(RSS)
Сейчас в Интернет некая религиозная группа рекламирует приведенный ниже текст обоснования Воскресения Христова. Предлагаем этот текст вниманию и наших читателей.
Редакция ИС
Прошлое воскресенье называется Неделей Торжества Православия и мы уже говорили о великом откровении, сделанном Спасителем людям через Нафанаила. Внешней причиной установления Праздника Торжества Православия было изгнание царем Михаилом еретиков иконоборцев, и мы празднуем победу над еретиками, которых истина "боязливыми бежателями сотвори".
Неделя 2-я Великого Поста: Св. Григорий Палама
СЛОВО СВТ. ФИЛАРЕТА (ВОЗНЕСЕНСКОГО)
Святитель Григорий принадлежал к числу тех великих благовестников христианской истины, у которых дело с жизнью не расходилось, и поэтому, помимо тех богословских сокровищ знания, которые он оставил в изобилии, как наследство для Православной Церкви, он привлекал к себе души человеческие своею святою и подвижническою жизнью и, таким образом, его духовное воздействие было двойным: он учил и своим словом и самою жизнью своею.
Ему приходилось бороться с еретиками, которые искажали истину православия самыми различными способами.
Был один вопрос, чисто богословский, из-за которого у него была долгая борьба с исказителями истины. Когда Господь Иисус Христос преобразился на горе Фавор и просиял там, как солнце — по их утверждениям, этот чудесный свет, был обычным светом, какой мы постоянно видим в солнце и других источниках света — светом обычного порядка.
Святитель Григорий Палама, возражая на это, учил, что это был совсем иного порядка свет, ибо он указывал на слова апостольские "Бог есть Свет и нет в Нем никакой тьмы". А символ веры наш, как вы знаете, говоря о Сыне Божием, о Господе Иисусе Христе и Его воплощении на земле, гласит, что Он есть "Свет от Света, Бог истинный от Бога истинного". А о нашем обычном свете Библия говорит, что он не присущ Богу, как вечное свойство самой Его Природы, а сотворен Им во времени: "и сказал Бог, да будет свет — и стал свет" (Быт. 1:3). В конце концов, эта чисто православная точка зрения восторжествовала и противники святителя были посрамлены.
В наше время теперь часто говорят, что это "отвлеченно-богословская тема". Может быть, конечно, для наших теперешних современников это и так, потому что их обыкновенно интересуют совсем другие вопросы, а что касается истин бытия Божественного, истин духовного порядка, относящихся к тому, что невидимо и что вечно, это к сожалению теперь мало кого интересует.
Сейчас вообще, братие, когда мы наблюдаем окружающую жизнь, то мы видим, какие сбивчивые, какие неправильные представления об истине христианской наблюдаются у теперешних людей, у многих из тех, кто именует себя и может искренно считает себя верными чадами Православной Церкви. А в действительности, как приходится часто наблюдать, об православии, об основных истинах православия, они имеют самые сбивчивые и неясные понятия, а часто и вообще никаких не имеют.
Чтобы убедиться в этом в наше время, достаточно, например, задать православным христианам такой вопрос: назовите три главных догмата нашей православной веры (это — догматы Святой Троицы, воплощения Сына Божия и искупления). Многие ли смогут это сделать? А к сожалению, сейчас мы слышим и видим, как люди мало церковные и мало сведущие в истинах веры берутся рассуждать и о богословии и о церковной жизни, о том, как должна жить Церковь, и как нужно Церковью управлять; причем, говорят это они чрезвычайно самоуверенно, и чем меньше они в этом деле понимают, тем больше у них самоуверенности…
Справедливо было сказано несколько времени тому назад в одном православном органе печати, что в последние годы вдруг все себя возомнили знающими все — знающими и православную веру и богословские истины и все, что касается церковной жизни, и администрирования и т. д. Решили, что они все знают и все понимают и могут всех учить и наставлять. Потому то так много сейчас путаницы, неразберихи, и несогласий, внутри церковной ограды. Люди сами не знают и того, что они говорят. Эти слова не мне принадлежат; еще святой Апостол Павел говорил о том, что люди хотят быть учителями, но не понимают того о чем они говорят и не понимают как следует даже и того, что сами они говорят.
А когда звучит голос истины, то ему мало внимают.
Когда жил святитель Григорий Палама, было время иное. Это теперь людям кажется, что тот вопрос из-за которого он боролся с еретиками, был "отвлеченно богословский" вопрос; а тогда, все что относилось к истине Православия, живо интересовало людей — оно было близко их душе и сердцу, поэтому для них это не были отвлеченные споры. А теперь все это, к сожалению, далеко от сознания и сердца наших современников, поэтому они и считают что это какие-то оторванные от жизни теоретические положения, а никак не что-то такое, что может душу человека наполнить, заинтересовать и освятить. Но будем с вами помнить, что только Церковь Христова есть столп и утверждение истины, что только Господь Иисус Христос есть источник чистого, истинного учения. Он Сам о Себе сказал: "Я есмь путь и истина и жизнь". Он есть сама воплощенная истина. Только Пилат и ему подобные не умели и не умеют по своему равнодушию эту истину увидать, а тот, у кого очи открыты, чтобы видеть и уши отверсты, чтобы слышать, знает и чувствует душою своею, что действительно истина — это Христос. И потому-то, христианин должен всегда, когда он встречается с каким-либо учением, всегда проверить его истиною Христовою. То, что нас приводит ко Христу, истинно и благословенно, а то что нас отводит от Христа и от православия, есть только гибельный обман, в какие бы привлекательные виды ни облекался этот обман, и как бы красиво о нем ни говорилось. Еще раз повторяю: помните, все, что отводит нас от Христа Спасителя, от Его учения и чистой православной церковности, все это только заблуждение и гибель. Поэтому раз и навсегда скажи себе, душа христианская, "Не принимаю никакого учения, кроме Христова, и не знаю никакого другого учителя, кроме Христа Спасителя, — не знаю и знать не хочу…" Аминь.
Мысли о богословии24 марта, 1987г.
Иерей Лисицын Михаил Михайлович, 1862 года рождения - священник Усть-Лабинской войсковой казачьей Свято-Никольской церкви (разрушена в 1935 году). Церковь располагалась в центре существующего городского парка (на пересечении улиц Свободной и Красной (Ленина). Служил в Свято-Никольском храме с 1912 по 1918 гг.
Образование получил в Рязанской духовной семинарии в 1883 году. Рукоположен во священника в 1885 году. С 1885 по 1895 гг. служил в храмах Рязанской губернии. В этом же году определен в Крестовоздвиженский храм станицы Кисловодской, Ставропольской губернии.
Прибыл в станицу Усть-Лабинскую из станицы Кисловодской по резолюции Преосвященнейшего Агафадора архиепископа Ставропольского и Екатеринодарского для священнического служения в Николаевской церкви 25 июня 1912 года. Проживал с семьей в доме по нынешней улице Островского 99, (в этом здании размещается в настоящее время СОШ №35).
Супруга Михаила Михайловича – Евдокия Ивановна - уроженка Рязанской губернии, 27 февраля 1865 года рождения, умерла в 1959 году.
В священническом служении о. Михаила в Свято-Никольском храме ему помогали церковный староста Покровский Гавриил (по сведениям его дочери Покровской Марии Гавриловны похоронен на Пулковском кладбище г. Ленинграда в 1979 году) и регент церковного хора Стефан Иосифович Волик.
Усть-Лабинский Свято-Никольский храм славился великолепным певческим хором (клавиры песнопений до сих пор сохранились в семье Волик). Певчих хора Свято-Никольского храма приглашали в Кубанский войсковой певческий хор, созданный в 1901 году (г. Екатеринодар).
При храме действовала церковно-приходская школа.
Священник Михаил Лисицын помимо службы преподавал в 1-м Высшем одно классном министерском станичном училище, пользовался большим авторитетом и всеобщим уважением у станичников и казачества. Считалось хорошей приметой у него венчаться и крестить ребенка – счастливыми будут.
В храме служили и другие священники - о. Иоанн (Сальский), о. Алексей (Богданов) - благочинный 12 – го Усть-Лабинского округа. С ними служил псаломщик Иван Алексеевич Струков.
В феврале 1918 года в ст. Усть-Лабинскую прибыли красногвардейцы из соседнего с. Николаевского, чтобы учинить расправу над священниками и изъять церковные ценности. Ни у кого из местных большевиков, лично знавших о. Михаила, рука не поднялась на уважаемого в станице человека и священника. Его предупредили об опасности, предлагали спастись бегством или спрятаться, но он мужественно отказался и остался ожидать своих мучителей дома.…Перед убийством ему накинули на шею веревочную петлю, водили по станице, глумились и били его так, что под конец он уже сам умолял поскорее с ним покончить. Его мучили 3 дня - с пятницы по воскресенье, отрубили пальцы правой руки, чтобы он не смог совершать крестное знамение. Требовали отречься от православной веры, отдать церковную утварь из Свято-Никольского храма. 22 февраля его расстреляли на Войсковой площади, в 100 метрах от Свято-Никольского храма (у чугунных ворот сегодняшнего педучилища), один из красноармейцев сразу сошел с ума. « Священномученику Михаилу Лисицыну было 56 лет, на его теле было более 10 ран, голова изрублена в куски. Тело для устрашения населения запретили убирать. Супруга о. Михаила выкупила тело у большевиков за 600 рублей…» (газета «Православный Голос Кубани № 6 за 1996 год» и ПГК № 2 за 2004 год). Похоронили о. Михаила тайно, ночью.
О мученической смерти священника Михаила Лисицына я, Дмитренко Татьяна Ивановна (редактор районного радио), узнала из рассказов старожилов г. Усть-Лабинска, собирая материал по истории православия Усть-Лабинского района. В 2002 году в передачах районного радио я рассказала эту историю и спросила, не помнит ли кто места захоронения о. Михаила Лисицына.
Откликнулся его правнук – внук Серафимы Михайловны - Лисицын Геннадий Анатольевич, 1946 года рождения, проживает в г. Краснодаре. Он показал и описал место захоронения о. Михаила на территории городского парка, у восточной стены бывшего летнего кинотеатра «Буревестник». В период 1918 по 1925 гг. на этой территории располагалось церковное кладбище.
Внучка священника Михаила Лисицына – Нерсесова Тамара Акимовна, проживающая в настоящее время в г. Ростове - на Дону, написала мне, Савенко Сергею Михайловичу. О том, что ей рассказывала ее мама, Вера Михайловна Лисицына: «дедушку (священника Михаила Лисицына) сначала (в 1918 году) хоронили на станичном кладбище, а прихожане Свято-Никольского храма просили его перезахоронить к церковному кладбищу, где он служил. Бабушка не хотела, но ее уговорили. Она рассказывала мне, что через девять месяцев дедушка сохранился, будто его вчера похоронили. Не надо было этого делать, могилка бы первого захоронения была.
Свидетельство места последнего захоронения священномученика Михаила Лисицына, которое показал и описал его правнук Лисицын Геннадий Анатольевич со слов бабушки Серафимы Михайловны, подтвердил это ныне покойный Михаил Стефанович Волик -1912 года рождения (г. Усть-Лабинск, ул. Школьная 96). Имеется аудиозапись его воспоминаний.
Сведения о расправе над священником Михаилом Лисицыным предположительно находятся в архиве Ставропольской епархии.
Кроме того часть Доклада Особой комиссии при главнокомандующим вооруженными силами на Юге России А.И Деникина, опубликована в литературно-историческом журнале «Родная Кубань» № 4 за 1998 год, в материале П. Макаренко под названием «Прости нас, Господи!».
У священника Михаила Лисицына было четверо детей: сын – Василий Михайлович, родился 5 августа 1891 года, в будущем военный инженер, участвовал в героической обороне Брестской крепости в июне-июле 1941 года, где и погиб. Имя его увековечено на памятнике защитникам обороны крепости. Дочь – Наталья Михайловна, рож. 19 августа 1887 года, в 1916 году учительница одно классной Министерской станичной школы, впоследствии библиотекарь Усть-Лабинского педучилища. Дочь – Серафима Михайловна (17.01.1899 – 25.06. 1990), окончила в 1916 году Ставропольское епархиальное женское училище, работала бухгалтером в районном отделе образования ст. Усть-Лабинской, являлась председателем ревизионной комиссии в церковном совете Свято-Сергиевского храма г. Усть-Лабинска.
Дочери Наталья и Серафима похоронены на кладбище в г. Усть-Лабинске, по ул. Островского, по-видимому, под другими фамилиями.
Дочь - Вера Михайловна (23.09.1902 – 25.11.1971), в 1914-1916 гг. училась в гимназии в Ставропольском крае вместе с Серафимой. Работала учительницей в городах Шахты и Ростове-на - Дону. Ее дочь - Нерсесова Тамара Акимовна живет в г. Ростове-на-Дону, ей уже больше 80 лет. Она выслала нам семейную фотографию Лисицыных примерно 1900 года, где сфотографированы Михаил Михайлович Лисицын, его супруга Евдокия Ивановна, дочь Наталья и сын Василий, по-видимому, на крыльце дома в г. Кисловодске.
Двоюродный брат о. Михаила (Лисицына) – академик И.П. Павлов - лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине (1904 г.). Он приезжал в г. Кисловодск на отдых и лечение и гостил у священника Михаила Лисицына. Отец Ивана Петровича Павлова - Петр Дмитриевич служил настоятелем одного из лучших храмов города Рязани.
О разрушении Свято-Никольского храма в 1935 году рассказала жительница города Усть-Лабинска Носова Елена Дмитриевна 1922 года рождения: «Когда сбросили большой колокол с высокой звонницы, содрогнулась земля. За всем этим наблюдали учащиеся агропедагогического техникума и многочисленные жители близлежащих к храму домов. Многие плакали, ведь уничтожали первый храм станицы Усть-Лабинской, основанный казаками - переселенцами в далеком 1794 году. Один старик с палочкой тогда сказал такие слова: «Святое гнездо разорили, но Бог есть.
Меня уже не будет на свете, но Бог заставит их восстановить разрушенный храм».
21 мая 2010 года на месте мученической кончины иерея Михаила Лисицына, у входа в педагогический колледж, в 100 метрах от разрушенного Свято-Никольского храма, состоялось освящение памятной доски. К месту освящения множество жителей города шли крестным ходом. В торжественном Богослужении приняли участие два правнука: Николай Спивак и Геннадий Лисицын.
Автор публикации Савенко С.М.
Письмо молодому человеку о Фрейде
Дорогой Федя!
Хочется мне подробнее побеседовать с тобой на тему, о которой мы с тобой говорили в последний мой приезд. Ты рассказал мне о теории, явно основанной на учении Фрейда, о том, что психологической подосновой для монахов, идущих в монастырь, и для моряков, идущих в дальнее плавание и обрекающих таким образом себя на жизнь среди мужчин, без женщин, является подсознательный (или сознательный) гомосексуализм.
Я смутно слышал об этой теории раньше, но думал, что теории Фрейда отошли на второй план после того, как и Адлер и К. Юнг так всесторонне опровергали ее. К. Юнг давно уже упрекал Фрейда в том, что тот все богатейшее разнообразие человеческой психики сводит к сексуальным мотивам. Но и К. Юнг в качестве ключевых стимулов для человеческих действий выдвигал почти исключительно отрицательные мотивы: властолюбие, корысть и т.п.
С нашей христианской точки зрения на то и другое надо возражать одинаково. И то, и другое — бесовская клевета на человека. Диавол по-гречески и значит клеветник. Он все время клевещет на людей. Он знает в них только то, что сам в них посеял, т.е. злое, и не хочет видеть добро, которое вложил в них Господь.
Самой примитивной и распространенной формой такой клеветы на мотивы человеческих действий являются утверждения Маркса и Ленина о том, что религиозные, государственные и общественные движения были инспирируемы стремлениями к наживе и жаждой власти. Эти утверждения постоянно повторяются коммунистами. «Бога выдумали попы и генералы, чтобы держать в повиновении рабочих и крестьян и выжимать из них доходы.»
По существу теории Фрейда и Юнга являются тоже клеветой.
Только совсем не зная христианского монашества, можно утверждать, что в монахи шли активные или потенциальные гомосексуалисты.
У многих монахов всегда были половые искушения. Но они неизменно были гетеросексуальны. Вспомни искушения преподобного Антония, столь популярные в литературе. Прочти основные жития подвижников-монахов. Все это говорит о гетеросексуальной природе монашеских искушений. Да, у преп. Феодора Студита есть указания на опасность гомосексуальных искушений, но именно из-за отсутствия женщин, как на вторичные искушения.
Свои гетеросексуальные искушения монахи побеждали любовью к Богу, а не гомосексуализмом. От описания их жизней веет чистотой, а не грязью педерастии.
История говорит нам, что в до-монгольский период русский народ (как и древнегерманский) не знали педерастии совершенно. В Россию это пришло только с татарами. Да, за последнее время, перед революцией, во время упадка религии и нравственности во всем мире, были срывы, как гомосексуальные, так и гетеросексуальные, особенно в Южной России.
Коммунисты, захватив монастыри, с удовольствием зарегистрировали все это. Но в северных монастырях: в Соловецкой обители, в Белозерской, в вологодских монастырях, при всех их стараниях они не смогли отыскать никаких свидетельств о монашеском разврате.
И при этом надо отметить, что гомосексуализм существовал в монастырях совсем не потому, что кандидаты в монахи приходили в монастыри с гомосексуальными целями, а потому, что гомосексуализм распространялся главным образом заражением. Наличные гомосексуалисты привлекали к своему пороку новых адептов, которые не стали бы гомосексуалистами, если бы их не «обучили» этому.
