рассказ о катакомбниках в советское время: Отрывок из воспоминаний В.Н. Яснопольской

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 19 октября 2016. Категория: Гонения на верующих.

В марте 1929 года я приехала в Петроград, рассчитывая там обосноваться окончательно. Очень скоро удалось найти прекрасную комнату на Лиговской улице у вдовы барона Гревенец (крестницы императора Николая II, дочери генерала Мина). Она очень хорошо меня приняла, так как боялась принудительного заселения, которое тогда широко применялось, и понимала, что от меня зла ей не будет. Приближалась моя первая экзаменационная сессия в Институте истории искусств: мечта, казалось, начинала сбываться. Я поселилась в чудесном, на этот раз северном городе, полном для меня нераскрытых тайн, со множеством неизвестных мне, но теперь доступных храмов, дворцов, музеев. Здесь же находился храм Воскресения на Крови с исключительным составом духовенства: о. Феодор Андреев, о. Василий Верюжский (настоятель), о. Сергий Тихомиров, о. Николай Прозоров, о. Никифор Стрельников. Все они, кроме о. Василия Верюжского, погибли. Там же служил епископ Гдовский Димитрий (Любимов). Когда он выходил, благословлял народ, то за словами архипастырской молитвы: «Да будут милости великого Бога… со всеми вами», — чувствовался настоящий служитель Великого Бога.

Я ощущала себя счастливой в этом храме, где меня никто не знал и где моя душа предстояла только перед Всевышним. В Киеве было много знакомых и среди духовенства, и среди мирян — это меня отвлекало. Поэтому на новом месте я решила не вступать ни в какие контакты с духовенством вне храма. Но я привезла из Киева от священника Анатолия Жураковского и ряда других документы с изложением причин их разрыва с митрополитом Сергием и с официальной Церковью, с просьбой принять их под руководство митрополита Иосифа. Я попыталась передать их о. Феодору, но он сказал, что в храме это неудобно, и просил принести бумаги к нему домой. «Опять домой», — подумала я, но в назначенное время пришла к нему на квартиру (Лиговка 21, квартира 7).

Я пробыла там очень недолго, даже не садилась. Мы поговорили с о. Феодором, стоя у окна. Во время краткого разговора я подумала, что если бы я пришла к нему с какими-то личными вопросами, то мне не надо было бы ни о чем спрашивать, такой ясный и тихий свет исходил от него, и в этом свете без слов становилось ясно, что правда и что неправда. Во время нашей беседы произошло еще одно с виду незначительное событие, которое, однако, сильно отразилось на моей дальнейшей судьбе.

Кто-то вызвал о. Феодора из соседней комнаты буквально на одну минутку, а когда я уходила, то в передней услышала детский возглас «Валя!» и топот убегающих ног. О. Феодор усмехнулся, но ничего не сказал. Потом я узнала, что это две его дочери-близнецы пяти или шести лет. Понаблюдав за мной через щелку двери, они вызвали отца, чтобы узнать, как зовут «новую тетю», заинтересовавшую их, по-видимому, тем, что она по своему возрасту была к ним ближе, чем посещавшие их дом солидные люди. Как-то на Невском незнакомая девчушка вдруг преградила мне дорогу и сказала: «Ты нам нравишься больше всех тетей, которые у нас бывают». Я в недоумении остановилась. Но тут подошла тоже незнакомая мне дама и, смеясь, объяснила, что со мной разговаривала одна из дочерей о. Феодора и что девочки-фантазерки слагают про меня легенды. Мы посмеялись, и казалось, что на этом все закончилось…

Я дважды исповедовалась у о. Феодора. Не знаю, узнавал ли он меня, но оба раза он говорил мне примерно одно и то же: «Живите просто, изо дня в день творите молитву Иисусову». Причем в молитве Иисусовой он советовал делать ударение на словах «Сыне Божий». Последняя моя исповедь у него пришлась на последний день его служения, в Великую среду. Он долго исповедовал, в храме было холодно, откуда-то особенно дуло в том месте, где он стоял. Я хотела сказать ему об этом, но постеснялась. Отец Феодор простудился и заболел воспалением легких, к тому же у него было больное сердце.

… <Однажды> утром раздался телефонный звонок (до сих пор не могу понять, откуда узнали мой номер телефона, я сама его тогда не знала, так как телефон находился в комнате у хозяев, и я им не пользовалась). Мне сообщили, что тяжело заболели о. Феодор и обе девочки, которые просят разыскать киевскую Валю. Этот телефонный звонок был призывом о помощи. И я пошла к Андреевым, и уйти от них уже не смогла. Девочки не отпускали меня, а о. Феодору становилось все хуже, и все заботы жены его Наталии Николаевны были направлены на него. Я кое-как сдавала экзамены и бежала к больным…

10 мая тихо скончался о. Феодор. Все последние дни, часы и минуты батюшки я проводила с его семьей. Вскоре, по настоянию его домочадцев, я совсем переселилась в их квартиру, хотя этот переезд для моей прежней хозяйки Гревенец казался целой трагедией, так как грозил ей принудительным вселением. Она горячо уговаривала меня остаться, но — победили девочки. 

… Очень тяжело переживала смерть о. Феодора жена его Наталия Николаевна. Их брак был счастливым, да и сама Наталия Николаевна была человеком незаурядным, способным понять и разделить устремления мужа. Отец ее, Николай Александрович Фроловский, занимал должность воспитателя великого князя Михаила Александровича. В доме у них бывал и читал статьи философ Владимир Соловьев.

… Возвращаясь однажды после работы домой, обратила внимание на обогнавшего меня человека в кожаном пальто и с головой, как мне подумалось, древнегреческого мыслителя. Но не только я заметила его, другие прохожие также оборачивались ему вслед. Каково же было мое удивление, когда я встретила его у нас в квартире. Мне сказали, что это о. Павел Флоренский, ближайший друг о. Феодора и Наталии Николаевны. Видя, как девочки радостно меня встретили, и понимая, что в доме, где царило горе и где, кроме вдовы, жили только одни старушки (их было четверо), о. Павел завел со мной речь о девочках. Он говорил, что в общении с ними надо учитывать психологию близнецов, у которых самосознание «я» заменяется самосознанием «мы».

Отец Феодор познакомился с о. Павлом, по словам Наталии Николаевны, в 1910 году в Троице-Сергиевой лавре, когда поступил в Духовную академию, где П. А. Флоренский читал тогда курс истории философии, и они сразу подружились. Эта дружба сохранялась многие годы. Но в вопросах церковной жизни последних лет их взгляды начали расходиться. Отец Феодор не мог принять Декларацию митрополита Сергия, и был одним из тех, кто канонически обосновал правомочность отделения митрополита Иосифа и ряда других архипастырей от официальной Церкви. По мнению же о. Павла (передаю со слов Наталии Николаевны), в современной Церкви так много совершается нарушений древних канонических правил, что Декларация митрополита Сергия является, может быть, и не таким уж большим отступлением. Наталия Николаевна рассказывала, что Флоренский иногда приезжал к ним и гостил по несколько дней. И эти приезды для них становились всегда праздником.