В значительной степени то же можно сказать и о моряках. В моряки шли по самым разнообразным причинам: по семейной традиции, по интересу к заокеанским странам, по стремлению именно на этой нелегкой службе послужить своему государю. Ты сейчас не можешь и представить, как велика была преданность государю в России до нашей революции и во Франции до революции.
Да, среди моряков из-за отсутствия женщин в течение длительных сроков плавания на парусных судах бывали случаи гомосексуализма. Но это были исключения. В портах, куда приходили корабли, процветала женская проституция, а не мужская.
А была и высокая моральная чистота среди моряков. Жаль, что ты мало читаешь по-русски. А то я достал бы тебе повести К. Станюкевича, где приводятся разговоры моряков и их письма своим женам. Сколько в них любви и чистоты. Уже в советское время вышли биографии Лисянского и Лазарева. Там тоже приведены их письма. Из этих писем явно видно, как верны они были своим супругам. Не только гомосексуализма, но и малейшей неверности их женам в отношении других женщин, нельзя тут заподозрить.
Это наше время из-за упада религии и морали многие сексуально взбесились и не представляют себе возможности жизни без постоянного удовлетворения сексуальных порывов. Об этом за две тысячи лет предсказывал наш Господь, говоря:«Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» и еще: «Из-за умножения беззакония во многих охладеет любовь.» Времена же, когда религия была более влиятельной, знали мощную сублимацию, т.е. подъем телесных позывов на высокие ступени творческих и духовных устремлений.
Самым вредными последствиями фрейдизма и психоанализа является уничтожение им идеи греха, сознания человеком своей вины перед Богом.
В своем письме к англичанке г-же Н. от 9 апреля 1935 года Фрейд пишет о ее сыне гомосексуалисте: «Что касается пользы, которую психоанализ может принести вашему сыну, то, если он несчастен, раздираем конфликтами, затруднен в отношениях с другими людьми, психоанализ может дать ему гармонию, душевное спокойствие, полную эффективность, независимо от того, останется ли он гомосексуалистом или нет.» То есть, психоанализом будут устранены в этом юноше нравственно здоровые, но мучительные чувства вины, а с этим исчезнет в нем и желание избавиться от своего порока.
В том же письме Фрейд пишет: «В гомосексуализме нет ничего постыдного, он не порок и не унижение, невозможно его рассматривать и как болезнь, мы его считаем разновидностью сексуальной функции….» Между тем, по нашему христианскому учению гомосексуализм — тяжелый грех, который по учению святых отцов, приравнивается убийству.
Проблемы греха нельзя понять без веры в Бога. При отсутствии же веры в Бога — греха нет. Это еще Достоевский отметил: «Если Бога нет, то все позволено.»
Фрейд, как сознательный и законченный атеист, конечно, не мог понять проблемы греха. В своем письме к еврейской организации «Бнай Брит» Фрейд пишет: «Я всегда был неверующим и был воспитан без религии.» Но он на таком заявлении не останавливается. В письме к Л. Бинсвангеру он злобно и высокомерно замечает: «Для религии у меня найдено место, после того, как натолкнулся на категорию Коллективного Невроза.»
Клеветать на религию и хулить её сейчас может всякий, но этот презрительный диагноз Фрейда легко опровергается тем, что поколения верующих людей как раз менее всего страдали от невроза, а с умножением неверия процент невропатологических явлений умножился безмерно.
Но я еще не ответил на вопрос: что же такое грех?
Грех есть нарушение заповеди Божией. Когда человек любит и уважает другого человека, он охотно исполняет просьбы того, кого любит. Если же он не исполняет просьбы любимого человека, которую может исполнить, то это значит, что он самовлюбленный эгоист. Такова в существе своем и природа вины человека перед Богом, природа греха.
Свои заветы Господь прежде всего начертал в человеческой совести. Вот почему тот английский юноша, о котором Фрейд писал его матери, мучился сознанием своей вины. Едва ли он был церковным христианином, даже протестантом, но совесть в нем была.
Об этом естественно-моральном законе, заключающемся в совести, пишет ап. Павел: «Когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то не имея закона, они сами себе закон. Они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Рим. 2:14).
Вот от этого-то, Богом написанного в человеческих сердцах закона и берётся Фрейд «освободить» человека, — освободить его от совести. Преступление это много хуже убийства. Недаром известный аргентинский государственно-общественный деятель Вальдивия, в своей статье «Генерал Перон,» ставит вредность влияния фрейдизма на одну доску с влиянием марксизма. В. Вальдивия пишет: «Либеральные круги, придя к власти в 1955 году, не только устранили из университетов все национально мыслящие элементы, но и форсировали образование широких кадров марксистов и фрейдистов, с искусственным отсутствием всяких запретов в жизни. Отсюда идет организация терроризма.»
Причин и поводов для греха много, но особенно распространенной, особенно сильной причиной является сексуальность. При извращении человеческой природы первородным грехом ни в какую другую область зло не проникло так глубоко, как в эту — родовую, вероятно, потому, что это одно из самых мощных чувств в человеке.
Насколько это чувство мощно, можно наблюдать на животном мире. Человек, учит преп. Антоний Великий, сроден камням по телу, животным по душе живой, и ангелам по духу. Паук жертвует жизнью для секса. Угорь и многие другие рыбы идут на невообразимые трудности для его осуществления. Почти все животные идут на большие трудности и жертвы для того же.
Не исключение из этого и человек. Но в то время, как другие животные, обладающие душой, но не духом, никаким повелением Божиим не ограничиваются в осуществлении своих инстинктов — человек, обладатель богоподобного духа, призывается Богом к самоограничению.
Господь требует от человека, чтобы он ограничивал свои животные инстинкты повиновением Его законам. Как родители требуют повиновения от своих детей для их же блага, так и Господь даёт Свои заповеди с той же целью. Вступив в общение с людьми, как их Родитель (на это указывает и молитва «Отче наш,» и слова пророка Исаии: «Еда забудет жена отроча свое, но Я не забуду тебя, глаголет Господь»), Господь дает им Свои повеления для их же блага. Сначала Господь начертал Свой закон в сердцах людей, потом на Синайской горе дарует им закон, начертанный на каменных скрижалях, и, наконец, Сын Божий проповедует Новый Завет, укрепляя их к добродетельной жизни Своей благодатью.
Искони люди нарушали заповеди Божии, но голос совести обличал их. У языческих народов повиновение Божиему закону, вложенному в их сердца, было неравномерным: у одних народов большее осуждение вызывало одно нарушение Божьего закона, у других — другое.
Гомосексуализм и кровосмешение равно осуждалось почти у всех народов, многоженство же в языческих народах почти нигде не осуждалось.
Но главное то, что принцип сознания своей вины, а значит и возможность покаяния и через покаяние примирения с Богом, всегда существовали.
Поэтому-то так велика вина фрейдизма перед людьми, что он лишает человеческие души этого спасительного пути, этого отсвета богоподобия: нежелания примириться со своим грехом, жажды возвращения утерянного богоподобия и тоски по нему, которые способны очистить и возродить человека.
Поэтому к Фрейду со всей строгостью относятся слова пророка Исаии: «Горе тем, которые зло называют добром, и добро злом, тьму почитают светом, и свет тьмою.»
Если бы целью жизни являлось приятное существование, без забот и угрызений совести, то фрейдизм можно было бы приветствовать, так как он освобождает сознание человека от чувства вины, от укоров совести и связанных с этим неприятностей. Английские издатели книг Фрейда, имеющихся у меня, так и называют его: «Ученый, провидец, освободитель.»
Но жизнь в этом случае превращается в бессмыслицу. Тогда правы те, кто говорят, что если я стану неспособным овладевать женщиной или пить коньяк, то пущу себе пулю в лоб.
Если верить по-христиански в то, что жизнь нам дана для того, чтобы приготовить душу для Царства Небесного, то фрейдизм надо признать вреднейшим из всех заблуждений человеческой мысли, так как он пытается уничтожить в человеке то единственное, чем душа очищается от греха — сознание своей вины перед Богом.
Хочу дополнительно еще написать Тебе о нескольких вопросах, которые, может быть, возникнут у Тебя в связи с моим первым письмом.
Я пишу там: «Если бы целью жизни являлось только приятное существование, то фрейдизм можно было бы только приветствовать… Но жизнь в этом случае превратилась бы в бессмыслицу.»
Ты вправе задать вопрос — а где же доказательство, что это не так, что жизнь не бессмыслица, что есть Бог и вечная жизнь? — Доказательств рациональных нет и быть не может. Божией воле было угодно, чтобы Его и всё, относящееся к духовному миру, мы постигали не рациональным актом знания, а верой, которая от знания отличается тем, что в ней участвуют все три стороны человеческого духа: разум, чувства и воля.
В рационалистических доказательствах всегда есть элемент принуждения: хочу я или не хочу, дважды два все равно будет четыре, и моя воля в установлении этой истины не участвует. А Господь Бог, Который любит нас, хочет, чтобы в познании Его мы участвовали бы своей свободной волей.
Поэтому Господь требует веры от человека. Если бы вера не зависела от нашей воли, её нельзя было бы требовать от человека, как моральное обязательство. Нельзя предъявлять человеку моральное требование знать математику или физику, так как эти знания не зависят от него. А вера зависит от человека.
Истины веры нельзя доказать, т.е. извне насильственно навязать человеку, как навязываются истины знания. Веру дает Бог, но при непременном участии человеческой воли. Если я хочу верить, Господь даст мне веру, но потребует от меня, чтобы я и жил по вере. А если я не буду жить по вере, то Бог отнимет её от меня. Именно из-за извращения воли, а совсем не из-за развития науки, так умножилось безверие теперь. Люди не захотели жить по вере, которая налагает известные ограничения.
И вот, чтобы быть свободным от всяких моральных ограничений, люди отрекаются от веры, и нет никаких внешних принудительных доказательств, чтобы заставить их восстановить свою веру, кроме одного: без веры нравственные требования исчезают, и жизнь становится бессмысленной.
С точки зрения рационалистов это еще не доказательство, а с духовной и моральной — это очень важное доказательство.
Перед человеком ставится вопрос: чего ты хочешь? — Осмысленного мира, в котором царствует Бог, любящий и премудрый, дающий тебе определенную жизненную задачу, выполняя которую ты можешь наследовать радостную вечность, или мир, не имеющий смысла, который рано или поздно кончится, и всё, что в нем совершалось, исчезнет бесследно, как достаточно живописно рисует в своих работах и сам Фрейд?
Здесь повторяется то же, что в древности сказал Господь евреям при их вступлении в землю обетованную: «Вот Я предлагаю вам благословение или проклятие. Благословение, если послушаетесь заповедей Господа Бога, или проклятие, если не послушаетесь этих заповедей.»
И если человек, желая быть «свободным» от заповедей Господних, избирает жизненную бессмыслицу и безнравственность, он сам, по собственной воле, подписывает себе вечное осуждение. Он продает веру и упование за чечевичную похлебку удовлетворения своих чувственных наслаждений.
А если он избирает путь веры, если он сильно, решительно и горячо захочет приобрести её, то Господь даст ему веру, потому что этого больше всего хочет Бог в отношении человека: «Веруй и спасен будешь.»
И если человек утвердится в вере, главное, если будет жить по вере, не оставит свою веру бесплодной, то откроются ему внутри его сознания обширные горизонты, укрепляющие веру.
Увидит он и чудеса. Я думаю, что каждый верующий в тот или иной момент своей жизни был свидетелем чудес. Чудеса общественные, тем более государственные или национальные сейчас очень редки. Чудеса же частные, явные людям с чутким сердцем, случаются постоянно.
Думаю, это потому, что частная душевная жизнь отдельных верующих людей меньше развращена, чем жизнь общественная. Да, конечно, все мы духовно ослабели, как будто не стало богатырей духа, но коренная испорченность меньше наблюдается в отдельных душах, чем в обществе или государстве. И еще потому, что чудесные явления, явные только частным лицам, менее доступны профанации, ныне неизбежно сопутствующей каждому общественному явлению.
Я помню пошлую свистопляску, которую подняла мировая пресса в годы перед последней войной, когда в Румынии Господь явился простому благочестивому пастуху, Петру Лупу, и послал его проповедовать покаяние, предупреждая, что если румынский народ не покается, его ожидают страшные бедствия.
Господь дал при этом Петру Лупу силу творить чудеса: исцелять больных и предвидеть будущее. Корреспонденты со всего мира набросились на этого бедного пастуха. Из Америки приехали кинорепортеры. Какая-то американская кинозвезда снялась с Петром Лупу в купальном костюме под аншлагом: «С человеком, только что видевшим Господа Бога.»
Такой безудержный разлив пошлости — мерзость в очах Божиих, и Бог не может являть чудеса обществу, культивирующему такую пошлость.
Вторую добавку хочу сделать к предыдущему письму об Эдиповом комплексе. С ним Фрейд связывает свои по большей части кощунственные толкования религии. Вернее, он связывает религию с преодолением Эдипова комплекса.
Его толкование может быть соблазнительным, потому что во всех монотеистических религиях, и в христианстве особенно, представление о Боге, как об Отце Небесном, очень важно. Но, конечно, это не потому, как уверяет Фрейд (в Х гл. статьи «Массовая психология и анализ человеческого «Я»), что человек сам сделал себе бога из своего предка, а потому, что Господь, любя Свое создание — человека, принял на Себя отцовство или, вернее, Свое отношение к людям уподобил отношению отца (и матери) к своим детям.
Вредность учения Фрейда особенно пагубна потому, что включает в себя элементы истины. Это — излюбленный прием сатаны. Ведь и первых людей он соблазнил обещанием «будете, как боги,» зная, что Господь сотворил людей для богоуподобления, для того, чтобы в бесконечном, несущем безграничную радость процессе богоуподобления они становились все более и более подобными Ему.
Но Фрейд не брезгует и более примитивной и пошлой клеветой. В VII главе статьи «Будущее одной иллюзии» он пишет: «Русская психика вознеслась до заключения, что грех явно необходим, чтобы испытать все блаженство милосердия Божия.» Это перефразировка известной шутки, придуманной остряками из высшего петербургского общества по поводу Распутина: «Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься.»
Никогда, ни в Церкви, ни в серьезной русской мысли не было такого представления. Фрейд претендует на добросовестность и беспристрастность, но тут его прорывает. Так хочется ему высказать свое презрение к русским, свою ненависть к их вере, что он идет на недостойный подлог.
Не брезгует он и другими «остротами» для того, чтобы высказать свою ненависть к христианству, например, помещая в IX главе той же статьи стихотворение: «Ангелам и воробьям Мы уступаем небеса.»
И, наконец, еще одной проблемы хочу коснуться.
Как верующий христианин должен относиться к Фрейду и к его работе? Должен ли он полностью и совершенно отвергнуть эту работу из-за того, что Фрейд воинствующий безбожник и проповедник атеизма?
Нет, совершенное отрицание фрейдизма по религиозным мотивам, как и всякое отрицание той или другой научной теории по этим мотивам неправильно и обычно приносит вред церковному делу, как это было с Галилеем, с дарвинизмом, с открытием неандертальца или питекантропуса. В научной области, как и в иных областях вне церковной деятельности человека, например, политической, торговой.
Господь предоставил людям свободу мысли, свободу действий. Церковь не догматизирует в этих областях, как она догматизирует в чисто религиозных и нравственных сферах.
Никогда и ни при каких обстоятельствах Церковь не согласится, что Бог не всеведущ, не всеправеден, или, что Иисус Христос грешил, как не согласится с оправданием или узаконением убийства, аборта, воровства, гомосексуализма, многоженства и прочего в этом роде.
Но Церковь не предписывает, как надо торговать, как надо научно работать или как строить государство. Церковь в этих внешних областях требует от своих чад, чтобы они в своих трудах были честны и справедливы.
То, что в теориях Фрейда правильно, можно и нужно признавать. Сейчас нельзя серьезно заниматься психологией и психиатрией, не зная фрейдизма. Некоторые факты им открытые надо признавать, но с выводами его, проповедующими атеизм, соглашаться нельзя, а главное — нельзя поддаваться его антихристианскому влиянию.
Это нелегко, но возможно.
Как относится трезвый, серьезный социолог-христианин к Марксу? Ведь, как нельзя быть психиатром, не зная Фрейда, так нельзя быть социологом, не зная Маркса. Очень многое из его установок нельзя не принимать, но с выводами его, вроде «религия — опиум народа,» нельзя соглашаться. А Фрейд ведь утверждает то же. В IX главе уже цитированной его статьи «Будущее одной иллюзии» он говорит: «У верующих веру отнять нельзя. Кто десятилетиями принимал снотворное, не может спать, если лишить его этого средства.»
С Марксом разобраться легче, так как многие его прогнозы оказались неправильными, и многие его выводы опровергнуты. В отношении Фрейда кое-что сделано в этом направлении Юнгом и Адлером. Но, конечно, в истории человеческой мысли и Маркс и Фрейд останутся навсегда, как остались Эпикур, Демокрит, Левкипий, Лукреций и другие атеистические философы древности.
И в их трудах были ценные элементы, повлиявшие на дальнейшее развитие философии, а вредные выводы их были опровергнуты.
Не в такой мере, как у Фрейда, но были неверные нехристианские выводы у психологов и психиатров середины XIX века. Для православной русской мысли их опроверг и обработал крупный православный мыслитель XIX века И. В. Киреевский. Он учился в Москве, в Берлине и в Мюнхене и получил самое широкое образование. Он очень интересовался проблемами психологии и психиатрии, как они стояли тогда.
Вместе с тем, он был глубочайше начитан в святых отцах. И многие утверждения психологии он подтверждал и развивал на основании учения святых отцов, а иные опровергал, основываясь, опять же, на утверждениях святых отцов.
Архиепископ НАФАНАИЛ (Львов)
1974 г.
Беседы о Священном Писании и о вере и Церкви, Т. 5. Издание Комитета русской православной молодежи заграницей. Нью-Йорк, 1995 г. C. 167-173.
Глава РПЦЗ: смерть всегда была загадкой для человека
Паче всего учитесь подклонять выю под иго послушания соборному разуму Церкви
Публикуемое ниже открытое письмо (от 1996 года) приснопамятного протоиерея Льва Лебедева обращено к определенному (и в некоторых кругах, довольно известному) лицу в России. Однако, мысли и доводы о. Льва настолько актуальны и важны для каждого православного христианина, что личность адресата может отвлечь читателя от самого главного. Нам кажется, что сила слов о. Льва не столько в критике взглядов адресата, сколько в ясном и глубоком изложении учения и мировоззрения Церкви. Поэтому мы предлагаем это письмо протоиерея Льва в обращении к анонимному адресату. Заглавие дано нами. Редакция.
Дорогой N,
Получил Ваше письмо, где вы вновь просите мне дать отзыв на Вашу очередную статью. Вы и ранее присылали мне свои опубликованные работы: «О благовестии», «О слове — от церковно-славянского языка к великорусскому языку» с тою же просьбой. И я уже имел случай в личном письме к Вам засвидетельствовать, что основные идеи этих публикаций носят явно еретический, сектантский характер.
И вот Вы вновь сперва публикуете статью определенно сектантского (баптистско-пятидесятнического) содержания, а потом просите меня дать отзыв! Тем самым Вы вынудили меня отозваться на эти публикации открытым письмом, чтобы оно могло дойти до Ваших читателей, слушателей, учеников. Поскольку Ваши взгляды Вы решились публиковать широко и открыто, то было бы честно с Вашей стороны самому представить Вашим ученикам и мой ответ.
Не будь Вы в нашей Церкви, я не тратил бы сил на разбор Вашего учения. Но Вы заявляете себя верным сыном Русской (!) Православной (!) Церкви заграницей, публикуете факсимиле благословения митрополита Виталия [Устинова – ред.] на самую широкую миссионерскую деятельность и фотографию, где Вы сняты вместе с Первоиерархом и епископом Иларионом [нынешним Первоиерархом Русской Зарубежной Церкви – ред.]. И под этой вывеской или оболочкой проповедуете идеи совершенно чуждые (заведомо (!) чуждые) православию и наипаче — русскому.
Эти идеи следующие:
1. Все христиане, по апостолу, суть «царственное священство», а потому каждый мирянин призван учить и проповедовать Слово Божие в Церкви и в мире, а не только иерархия. Более того, каноническая иерархия, запрещавшая (особенно с IV в. по Р.Х.) проповедь мирянам, навредила делу Божию из своих кастовых, корыстных интересов, что явилось причиной многих бед в церковной жизни;
2. В Церкви за богослужением употребляется «мертвый», «непонятный» церковно-славянский язык, которым иерархия, желая быть кастой знающих Истину, скрыла от народа Слово Божие, и это такое великое несчастье, что оно явилось главной причиной революции 1917 года и всего последующего атеистического безобразия. Поэтому немедля нужно все богослужение совершать только на «живом, разговорном» современном русском языке (иначе пропадем!);
3. Христианин не может быть воином, участвовать в военных действиях, не может он быть и патриотом своего земного отечества, но только Отечества Небесного. «Истинный христианин — это пацифист до смерти и космополит…» — пишите Вы;
4. Христианин также не может давать никакую клятву и приносить присягу, в том числе — и воинскую. «По учению святых Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Богослова и других великих учителей Православной Церкви — любая клятва абсолютно, категорически и в любом выражении навсегда запрещена Богом», — заявляете Вы, не делая в этом случае никаких ссылок (каковых в иных случаях непременно стараетесь делать)! И это не случайно, т.к. в этом заявлении Вы попросту говорите неправду. Вам хорошо известно, что по учению святых Отцов и по правилам Православной Церкви клятва и присяга, установленные законом (т.е. Государю, суду и в иных случаях), абсолютно, категорически и всегда благословляются и допускаются! Свидетельством сему — весь исторический опыт Русской Православной Церкви.
Но в том-то все и дело, что Вы находитесь вне этого опыта; Вы не только мыслите вне русской истории и Русской Церкви — Вы этот исторический опыт сознательно отрицаете и объявляете ошибочным, что и привело, по Вашему мнению, Россию и Русскую Церковь к катастрофе 1917 года…
Как могло случиться, что Вы, член Русской (!) Православной (!) Церкви, мыслите и живете душой вне всего исторического опыта этой Церкви? Как могло случиться, что самыми злободневными темами для Вашей миссионерской проповеди оказались перечисленные выше темы, которые являются классическим, набившим уже оскомину, набором излюбленных тем, с которым разного рода еретики древности (богомилы, альбигойцы) и сектанты последних времен (баптисты, пятидесятники) выступают против православия, и на который дано уже столько подробных опровержений, что вся эта «муть зеленая» может приниматься лишь людьми, потерявшими всякое представление о православии?!
В этом наборе у Вас, кажется, отсутствует только еще одна классическая тема — опровержение иконопочитания (и всей символики) Церкви как «идолопоклонства». Но вот в статье «О слове» Вас «прорывает» выражением в адрес церковной иерархии: «Отгородились толстыми дубовыми иконостасами и не знают, не видят, во тьме ходят, — что случилось, от чего Церковь и мир не отличаются друг от друга…» А одно из значений иконостаса как раз и состоит в том, чтобы символически означать отличие Бога от творения, мира Небесного от мира земного, Царства Божия (каковое начинается в Церкви земной) от мира сего… Значит Вы не понимаете и смысла церковной символики. Тогда, быть может, нападки на иконопочитание у Вас еще впереди?
Мне сказали, что Вы происходите из семьи, принадлежавшей к секте пятидесятников. Если это правда, то этим и объясняются Ваши заблуждения. Но тогда почему, перейдя в православие, Вы их сохраняете? Или зачем переходили в православие, не отказавшись от этих заблуждений?
Предположим, однако, что ваши заблуждения в указанных темах вполне искренни. Основание для такого предположения я нахожу в Ваших письмах и статьях, проникнутых стремлением к правде во всем! Это дает мне возможность говорить с Вами пока по-братски, стараясь побудить Вас к поиску правды в тех вопросах, в которых Вы заблуждаетесь. Вам дан от рождения очень сильный дар слова. Читая Ваши обличения современного духовенства, я сам еще и еще раз содрогнулся сердцем при виде явного несоответствия того, кем я, как священник, должен быть, и кем являюсь на самом деле!.. Спасибо Вам за это! Многое в Ваших сочинениях заслуживает признания и благодарности. Тем более обидно, что рядом с этим у Вас такие суждения и мысли, которые вызывают соседствуют скорбь за Вас, Ваших учеников и заслуживают решительное осуждения. Смешение правды и лжи, православия и ереси — самая опасная вещь для неискушенных, доверчивых душ. Надеюсь, Вы не хотите погибели? Если так — начнем говорить по существу каждой из указанных тем, насколько позволяет объем письма (а он весьма ограничен).
А не нравится Вам то, что каноническая иерархия Церкви обязана надзирать за проповедью, так, чтобы учительство всех, в том числе и мирян, соответствовало православному учению. Прежде всего такая задача возлагается на епископа: он — первый учитель Церкви в том смысле, что и сам обязан постоянно учить, и обязан наблюдать за учительством священников и мирян, дабы не проникали в Церковь заблуждения и ереси. Насколько важно блюсти чистоту православного учения видно из того, что в случае, если сам епископ начнет отступать от него и проповедовать ересь, то и священники, и миряне обязаны выйти из послушания ему, даже прежде всякого соборного о нем определения (15-е правило Двукратного Собора). И в этом смысле хранителем веры в православии признается не только духовенство, но весь церковный народ в целом! Получается, что надзор обоюдный: епископы наблюдают за священниками и мирянами, а эти, в свою очередь, за епископами…
Почему это так? Поврежденный грехом ум человеческий способен ошибаться и заблуждаться. Если невольные ошибки в проповеди могут быть простительны, то сознательное уклонение в заблуждение — это уже порча Церкви и отпадение от Христа. Ошибаться могут все: и миряне, и священники, и епископы. Даже у святых Отцов и учителей Церкви бывали ошибки, даже святой апостол Петр ошибался кое в чем после Пятидесятницы, за что его упрекнул святой апостол Павел. На то и существует соборный разум Церкви, чтобы каждый мог сопоставить с ним свои собственные мысли по тем или иным богословским и церковным вопросам. Соборный разум — это совокупность Священного Писания и Священного Предания, всего святоотеческого учения, догматов и правил святых Соборов Церкви, творений признанных авторитетов всех времен, исконных общепризнанных традиций и обычаев Церкви (и отдельных Поместных Церквей). Поэтому, если православный епископ, как первый учитель и блюститель учительства видит, что кто-нибудь учит не тому, чему нужно, он обязан его вразумить, а если тот не слушается, то и запретить, или даже отлучить от Церкви.
Вот что Вам не нравится, потому что такой порядок не дает Вам возможности проповедовать многое из того, на чем Вы настаиваете!
Не новая мысль. Все еретики и модернисты последних времен говорят то же самое. И на это уже было дано так много глубоких и точных опровержений, что мне нет нужды особенно стараться опровергать Вас. Но кое-что я все же скажу.
Вот пример современной речи: «…И вся Русь представляла странное зрелище; с котомками, с мешками, шли по всему миру, ища святости в людях и как следствие, потребовались святые места (хотя все и нужно было это), но не как подмена, но имея видимые святыни, “и того не оставлять” (Мф. 23, 23)…»
Вы можете мне перевести или истолковать, о чем здесь говорится? А ведь это выражение из статьи «О благовестии».
Или вот еще из Вашей статьи «А Я говорю вам… выражение: «Жития святых», как доказывают, были стилизованы под существующих правителей, их строй». Что это означает? Неграмотно употреблено слово «стилизованы» (кстати — нерусское слово), потому и все выражение нуждается в дополнительных разъяснениях.
В Ваших статьях много слов иностранных, которые не всякий человек может понять («статус», «муссировать», «русифицированный перевод», «алтарь евангелизации», «пацифизм» и т.д. и т.п.). Однако, у Вас дело неважно обстоит не только с тем русским языком, на котором Вы так настаиваете.
В статье «О слове» Вы восклицаете: «О если бы наш русский народ нашел для себя уже переведенное Слово Божие до 1917 года!» Но ведь немного выше Вы написали, что еще в 1876 году Священное Писание было переведено и издано на русском языке! Значит русский народ, по Вашим же данным, имел переведенное Слово Божие более чем за сорок лет до 1917 года…
Ляпсусы такого рода получаются у Вас от некоей труднообъяснимой истеричности, с которой Вы воинствуете за русский язык. А чем, как не истерикой, можно назвать такое Ваше восклицание по поводу Библии на церковно-славянском? «…Скрыли Библию, отняли любящего и любимого Бога, Отца, Учителя…»!
Немудрено, что в такой экзальтации Вас заносит и в прямые подлоги. Так, цитируя святителя Феофана Затворника, Вы говорите, что он пишет о «переводе службы на русский язык», и приводите тут же его слова: «Разумею новый упрощенный и уясненный перевод церковных богослужебных книг». То есть речь идет об упрощенном церковно-славянском языке, а вовсе не о современном русском! В этой же статье «О слове» Вы сами свидетельствуете, что святая Церковь «сто раз» переделывала первоначальный текст Священного Писания, дабы приблизить его к пониманию новых поколений. Ну, допустим, не сто раз. Но все же действительно, церковно-славянские тексты Библии и богослужебных книг время от времени подправлялись так, что из них убирались слишком устаревшие слова, облегчались слишком непонятные грамматические конструкции. И я вполне согласен с Вами, что и ныне некоторые слова можно было бы заменить («абие», «выну»; в иных случаях нужно слово «живот» заменить на «жизнь», тем паче, что последнее есть и в церковно-славянском языке, и т.д.). Но такого рода изменения Вас не устраивают. Вам подавай только современный русский язык, т.к. он якобы понятен!
А я говорю Вам, что Священное Писание и богослужебные тексты на самом современном русском языке совершенно непонятны современным людям! Ибо непонятен духовный смысл Слова Божия, непонятна духовная логика богослужения и устава. Это все приходится сто раз разъяснять и объяснять! На каждый стих Евангелия столько толкований у святых Отцов! А сам Господь Иисус Христос, говоря ученикам на совершенно понятном для них языке, сколько раз вынужден был терпеливо объяснять им смысл сказанного! Есть язык внешний, а есть внутренний; есть поверхностные смыслы выражений, а есть глубинные; есть многие смысловые уровни выражений и слов и разные стороны значения их. Язык — не простая система звуков, условно принятых для передачи информации. Он также есть система буквенных и словесных образов и символов, знаков, которые должны иметь подобие первообразам (архетипам), т.е. божественным и небесным явлениям, истинам и смыслам, чтобы благодатная сила первообразного могла воздействовать через образы на людей, восприниматься не только их внешним умом, но и внутренним (подсознанием), не только душевно, но и духовно. Язык всегда в общем и целом обусловлен духовным состоянием народа. Обмирщвленному, безрелигиозному состоянию современного «русскоязычного населения» соответствует и безрелигиозный язык, не способный выразить и малой доли того, что выражает церковно-славянский. Ибо последний — это язык религиозный в высшем смысле! Это великое и прекрасное достижение и сокровище Церкви!
Древние славяне до крещения, хотя и были язычниками, но не были безбожниками. И мышление их, восприятие мира, его явлений и объектов было религиозным. Соответственным этому был и их язык, в частности — древнерусский. Святые братья Кирилл и Мефодий не просто перевели Слово Божие и церковные книги на современный им славянский разговорный язык. Ничего подобного! Они, во-первых, очистили его от всего, что не может прикасаться к священному и божественному, а во-вторых, создали из звуков и выражений славянской речи как раз ту систему буквенно-словесных образов-знаков, с помощью которых люди могут непогрешительно общаться с Богом в молитве и воспринимать неискаженный смысл божественных и небесных истин и предметов. При этом воспринимать не только поверхностный смысл, но и духовно-таинственный, сокровенный, который, кстати сказать, совершенно пропадает при переводе на современный русский! Дело это было итогом не только человеческих способностей и усилий святых братьев, оно было следствием Божия научения, вдохновения Духа Святаго, Богочеловеческим делом, как и все в Богочеловеческом организме Церкви, как таинственном Теле Христове, глава коему — Сам Богочеловек Иисус Христос. Таким образом, церковно-славянский язык никогда не был разговорным, на нем изначала никто не говорил; он сразу стал языком молитвы, языком Церкви для славян, в том числе русских, изъятым из общего употребления, обихода. Подобно сему изъяты, как Вы знаете, из общего обихода священные сосуды и иные предметы церковные, богослужебные ризы духовенства — вся церковная символика, которая также, как церковно-славянский язык, кажется непонятной современному сознанию.
Непонятность именно кажущаяся. Ибо церковно-славянский язык (в отличие от латыни или греческого для древних славян) для нас, нынешних, не совершенно чужой и не совершенно непонятный! Даже для неподготовленных людей он отчасти понятен: они могут воспринимать богослужение на церковно-славянском. При этом лишь для внешнего, «душевного», поверхностного сознания многое поначалу не понятно. Но современному, как правило, грамотному человеку достаточно две-три недели позаниматься, и он будет понимать очень многое, самое главное. На это всегда были учебники, словари, устные пояснения. Уж если нынешние люди готовы месяцы и годы тратить на изучение иностранных языков (скажем, английского), чтобы быть «на уровне» мира сего, то неужто гораздо меньше времени и сил жаль потратить, чтобы стать на уровне церковного сознания Церкви, как «Царства не от мира сего»! И когда современный человек поднимается на этот церковный уровень, ему становится совершенно понятно, что как ризы, сосуды и иные предметы богослужения не должны быть обиходными, бытовыми, но — особыми, освященными, святыми и исполненным по древним образцам, — так подобным же, святым и древним, не бытовым, не обиходным должен быть язык богослужения и молитвы. А вот учительное изъяснение всего этого, в том числе и текстов Библии, читаемых за службами, должно вестись (и всегда велось!) на доступном людям русском языке, так что никакой проблемы понимания Священного Писания и богослужения никогда не было и нет! Это надуманная проблема. Нет, не по причине «непонятности» церковно-славянского языка идет на него атака всех еретических сил, а из стремления лишить русский народ боговдохновенного средства общения с Богом, постижения высших духовных истин и смыслов и той благодати Божией, какая подается через это средство!
Такая же атака шла (да и идет) и на каноническую (по древним образцам) иконопись, т.к. она будто бы непонятна, а на самом деле, потому что каноны ее, как и каноны во всех областях церковной символики и жизни — боговдохновенны! Отсечь Божественное в Церкви, оставить только человеческое, т.е. безблагодатное, уровнять Церковь с миром сим, смешать с ним — вот подлинная цель всех еретических нападок на православие, и в частности, на церковно-славянский язык. Вы назвали «мужами веры» тех, кто в XIX веке особенно старался перевести Библию на современный русский язык. Так вот один такой «муж веры», председатель Английского Библейского общества, еретик и масон, как и все руководители этой организации, по поводу создаваемого филиала этой организации в России писал: «Если мы хотим избавить этот (русский) народ от его пагубного суеверия (имеется в виду православная вера — прот. Л.) — нужно дать ему Священное Писание на его современном языке».