В 1929 году положение в Церкви было тревожным и неопределенным. Митрополита Иосифа, первым объявившего о неприятии Декларации и возглавившего Церковь «отделившихся», выслали в Устюжну, но других решительных мер со стороны гражданских властей пока не последовало. Личные контакты в среде «непоминающих» были затруднены, хотя на квартиру о. Феодора, часто не зная о его смерти, продолжали писать и приезжать за разъяснением недоумений. Наталия Николаевна дважды ездила в Устюжну с поручениями к митрополиту Иосифу, наивно считая эти поездки конспиративными. Меня также дважды посылали в Старую Руссу и Великий Новгород. Квартира о. Феодора в «органах» называлась «главным штабом» и находилась под соответствующей опекой.

Мне запомнились двое длиннобородых и длинноволосых сибирских батюшек в громадных шубах, приехавших к о. Феодору, когда тот лежал уже смертельно больной. Его жена не отходила от постели больного, и мне приходилось этих и других вопрошавших знакомить с письмами и обращениями епископов, выступивших против Декларации. И таких недоумевающих и вопрошавших было много. Не все могли приехать, а почта служила ненадежной связью. Но все же какие-то контакты осуществлялись.

Я помню, меня дважды посылали в Старую Руссу к епископу Иоанникию[1]. Никаких письменных материалов мне не давали из предосторожности. Обо всем надо было сообщать только устно. Казалось, что мой вид не может вызвать подозрений: 24 года, стриженая. Когда я пришла на квартиру к епископу, и келейник с лукавым видом спросил, какое у меня может быть дело к владыке, я чуть было не бухнула ему, что хочу венчаться в посту: это, вероятно, соответствовало бы моему виду, но, к счастью, сдержалась. Сам владыка очень внимательно меня выслушал, потом встал, поклонился мне и сказал: «Я поступлю так, как вы скажете». Я чуть не зарыдала: «Владыка, я только посыльный, как посмею вам указать». Потом направили меня к нему второй раз. Он не принял Декларацию.

Дважды посылали меня в Великий Новгород, где было несколько епископов, не помню их имен. И снова нельзя везти никаких писем, а надо все передавать только устно.

Осенью 1928 года к о. Феодору приезжал из Киева о. Анатолий Жураковский для обсуждения вопросов, связанных с Декларацией. Случилось так, что в это время к о. Феодору пришли с обыском, и он был арестован. Его гость во время обыска стоял за дверью проходной комнаты, где висел телефон, который, к счастью, ни разу не зазвонил, и о. Анатолия не заметили. Следователь Макаров убеждал о. Феодора принять Декларацию, обещая за это обеспечить Церкви правовое положение. «Оставьте нам наше святое бесправие», — отвечал на это о. Феодор. Несмотря на неуступчивость, о. Феодора в тот раз вскоре отпустили, вероятно, в связи с плохим состоянием здоровья[2].

Печать E-mail

ЮНЕСКО приняла резолюцию, отрицающую связь евреев с Храмовой горой. В ответ Израиль прекратил отношения с ЮНЕСКО

Автор: Интернет Собор. Дата публикации: 18 октября 2016. Категория: Общество.

ЮНЕСКО приняла контроверсионную резолюцию по Иерусалиму

ЮНЕСКО формально утвердила резолюцию, которая игнорирует связь евреев с Храмовой горой в Иерусалиме.

Печать E-mail

Епископ Григорий (Граббе): Патриарх Тихон

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 18 октября 2016. Категория: Архив РПЦЗ.

Епископ Григорий (Граббе, 1902-1995)

Пятьдесят лет тому назад, без четверти двенадцать ночи, перед самым исходом дня Благовещения Пресвятой Богородицы, в Москве, в частной клинике Бакуниной, скончался Святейший Тихон, Патриарх Московский и всея Руси. Русская Церковь осиротела, но сам Патриарх освободился от безпримерных страданий, какие он безропотно переносил в течение семи с половиной лет. Они начались с первого дня его патриаршего служения.

Когда через несколько дней после октябрьского переворота Всероссийский Собор прекратил прения по вопросу о восстановлении Патриаршества и приступил к избранию Патриарха, то уже никто из кандидатов не мог сомневаться, что будущее сулит избраннику не столько почестей и радостей, сколько тяжелых испытаний и страданий.

История знает много возглавителей Поместных Церквей, страдавших от гонений или находившихся в затруднительных условиях. Они бывали исповедниками Истины, даже мучениками, они имели перед собой разные сложные вопросы, требовавшие для своего решения особой мудрости и твердости. Но смело можно сказать, что ни один из этих иерархов не имел перед собою такого могучего и такого лукавого врага, как тот, с которым пришлось бороться Патриарху Тихону. Он был избран в предвидении борьбы, но самое богатое воображение не могло себе представить тех условий, в которых пришлось проходить свое служение именно Патриарху Тихону.

Самая мотивировка предложения на Соборе прекратить прения и немедленно приступить к избранию Патриарха уже указывала на то, что наступает период гонений на Церковь и что Она не может вступать в него, не имея во главе духовного вождя - Патриарха.

О том, что вести об исходе жребия все три кандидата ожидали не столько как радости, сколько как приговора - говорил нам первый из них, Блаженнейший Митрополит Антоний (Храповицкий). Таково же было чувство и у новоизбранного Патриарха Тихона, хотя он и не проявлял никаких внешних признаков волнения. Он вообще был человеком исключительной выдержки и в предвидении испытаний отдавал себя в руки Божии. И в данном случае, в то время как члены Собора собирались для того, чтобы путем жребия определилось, кому Господь судил принять на себя тяжкий крест Патриаршего служения, Митрополит Тихон лег отдыхать. Что это спокойствие совсем не означало непонимания грозящих избраннику трудностей и бед, видно из тех слов, с какими новоизбранный Патриарх обратился к делегации Собора, пришедшей возвестить ему о его избрании. Отслужив положенный для этого случая краткий молебен, и в немногих словах выразив благодарность за избрание, Патриарх сказал следующее: «Ваша весть об избрании меня в Патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: "плач и стон и горе", и каковой свиток должен был съесть пророк Иезекииль (11, 10; III, 1). Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне патриаршем служении, и особенно в настоящую тяжелую годину...» И далее: «Отныне на меня возлагается попечение о всех церквах Российских и предстоит умирание за них во вся дни. А к сим кто доволен, даже и из креплих меня...» О предстоящих трудностях, о тяжести служения, возлагаемого на него избранием, говорил Патриарх Тихон и после своей интронизации, когда Митрополит Киевский Владимiр вручал ему жезл Святителя Петра, Митрополита Московского.