В Церкви, если уж обстоятельно говорить, современному человеку все непонятно, а потому все нуждается в правильных разъяснениях. Заповеди Божии очень непонятны! Как это можно любить(!) врагов, давать взаймы не ожидая возвращения долга, быть «нищим духом»?! Все нуждается в очень подробных объяснениях. Церковь таинственна (мистична), и сама есть тайноводство (Мистагогия) ко спасению. Таинства крещения, покаяния, причащения, священства и иные — решительно непонятны без подробных и глубоких объяснений. Другие священнодействия, их последовательность, слова «аминь», «аллилуйя», «осанна», мелодика песнопений — все непонятно, всему нужно учить! На то и поставлено духовенство в Церкви. И Вы говорите заведомую неправду в статье «О благовестии», когда утверждаете, что в первохристианской Церкви «не было разделения на клириков и мирян». Было! С самого начала! Апостолы поставляли епископов, пресвитеров и диаконов, с особой молитвой и возложением рук, иногда с постом, и при этом говорили, что не они, а «Дух Святый поставил таковых пасти Церковь». Вы же читали Деяния и Послания Апостольские.
Дальнейшие доводы полагаю излишними, поскольку все свои соображения о «непонятности» или «понятности» языка («Слова») Вы сами блистательно опровергли следующим своим рассуждением: «…Средний сектант знает Библию, ее содержание намного лучше, чем православные батюшки, семинаристы, не говоря о массе… прихожан».
Судите сами: если средний сектант знает Библию лучше православных и продолжает оставаться сектантом-еретиком, то какой же толк от знания Библии?! Нет никакого толка от знания поверхностного содержания и буквы, от рассудочного понимания Библии, богослужебных и молитвенных текстов! Все это надобно еще и правильно, духовно понимать, воспринимать сердцем, глубиной духа, что и достигается посредством церковно-славянского языка и при должном, святоотеческом изъяснении.
Тот же Самый Господь Бог, давший Моисею заповедь «Не убий», дает ему и такие заповеди: «Кто злословит отца своего и мать ли свою, того должно предать смерти» (Исх. 21, 17); «Ворожей не оставляй в живых. Всякий скотоложник да будет предан смерти» (Исх. 18, 19). Сына египтянина, хулившего имя Господне, Бог повелевает побить камнями насмерть (Лев. 24, 10-16). И за кое-что другое Давший заповедь «Не убий» повелевает убивать. Господь Бог повелевает Моисею, а затем Иисусу Навину воевать с оружием в руках, истребляя враждебные народы, иной раз — поголовно. Особенно показательна битва при Гаваоне, когда по слову Иисуса Навина солнце остановилось, чтобы дать возможность его воинам перебить всех врагов, и Сам Господь «…бросал на них (врагов Израиля — прот. Л.) с небес большие камни (града)… и они умирали; больше было тех, которые умерли от камней града, нежели тех, которых умертвили сыны Израилевы мечом (на сражении)» (Нав. 10, 8-17). Сравните это со своими рассуждениями о том, что Сам Господь силен победить врагов народа, Отечества, что поэтому-де и не нужно защищаться оружием, и подумайте, зачем Израильтянам Бог велит воевать при Гаваоне, если Сам Он был в силах всех их врагов побить «камнями с неба»?..
Вы утверждаете, что применение меча (убиение на войне) было разрешено только в Ветхом Завете. Тогда почему же в том же Ветхом Завете дается заповедь «Не убий» (или по-русски «не убивай»)?! Как это согласовать? Очевидно, что сия заповедь не относится к случаям казни преступников и к поражению врагов на войне. Контекст «Десятословия» вполне ясно говорит, что оно, как и прочие предписания Закона, дается как норма поведения для каждого члена Церкви Божией, каковой тогда был избранный Израиль. Иными словами, «не убивай» — значит: не убивай своего, такого же члена Церкви, из ненависти, зависти, корысти и иных личных низменных побуждений, хотя бы он был твоим личным врагом (т.е. личного врага не убивай только потому, что он твой враг). Подобно сему и в Завете Новом Христос говорит: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас» и т.д. (Мф. 5, 43-48), имея в виду личное духовное состояние верующего человека в отношении к его личным врагам и недоброжелателям, дабы каждый верный уподоблялся совершенству любви Отца Небесного. Но Спаситель вовсе не повелевает любить врагов Божиих или врагов своего народа, или Церкви или общества… И это совершенно естественно и понятно: каждый человек вправе простить личного врага, личную обиду, но просто не имеет никакого права прощать или не прощать зло или обиды, наносимые другим… поэтому и в Евангелии, и в истории Новозаветной Церкви никогда (!) не было и нет запрета на войны и воинскую службу! Когда к Иоанну Крестителю пришли воины, спрашивая «а что нам делать?», Предтеча Господень не сказал им: бросайте воинскую службу, а сказал только: «Никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь своим жалованием» (Лк. 3, 14). Ибо в те времена воины исполняли и полицейские обязанности, сопряженные с соблазном обирать и обижать мирных граждан. Посылая апостола Петра благовестить Корнилию Сотнику, Господь Христос не повелел Петру запретить Корнилию воинскую службу, но только проповедать Евангелие (Деян. 10).
По внушению Духа Святаго составляли правила (каноны) Церкви святые Отцы, говоря, в частности: «Не позволительно убивать: но убивать врагов на брани и законно и похвалы достойно» (Книга правил. Послание Афанасия Великого к Аммуну). Или вот еще: «лице, вступившее в монашеский чин с целью избежать воинской повинности (а потом по прошествии опасности, отказавшееся от монашества), подвергается за издевательство (над чином) епитимьи на три четыредесятницы» (св. Никифора Исповедника правило 22). Только духовенству запрещается «в воинском деле упражняться», поскольку невозможно служение двум начальствам, «ибо кесарево кесареви и Божия Богови» (правило святых Апостол 83). Значит, по апостольским установлениям, служить кесарю в воинском звании (а это связано с поражением врагов на войне) для христианина вполне допустимо. Также допустимо и даже необходимо приносить воинскую присягу (или клятву верности) и любую иную узаконенную клятву. «Клятвопреступник десять лет да не приобщается…» (Василия Великого правило 64, сравнить его же правила 10, 29, 82, а также Апостольское правило 25).
2. Вот это и есть второе значение слова «клятва», а также слова «присяга» — обещание, обет. Мы все даем «обеты крещения», вступающие в брак дают обеты брачные (хранить супружескую верность), постригающиеся в монашество, напротив, дают обет безбрачия и иные обеты. И все это — пред Крестом и Евангелием, как правило — в храме. Почему же нельзя давать обет (присягу) на верность Царю или правительству, воинский обет, обет (присягу) в суде говорить только правду?! Можно. И такие обеты, называемые иногда присягами или клятвами, Православная Церковь всегда благословляла и благословляет, а клятвопреступников подвергала церковному наказанию. Когда Вы говорите, что современному молодому человеку следовало бы явиться в военкомат и отречься от принесенной воинской присяги, то нужно очень глубоко разобраться, что Вы имеете в виду? Я могу с Вами согласиться в том случае, если речь идет о человеке, который не из страха за себя, а из принципиального идейно-духовного побуждения отказывается воевать за правительство, руководимое из-за океана врагами Отечества и веры, т.е. из чувства патриотизма, любви к Родине и Церкви отказывается служить их явным и тайным врагам! Такого современного «отказника» я могу понять. Можно понять и тех древних «отказников», которые не желали служить императору-христоборцу, будучи им насильственно призываемы. Это все — подвиги. Но в то же время и такими же подвигами являются и безропотное подчинение призыву, и послушание начальству из желания соблюсти слова Спасителя: «…не противься злому… и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два» (Мф. 5, 38, 41). По слову того же святого Афанасия Великого, что в одних обстоятельствах благословляется, то в других запрещается, и наоборот. Поэтому многие правила имеют исключения и по-разному (в разных случаях) применяются, чего Вы никак не можете понять.
Впрочем, Вы и не пытаетесь понять. Ибо от еретических лжеучений взяли Вы идею, которую выражаете так: «…с распятия Христа наступило тысячелетнее царство Его на земле. Откр. 20, 4. “И волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком” Ис. 11 глава. “…Не будут более учиться воевать” Ис. 2, 4; Мих. 4, 3».
Но с распятия Христа и по сей день волк не живет с ягненком, и люди не перестали воевать!.. Одно из двух: или тысячелетнее царство Христа не наступило, или Вы его неправильно понимаете. Скорей — последнее.
Вы исходите как будто из верного представления, что наше истинное Отечество — это Царство Небесное, область пакибытия, но доводите это представление до абсурда, т.е. до отрицания всякого значения для христианина Отечества земного, временного. Отсюда у Вас получается, что «истинный христианин — это пацифист… и космополит».
Тогда одно из двух: или не права искони вся Вселенская, в том числе с Х в. и по ХХ и вся Русская Православная Церковь, которая всегда в лице всех святых святителей – первоиерархов, многих преподобных (а не только Сергия Радонежского) благословляла православное воинство на битвы за Веру, Царя и Отечество, составила чины освящение оружия и воинских знамен, одобряла ратную доблесть всех (а не только Александра Невского), призывала (как в Смутное время патриарх Гергомен и монашеская братия Троицко-Сергиевой лавры) русских людей с оружием в руках подняться на спасение Церкви и Родины и т.д. и т.п., или не правы Вы…
Ясно, что слушаться мы будет Церковь, а не Вас. Но чтобы и Вас (а также тех, кто Вас слушает) не оставить без должного разъяснения сути вещей, продолжим еще немного наше слово. По разделении человечества на «языки» — народы — в итоге безумного Вавилонского столпотворения, каждому народу был дан свой «удел» — земля. Богом дан! Поэтому каждый народ даже в язычестве совершенно справедливо считал свой «удел» (землю) святым и священным Божиим наследием и даром, почему и воевать за него и его интересы значило не просто защищать и обогащать, а служить Богу, делать дело святое и священное. Отсюда и средство этого деяния — оружие, воспринималось не только утилитарно, но и сакрально как нечто священное, и по возможности всячески украшалось. В христианских же народах, а особенно в православном великорусском народе земное Отечество всегда воспринималось как образ (икона) Отечества Небесного, почему его и старались благоукрашать, расширять и защищать до смерти! В этом корень истинного, духовного русского патриотизма. Как для наследия Небесного Царства требуется духовная война с демонами с напряжением всех духовных сил, так для блага или защиты Отечества земного требуется, в случае нужды, война внешняя, вещественным оружием, с напряжением всех сил физических (и духовных тоже)!
Данное земное бытие — еще не Царство Небесное. Здесь все человечество находится в состоянии глубокой греховной поврежденности, так что внешнее — лишь тень или образ духовного, небесного, или Божественного. Так, для каждого народа (возьмем — русского) другие народы могут выступать или как образ помогающих ангелов Божиих, если дружат с ним или помогают ему, или как образ враждебных демонских полчищ, если идут войной, да еще с целью навязать другую веру. И неправда, когда Вы говорите, что военные нашествия попускаются Богом только за грехи народа. Иногда — за грехи, а иногда — для испытания крепости, любви к своим ближним и к своей Церкви и вере. А по слову Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13). В древности русские воины перед сражением мылись, одевали чистое белье, исповедовались и причащались Святых Тайн, т.е. готовили себя к смерти, а не к радости победы, т.к. последнее — от Бога, и не всякому и не всегда выпадает. Вот эта смиренная готовность умереть «за други своя», за Веру, Царя и Отечество и делает воинский подвиг сродни подвигу мученическому. Пока в данном, земном бытии идет война духовная, незримая — с демонами, должны быть и войны внешние; это совершенно неизбежно, так как они — лишь следствия и проявления войны духовной. Неправду Вы говорите, что Иисус Христос принес мир на землю: «Не мир пришел Я принести, но меч», — так Он Сам говорит. Мир же только для желающих — с Богом.
Вопреки не только истории, жизни, но и вопреки Священному Писанию Вы утверждаете, что христианам воевать нельзя потому будто бы, что если Господь захочет, Он и Сам защитит, как это было в русской истории с Тамерланом и в иных случаях, которые Вы приводите. Да, истинно, если не было войска (или было крайне мало) для защиты, то, действительно, Господь или Богородица Сами чудесно защищали! И это — для утверждения веры! Но никогда ни Христос, ни Матерь Божия ни одному из царей или митрополитов или святых не сказали: «Распустите армию, не воюйте никогда. Мы Сами будем за вас воевать». Напротив, Господь повелел войскам князя Пожарского идти на приступ 22 октября 1612, обещав победу. Матерь Божия в страшное Батыево нашествие повелела святому воину Меркурию Смоленскому напасть на татар и драться с ними, предсказав, что и сам он будет убит. Все соответствует уже упомянутой битве при Гаваоне: и воины сражаются, и Господь бьет их врагов! Так в жизни Богом устроено: и человек должен все силы употребить, и Господь при этом поможет. Но только на свои силы надеяться безумно. Поэтому и подаются примеры: когда человек (народ) оказывается бессилен — Господь Сам его защищает… Но это именно назидательные примеры, исключения из правил, а не правило жизни.
Предвидя, что вас могут спросить, а как же быть если на твоих близких нападет изверг, насильник, убийца; Вы отвечаете так, что, мол, нужно воздевать руки к небу и молить Бога, а потом добавляете интересное — что-де христианин может убежать…
Значит, по-Вашему, Бог не всегда внемлет таким воплям с воздеванием рук при опасности, и, не надеясь на Него, нужно все-таки бежать?!
Ну, а если убежать всей семьей не удастся, тогда что? За кровь Ваших близких Господь спросит не только с убийцы, но и с Вас! Ибо из любви к своим во Христе Вы обязаны были защищать их вплоть до смертного поражения нападающего, приняв на себя грех пролития крови, если других способов избавиться нет, не дано. А если дано, если можно избежать опасности другим каким-то способом, не проливая крови, то, конечно, христианин должен именно к этому способу прибегнуть! А воины и полководцы православные прославлялись не за пролитие вражеской крови (за это они должны были воздержаться от причастия некоторое время после брани), а за мужество в защите Церкви, Веры и Отечества и готовность умереть за них! Такая антиномичность не только в деле войны. Возьмите, к примеру, законный брак. Он, по апостолу, «честен, ложе непорочно». Тогда почему после рождения ребенка женщина должна сорок дней очищаться, не приступая к Святым Тайнам, а потом получать особую очистительную молитву?..
Не поняли Вы всего этого. Многого не поняли. Оттого и занесло Вас в недопустимую крайность. А крайность эта, в свою очередь, привела Вас к отрицанию вообще всей русской истории и Церкви. По-Вашему, Великая Россия погибла в 1917 году потому, что искони не следовала тем учениям, которые Вы проповедуете. Имея Слово Божие на «непонятном» церковно-славянском языке, Россия попросту не знала его, так что «…достаточным оказалось две речи с броневика… и опустели монастыри и рухнули твердыни тысячелетия» («О слове». В другой статье «А Я говорю Вам…» Вы, называя Москву, безо всяких пояснений, «третьим Вавилоном» (интересно, а где же был второй?), утверждаете: «Ищут причины крушения Царя, России, Церкви. Врагами нарицают врагов видимых. А главные враги в сей беде — мы (?!), не учили народ Евангелию. Скрыли за церковно-славянским “сакральным” языком Христа».
Положим, не «мы»: нас в то время не было. Но если так, как Вы пишете, в самом деле произошло, то не скажете ли почему большевикам пришлось с 1917 по 1945 годы (половина жизни одного поколения, для истории — одночасье!) уничтожить физически до восьмидесяти миллионов русского народа, то есть подавляющее и лучшее его большинство (из них девяносто с лишним процентов — это все твердо верующее крестьянство и городское население)? Если бы русский народ в большинстве, не зная Евангелия, устремился бы к «брошюрам лысого пигмея», как Вы выразились, то зачем нужно было этому лысому пигмею и его последователям такой народ уничтожать?
Все как раз наоборот! Поэтому русский народ и был уничтожен, что, зная и всем сердцем понимая Евангелие, оказался готов сораспяться Христу, пошел на историческую Голгофу вместе со своим царем, и вслед за ним, ради Царства Небесного, «Иерусалима нового» (Отк. 21, 1-2). Врагам России, и, представьте, в основном — внешним, с таким народом ничего не оставалось делать, как только его убить, потому что никакому перевоспитанию он не поддавался…
Одновременно с 1917 года выращивался из отбросов и приспособленцев новый народ — «советский», безбожный или крайне маловерный, малодушный и скверный. От него и мы с Вами и те «русскоязычные», которых мы ныне стараемся учить.
Так как же и чему же будем учить? Если тому, что Вы ныне проповедуете, то Ваша деревня-лагерь при нем станут не православной христианской общиной, а замкнутой сектой баптистского толка, и будут навсегда потеряны и для Церкви и для Отечества, как земного, так и Небесного.
Вам нужно более глубокое самообразование. Выпишите из Джорданвиля книги по Основному Богословию, по сектоведению: в них Вы найдете много иных основательных опровержений Ваших нынешних взглядов. А паче всего учитесь подклонять гордую выю ума своего под иго послушания соборному разуму Церкви, которую Вы, хотя бы на словах, исповедуете все таки святой и апостольской.
Успехов Вам в этом!
С большой скорбью и тревогой, Ваш,
прот. Лев ЛЕБЕДЕВ
Русский пастырь №27/1997 г.
Протодиакон Русской православной церкви Андрей Кураев, часто критикующий нравы современной РПЦ, в своем блоге обратил внимание на новую услугу в РПЦ. Кураев опубликовал прайс на церковные услуги, составленный Сыктывкарской епархией, которым с начала текущего месяца устанавливается «единый размер жертв на церковные требы и свечи» во всех приходах Сыктывкара.
Список сам по себе несколько циничен и бездуховен, но особо Кураев обратил внимание на несколько моментов. Так, за 500 рублей в Сыктывкаре можно заказать церковную услугу – «развенчивание», которое Кураев назвал «особым сыктывкарским таинством».
Известно, что в православной традиции существует только обряд венчания в Церкви, обряда развенчания церковного брака нет. Православная Церковь неодобрительно смотрит на второй брак, настаивая на нерасторжимости священного брачного союза и пожизненной верности супругов друг другу. Впрочем, церковные каноны допускают прекращение церковного брака в связи со смертью одного из супругов. Обряд православного церковного венчания не может быть осуществлен более трех раз.
Другой момент, на который обратил внимание Кураев, - отпевание самоубийц, которое в приходах Сыктывкара стоит в два раза дороже обычного. Простое отпевание обойдется родственникам усопшего в 2 тыс. рублей, отпевание самоубийцы – в 5,5 тыс. рублей. «Самоубийц там наказывают рублем», - отметил Кураев.
По каноническим традициям Православной Церкви, сформировавшимся еще в эпоху Вселенских Соборов (IV VIII вв.), поминать самоубийц в православном храме не разрешается. Канонический запрет на это связан с богоборным характером самоубийства как такового. Поэтому по церковным канонам самоубийц и подозреваемых в самоубийстве (например, утонувших при неизвестных обстоятельствах) нельзя отпевать в храме, поминать в церковной молитве за литургией и на панихидах. Самоубийц не хоронят на церковных кладбищах.
Тем не менее в РПЦ сейчас считается возможным, тщательно исследовав обстоятельства, приведшие каждого конкретного члена Церкви к самоубийству, допускать отпевание и церковное поминовение тех из них, кто совершил самоубийство в состоянии засвидетельствованного третьими лицами психического расстройства, душевной болезни. На этом основании епархиальные церковные учреждения по благословению правящего епископа могут выдавать разрешения на отпевание самоубийц, в отношении которых точно известно, что самоубийство было совершено ими не в состоянии душевного озлобления или холодного расчета, не в порыве ропота или богоборчества, а в состоянии психического нездоровья.
Кроме того, Церковь разрешает хоронить по церковному обычаю людей, не рассчитавших дозу алкоголя, выпивших по ошибке яд, случайно разрядивших в себя ствол при чистке оружия, вывалившихся из окна и т.д. и т.п., а также тех, кто пожертвовал своей жизнью для спасения жизни чужой.
.jpg)
Воспоминания о борьбе с насильственной репатриацией в 1945 г.
На богослужении, организованные нами в представленной нам англичанами немецкой церкви св. Иоанна Богослова, хлынуло множество народа, главным образом русских и сербов из многочисленных лагерей ост-арбайтеров (вывезенные насильно на работы люди из России – помнится, например, что для увоза проводились облавы людей, на базарах или улицах городов. ред.) Вскоре англичане отдали нам для богослужения и жительства бывшую штаб-квартиру гитлеровской организации С.А.
После Пасхи англичане начали увозить русских в советскую зону. Это не была в полном смысле слова насильственная репатриация. Этих людей не заковывали в кандалы, не отправляли как арестованных. Они ехали, иногда даже распевая бравурные песни. Но подавляющее большинство ехало неохотно, только потому, что другого выхода не было. Англичане упорно твердили: «Все русские должны ехать домой».
Из самого большого в Гамбурге т.н. «рыбного» лагеря, где было сосредоточено около 20 тысяч ост-арбайтеров, главным образом русских, были в этот первый период репатриации вывезены все до единого обители. Среди увезенных было несколько священнослужителей. Уезжая, они плакали горькими слезами, и многие прибегали к нам, прося «похлопотать, чтоб можно было остаться».
Но мы с о. Виталием к этому времени только с трудом начали находить ходы к английским офицерам, от которых зависело осуществление репатриации. Разговоры с ними были приблизительно одинаковыми:
– Неужели вы будете проводить насильственную репатриацию?
– Насильственную (forced) нет, конечно.
– Значит те, кто не хотят возвращаться домой, могут остаться?
– А если они не хотят?
– Ну почему же они не хотят? Ведь повлияйте на них. Ведь в России все так прекрасно. Им будет очень хорошо.
– Да как же я им буду рассказывать о том, что делается в России, когда они это все знают гораздо лучше меня.
Такие разговоры не приводили ни к чему. Со слезами и отчаянием люди каждый день продолжали уезжать на Восток. Оттуда стали доходить вести все более мрачные. Нескольким увезенным удалось бежать и вернуться. Они рассказывали об ужасах. Среди увозимых начались самоубийства. Доходили слухи, что в американской зоне самоубийства принимают массовый характер.
Наконец, в конце мая один лагерь в Гамбурге, предназначенный к вывозу, Квер-камп или Функтурм, с 600 русских насельников, выкинул черный флаг и составил прошение по-русски и по-английски (английский текст писал В. Геккер), в котором решительно просил английские власти расстрелять их на месте, но не отправлять на Родину. Под прошением было поставлено 268 подписей, так как не все 600 человек в этом лагере решились подписать такое категорическое заявление.
С этим документом я пошел к начальнику репатриационного отдела, полковнику Джеймсу. Приняв от меня указанное прошение, полковник обещался снестись по этому делу с Главным Военным Управлением и через несколько дней дал ответ.
Ответ был получен в самом начале июня. Его я помню точно наизусть: – No person, who is not a war criminal, or was not a Sоviet citizen by the first of September, 1939, is to be repatriated against his wish (Никто, кто не является военным преступником или советским гражданином к 1-му сентября 1939 г., не должен быть репатриированным против своей воли).
Это значило, что советские граждане, бывшие таковыми к 1-му сентября 1939 г. подлежали репатриации, и против своей воли.
Помню, в какое негодование пришел молодой английский священник из числа «Cowley Fathers», который на короткое время приехал тогда в Германию, чтобы работать с Ди-Пи, как стали зваться ост-арбайтеры. Убедившись, что он ничем помочь не может, он скоро уехал. К сожалению, не помню его имени.
Но вскоре нам с о. Виталием стали вырисовываться возможности обойти безчеловеческие правила и добиться спасения наших людей от насильственной репатриации.
На следующий день после получения официального ответа из Главной Квартиры мы снова были у полковника Джеймса.
– А как польские граждане, могут ли они остаться в Германии при желании?
– They enjoy the privilege to choose, whether to go or not (Они пользуются привилегией выбирать, ехать им или нет), – не без мрачной иронии ответил полковник, и я тоже наизусть заполнил эти слова.
– Так эти жители лагеря Квер-кампа, подписавшие прошение о расстреле и все живущие вместе с ними, являются все без исключения польскими гражданами. Как известно, в Польше до войны было около 8 миллионов русских, украинцев и белорусов. Удостоверить их принадлежность к польскому гражданству документами мы не можем, так как немцы у всех работников с востока и у русских и у поляков отбирали документы. Следовательно, мы должны положиться на показания самих людей. Что вы на это скажете?
– Прекрасно. Составьте список жителей Квер-кампа, не желающих возвращаться на родину, принесите его польскому офицеру связи, состоящему при нашем военном управлении, и если он этот список примет, я ничего не буду иметь против того, чтобы эти люди были переведены в польский лагерь и остались в Германии.
Мы составили этот список. На этот раз записавшихся было 618 человек, все поголовно жители Квер-кампа. Этот список мы отнесли к польскому офицеру связи, майору армии Андерса, убежденному антикоммунисту. Он подписал список, как соответствующий действительности, поставив на него свою печать, и вместе с нами, т.е. со мной и с о. Виталием, отнес его к полковнику Джеймсу, который принял его и сказал, что во-вторник 5-го июня насельники Квер-кампа будут перевезены в польский лагерь.
Это была суббота 2-го июня – 20-го мая по церковному календарю. Заехав на минуту домой, мы радостно отправились в лагерь Квер-камп. Там наше известие было принято с восторгом. Женщины из двух кусков белой и красной материи сшили польский флаг, который был поднят над лагерем, мужчины наскоро стали заучивать основные польские фразы, коверкая их на русский лад, вроде: «Я польски виитко разумею».
В одном пустовавшем бараке мы скобками прикрепили к пустым шкафам захваченные нами с собой иконы. Получился иконостас. Мы начали служение всенощной, а после всенощной исповедывали всех желающих на другой день причаститься. Исповедывалось и на другой день причащалось около 400 человек, больше половины жителей лагеря. Среди детей в лагере оказалось много некрещеных. Рано утром на следующий день, до литургии мы крестили более 30 детей. После литургии с массовым причащением мы совершили несколько бракосочетаний пар живших дотоле в гражданском сожитии, из-за опасности церковных браков при советской власти и трудности совершения этого при немецких властях, не допускавших эмигрантского духовенства к ост-арбайтерам.
После литургии и венчания сразу 12 пар, был торжественный обед. Настроение у всех было радостное, праздничное.
Утомленные всем пережитым, мы лишь к 5-ти часам вернулись домой, и слегли отдыхать. Но в 7 часов к нам ворвались двое присланных от лагеря. Они примчались на велосипедах и взволновано сообщили, что в лагерь приехали 30 английских грузовиков, чтобы куда-то отвозить их. Я поспешил их успокоить, что отвозить их будут, наверное, в польский лагерь, как обещал полковник Джеймс.
– Да ведь он говорил – во-вторник, а сейчас только воскресенье, и шоферы не говорят, куда они нас везут. Нам очень страшно. Пожалуйста, поезжайте с нами, поговорите с англичанами, куда они нас везут.
Ехать нам крайне не хотелось. Устали мы отчаянно. Главное, никакого сознания необходимости ехать у нас не было. Тем не менее, уступая настойчивым мольбам, мы сели в трамвай и поехали.
В лагере мы застали до сотни английских полицейских, оцепивших лагерь и не выпускавших никого из него. На дворе стояло 30 грузовиков, на которые английские полисмены складывали пожитки жителей Квер-кампа и куда принуждали садиться самих жителей. Некоторые из жителей, бросив свои пожитки, бежали из лагеря.
Мы подошли к шоферам и стали спрашивать их куда намереваются они вести наших людей.
– Мы не знаем, – сухо отвечали они. Это нам не понравилось. Поговорив с о. Виталием, мы решили, что он останется тут, в канцелярии лагеря, у телефона, а я поеду с людьми, и если все будет благополучно, то через час я позвоню ему. Если же будет неблагополучно, то о. Виталий бросится в английское командование, чтобы попробовать спасать нас.
– Можно ли мне ехать с вашими людьми? Спросил я шоферов.
– Пожалуйста.
Мы влезли на грузовики. Я поместился в кабинке с шофером. Все тридцать машин помчались, сразу взяв предельно скорый ход.
Мы быстро промчались через Гамбург, выехали на его окраину и подъехали к лагерю, затянутому тремя рядами колючей проволоки. Ворота лагеря широко распахнулись и наши грузовики на полном ходу влетели в ворота один за другим.
Ворота захлопнулись. Над главной конторой лагеря мы увидели большое полотно красного флага с серпом и молотом. С крыльца конторы спускался советский офицер с огромными погонами, с красным бантом на груди. Подойдя к нам, он аффектированным голосом произнес:
– А, батя, очень приятно, будем вместе работать. Я вышел из шоферной будки.
– А скажите, тут есть английский офицер? – подавляя волнение, я спросил у советского офицера.
– Английских офицеров тут нет, – тем же искусственным аффектированным тоном ответил тот. – Здесь советский транзитный лагерь с советскими гражданами. Здесь находимся мы – советские офицеры и к нашим услугам есть немецкая полиция.
– Скажите, а как отсюда можно выйти? – спросил я, сосредоточенно стремясь найти английского офицера, чтобы с его помощью вырвать людей из ловушки.
– Зайдите ко мне в контору, я напишу вам пропуск, с которым вас выпустят. Но завтра к утру все должны быть на месте, так как в 9 часов утра отсюда отправляется транспорт в советскую зону, и все находящиеся в этом лагере будут отправлены с завтрашним транспортом.
– С этими словами советский офицер отошел от нас. С грузовиков стали спускаться люди, слышавшие наш разговор. У них были страшные, посеревшие, перекошенные нечеловеческим испугом лица.
– Отец священник, это куда же мы попали?
Я уже и сам почти не справлялся со своим испугом и волнением, и ничего не мог ответить.
– Подождите, ребята, я сейчас узнаю, – наконец сказал я, оглядываясь и ища, кого можно расспросить подробнее. Мимо нас проходили какие-то две девицы.
– Маруся, смотри: поп. Я такого еще не видала.
Я подошел к ним. – Девчата, не, знаете ли, нет ли где-нибудь здесь поблизости английского офицера?
– Есть, вон там за лагерем. Только к нему, чтобы пойти, нужен пропуск. У него часовой стоит.
Я бросился туда. Так как я говорю по-английски, и так как я был одет в рясу с наперсным крестом, то часовые легко пропустили меня к офицеру – майору Андерсону.
– Это недоразумение, – закричал я, входя к нему в контору. – Мои люди – польские граждане, а вы привезли их в советский транзитный лагерь!
– Ах, это вечная путаница. Русские, поляки, их так трудно отличить друг от друга. Соберите документы от ваших людей, принесите их мне, и я сейчас же отдам распоряжение перевести их в польский лагерь.
– У них нет документов, как вам известно, немцы отобрали у всех рабочих с востока, у русских и поляков, все документы (спасибо им сердечное за это, при этом подумал я).
– А, так подождите минутку, присядьте, я сейчас вызову польского офицера. – Он позвонил по телефону, и через 15 минут к конторе подъехал на мотоциклете польский офицер, говоривший по-английски.
– Там привезли польских граждан, – сказал англичанин поляку. – Проверьте их и переведите в свой лагерь.
Поляк вышел. Через несколько минут он вернулся и заявил:
– Ни один из них не польский гражданин, ни один из них даже не говорит по-польски. Это все советские граждане.
В это время я с ужасом заметил у него над левым карманом на груди маленькую красную звездочку. Это, оказывается, был красный поляк или присланный от Люблинского правительства или перешедший на сторону коммунистов тут. Англичане этой разницы почти и не понимали, а для нас это был вопрос жизни или смерти.
Майор Андерсон посмотрел на меня холодным враждебным взглядом.
– Что это значит? – спросил он.
– Я знаю, что я говорю, – настаивал я. – Это польские граждане. Полковник Джеймс знает этот случай.
– Я расследую это, – сказал Андерсон, переставая разговаривать.
Я вышел от него в черном мраке отчаяния. Ко мне подошли некоторые из приехавших со мной людей.
– Отец священник, они не признают нас тут поляками и записывают нас советскими. Что нам делать?
Меня охватил ужас. Это новый удар. Единственным шансом для спасения мне представлялось – завтра утром как-нибудь отбиться от отправки в советскую зону. Следующий транспорт пойдет лишь через три дня. За эти три дня мы свяжемся с полковником Джеймсом и добьемся, перемещения наших людей в польский лагерь, основываясь на официальном списке, в котором они помечены польскими гражданами. А теперь, если будет приготовлен новый официальный список тех же людей, уже как советских граждан, то придется разбирать, какой официальный список более соответствует действительности, и мы окажемся в тяжелом безысходном положении.
На слова же майора Андерсона о том, что он расследует этот случай, я не полагался, так как было уже 10 часов вечера, и полковника Джеймса достать было невозможно.
К нам подошел советский офицер и, прислушавшись, закричал, меняя прежний аффективно дружеский тон на грубо враждебный.
– Вы здесь, батька, агитацию не разводите, убирайтесь вон из лагеря, пока я вас выпускаю.
– Я тоже переменил тон и закричал:
– Я вас не спрашиваю, что мне делать. Я сам знаю, что я буду делать. Советский офицер ушел.
Нам на ночлег отвели самый скверный, грязный, пропахший гнилью барак с засаленными вонючими нарами. Никто не входил в это помещение. Безумно уставший, я задремал под деревом.
Был уже двенадцатый час, когда ко мне подошел английский солдат
– Майор просит вас к себе.
Я прошел к майору Андерсону. Он сидел за столом. Рядом с ним стоял польский офицер, поодаль, у входа стоял советский офицер. Высокомерным, холодным, недружелюбным тоном Андерсон обратился ко мне:
– На каком основании вы нарушаете правила этого лагеря?
У меня уже тоже не было желания говорить с ним дружественно:
– А какие это правила вашего лагеря?
Они – не польские граждане, они даже не говорят по-польски, – перебивает меня польский офицер.
– Раз я говорю, что они – польские граждане, значит они – польские граждане, – в свою очередь перебиваю я польского офицера. Потом, обращаясь к англичанину, кричу на него:
– Как вам не стыдно, вы играете человеческими жизнями, вы знаете, что значит для моих людей, польских граждан, попасть в советский лагерь и быть вывезенными на советскую территорию.
– Никто из них не будет вывезен в советскую зону, – тем же холодным высокомерным тоном сказал Андерсон. – Полковник Джеймс подтвердил ваше показание и завтра, в семь часов утра все ваши люди будут перевезены в польский лагерь.
– Что, – закричал я, – это правда?
– Я вам сказал это, – прежним надменным тоном сказал майор. – Но вы должны извиниться перед польским офицером и перед советским офицером, потому что вы были грубы с ними.
– Пожалуйста, с удовольствием, хоть сто раз, – воскликнул я, и, обращаясь к польскому офицеру, сказал по-английски, – Простите меня, пожалуйста, дорогой сер.