Из трех кандидатов в Патриархи Митрополит Московский Тихон получил наименьшее число голосов. Он был менее известен, чем фактический духовный вождь на Всероссийском Соборе, тогдашний Архиепископ Харьковский Антоний, почитаемый уже всем православным мiром как великий богослов. Более известен был и Архиепископ Новгородский Арсений, второй кандидат в Патриархи. Но, указывая через жребий на Митрополита Тихона, Небесный Глава Церкви Христос, как сердцеведец знал, что за скромной внешностью у него таились именно те свойства, какие более всего нужны были для возглавителя Церкви в наступавшие дни великих испытаний.

Скромность и тихость были его главными чертами характера. До избрания на патриарший престол он не выделялся яркостью своей личности. Но у него было сильное чувство долга и ответственности. Как это часто бывает в жизни, за скромной внешностью скрывались героические свойства души. При этом он обладал железной выдержкой и осторожностью. Простота обращения, скромность и доброжелательное отношение к людям привлекали сердца к Патриарху. Во всех епархиях, где он совершал свое служение, паства скоро привязывалась к нему и расставалась с ним с большим сожалением. Когда он заявлял, что за свои решения он сам принимает всю ответственность, которая не должна ложиться на исполнителей, то в этом не было ни капли позы. Никогда он не возлагал ответственности за свои решения на своих советников. Как говорили мне и Митрополит Антоний, и очень близкий к Патриарху Митрополит Анастасий, он умел распределять свое время и принимать многих, приходивших к нему. Если он для того, чтобы принять больше лиц, ограничивал время приема каждого из них, то умел по окончании назначенного срока деликатно, но твердо напомнить собеседнику, хотя бы и епископу, что время истекает. Имея несомненный административный опыт, Патриарх в то же время не был рабом администрации. Он всегда оставался не формалистом, а живым и любящим архипастырем. Он умел делать замечания подчиненным, но в спокойной и не обидной форме.

Личность Патриарха Тихона развивалась без духовных кризисов. Он постепенно рос духовно с каждым новым годом своей жизни.

Когда мы смотрим на фотографии Патриарха Тихона, снятые в последние годы его жизни, он представляется очень старым. Мы видим сморщенное и измученное лицо глубокого старика. На самом деле он умер всего лишь шестидесяти лет от роду, но на лице его отразились страдания последних лет жизни.

Патриарх Тихон, в мiру Василий Белавин, родился 19 января 1865 г. в Торопце, Псковской губернии. Отец его был священником. По обычаю того времени готовился к такой службе и Василий. Он прошел обучение в Духовном Училище, затем поступил в Псковскую Духовную Семинарию. Он замечен был там как скромный, благонравный студент, отличавшийся глубокой и искренней религиозностью. Он был всеми любим за свой добрый нрав, внимательность к людям и трудолюбие. Василий Белавин успевал в науках и очень охотно помогал в учении своим товарищам, обращавшимся к нему за разъяснениями и помощью в составлении разных письменных работ. При этом Белавин проявлял большое терпение и свойственный ему безобидный юмор.

В учебных заведениях, особенно закрытых, часто учащиеся дают друг другу прозвища. Получил таковое и Василий Белавин, но прозвище необычное. Товарищи прозвали его "патриархом", проявляя при этом свое уважение к его добрым духовным свойствам характера и к той серьезности, с которой он давал им советы.

Василий Белавин блестяще окончил Семинарию 19-ти лет, на год моложе нормы для поступления в Духовную Академию. Это не помешало ему поступить в Петербургскую Духовную Академию. Там он тоже приобрел общую любовь и уважение. Митрополит Антоний, тогда Архиепископ Харьковский, приветствуя Патриарха Тихона по случаю его избрания, сказал: «Ваше избрание нужно назвать по преимуществу делом Божественного Промысла по той причине, что оно было безсознательно предсказано друзьями юности, товарищами Вашими по Академии». Вспоминая далее, как товарищи Свт. Тихона Задонского кадили перед ним своими лаптями, как бы предсказывая его прославление, Митрополит Антоний продолжал: «Так и Ваши собственные товарищи по Академии прозвали Вас Патриархом, когда Вы были еще мiрянином и когда ни они, ни Вы сами не могли помышлять о действительном осуществлении такого наименования, данного Вам друзьями молодости за Ваш степенный, невозмутимый нрав и благочестивое настроение».

По окончании Духовной Академии в 1888 г. Василий Белавин был назначен преподавателем Псковской Духовной Семинарии. Только в декабре 1891 г. он был пострижен в монашество и рукоположен во иеромонахи с именем Тихона. В следующем году он был назначен инспектором Холмской Семинарии, и в том же году ректором сначала Холмской, а затем Казанской Духовной Семинарии. В этой должности он пробыл пять лет, а 19 октября 1897 г. был рукоположен во епископа Люблинского, викария Холмской епархии. Не прошло и года, как он был переведен в Америку, на Алеутскую епархию. На этой кафедре он пробыл почти девять лет. На этой же кафедре он в 1905 г. был возведен в сан Архиепископа. За время своего пребывания в Америке Преосвященный Тихон открыл много новых приходов. Епархия под его управлением в значительной мере укрепила свою организацию. Память о его усердных архипастырских трудах и его привлекательной личности живет в Америке и доныне.

25 января 1907 г. Преосвященный Тихон переводится в Ярославль. Перед тем он только один раз приезжал в Россию для участия в летней сессии Святейшего Синода. Там были замечены дарования молодого епископа, и вскоре его стали продвигать по службе уже на родине. Едва успела привязаться к нему паства Ярославской епархии, как его поменяли местами с Архиепископом Виленским Агафангелом.

Виленская кафедра была не из легких вследствие того, что в Литве было смешанное население и особенно много католиков. Перед лицом инославных надо было поддерживать внешний престиж русского архиепископа. Он выполнял это, сохраняя свойственную ему простоту и непритязательность. Но вот наступает Первая Всемiрная война. Виленская епархия оказывается в пределах театра военных действий. Больше половины ее территории, и в том числе самый стольный город ее Вильно, занимается неприятелем. Архиепископ Тихон эвакуируется в Москву, вывозя с собою св. мощи трех Виленских Мучеников и другие святыни. Но в Москве он задерживается недолго и возвращается в свободную от неприятеля часть своей епархии. У него было много забот о помощи своей пастве. Кроме того, он посещал передовые позиции, ободряя солдат. При этом попадал он и под неприятельский обстрел. В этот же период времени Архиепископ Тихон был назначен членом Синода и участвовал в его заседаниях, пока после революции Синод не был разогнан обер-прокурором Временного Правительства В.Н. Львовым.