– С удовольствием, – ответил поляк.
Потом, обернувшись к советскому офицеру, уже по-русски говорю ему:
– Простите меня, ради Бога, дорогой гражданин офицер! – Тот что-то пробурчал в ответ, чего я не расслышал. Я выскочил из комнаты английского офицера, стремясь как можно скорее сообщить радостную новость нашим людям.
Подбежав к ним, я закричал:
– Ребята, завтра мы не поедем на советскую зону, нас повезут в семь часов утра в польский лагерь!
Но люди уже потеряли доверие ко мне. Ведь это, в конце концов, я уверял их, что они могут ехать сюда без опасения.
– Никуда нас не повезут. Мы сами знаем, что делать, – раздались голоса.
Я почувствовал, что вот-вот начнется страшная сцена массового взаимного убийства и самоубийства. Сведения о подобных явлениях в американской зоне к нам уже доходили. Под влиянием явного недоверия наших людей к принесенной им радостной новости, поблекла и моя радужная уверенность: «А вдруг английский майор соврал, чтобы успокоить людей?» – приходила в голову мысль. К счастью я не знал тогда, как обманул английский маршал казаков в Тироле. У меня все-таки было доверие к слову английского офицера.
– Ребята, – сказал я своим людям, – пожалуйста, не делайте ничего сегодня. Подождите до утра. Если нас повезут в советскую зону, то я сам благословлю вас резать друг друга и себя самих, так как лучше смерть, чем оказаться в советских руках. Но я не думаю, чтобы этот английский майор так просто нагло врал. Подождите до 7-ми часов утра.
Если их недоверие заразило меня, то и моя надежда отчасти передалась им. Никто ничего не предпринимал, но настроение у нас стало еще более напряженным, нестерпимым.
Две девицы, которых я встретил при выезде в лагерь, подошли ко мне.
– Гражданин священник, вам здесь неудобно, это плохой барак. Пойдемте лучше к нам, в административный барак. Мы приготовим там для вас и ужин и постель.
Сидеть всю ночь с моими людьми при их растущем недоверии в тяжелой напряженности было невыносимо. Я пошел с девицами в административный барак. В одной из комнат, где помещался низший персонал лагеря, собралось шесть человек молодежи: три девицы и три юноши, служащие лагеря. Слух о том, что мне удалось добиться отправки наших людей в польский лагерь и, следовательно, возможность для них остаться и не ехать в СССР уже разнесся по лагерю и вызвал интерес даже у этих, сравнительно привилегированных советских служащих.
– Гражданин священник, почему же эти граждане, которые с вами, не хотят ехать на родину? Ведь товарищ Сталин сказал: родина вас ждет, пора включаться в стройку.
Я колебался, как мне ответить. Раскрывать все карты пред ними, служащими советского транзитного лагеря, было конечно нельзя. Но и замкнуться в отчужденной скрытности тоже не хотелось: они так дружески отнеслись ко мне в эту тяжелую минуту и оказали мне такую услугу в самом начале, показав, где находится английский офицер. Кроме того, я понимал, что, приоткрываясь, я, мог дать им драгоценное указание, как и им, избежать страшной участи отправки в советские руки. Поэтому я стал излагать им ситуацию с официальной точки зрения.
– Слова Сталина не относятся к моим людям, так как они не советские граждане, а польские.
– Ну, какие же они польские граждане, если они по-польскому и не говорят?
– В Польше до войны, в ее восточных частях, было до 8-ми миллионов русских, украинцев и белорусов, из которых многие не говорили по-польски.
– А как же тогда отличить, кто польский, а кто советский гражданин? – задали они самый главный, самый существенный вопрос.
Я в официальных терминах приоткрыл им картину. – К сожалению, установить документально, кто является польским, а кто советским гражданином не представляется возможным, так как немцы и у тех и у других отобрали все документы. Поэтому приходится довольствоваться словесными показаниями: если вы заявляете, что вы советский гражданин и советский офицер вас признает таковым, то вы считаетесь советским гражданином, а если вы заявляете, что вы польский гражданин и польский офицер вас признает своим, то вы считаетесь польским гражданином.
Отрадно отметить, что мой совет пригодился. Всех шестерых я встретил позднее в одном из наших лагерей, в «Колорадо» около Ганновера.
Спать в ту ночь, несмотря на жуткую усталость, было невозможно. Ведь эти юноши и девицы могли свободно зарезать меня и утром уехать в советскую зону, где за это получат только награду. В душе поднималась молитва, но не та спокойная молитва, которую совершаешь в обычное время, а та, которую все мы испытывали незадолго до того, когда бомбы падали рядом: «Господи спаси, Господи помилуй, Господи пощади!» – рвалось из таких глубин души, которых даже не знаешь в себе в обычное время.
В 5 часов, еще до конца запретного времени, ко мне пришел отец Виталий, приехавший в лагерь на английском автомобиле. Это ему мы были обязаны своим спасением. Не дождавшись накануне моего условного телефонного звонка, он почуял что-то неладное и добился свидания с полковником Джеймсом, который установил, где мы находимся, и дал распоряжение майору Андерсону перевести нас в польский лагерь.
В 7 ч. утра подали нам грузовики. Мы с о. Виталием обошли шоферов, спрашивая, куда нас повезут.
– В Венторф (польский лагерь) – отвечали они, успокаивая нас, уменьшая тревогу, но все же не уничтожая ее.
Английский сержант, дежуривший в комнате майора Андерсона, позволил отцу Виталию остаться у телефона. Мы снова условились, что если я не позвоню через час-полтора, то чтобы он поднимал шум для нашего спасения. Мы влезли со всеми вещами на грузовики. На этот раз я поместился не с шофером в будке, а на площадке, со всеми людьми. Они были мрачны, не разговаривали, не отвечали на улыбки, видимо совсем мне не доверяли. Рядом со мной село двое дюжих, широкоплечих парня, смотревших враждебно. Я крикнул о. Виталию по-французски:
– Ну, если нас все-таки отвезут на советскую зону, то обо мне можешь не беспокоиться, я живым туда не доеду, эти ребята прикончат меня раньше.
Мы тронулись. Машины снова сразу взяли предельную скорость. Пути на советскую зону в Любек и на польский лагерь в Венторф лежали в том же направлении. Издалека увидели мы тот придорожный столб, который обозначал разветвление: если мы поедем прямо, значит на советскую зону, а если направо, то в польский лагерь.
Наш грузовик мчится бешено, вот и заветный придорожный столб. Грузовик подлетел… и повернул направо. Души захлебнулись радостью, я перекрестился. Лица у всех просветлели. Мои мрачные соседи расплылись радостной улыбкой и посмотрели на меня.
– Кажись в польский, – сказали они немного смущенно.
Вот и Венторф. Высокие здания, широкая площадка. Большой польский флаг над центральным домом. Я соскакиваю с грузовика. Ко мне подъезжает автомобиль с громкоговорителем и я, не помня себя от радости, в восторге от обретенной заново жизни и свободы, крещусь и кричу:
– Слава Богу, ребята, поздравляю, мы в польском лагере. Стройтесь у окна направо для регистрации.
Через несколько недель в Венторфе уже было две тысячи русских обитателей. Их добрым ангелом-хранителем стал английский капитан Рэмедж, шотландец, говоривший по-русски. Он защищал и подбадривал наших людей при неизменных страшных для них посещениях лагеря советскими комиссиями, уговаривавшими их уезжать в Россию. Благодаря его стараниям, с осени русские обитатели польского лагеря Венторф получили свой чисто русский лагерь Фишбек, в котором была создана большая просторная церковь из двух соединенных бараков. При церкви возникли две школы – русская и украинская, возникла гимназия, Высшие Пастырские богословские курсы, в которых учились нынешний епископ Павел [Павлов – ред.], архимандрит Феодор [Голицын – ред.], священники находящиеся в Америке, Канаде и Австралии. Тут же были основаны живописная и иконописная школы и мастерские. Лагерь этот процветал в течение нескольких лет и для всех своих насельников остался незабываемым светлым воспоминанием.
Архиепископ НАФАНАИЛ (Львов)
Беседы о Священном Писании и о вере и Церкви, Т. 5. Издание Комитета русской православной молодежи заграницей. Нью-Йорк, 1995 г. C. 267-279.
Наша Церковь в современном мире
Протоиерей Владимир Правдолюбов
Держи, что имеешь, дабы кто не восхитил
венца твоего (Откр. 3, 11).
Днепропетровский областной апелляционный суд подтвердил право верующих людей на альтернативную службу в случае, если они были призваны в армию, согласно закону про мобилизацию.
Как сообщает ИРС, 26 февраля суд вынес оправдательный приговор для верующего (речь идет о приверженце церкви свидетелей Иеговы), который во время мобилизации просил направить его на альтернативную службу.
Суд не согласился с аргументами прокуратуры Новомосковска Днепропетровской области, которая добивалась осуждения члена религиозной общины Свидетелей Иеговы за уклонение от военной службы.
Защита подсудимого аргументировала свою позицию нормами ч. 4 статьи 35 Конституции Украины и практикой Европейского Суда по правам человека, где установлено право верующих граждан на замену воинской обязанности альтернативной (невоенной) службой.
Решение апелляционного суда уже вступило в силу.
Пять человек изнасиловали младенца в Норвегии — Астахов
Жизнь владыки Антония в Киеве
О жизни владыки Антония в эти смутные годы в Киеве имеется свидетельство его долголетнего келейного послушника и священноинока архимандрита Феодосия*.
В своих воспоминаниях незабвенный отец Феодосий пишет следующее:
"В Киев я приехал (с фронта) в первых числах августа (1918 г.). Владыку митрополита Антония первый раз я видел в лаврской церкви за всенощной.
Первый раз владыка Антоний произвел на меня неприятное впечатление, ибо я слышал о нем очень много хорошего, а тут был разочарован. Мне он показался маленьким, с очень большой головой и совсем не таким, каким бы я хотел видеть нашего Киевского митрополита, я даже сетовал вслух: "Вот так Киевский митрополит, после Флавиана и Владимира разве можно де посылать такого".
Однако вскоре мое сетование обратилось сначала в настороженное внимание, а затем в величайший восторг, когда я выслушал одну-другую проповедь нового митрополита, а потом еще его лекцию: "Христос Спаситель и еврейская революция". Я был поражен не столько словами, которые я мало понимал, сколько мягкостью лица Владыки, добротою его глаз. Когда он говорил проповедь, от него излучался какой-то особый свет. Так постепенно я к нему привык. Правда, я стоял далеко от жизни Владыки, а видел его только в церкви, или когда уезжал из лавры в город для служения, или на какие-либо собрания, которых там было без конца, и на которых Владыка постоянно выступал с речами.
В то время Киевом правил гетман и немцы. К Владыке приезжало много народу, бывали и немецкие генералы и другие чины. Однажды в митрополичьем доме был парадный ужин в честь главнокомандующего немецкими войсками Мирбаха. Немцы чтили Владыку, восторгаясь его умом и отличным знанием немецкого языка.
Когда же меня назначили охранять Владыку, я еще более увидел, какое сокровище Господь послал Киевской митрополии. Несмотря на тогдашнее неспокойное время, Владыка все поднял на ноги, и все зашевелились. При лаврской гостинице были основаны Пастырские курсы, в трапезной церкви для братии и мирян всякий вечер говорились беседы, продолжался Украинский Церковный Собор с мирянами. В Киеве было кроме трех своих викарных архиереев - 19 приезжих. Был сильный натиск со стороны украинских сепаратистов, требовавших отделения от Матери Русской Церкви и стремившихся устроить свою Украинскую автокефальную Церковь. Но владыка Антоний своим умением и, конечно, с помощью архиереев не допустил до этого".
* Отец Феодосий, в миру Феодор Мельник, происходил из крестьянской семьи Подольской губернии, учился во второклассной церковно-приходской школе, по окончании которой тайно от родителей ушел в Киево-Печерскую лавру, наслышавшись о ней от своих односельчан, ходивших туда на богомолье. Благочестивые родители оставили его в Киево-Печерской лавре. Перед первой Великой войной он достиг призывного возраста и был взят в армию солдатом. Служил в артиллерии, дослужился до чина старшего фейерверкера и во время войны был награжден за храбрость тремя Георгиевскими крестами. После войны он возвратился в Киево-Печерскую лавру и с 1919 года и до конца жизни владыки Антония был его келейником. Владыка Антоний постриг его в монахи, в последующие годы посвятил его в степени священства до архимандрита включительно и считал его достойным архиерейского сана. Отец Феодосий, хотя и не имел законченного образования, но отличался природными способностями и, будучи в долголетнем постоянном общении с владыкой Антонием, воспринял всю церковную культуру, отлично знал богослужебный устав, благоговейно служил и назидательно проповедовал, имел доброе влияние на своих духовных чад, будучи настоятелем русской приходской церкви в Ср. Карловцах, отличался беспорочной монашеской жизнью и весьма привлекательным характером. Он был безгранично предан своему великому авве, от духа которого он многое почерпнул.
После кончины владыки Антония архимандрит Феодосий по настоятельной просьбе Сербского Патриарха был назначен в помощь епископу Митрофану в Сербскую Дечанскую лавру и вскоре настоятелем этой знаменитой исторической лавры. В годы второй мировой войны отец Феодосий самоотверженно спас Дечанскую лавру от грозившего ей уничтожения вооруженными бандами и оставался в ней настоятелем до своей скоропостижной кончины, последовавшей 5/18 июля 1957 года на 66-м году его жизни. У всех почитателей и друзей владыки Антония отец Феодосий оставил самую добрую память. Похоронен отец Феодосий в Белграде под Иверской церковью, в усыпальнице владыки Антония.
Архиепископ Никон (Рклицкий). Митрополит Антоний (Храповицкий) и его время. 1863-1936. Кн. II. Изд. Братства во имя святого князя Александра Невского. Нижний Новгород. 2004.
(Набрано с оригинала)
Русские беженцы во всём мире всегда были хорошо осведомлены обо всём, что происходит на покинутой Родине. Также знали всё и о разрушениях и осквернениях древних русских святынь в новом советском государстве. Среди беженцев Сербии с особой болью была принята весть об уничтожении великой московской святыни: Иверской часовни с чудотворной иконой Богоматери с Афона. И буквально следом за этой трагической новостью у эмигрантов возникла идея создать, восстановить этот храм молитвы Богородице в Сербии, в Белграде. Место было выбрано на территории самого большого кладбища сербской столицы под названием "Ново гробле".
Огромные заслуги по получении разрешения и сбору средств и пожертвований на новый храм принадлежат графине Марии Святополк-Мирской. Кроме того постройку деятельно поддерживали братья Богдановичи (один - председатель муниципалитета, а другой - директор кладбища). Кроме значительных сумм от королевской династии Карагеоргиевичей (не только короля Александра, но и его двоюродного брата принца Павла), от Сербской Церкви, правительства и многих именитых покровителей, трогательны были пожертвования самих русских беженцев, дававших зачастую действительно "Христову лепту вдовицы": домашние реликвии, драгоценные ризы с икон, золотые ордена, табакерки, кольца и прочее, что могло денежно помочь в постройке и отделке нового храма. Восстановление московской святыни на чужбине, в братской Сербии действительно стало всенародным!
Проект часовни был предоставлен военному инженеру Валерию Владимировичу Сташевскому - автору и Свято-Троицкого храма на Ташмайдане.
Принято считать, что Иверская часовня в Белграде является точной копией московской. Но это не совсем верно. Хотя автор точно следовал архитектурным деталям московской часовни, точной копии решили не делать, так как эта постройка имела и свои дополнительные функции - стать вторым храмом русского зарубежного Белграда, а это значит иметь алтарь, чего в московской часовне не было. Кроме того не было средств на создание позолоченных фигур ангела на куполе и Святых апостолов Петра и Павла по бокам входа.
На второй день Святой Пасхи 9/22 апреля 1930 года в день праздника Иверской иконы Божьей Матери на русском участке кладбища "Ново гробле" состоялась закладка Иверской часовни.
Главное торжество - освящение новой часовни - состоялось 22 июня\5 июля 1931 года.
(Освящение Иверской часовни в Белграде, 1931 год. В центре – Патриарх Сербский Варнава. Слева – архимандрит Феодосий (Мельник), келейник митрополита Антония)
Так начала свою жизнь на сербской земле Иверская часовня, ставшая второй приходской церковью русского Белграда. В самой часовне собраны святыни главнейших русских церковно-исторических центров: в память Москвы – икона Иверской Богоматери; в память Киева – икона Успения Божией Матери (привезенная из Иерусалима); в память Петербурга – список с иконы Нерукотворного Спаса, что был в Домике Петра Великого. Живописное изображение Плащаницы получено в дар от монахинь обители на Елеоне.
Эта скромная часовенка и и участок вокруг неё стали исторически исключительно важным местом захоронений выдающихся иерархов, военачальников, академиков, врачей, учёных всех отраслей, артистов и просто верующих русских беженцев. В крипте часовни покоятся останки митрополита Киевского и Галицкого Антония (Храповицкого) и его келейника (позднее – архимандрита сербского монастыря Високи-Дечани) Феодосия (Мельника; 1890-1957), а в стенах часовни – останки первого настоятеля Русского храма Св. Троицы в Белграде, протопресвитера Петра Беловидова (1869-1940) и епископа Лондонского, викария Западно-Евпропейской епархии Николая (Карпова; 1891-1932), архиепископа Феофана Курского и Обоянского (1872-1943), спасшего чудотворную икону Знамения Курскую Коренную.
Времена менялись. Ряды беженцев редели. При страшном безденежьи настоятели и прихожане мужественно старались сохранить этот редкий памятник, общими усилиями пытались содержать этот символ духа и духовности русской эмиграции. Ведь Иверская часовня на "Ново гробле" - центр, основа русского некрополя в Белграде.
Экуменизм: доклад III Всезарубежному Собору
1. В конце февраля боевики ИГИЛ вновь нанесли невосполнимый ущерб всемирному культурному наследию. На этот раз в захваченных областях северного Ирака – в городе Мосуле и его окрестностях были уничтожены уникальные древнейшие памятники Вавилонской и Ассирийской цивилизаций. Исламисты разрушили коллекцию бесценных статуй и скульптур, повалив их на землю, а затем с помощью кувалд и дрелей разгромили все фонды местного археологического музея, среди которых были скульптуры 3000-летней давности, а также огромные статуи духов-хранителей – человекобыков шеду. http://kinozal-lai.ru/forum/33-317-1
Также в Мосуле исламисты уничтожили библиотеку, в которой находилось около 8000 редких старинных книг и рукописей. Во дворе библиотеки исламисты устроили костер из книг, составлявших часть культурного наследия Ирака, а само здание было разрушено с помощью взрывных устройств.
Могут возразить, что совершенное варварство – дело рук радикальных исламистов, которые отличаются крайней нетерпимостью, и это является исключительным случаем. К сожалению многочисленные исторические примеры убеждают в обратном.
Можно вспомнить, как в 2001 году в Афганистане талибы практически полностью уничтожили гигантские статуи Будды, сооруженные в Бамианской долине и считавшиеся самыми высокими каменными статуями в мире.
Захватившие в 2012 году в Египте власть представители движения «Братья мусульмане» намеревались уничтожить древние пирамиды, и только их насильственное устранение предотвратило воплощение этих замыслов. Впрочем Египет уже неоднократно переживал уничтожение культурного наследия со стороны последователей ислама – можно вспомнить хотя бы гибель в 641 году Александрийской библиотеки, богатейшее собрание которой было полностью сожжено по приказу Халифа Умара ибн аль-Хаттаба.
В этом вся суть ислама – осквернить и уничтожить то, к созданию чего его последователи не имеют никакого отношения и не способны даже понять научное и культурное значение исторических памятников. Там, где мусульмане получают неограниченную власть, происходит полное истребление всего, что хоть как-то может указывать на наличие иного мировоззрения.
2. 25 февраля Президент РФ В. Путин во время пресс-конференции после переговоров с президентом Кипра Н. Анастасиадисом отметил, что украинская сторона, в виду того, что в Донбассе был поврежден газопровод, на некоторое время решила приостановить поставки газа на территорию, находящуюся под контролем самопровозглашенных республик. Газпром заявил о своем намерении поставлять газ напрямую сепаратистам – минуя Киев. Со своей стороны Нафтогаз, не имея возможности контролировать объемы таких поставок отказался их оплачивать.
Критикуя такую позицию Путин привел веские аргументы, заявив следующее: «там проживает около 4 миллионов человек, представьте себе, что эти люди окажутся без газоснабжения в зимний период времени. Мало того, что там голод уже, и без того ОБСЕ констатировала, что там гуманитарная катастрофа, да еще и от газоснабжения их отключить. Это уже геноцидом попахивает. Судя по всему нет у некоторых ответственных руководителей сегодняшней Украины понимания, что такое вопросы гуманитарного характера, что такое гуманизм вообще. Само понятие по-моему уже совсем подзабыто». Далее, совершенно справедливо он обратил внимание на то, что помимо военных группировок сепаратистов «там есть и дети, и женщины, пенсионеры, которые заработали свои пенсии начиная еще с советских времен и имеют право на эту пенсию, есть инвалиды, в конце концов, которые вообще в стороне от всяких конфликтов. Кто имеет право оставить их без средств к существованию?»
Эти доводы действительно заслуживают внимания, и обеспокоенность президента РФ можно вполне разделить…. однако. Здесь же Путин говорит о том, что «Газпром полностью исполняет свои контрактные обязательства и будет это делать. Предоплаты, которая произведена украинской стороной, осталось на поставку газа на четверо суток. Если предоплаты не будет, Газпром в соответствии с этим контрактом и дополнением к нему поставки приостановит». А как же за несколько секунд до этого произнесенные слова про гуманизм и то, что обездоленных людей нельзя оставлять без средств к существованию?!.. http://www.youtube.com/watch?v=-mVUeKnHeJM
3. В ночь на последний зимний день четырьмя выстрелами из пистолета в спину был убит известный оппозиционный политик Борис Немцов. Мало, у кого вызывает сомнение тот очевидный факт, что это убийство одного из наиболее ярких лидеров оппозиции нынешнему политическому режиму в Кремле имело заказной характер и было политически мотивированным. Можно также с уверенностью сказать, что преступление было совершено опытным профессионалом, вернее группой лиц, которая имела хорошую подготовку и была прекрасно информирована на счет своей жертвы.
Разговоры о том, что якобы Немцов был убит противниками кремлевского режима для того, чтобы стать «сакральной жертвой» - не выдерживают никакой критики. Сейчас в России совершенно не та обстановка, при которой нужен только подходящий повод для начала решительных действий со стороны оппозиции. Если дать полет фантазии и на мгновение предположить, что в один день были бы убиты сразу несколько оппозиционных лидеров – и в этом случае никакого бы выступления по аналогии с украинским Майданом не произошло.
Вместе с тем, Немцов был тем политическим лидером, кто мог сыграть ключевую роль, если бы встал вопрос о смене режима в обозримом будущем. С одной стороны, у него за плечами весьма успешная карьера крупного государственного деятеля – будучи первым губернатором Нижегородской области, он в скором времени шагнул в Правительство РФ, где занимал пост министра топлива и энергетики и вице-премьера, причем был самым молодым российским политиком в этих должностях. В наши дни, до своей гибели, он был харизматическим лидером либеральной оппозиции, готовым находить общий язык с разными протестными движениями – до националистов включительно. Не чурался активной уличной политики и непосредственного участия в черновой работе – вплоть до агитации и раздачи листовок.
Либеральная оппозиция – как по своему идейно-политическому облику, так и по своему кадровому составу – не слишком привлекательное сообщество, где нередко можно встретить русофобские настроения (от панической боязни русского национального возрождения до его органического неприятия). Среди русских националистов нередко поднимался вопрос – допустимо ли с этой частью оппозиционного движения координировать деятельность и участвовать в совместных проектах. Борис Немцов был, пожалуй, одним из немногих либеральных вождей, с кем такой контакт был возможен с моральной точки зрения и практически обоснован. При столь явных идеологических разногласиях и пропасти в политических воззрениях, он был одним из очень немногих среди либерального лагеря, кто не чурался говорить об интересах русского народа. Для него было очевидным, что кремлевский режим в первую очередь притесняет права русских, которые являются государственнообразующим народом. Боец по натуре и, безусловно, патриот России, он категорически отказывался уезжать заграницу, где мог снискать себе спокойную и обеспеченную жизнь.
Немцов был одним их тех, кто наиболее жестко высказывался по адресу российской власти, лично президента Путина и его ближайшего окружения. Причем каждое свое обвинение он непременно подкреплял неопровержимыми доказательствами. Запугать и сломить его не удалось. Это в конечном итоге и послужило причиной его гибели.
Способ исполнения его убийства, демонстративно вызывающий характер – Немцов был застрелен практически у стен Кремля – вполне определенно указывают на его возможных исполнителей. Подобные дерзкие убийства уже случались в Москве. Анна Политковская, Мовлади Байсаров, Руслан Ямадаев – их ликвидация была выполнена сотрудниками различных «спецподразделений», по сути – бойцами новоявленной «шариатской гвардии», которые по первому зову готовы выполнить любой приказ http://www.youtube.com/watch?v=lcHG13CITxA.
Будут ли найдены убийцы Бориса Немцова, – довольно странные стечения обстоятельств, обозначившиеся уже в самом начале расследования (это и внезапная поломка всех видеокамер, расположенных на фонаре прямо на месте убийства, и загадочное отсутствие наружного наблюдения, которое непременно должно было «вести» Немцова накануне митинга оппозиции), – вызывают обоснованные сомнения, и уж во всяком случае не стоит рассчитывать на то, что заказчики этого злодеяния будут раскрыты.
Думается также, что Кремль непременно использует убийство Немцова как повод для усиления борьбы с «экстремизмом», следствием чего станет наращивание цензуры и активизация репрессий уже в самом обозримом будущем.
А. Пелехъ
5 марта 2015 года
http://imperslovo.ru/publikacii/politicheskoe-obozrenie/zapiski-na-polyah-3
В № 6 «Русского пастыря» была напечатана статья протоиерея Бориса Киценко «И не сообразуйтесь с веком сим» в которой он затронул вопрос ношения подрясника и рясы священнослужителями. Я хотел бы поделиться с читателями журнала некоторыми соображениями на эту тему.
Очень часто в сфере церковных законов и традиций, мы, по той или иной причине, разрешаем себе послабления. В настоящее время поводом для послаблении могут послужить весьма уважительные причины и обстоятельства, но опасность всегда заключается в том, что любое послабление может стать привычным, и тогда послабленное поведение становится нормой и открывается путь к другим послаблениям. Отец Борис очень метко подметил этот процесс. Посколько мне кажется, что нам грозит полная утрата идеала в отношении священнического одеяния, считаю своевременным рассмотреть, что об этом говорят церковные законы и постановления, а также привести несколько примеров из жизни.
1) Правило 27-е VI Вселенского Собора гласит: «Никто из числяшихся в клире да не одевается в неприличную одежду, ни пребывая во граде, ни находясь в пути: но всякий из них да употребляет одежды, уже определенвыя для состоящих в клире. Аще же кто учинит сие: на едину седмицу да будет отлучен от священнослужения».
Здесь все ясно – не хочешь носить облик священнический, не смей тогда и становиться перед престолом Божиим.
2) Великий толкователь церковных канонов Вальсамон, в своем толковании 14-го правила VII Вселенского Собора, которое гласит о постановлении чтецов, замечает: «Кто облекся в черную одежду с целью вступить в клир, не может сложить с себя это одеяние, ибо изъявил намерение посвятить себя Богу и потому не может нарушить своего обета Богу и насмеяться над святым образом, подобно позорящым».
Если непрестанное ношение «черной одежды» требуется от первой степени священства, от чтеца, то тем более от тех достигших полного священнического звания.
3) В допросе [Русской Православной Церкви Заграницей] ставленнику перед рукоположением, кандидат в священство, в присутствии духовника дает следующее обещание: «Обязуюсь носить одежду, присвоенную духовному званию, волос и бороды не стричь. опасаясь как бы не уронить своего высокого звания или не причинить верующим соблазна своим недостойным поведением» (Обещание 5-е). Важно помнить, что в удостоверение своих обещаний ставленник целует Евангелие и Крест и ставил свою подпись.
4) 16-е руководственное правило для священнослужителей Русской Православной Церкви Заграницей гласит: «Священник, обезпеченный от прихода содержанием, дающим ему возможностъ жить и не заниматься посторонним заработком, должен иметь внешний облик православного священника, т.е. должен носить длинные волосы, бороду, рясу, носить на рясе крест обязательно установленного образца, а не произвольной выделки, и внешним своим обликом являть собою образ истинного пастыря».
Мы должны помнить, что если церковные каноны и законы не были бы важными, Церковь их бы не писала.
Врачу исцелися сам. Должен признаться, что я молодой священник, часто нахожу очень трудным для себя выполнение вышеприведенных указаний. Бывают времена когда нервы потрепаны, хочется поехать куда-нибудь с матушкой и детьми и не выделяться из среды, «сливаться с толпой». Бывает жарко, а я грузный, трудно переносить жару в подряснике. Но ведь в этом проявляется мое малодушие, мое нежелание непрестанно быть исповедником своей веры, мое нежелание хоть в микроскопической мере пострадать за Христа. В борьбе с этими моими немощами, мне лично помогли и помогают некоторые жизненные примеры, с которыми хочу с читателями поделиться.
Матушка одного священника служащего в одном из главных городов США, в городе отличающемся изобилием различных языческих и сатанинских культов, рассказала мне следующий случай:
Батюшка всегда носил подрясник или рясу с крестом. После своего приезда в город, он скоро привык к тому, что, ходя по улицам или по магазинам, на него некоторые люди либо смотрели с злостью, либо шипели на него проходя мимо. Доходило даже до плевания. Все это батюшка понимал как нападки служителей сатаны, озлобленных на пресвитера Христова. Случилось раз, что он с матушкой шел по тротуару в главном коммерческом районе города. Вдруг, к нему подскочила женщина, весьма похожая на ведьму, прямо в лицо ему зарычала каким-то страшным больным голосом кота, а руками как бы грозила выцарапать ему глаза. Но потом сразу же отбежала и скрылась в толпе. Батюшка с матушкой перекрестились, и продолжали идти дальше, это для них уже было привычным явлением. Но вдруг матушка опомнилась. Ведь этот раз, почему-то, батюшка был в светской одежде. Ничего в его внешнем облике не выдавало, что он православный священник. Даже длинные волосы и бороду ведь теперь теперь очень многие носят. Ясно, что священник в духовном плане всегда священник, даже если он не одет подобающе. Темные силы это чувствует и знают и наверно радуются нашим «послаблениям».
Один священник решил сфотографироваться. Одел пальто, шапку. Почему-то ему стало стыдно фотографироваться с крестом. Он снял крест и положил его в левый карман пальто. Снимок был сделан, проявлен и напечатан. К великому удивлению и фотографа, и священника, на фотографии оказался большой луч света (по тени на лице ясно, что луч не от солнца), который исходил из кармана, в котором лежал спрятанный крест. Батюшка просил опубликовать этот случай после своей смерти.
В нашем соседнем городе есть маленький приход Зарубежной Церкви. К сожалению, из-за малочисленности прихожан, настоятелю приходиться иметь гражданскую службу. Он работает братом милосердия в местной больнице. Я был уверен, что он снимает подрясник, когда идет на работу. Но, к своему удивлению, узнал, что батюшка работает в подряснике, одевая сверх него медицинский халат – это вызывает только уважение со стороны не только врачей и медсестер, но и пациентов. Многие больные даже просят, чтобы за ними ухаживал «the priest-nurse» т.е. «священник-брат милосердия».
Озабоченный вопросом, нужно и возможно ли, священнику всегда носить подрясник, я начал спрашивать у взрослых детей более пожилых или усопших пастырей, всегда ли их отцы носили подрясник. Подавляющее большинство отвечает, что очень редко видело отца-священника без подрясника. Есть и некоторые случаи, когда дети говорят, что они никогда не видели отца без подрясника. Значит, требование церковное с Божией помощью осуществимо. Стоит только постараться.
Протоиерей Григорий НАУМЕНКО
Русский пастырь №7/1990 г.
ПРАВОСЛАВНОЙ ШАНХАЙСКОЙ ПАСТВЕ
«Камо пойду от Духа Твоего и от Лица Твоего камо бежу? Аще взыду на небо, Ты тамо еси. Аще сниду во ад, тамо еси. Аще возму криле мои рано и вселюся во последняя моря, и тамо бо рука Твоя наставит мя и удержит мя десница Твоя» (Пс. 138, 7-10).
Приведенные выше богодухновенные слова псалмопевца Давида надлежит нам особенно помнить в настоящие дни, когда весь мiр словно заколебался и отовсюду приносятся вести о различных волнениях, потрясениях и несчастьях.
Не успеет внимание остановиться на происходящем в одной стране, как оно отвлекается еще более грозными событиями неожиданно вспыхнувшими в другом месте; не успеешь вникнуть в них, как еще новые события отвлекают взор в третье место, заставляя забыть про прежние, хотя и они не прекратились.
Напрасно собираются совещания представителей разных стран, которые стараются найти исцеление общей болезни, они обнадеживают себя и других «легкомысленно говоря: мир! а мира нет» (Иерем. 6, 14; 8, 11).
Не только не прекращаются бедствия в тех странах, где уже они совершаются, но и наступают внезапно там, где считалось безопасно и хорошо.
Убегающие от одних бедствий попадают в другие, часто еще худшие.
«Как если бы кто убежал от льва и напала на него медведица; и вскочит в дом и опрется руками своими о стену и ужалит его змея» (Амос, 5, 19); или как говорит другой пророк: «и будет — бежащий от страха впадет в пропасть и вылезающий из пропасти попадет в сеть. Ибо окна небес отверзлись и трясутся основания земли» (Исаия 24, 17-18).
Подобное видим мы в настоящее время.
Отправляющиеся на мирную работу вдруг становятся жертвами военных действий, возникших там, где их меньше всего ожидали.
Спасающиеся от военной опасности терпят ужас стихийный в бедствии землетрясения или тайфуна.
Многие находят себе смерть там, где спасались от смерти. Другие же готовы лучше подвергнуть свою жизнь опасности, чем изнывать в местах, почитаемых безопасными, в ожидании иных бедствий, могущих прийти в те края.
Кажется, нет места на земном шаре, которое за последнее время являлось бы спокойным и тихим пристанищем от мiровых невзгод. Осложнения политические, экономические и общественные.
«Беды в реках, беды от разбойник, беды от сродник, беды от язык, беды во градех, беды в пустынех, беды в мори, беды во лжебратии», как говорит апостол Павел (II Кор. 11, 26).
К сим бедам в наши дни нужно добавить еще «беды на воздухе и беды с воздуха», особенно страшные.