Этот же Львов удалил с кафедры Московского Митрополита Макария. По введенным Временным Правительством правилам, новый Митрополит должен был быть выбран в епархии. Таковым избирается Архиепископ Тихон, успевший полюбиться церковной Москве за время своего беженского пребывания там. Это было связано для него и с некоторой скорбью, ибо Митрополит Макарий протестовал против своего устранения и долгое время не хотел признавать законности этого акта.

Но вот подходит время Всероссийского Церковного Собора. Хлопоты по его организации и размещению его членов в значительной мере легли на плечи нового Московского Митрополита. Организация была проведена прекрасно. Не удивительно, что Митрополит Тихон был избран Председателем Всероссийского Собора почти единогласно - 407 голосов против только 33-х.

Председательствовать на Соборе было не так легко. Если большинство выборных членов Собора являли собой верных чад Церкви, то было и довольно большое число членов Собора, преимущественно по назначению Временного Правительства, которые по настроению своему были обновленцами и старались внести революцию в ограду Церкви.

Собору предшествовало немало разных съездов и собраний, на которых громко раздавались их голоса, поддерживаемые служебным аппаратом Синода. Как всегда бывает при революционных движениях, все говорили о правах и мало вспоминали об обязанностях. Такие люди старались в заседания Собора внести дух революционных собраний. Они твердо надеялись через Собор осуществить в Русской Церкви реформацию. И, конечно, более всего они боялись восстановления Патриаршества. Формально, в обширной повестке Собора и программе, охватывавших все стороны церковной жизни, о Патриаршестве не было сказано ни слова. Вопрос этот в Отделе о Высшем Церковном Управлении был поднят впервые мiрянами. Даже не все епископы поначалу сочувствовали Патриаршеству.

Отдел Собора о Высшем Церковном Управлении привлек особое внимание. В нем участвовало более двухсот членов, в том числе много профессоров. Однако были там и простые крестьяне. Противники Патриаршества вели там ожесточенную борьбу. Вождем их был будущий идеолог обновленчества проф. Титлинов. Но сколько они ни старались, идея Патриаршества все более настойчиво росла в умах членов Собора.

Когда произошел коммунистический переворот, члены Собора с особой ясностью увидели, что Церковь не может существовать в новых условиях без возглавления Ее вождем. Заседания происходили в то время, когда шла стрельба по улицам Москвы. Многие епископы и члены Собора приходили на собрания, несмотря на свист пуль. Но яркие противники Патриаршества, видимо, были менее храбрыми, и их оказалось немного, когда подано было заявление о прекращении прений и немедленном избрании Патриарха.

Однако кворум был налицо. Председательствовал Митрополит Тихон. Он вел заседание с обычным для него спокойствием, но вместе с тем с твердостью и решительно противодействовал попыткам остановить избрание Патриарха.

Но вот совершилось это великое дело. Смиренный Тихон, смиренный не только по официальной подписи, но и по существу, становится Патриархом. Я говорил уже о том, как это избрание было им принято. Но к этому надо добавить, что Патриарх Тихон ощутил себя не только каноническим возглавителем Русского епископата, но и вождем Русского народа. Его и выбрали в этом качестве. Желание иметь такого вождя при наступлении гонения на Церковь и при наличии всех преступлений советской власти явствует из многочисленных выступлений членов Всероссийского Собора, ратовавших за восстановление Патриаршества. С падением православного Царства Святая Русь была обезглавлена. Теперь возглавил ее Патриарх Тихон, и он живо чувствовал историческую ответственность, которая легла на его плечи.

Новоизбранный Патриарх слышал много выражений радости по поводу его избрания и изъявления преданности. Все это его укрепляло и утешало. Но, с другой стороны, интронизация в поврежденном бомбардировкой Успенском соборе, занятие Кремля красными войсками и встреча патриаршего шествия вокруг Кремля с демонстрацией коммунистов, - напоминали о наступившем порабощении России. Принимая от Митрополита Владимiра жезл Свт. Митрополита Петра, Патриарх высказывал вызываемую внешними событиями горечь. «Патриаршество, - говорил он, - восстанавливается на Руси в грозные дни, среди огня и орудий смертоносной пальбы». Он обращал к Богу скорбные слова: «Господи, Сыны Российские оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники, стреляли по храмовым и кремлевским святыням, избивали священников Твоих». Но Патриарх чувствовал тогда, что и эти преступники подлежат его попечению, как благостного пастыря. Он продолжал: «И Господь как бы говорит мне так: иди, разыщи тех, ради коих еще стоит и держится Русская Земля. Но не оставляй и заблудших овец, обреченных на погибель, на заклание, - овец поистине жалких. Паси их, и для сего возьми жезл сей, жезл благоволения. С ним овцу потерявшуюся отыщи, угнетенную возврати, пораженную - перевяжи, больную укрепи, разжиревшую и буйную - истреби, паси их по правде».

Это сознание своей архипастырской ответственности за весь Русский народ, за всю Святую и грешную Русь - объясняет первые шаги Патриарха Тихона, когда он в грозном Послании обличал Народных Комиссаров и предавал их анафеме за их злодеяния («Властью, данной нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым. Анафематствуем вас.., заклинаем верующих чад Православной Церкви с таковыми извергами рода человеческого вступать в какое-либо общение» - прим. Ред. «ЦВ».).

В этом замечательном Послании есть нечто очень важное и характерное для Патриарха. Он был избран еще совсем недавно. Вести о комунистических злодеяниях начали поступать, пока члены Всероссийского Собора еще не разъехались на Рождественские вакации. Настроения их были хорошо известны Патриарху, и у него не могло быть сомнений в том, что они поддержат всякий его протест или обличение Народных Комиссаров. Однако Патриарх не стал ждать возвращения членов Собора. Накануне его собрания он опубликовал свое знаменитое обличительное Послание, которое было прочитано Собору Митрополитом Кириллом в закрытом заседании. Патриарх этим показал, что ответственность за Послание и риск возможных репрессий он беретлично на себя. Собор это понял и оценил по достоинству. Он поддержал Патриарха тем, что со своей стороны тоже издал послание в том же духе.

Такую жертвенную готовность принимать на себя удары гонителей проявил Патриарх и в связи с изъятием церковных ценностей. Когда судили защитников Церкви за противодействие декрету Народных Комиссаров, Патриарх заявил, что за поступки их отвечает он и никто другой, ибо они исполняли его указания.

С каждым днем росло притеснение Церкви, и Патриарх получал все новые печальные вести о замученных священнослужителях и разграбленных святынях. Церковь отвечала на это крестными ходами и организацией объединений приходов. Когда в январе 1918 г. в Петрограде была объявлена реквизиция помещений Александро-Невской Лавры, и состоялось большое народное собрание, то оно вынесло постановление: «Разъяснить всем православным не только в храмах, но и на рынках и площадях и везде, где можно, что Церковь Православная терпит открытое гонение». Решено было напечатать листовки для широкой раздачи всем слоям населения, призывая верующих объединиться для защиты Веры и своих святынь. В других городах принимались подобные же меры. Иногда они достигали цели. Это был отклик на Послание Патриарха 6/19 января. В нем он призывал верующих: «Если нужно будет пострадать за дело Христово, зовем вас, возлюбленные чада Церкви, зовем вас на эти страдания вместе с собою». Обращаясь к архипастырям и пастырям, Патриарх писал: «Не медля ни одного часа в вашем духовном делании, с пламенной ревностью зовите чад ваших на защиту попираемых ныне прав Церкви Православной, немедленно устройте духовные союзы, зовите не нуждою, а доброю волею становиться в ряды духовных борцов, которые силе внешней противопоставят силу своего святого воодушевления...»

По мере роста давления на Церковь, последняя усиливала свое противодействие. По истечении года существования Советской власти, Патриарх обратился к Народным Комиссарам с новым обличительным Посланием, помеченным 26 октября 1918 г. В нем Патриарх перечислял преступления Советской власти. Он говорил о том, что большевики разделили весь народ на враждующие станы, любовь Христову заменили ненавистью и вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду. «Никто, - писал Патриарх, - не чувствует себя в безопасности, все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела». Далее Патриарх говорит о преследовании Церкви. «Мы знаем, - наконец писал он, - что наши обличения вызовут у вас только злобу и негодование, и что вы будете искать в них лишь повода для обвинения нас в противлении власти; но, чем выше будет подниматься столп злобы вашей, тем вернейшим будет то свидетельством справедливости наших обличений». Патриарх призывал Комиссаров отпраздновать годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры...

Тут Патриарх опять выступил как духовный глава Русского народа, он печаловался за него, за все бедствия, которые принес коммунизм на нашу землю.

Когда Патриарх прочитал свое Послание на соединенном заседании Синода и Высшего Церковного Совета, многие отговаривали его от его опубликования, указывая на опасность, которая угрожала бы Патриарху. Патриарх все это выслушал очень внимательно, но остался при своем.

В Москве особенно боялись за Патриарха. Прихожане назначили дежурство при его покоях с тем, чтобы поднять тревогу во всех церквах, если Патриарха придут арестовывать.

При виде собирания церковных сил для противодействия гонению, коммунисты повели атаку с другой стороны. К жестоким гонениям под предлогом изъятия церковных ценностей якобы для помощи голодающим, прибавился раскол.

Сразу после переворота в марте 1917 г. в Петрограде образовалась группа революционных священников. Они поставили себе целью произвести в Церкви реформацию и свести на нет власть епископов. Они имели большое влияние в Предсоборном Совете и в самом Синоде. Поэтому они рассчитывали, что Всероссийский Собор отразит в себе господствовавшие в России и врывавшиеся в Церковь революционные настроения. Они подготовляли материал для Собора и никак не допускали мысли о возможности восстановления Патриаршества. Но ни в одной епархии не были избраны членами Собора участники этой группы. В составе ее были лишь те члены, которые состояли в Предсобоном Совещании и Синоде. Этого было далеко не достаточно для того, чтобы повести за собою Собор, ибо избирали туда преимущественно людей консервативного духа. Очень ценными членами Собора оказались выборные от приходов крестьяне. Окончательное решение Собора восстановить Патриаршество и провал попытки свести на нет власть епископов были очень сильным ударом по сторонникам реформации. Проф. Титлинов, ожесточенно боровшийся на Соборе против Патриаршества и канонического положения епископов понял, что ему надо покинуть Собор. Он на время почувствовал свое безсилие в борьбе с православными членами Собора и иерархией. Но он и его сторонники не сложили оружия. Они замолкли только на время.

Как только оформилось столкновение между Патриархом, всей Церковью и гражданской властью, обновленцы ободрились. Они заручились поддержкой Советской власти и приступили к организации революции в Церкви. Несомненно, что в мероприятиях правительства и обновленцев было одно общее руководство.

Митрополита Вениамина привлекают к суду за противодействие изъятию церковных святынь. За то же самое привлекают к суду Патриарха и, наконец, берут его под стражу.

Патриарх арестован, членов Синода уже нет в Москве. Церковь лишена административного аппарата. Патриарх передает права на управление Митрополиту Агафангелу, а Канцелярию поручает принять явившейся к нему делегации. При Синодальном Секретаре Нумерове она должна передать ему все, когда он приедет. Полномочия самые ограниченные. Никакого управления им не поручается. Но Советская власть им помогает тем, что не допускает в Москву Заместителя Патриарха, а обновленческие делегаты трактуют свое положение как имущие власть, как якобы переданную им самим Патриархом. Вскоре был арестован и Митрополит Агафангел.

Между тем обновленцы явочным порядком образовали Высшее Церковное Управление и требуют, чтобы все им подчинились. Митрополит Вениамин, будучи еще на свободе, немедленно отлучил бунтовщиков от Церкви, но это их не остановило. Поддержанные гражданской властью, они рассылают своих уполномоченных по всем епархиям. Они являются к архиереям в сопровождении чинов Чека и местных Советов. Если им оказывается сопротивление, епископа и его сотрудников арестовывают и высылают. Захватывая власть, обновленцы или живоцерковники стараются внести свои реформы во все стороны церковной жизни. Во главе всех догматов они ставят сотрудничество с коммунизмом. Быть верным Патриарху, или, как стали называть его верных чад, тихоновцем, равносильно признанию человека контрреволюционером. Безчисленны исповедники и мученики, пострадавшие за Веру по доносам и интригам обновленцев (а позже и по доносам сергиан – прим. Ред. «ЦВ»).

А между тем, Патриарх продолжает находиться под арестом. Он знает о развале в Церкви. Знает, что уже много епископов убито или изгнано, а многие изменили ему, не выдерживая этого давления. Он слышит, что целые епархии под контролем обновленцев, что даже такие видные иерархи как Митрополит Сергий, перешли к ним. Его осведомление под строгим контролем тюремщиков. Допускают ли они до его сведения сообщения о противодействии обновленчеству со стороны верных чад Церкви? И кто возглавляет их? Ведь и Митрополит Агафангел тоже уже под стражей.

Патриарх видит, что верующие обезглавлены, что безпрепятственно распространяется ересь. Как остановить этот развал? Положение могло казаться ему даже хуже действительности.

Когда большая часть страны занята неприятелем, стараются спасти хоть остающуюся часть. Патриарх видит, что он в данных условиях не может сохранить за собою всех тех функций, какие принял на себя как Патриарх. У него нет силы сохранить свое положение православного народного вождя для всего Русского народа и оградить Церковь от волков, даже не заботящихся о том, чтобы скрыть себя в овечьей шкуре. И ради сохранения самого главного он отказывается от борьбы с коммунистической политикой. Он решил, что главная задача сейчас вернуть Русской Церкви Главу, дать верующим видимое знамя, объединяющее их в защите Православия.

Между тем, Заграничная Церковь подняла на ноги иностранцев, хлопоча о защите Патриарха. Английское Правительство, Правительства Франции, Соединенных Штатов, Чехословакии и др. посылают протесты в Москву. Держать Патриарха в тюрьме делается политической проблемой, чего сам Патриарх, конечно, не мог знать. Тогда Советская власть идет с ним на компромисс, и он сам уступает в одном, чтобы сохранить за собою остальное. Он просит освобождения, заявляя одновременно, что прекращает свою борьбу с Советской властью. Он не обещается быть ее слугой, он заявляет только, что он Советской власти более не враг и изъявляет сожаление о прошлом (это заявление Патриарха Тихона принципиально отличается от позднейшей Декларации о лояльности митр. Сергия – это был личный компромисс Святейшего Патриарха, которого он, в отличие от Сергия, не требовал более ни от кого другого из членов Церкви, и тем более от всей полноты Русской Церкви – прим. Ред. «ЦВ»).

Патриарх освобожден. Многие думают, что большевики рассчитывали, что подписанное им заявление оттолкнет от него верующих. Может быть, это и так. Может быть, они сами верили, что за Патриархом шли главным образом как за врагом их власти. Если так, то они ошиблись. От Патриарха не отшатнулись, а многие отошедшие вернулись в лоно Церкви.

Однако, симпатии коммунистов, конечно, оставались на стороне обновленцев, а не тихоновцев. Постепенно, правда, последним становилось чуть-чуть легче, и они стали отвоевывать некоторые позиции от живоцерковников.

Жестокое гонение не прекращалось в течение всего остатка жизни Патриарха. Его хотели сделать таким же послушным рабом, каким стал впоследствии Митрополит Сергий, но он оставался на страже Православия.

Никогда еще, во все времена своей истории, Церковь не имела перед собою такого жестокого и лукавого врага. Патриарх буквально заболевал от каждой встречи с Тучковым, который вел советскую церковную политику. Патриарх не боялся мученичества. Самая мучительная смерть, вероятно, была бы для него легче, чем постоянная забота о ссылаемых епископах, священниках и верных мiрянах. Тот развал, который происходил во время его заключения, с другой стороны, казалось, указывал на необходимость делать все возможное вне измены основным началам Церкви и Ее внутренней свободы, чтобы не повторилось недавнее положение, при котором овцы оказались оставленными на милость волков. Эти овцы, конечно, знали, что пастырь их не покидал и был отделен от них помимо своей воли. И они проявляли свод любовь к нему при каждом возможном случае.

Служение Патриарха в какой-либо церкви наполняло ее молящимися до отказа. Пока он был в силах посещать уездные города, его там встречали толпы верующих.

В отношении управления Патриарх, в сущности, был совершенно безсилен. Он говорил о своем положении: «Лучше сидеть в тюрьме, я ведь только считаюсь на свободе, а ничего делать не могу. Я посылаю архиерея на юг, а он попадает на север, посылаю на запад, а его привозят на восток».

Иногда Патриарх кое в чем уступал, надеясь, что его уступка не имеет принципиального значения. Но ему бывало трудно судить об этом при советской системе ложного осведомления. Вот, например, Тучков требует от него введения нового календаря. Патриарх против, он не желает уступать. Но с одной стороны употребляются угрозы, а с другой сообщают, что все Православные Церкви уже приняли этот календарь. Что он мог сказать против такого аргумента? Все же Патриарх нарочито поручает огласить своей пастве нежеланный указ кому-то со слабым голосом. Но потом Митрополит Анастасий из Константинополя посылает ему телеграмму с сообщением, что не все Церкви приняли новый календарь, а Тучков, толкнув Патриарха на непопулярное решение, уже больше этим не интересуется. В данном случае крайняя слабость административного аппарата пошла на пользу, ибо помешала распространению соблазна.

В распоряжении Управления не было типографии. Б. Председатель Епархиального Совета при Патриархе Тихоне протопресвитер В. Виноградов так определяет тактику Тучкова: «Отношение Тучкова к Патриаршему Управлению, это было нечто вроде кошки с мышкой. С одной стороны, он дает постоянно чувствовать Патриаршему Управлению то, что оно и без того хорошо чувствовало и сознавало, а именно, что оно - нелегальная организация, не имеющая в Советской России права на существование, и потому в любой момент ГПУ при малейшем неудовольствии может это Управление закрыть и всех его членов переарестовать, а с другой стороны, тот же Тучков ультимативно предъявляет к нему требования о проведении в церковную жизнь различных мероприятий и при том таких, проведение которых равносильно было бы актам сознательного саморазвала, самоуничтожения. Каждое такое требование сопровождалось обещанием дарования легализации в случае исполнения, и угрозами разгона, уничтожения органа церковного управления и ареста всех его членов - в случае неисполнения».

Такими требованиями, например, было требование о поминовении властей, введение нового стиля и др. Реформа была нужна только для замешательства в Церкви. С одной стороны не давали ордера типографии напечатать указ, и Тучков говорил, что это его не интересует: «Ну, уж вы там как знаете... дело ваше». Поместили в газетах распоряжение о введении нового стиля, когда оно было уже отменено, а затем там же напечатали Патриаршее послание с сообщением, что Патриарх нового стиля не отменял, но что на местах с разрешения местных советских властей можно Рождество Христово праздновать по старому стилю. О. Виноградов дает к этому интересное и важное пояснение: «Какого происхождения был этот документ, мне не удалось выяснить, т.к. он через Патриаршее Управление вовсе не проходил, никому он не рассылался и дальше советских газет не пошел; ни оригинала его, ни копии не имелось и, главное, никакого применения в церковной жизни он не имел». О. Виноградов далее сообщает, что Советами была сделана еще попытка провести новый стиль, для чего состоялось совещание у комиссара Смидовича. Но представитель Патриарха на этот раз ему не уступил, и реформа осталась отмененной.

Когда кошка играет с пойманной мышкой, она то отпускает ее немного, то опять ловит, пока не доведет ее до изнеможения. Так действовал с Патриархом и Тучков. Все это надо иметь в виду при суждении о посланиях Патриарха Тихона после его освобождения.

Каждый такой опубликованный акт есть плод торга с Тучковым. Но если внимательно рассмотреть его, там нигде Патриарх по существу не идет дальше негативного заявления, что он не враг Советской власти. 18 июня 1923 г. Патриарх писал: «Я, конечно, не выдавал себя за такого поклонника Советской власти, какими объявляют себя обновленцы, но зато я и не такой враг ее, каким они меня выставляют». Правда, в воззвании 1-го июня 1923 г. есть чисто советские выражения: "враги трудового народа", "монархисты и белогвардейцы", слова, чуждые Патриарху и очевидно внесенные туда из тучковского проекта, но все-таки Патриарх остался верен позиции только "не врага" Советского правительства (в частных беседах Патриарх часто говорил: «да, я написал, что отныне я советской власти не враг, но я не написал, что я ей друг» - прим. Ред. «ЦВ»). Угроза тем, что если заграничные иерархи не прекратят дальнейшую контрреволюционную деятельность, то «придется их звать для ответа перед церковным судом и просить власть о разрешении им прибыть сюда», т.е. в Москву, как будто шла навстречу желанию Советов. Однако она была и отказом от заочного суда, чего требовали большевики и что позднее исполнил Митрополит Сергий.

Еще ранее, находясь под домашним арестом, на заседании Синода в помещении, оцепленном войсками, Патриарх согласился на указ об упразднении Высшего Церковного Управления Заграницей, но это был явный акт насилия. Советский историк обновленчества Шишкин пишет, что Патриарх не хотел выступать против постановлений Первого Карловацкого Собора и сделал это только под давлением гражданской власти. Однако, в послании от 2/15 марта 1931 г. Митрополит Антоний писал, что позднее, в 1923-24 гг. Патриарх утвердил постановление того же заграничного Высшего Церковного Управления о выделении Харбинской епархии (указы Патриарха Тихона о роспуске РПЦЗ всегда понимались Зарубежной Русской Церковью как вынужденные и вышедшие из плена; для советской Московской патриархии они всегда были основным "каноническим" аргументом в полемике против РПЦЗ. Между тем добросовестное их прочтение свидетельствует не о слабости, а о мудрости Святейшего Патриарха: во всех указах РПЦЗ подвергалась прещениям не за церковные, а за контрреволюционные (т.е. политические) преступления; а по решению Поместного Собора 1917-1918 гг. любые церковные прещения, наложенные за политические убеждения или действия, не могут считаться действительными. Патриарх дал богоборцам то, чего они желали: указ против ненавистной им Зарубежной Церкви, самой же РПЦЗ дал понять, что его указы, вышедшие из плена, не могут быть исполнены архиереями, находящимися на свободе – прим. Ред. «ЦВ»).

Патриарх ни за что не хотел быть пешкой в руках Советской власти. Но эта его борьба за духовную свободу Церкви стоила ему неимоверных усилий.

Патриарх все время старался быть на виду у народа. Он посещал храмы, служил в разных приходах. Но душевные страдания, причиняемые безконечными интригами обновленцев и требованиями Тучкова, быстро подрывали его силы. Крепкое от природы здоровье все больше поддавалось переживаемым тяжелым испытаниям. Сердце не выдерживало постоянного напряжения. Припадки сердечной болезни усиливались и учащались. 12 января 1925 г. врачи решили поместить Патриарха в больницу. На следующий день он был принят в частную больницу Е. Бакуниной. У него нашли застаревшее воспаление почек, общий склероз и грудную жабу. Ему был прописан полный покой, но именно это обезпечить для него было труднее всего. Его постоянно посещали по служебным и личным делам. На другой же день по поступлению в клинику к Патриарху явился начальник церковного отдела ГПУ Тучков.

Патриарху в больнице скоро полегчало, и он опять стал выезжать на службы в разные церкви, но он уже продолжал трудиться через силу. На уговоры врачей ограничить свой труд Патриарх отвечал отказом. Особенно тяготили его посещения Тучкова и следователя ГПУ. Они систематически подрывали его здоровье.

В день Благовещения 1925 г. здоровье Патриарха ухудшилось. Незадолго перед тем ему вырвали 2 зуба, что вызвало опухоль десен, перешедшую на горло. Врачи, однако, не находили еще ничего угрожающего для жизни. Несмотря на болезненное состояние, Патриарх в этот день вынужден был поехать на заседание Синода. Дело в том, что Тучков настойчиво и срочно требовал издания послания, которое изменяло бы прежнюю позицию Патриарха. Позиция его, как "не врага" Советской власти, Тучкова не удовлетворяла. Он требовал заявления о полной лояльности и сотрудничестве, подобно тому, каковое позднее сделал Митрополит Сергий. Выработанный на заседании Синода проект Митрополит Петр должен был отвезти для согласования к Тучкову.

Никто этого сейчас точно не знает но, по-видимому, Митрополит Петр вернулся к Патриарху в клинику с отзывом или требованиями Тучкова в связи с проектом. Надо полагать, что эти требования по обычаю сопровождались угрозами. Никто не знает содержания разговора между Митрополитом и Патриархом. Известно только, что разговор с Митрополитом Петром был очень горячим, и врач пошел, чтобы его остановить. Действительно, Патриарх был истощен. Вскоре у него начался припадок. Ему впрыснули морфий, и он лег спать.

Около 12-ти часов ночи прислужник заметил ухудшение и вызвал доктора, но уже ничего нельзя было сделать. Без четверти 12 Патриарх открыл глаза и спросил: «Который час?» Ему ответили. Тогда он трижды перекрестился, произнося «Слава Тебе Боже», и испустил дух.

Патриарх скончался во время своей последней схватки с врагами Церкви. Нынешняя Московская патриархия представляет опубликованный после его кончины документ, называемый ею его "Завещанием" как подлинное выражение его воли. Но так ли это? Действительно ли он скончался в момент поражения, сделав последнюю уступку, каковой требовали от него враги? Сдался ли он перед смертью?

Можно смело утверждать, что это не так, что Патриарх физически не выдержал напряжения, но он умер, не уступив врагам Церкви.

Против этого утверждения нам представляют напечатанное в «Известиях» обращение, называемое "завещанием". Говорят, что оно было доставлено в редакцию двумя Митрополитами.

По милости Божией, у нас имеется очень веское свидетельство, опровергающее это утверждение.

Вопрос этот, сам по себе, заслуживает особого исследования. Я посвятил ему много страниц в своей книге «Правда о Русской Церкви на Родине и за Рубежом». Главным, но очень важным свидетелем является уже упомянутый мною протопресвитер Василий Виноградов.

Независимо от него мы знаем, что в день кончины Патриарха обсуждался вопрос послания, которого требовал Тучков. По-видимому, именно о нем был последний разговор между Патриархом и Митрополитом Петром. Комната, в которой умер Патриарх, была сразу же опечатана Тучковым. Только через несколько дней Тучков дает двум Митрополитам отвезти в газету якобы завещание Святейшего.

Но о. В. Виноградов, со слов лица, бывшего вблизи комнаты Святейшего Патриарха, передает, что во время разговора с Митр. Петром слышались слова Патриарха: «Я этого не могу». Затем, очень важно обратить внимание, что на состоявшемся Совещании собравшихся архиереев пресловутое "завещание" НЕ оглашалось. О. Виноградов прав, подчеркивая, что Тучков, разрешивший Совещание, непременно потребовал бы его оглашения, если бы оно было действительно подписано Патриархом. Больше того, Митрополит Петр, в своем первом послании в качестве Местоблюстителя, не только не упомянул о завещании, но и написал его совсем в другом духе.

Обращает на себя внимание и то, что т.н. "завещание" начинается с заявления, что Патриарх его пишет «оправившись от болезни», а мы знаем, что напротив, состояние здоровья у Патриарха в последние дни было очень плохим, и в самый день якобы подписания документа оно было особенно плохо, был консилиум врачей и Патриарх скончался. Наименование послания завещанием никак не соответствует содержанию этого документа, говорящего о возвращении выздоровевшего автора к активной работе. Вот только несколько соображений. Протопресвитер В. Виноградов, сопоставляя много данных, приходит к логическому выводу: подписи Патриарха под предложенным ему текстом послания не было. «Но, - пишет он, - Тучков был человеком, способным для достижения цели не останавливаться перед обманом; как он поступил с уже отмененным посланием о новом стиле, как он поступил с неутвержденным проектом Высшего Церковного Управления, так он решает поступить и в данном случае: он решается неподписанный Патриархом проект объявить подписанным» (следует добавить, что подлинника этого "завещания" в архивах до сего дня не обнаружено, что является лучшим доказательством его подложности – прим. Ред. «ЦВ»).

Итак, в последнем своем сражении с врагами Церкви Патриарх остался непобежденным. Он не омрачил своего облика борца за чистоту Церкви. Одержав духовную победу, Патриарх отдал Богу свою исстрадавшуюся душу. Не напрасно так оплакивала его вся Русская Церковь и все другие Православные Церкви, о чем свидетельствовали многочисленные изъявления сочувствий, полученные Митрополитом Антонием (Храповицким) от всех Патриархов и ряда глав инославных исповеданий.

На вдохновенной иконе «Всех Святых в Земле Российской Просиявших» не напрасно лик новых Священномучеников возглавляется изображением Патриарха Тихона. Верится, что, перенеся столько страданий на земле в своем великом и тяжком подвиге, Патриарх Тихон действительно присоединился к лику великих подвижников Русской Земли.

1975 г.

Текст печатается по изданию:
Епископ Григорий (Граббе). Завет святого Патриарха. М., 1996, стр. 13-30.

Печать E-mail

Протоиерей Александр Липин: Случайность?!

Автор: Митрополит Агафангел. Дата публикации: 16 октября 2016. Категория: Авторская колонка.

Не знаю кому как, но мне периодически приходят рассылки с деяниями расколоучителей. Вот, в одной из последних "оправдательных записок", я прочел следующее: "тот факт, что именно Одесский синод, один из всех других «осколков», находится в общении с синодом Каллиника, - это не более чем историческая случайность, из которой нельзя делать каких-либо канонических выводов."

Печать E-mail

Воззвание Мит­ро­по­ли­та Яро­слав­ско­го Ага­фан­ге­ла к Ар­хи­пас­ты­рям и всем ча­дам Пра­во­слав­ной Рус­ской Церк­ви

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 16 октября 2016. Категория: Российская Православная Церковь.

За­ме­сти­те­ля Свя­тей­ше­го Пат­ри­ар­ха Мос­ков­ско­го и всея Рос­сии 

Печать E-mail

Духовное поучение в Праздник Покрова Божией Матери

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 14 октября 2016. Категория: Российская Православная Церковь.

Покровъ Пресвятыя Богородицы

Прот. Григорій Дьяченко († 1903 г.)

Печать E-mail

Епископ Рашко-Призренский Артемий рукоположил бывшего клирика Оптиной пустыни РПЦ МП иеродиакона Гавриила (Кондрашова)

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 13 октября 2016. Категория: Альтернативное Православие.

Пресвитерскую хиротонию иеродиакона Гавриила (Кондрашова), бывшего клирика московского подворья Оптиной пустыни РПЦ МП, совершил 6 октября, на праздник Зачатия св. Иоанна Предтечи, епископ Рашко-Призренский Артемий, прервавший общение с официальной Сербской патриархией из-за ее "причастности к ереси экуменизма" и лишенный этой патриархией своего сана. В настоящее время епископ Артемий возглавляет Рашко-Призренскую епархию Сербской Церкви в изгнании и ведет переговоры о сближении с разными Истинно-Православными Церквами.

Хиротония российского клирика состоялась во время богослужения по случаю престольного праздника монастыря в Люлячи, где Божественную литургию епископ Артемий служил вместе с единолично рукоположенным им хорепископом Старорашковским и Лозницким Николаем и 20 клириками епархии. На богослужении присутствовало множество монашествующих и около 300 мирян, сообщает сайт Рашко-Призренской епархии в изгнании.

За этой же литургией епископ Артемий хиротонисал Горана Калушевича в сан диакона для прихода в Лазареваце.

Иеромонах Гавриил (в миру - Геннадий Кондрашов) 17 лет служил на московском подворье Оптиной пустыни. В начале нынешнего года он выступил с публичным обличением Патриарха РПЦ МП Кирилла (Гундяева) в связи с его встречей на Кубе с Папой Римским Франциском и прервал общение с РПЦ МП. Вскоре после этого о. Геннадий переехал на Святую гору Афон, где был пострижен в монашество популярным в России старцем Рафаилом (Берестовым), который и благословил его приехать в Сербию к епископу Артемию. 

В своей проповеди после литургии епископ Артемий отметил, что иеромонаху Гавриилу предстоит вернуться в Россию, "чтобы служить перед престолом Божиим, чтобы проповедовать истинное слово Божие и вести своих верных чад к Богу".

На трапезе со словом к епископу Артемию и всем собравшимся обратился новорукоположенный иеромонах Гавриил, который особо отметил духовный союз народов Косово и России.

Источник

Печать E-mail

Религиозная община должна иметь право изменить подчинение прихода - Еленский

Автор: Интернет Собор. Дата публикации: 11 октября 2016. Категория: Общество.

В Украине на сегодняшний день существуют десятки, если не сотни, религиозных общин, которые хотят изменить подчинение церковной прихода, однако пророссийское лобби в Верховной Раде активно противодействует намерениям принять соответствующий закон.

Печать E-mail