Но когда перечисляемые апостолом Павлом беды переносил и сам славный Первоверховный апостол, у него было великое утешение. Он знал, что страдает за Христа, и что Христос вознаградит его за них: «Я знаю в Кого уверовал и уверен, что Он силен сохранить залог мой на оный день» (II Тим. 1, 12). Он знал, что Господь, если будет нужно, даст ему силу перенести и еще большие бедствия и потому смело говорит: «Вся могу о укрепляющем мя Иисусе Христе» (Фил. 4, 13).
Для нас же нынешние бедствия так ужасны потому, что они постигли нас не ради нашей твердости в вере и мы переносим их не за Христа. Мы посему не уповаем получить венцы за них.
А что гораздо хуже и что делает нас бессильными в борьбе с невзгодами — то, что мы не укрепляемся силой Христовой и уповаем не на Бога, а на силы и средства человеческие.
Мы забываем слова Священного Писания: «Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в нихже несть спасения. Блажен емуже Бог Иаковль Помощник его, упование его на Господа Бога своего» (Пс. 145, 35). И еще — «Аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий» (Пс. 126, 1).
Мы стараемся найти твердую опору помимо Бога, и случается с нами по речам пророческим: «будет вам грех сей, аки стена падающая внезапу града тверда пленена», которого вскоре настанет падение (Исаия 30, 13). Горе опирающимся на такие стены! Как обрушивающаяся стена губит тех, кто на нее опирались, так с гибелью ложных надежд погибают те, которые на них уповали. Упования те для них бывают «подпорою тростниковою». «Когда они ухватились за тебя рукою, ты расщепился и все плечо исколол им; и когда они оперлись о тебя, ты сломался и изранил все чресла им» (Иез. 29, 7).
Совсем иное бывает с ищущими помощи Божией.
«Бог нам прибежище и сила, помощник в скорбех, обретших ны зело. Сего ради не убоимся, внегда смущается земля и прелагаются горы в сердца морския» (Пс. 45, 2-3).
Ничто не страшно уповающему на Бога. Не убоится он человека-злодея. «Господь Просвещение мое и Спаситель мой — кого убоюся? Господь Защититель живота моего — от кого устрашуся?» (Псалом 26, 1).
Не страшны ему ужасы войны. «Аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое; аще востанет на мя брань, на Него аз уповаю» (Псалом 26, 3).
Спокоен он, живя дома. «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится» (Пс. 90, 1).
Готов он и поплыть по морю — «в мори путие Твои и стези Твои в водах многих» (Пс. 76, 20).
Смело, словно на крыльях полетит он и по воздуху в отдаленные страны, говоря: «И тамо бо Рука Твоя наставит мя и удержит мя Десница Твоя» (Пс. 138, 20).
Не убоится он «от страха нощнаго, от стрелы, летящия во дни, от вещи, во тьме преходящия, от сряща (нападения) и беса полуденнаго» (Пс. 90, 3).
Но и смерть не страшна ему, ибо для кого жизнь — Христос, для того смерть — приобретение» (Фил. 1, 21). «Кто ны разлучит от любве Божия? Скорбь или теснота, или гонения, или нагота, или беда, или мечь?.. Ни смерть, ни живот, ни Ангели, ни Начала, ниже Силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия» (Рим. 8, 35-39).
«Сицева убо имуще обетования, о возлюбленнии, очистим себе от всякия скверны плоти и духа, творяще святыню в страсе Божии» (II Кор. 7, 1).
Вот, что «Глаголет Господь: — разрешай всяк соуз неправды, разрушая одолжение насильных писаний, отпусти сокрушенныя в свободу и всякое писание неправедное раздери. Раздробляй алчущим хлеб твой и нищия безкровныя введи в дом твой; аще видиши нага, одей и от свойственных племене твоего не презри. Тогда разверзется рано свет твой, и исцеления твоя скоро возсияют; и предыдет пред тобой правда твоя и слава Божия объимет тя. Тогда воззовеши, и Бог услышит тя и, еще глаголющу ти, речет: Се придох!» (Исаия, 58, 6-9).
Господи! Научи ны творити волю Твою и услыши ны в оньже аще день призовем Тя!
Буди Господи милость Твоя на нас, якоже уповахом на Тя.
Архиепископ ИОАНН (Маскимович)
Перед началом моего доклада — два слова о том, почему важно иметь православное мировоззрение и почему в наше время приобрести его труднее, чем в прошедшие времена.
В России было более тысячи официально зарегистрированных монастырей, не считая других общин. Монашество было общепризнанной частью жизни. Действительно, в большинстве семей кто-нибудь – сестра или брат, дядя, дедушка, родственник – были монахом или монахиней, не говоря уже о других примерах православной жизни — странниках и Христа ради юродивых. Весь образ жизни был пронизан православием, центром которого, конечно, было монашество. Православные обычаи были частью повседневной жизни. Большинство повсеместно читаемых книг были православные. Сама повседневная жизнь была для большинства людей трудной; им приходилось много работать, чтобы прожить, надежды на жизнь были невысоки, смерть не была редкостью – все это подкрепляло учение Христа о реальности и близости другого мира. В таких обстоятельствах жить по-православному означало то же, что и иметь православное мировоззрение, и мало было необходимости говорить об этом.
Мои воспоминания о святейшем Патриархе Тихоне
Первые мои воспоминания о Святейшем – он в черном, с бриллиантовым крестом, клобуке; потом уже в белом митрополичьем, а затем в патриаршем куколе. Приезд Патриарха, если не ошибаюсь, в 1919 году в Лавру, было единственное, еще, величественное и торжественное событие. Это было в Светлый четверг в апреле. Дивная весенняя погода. Патриарх ехал с вокзала в открытой пролетке с наместником. Он был встречен у ворот Лавры всем посадским духовенством и лаврвскими монахами: все в облачениях. И надел свою патриаршую мантию, проследовал в собор Святой Троицы, где совершил литургию с четырьмя архиереями и большим числом священников. В собор просто нельзя было войти, многие стояли вне, слушая хор лаврских певчих. Этот день был один из светлых дней той жуткой эпохи, которая ожидала всех. Еще было два или три приезда Патриарха в Лавру и ее окрестности. При нормальных условиях кругом Лавры находились некоторые монастыри, которые и посещал Святейший. Почти все имели свои особенности. Так, например, Гефсиманский скит был мужским, куда женщины не допускались; но раз в год, ворота широко отворялись для всех богомольцев и оставались открытыми весь день. Это был день Успения, после чего ворота оставались открытыми до 17 августа и совершался чин выноса и погребения плащаницы Богоматери. Много раз, до его закрытия и уничтожения большевиками, я прислуживал в нем. Как-то раз Патриарх привез на это торжество своего московского посошника, что вызвало у меня чувство ревности. Мне тогда пришлось держать посох митрополиту Арсению, которые мне уже не понравился, думаю – из-за детской ревности к Патриарху. Святейший всегда был ласковым со всеми, но мне казалось особенно со мной! Помню как на Успение, когда большевики уже не впускали в Кремль, Патриарха приехал служить в Лавру. Там был Успенский собор, рядом – гробница Годуновых. Святейший служил в красивом, василькового цвета, «богородичном» облачении. А меня, из-за малого роста, одели в зеленый стихарь, что конечно резко детонировало с голубым облачением священнослужителей и особенно с облачением Патриарха. Когда после «встречи» Патриарх вошел в алтарь, то он позвал наместника Ларвы архимандрита Кронида и спросил его, – почему меня одели «попугаем»? Патриарх заставил принести голубой стихарь, а так как он был велик для меня, то помогал укоротить его английскими булавками [1]. В минуты полной катастрофы, Святейший всегда стремился поддерживать дух своей паствы чинным богослужением и добродушным своим юмором. В Сергиевом Посаде находился «Дом призрения» [2]. Этот дом был основан еще при митрополите Филарете Московском, известным святителем. Моя мать была во главе этого дома до ликвидации его большевиками. Там помещался и старческий дома, а также странноприимная для богомольцев идущих в Лавру, и еще был детский приют для сироток-девочек. В окрестностях Сергиева Посада этот дом имел имение «Царь-Дар». Такое имя было дано имению из-за того, что Император Александр III пожертвовал это имение Дому призрения. Там провел и я одно лето с моим братом. При доме была церковь, конечно во имя св. Марии Магдалины, небесной покровительницы Императрицы. Летом туда приезжал священник для богослужений. При объезде окрестностей Посада, Патриарх вот и пожелал посетить «Царь-Дар». В это время я звонил в колокола на тамошней колокольне с товарищем, семинаристом Леней. Он был сыном одной из преподавательниц школы-приюта. В ожидании приезда Святейшего мы сидели оба на колокольне и зорко глядели – не видно-ли подъезжающего патриаршего экипажа. Вдруг мы видим какую-то пролетку в ведшей к дому аллее и начали звон во-всю. Но вот бегут к нам и кричат: «Это не Патриарх, остановитесь!». И, действительно, – это оказался чужой экипаж, одной именитой паломницы, которая прибыла для встречи Патриарха. Узнав о нашей ошибке, мы – оба дуралея, разразились диким хохотом, сев на пол колокольни: веселимся, значит, нашей оплошности. А тут вновь бегут и кричат: «Патриарх едет!» – Взглянули мы вниз с колокольни, а Святейший уже выходит из экипажа и все его встречают. Тут уж мы зазвонили во-всю.
За чаем Патриарх поддразнивал нас: «Вот, – говорит, – ну и организация у вас! Я еще за две версты, а уже верно дозорные донесли и звонят колокола! А подъезжаю, – так и ничего, умолкли!..» Все это было сказано с таким добродушием и лаской, что я до сих пор не забываю! – В имение-школу можно было пройти коротким путем, через сад, спуститься к речке Каменке и подняться в горку прямо в имение. Но Святейший захотел пройтись и решил идти пешком. С большой легкостью поднялся на горку, а сади шел, обливаясь потом и пыхтя, наместник Лавры архимандрит Кронид. Патриарх шутил и поддразнивал его за это. Выйдя к дому усадьбы, – не как ожидали Высоких Гостей, а через какие-то кусты, перед ним открылась трогательная картина. При входе стоял малыш и звонил в колокол. Его спрятали за дверь, чтобы он-то звонил, но его не было бы видно. Но любопытство заставило его сперва выглянуть, а потом и просто уже вылезти из-за дверей. Патриарх ласково погладил маленького и прошел в церковь, где дети спели ему «Достойно есть». Картина была трогательная. Патриарх благословлял каждого, склонялся и целовал в головку.
Этим годом кончилось наше благополучие и вот пошли мрачные годы преследования. Первое тяжелое известие, достигшее Сергиев Посад, – это было известие о покушении на Патриарха при выходе его из храма Христа-Спасителя. Покушение было совершено в конце июня месяца и все в Лавре боялись, что Святейший не сможет приехать к нам на Сергиев день. Патриарх все-же приехал и я помню, как он морщился, делая поклоны, – от боли еще не зажившей раны в живот. Все-же благодушие и юмор не покидали его. За чайным столом после литургии Патриарх с юмором рассказывал как все это произошло. При выходе после литургии, еще в мантии, Святейший получил удар кухонным ножом от какой-то сумасшедшей: «Сажусь я в экипаж и вот вдруг бросается женщина и пырнула меня. Отец Хотовицкий, один из священников храма, вынул нож и театрально подымая окровавленное оружие, воскликнул – “Православные, Патриарх ранен!”. Я так испугался, – добавил Патриарх, что народ еще подумает на него, – что это он меня ранил и броситься на него…»
Вот какое мужество проявлял наш Святейший. А все его рассказы обо всех издевательствах над ним, переданные нам без всякой злобы или возмущения, а как смешной анекдот, были доказательствами его высоты духовной и сознания, что надо поддержать паству унывающую в эти минуты. Патриарх со своим вечным юмором в повествованиях о безобразиях, которые с ним так нагло позволяли себе большевики, передавал, как, например, его… обвинили в краже патриаршей ризницы и под конвоем вели через всю Москву на допрос в Лубянку. А все дело заключалось лишь в том, что Святейший, чувствуя тяжесть своего положения, облекался, как в святыню, в мантию Патриарха – исповедника и мученика, Гермогена. На допросе, какой-то молодой хулиган, заставлял Патриарха стоять, разговаривал с ним с папиросой во рту. На вопрос Патриарха «откуда узнали чекисты о мантии» этот нахал показал расписку, выданную Патриархом в ризницу о получении мантии. «Какой же вор – сказал хулигану Патриарх, – оставляет расписку в том, что он украл!» – добродушно отвечал Патриарх.
Как было сказано выше, позднейшие приезды Патриарха были уже самые тяжелые. Поезда ходили плохо, не отопленные, с выбитыми стеклами. Мы раз ждали Патриарха ко всенощной в канун преподобного Никона (16 ноября). Холод стоял уже сильный… Пришлось начать всенощную, так как его все не было. Он приехал к половине богослужения. Когда, не прерывая службы, мы вышли в притвор его встречать, – помню, как Патриарх, в скуфейке, потирал свои замерзшие руки; и, только отогрев их, надел на голову свой патриарший куколь. Но и тут, на другой день, Патриарх рассказывал, как он ехал из Москвы в третьем классе с митрополитом Арсением, которого все придавливал мешок с картошкой, который везла какая-то женщина-спекулянтка. А когда митрополит попросил ее отодвинуть мешок, получил град ругани по адресу «попов-тунеядцев». – «Я уж подталкивал, подталкивал Владыку, – говорил смеясь Патриарха, – боюсь, что она его еще побьет…»
Моей матери приходилось убирать нашу приходскую церковь, – уже не было при ней ни псаломщика, ни сторожа. Надо было убирать и алтарь и моя мать просила нашего Сергиевского епископа Варфоломея, написать об этом Патриарху. В дни первого юбилея, – годовщины захвата власти советами, боялись, что в Посаде будут взяты заложники и моя мать решила, взяв меня с собой, поехать на эти дни в Москву к бабушке. Одновременно моя мать была у Святейшего, который и благословил ее входить в алтарь, но надевая апостольник, т.е. то, что надевают монахини на голову. Тут я вновь увидел Патриарха, еще на Троицком Подворье, – его обычной резиденции. Но как все уже изменилось… В первой гостиной стояли по углам столы, за которыми сидели все те, кто сотрудничал с Патриархом по церковным делам. Епископ Иларион [Троицкий] сидел в одном углу за столом, а в других углах были столы с иными служащими Патриархии. У Патриарха еще была одна гостиная, в которой он уже принимал лично. Остальные церковные дома были реквизированы.
Еще раз видел я Святейшего перед отъездом из Москвы. Мы пришли просить его благословение перед отъездом заграницу. А Святейший, с обычной для него ласковой улыбкой, обняв меня, провожал до двери: «А кто же станет мне теперь посох держать, раз ты уедешь?»
На этом светлом воспоминании и кончаются мои строки о самой светлой личности, которую привел Господь видеть. А потом пошли мои заграничные приключения, как и многое участие в церковной жизни, – в Берлине, в Париже… Но это уже все не то…
Протоиерей Димитрий ХВОСТОВ
Вестник Западно-Европейской епархии Русской Православной Церкви Заграницей, №31, 1988 г. С. 21-25, 46.
Крупицы воспоминаний о встречах с великим аввой Митрополитом Антонием2. Первым большим впечатлением при встрече с Митрополитом Антонием были утренние и вечерние молитвы с ним. Уже тяжело больной тогда, Митрополит Антоний выслушивал молитвенные правила, иногда лежа, чаще всего сидя, иногда стоя. И полунощницу и повечерие и он, и его келейник, о. архимандрит Феодосий, знали наизусть. Поэтому никаких книг им не было нужно. Епитрахиль владыка Антоний тоже обычно не одевал, утверждая, что — привилегия архиерея совершать второстепенные молитвенные чины без епитрахили. Читались и полунощница и повечерие очень быстро, но с большой сосредоточенностью. Так как оба читали молитвы наизусть, то часто казалось, что эти молитвы просто льются из сердца неподготовленно. Едва заканчивал о. Феодосий, как подхватывал Митрополит Антоний. Молитвы посредине полунощницы (которые обычно переносятся в утренние молитвы) и обе конечные молитвы на повечерии владыка Антоний читал сам.
Ясно, ясно помню, как мы входили в еще полутемную комнату — спальню владыки. Владыка говорил: «я уже помылся, будем молиться». Иногда добавлял: «я сегодня полежу», или о. Феодосий подавал ему подрясник, и он садился в кресло. Все поворачивались к иконам, владыка произносил возглас, и с первых же звуков молитвы он был весь в ней, так что даже поза его показывала (конечно незаметно для него) устремленность вперед.
3. Первый разговор наш с Митрополитом Антонием был о России. Мы с владыкой Нестором приехали с Дальнего Востока, где в то время начиналась большая антибольшевицкая работа, инспирируемая Японией. Владыка Нестор рассказывал о подробностях этой работы. И вдруг владыка Антоний прервал и произнес: «А я о России скажу пушкинскими словами: «…И как вино печаль минувших дней, в душе моей, чем старей, тем сильней». И заплакал.
4. Хочется мне отметить, думается, ценное для всей нашей нынешней Зарубежной Церкви, особое отношение Митр. Антония к нашему нынешнему Первосвятителю, Митрополиту Филарету, с которым мы, оба юные тогда иеромонахи, были дружны. Об о. иеромонахе Филарете Митрополит Антоний знал и по переписке с его отцом, всеми почитаемым духовным наставником Дальнего Востока, протоиереем Н. Вознесенским, бывшим воспитанником Митр. Антония по Московской Духовной Академии и по моим рассказам, и по сведениям от разных лиц из Харбина. И владыка Антоний полюбил иеромонаха Филарета.
Помню, что Митр. Антония и рассмешил и умилил мой рассказ о том, как по принятии монашества, начав читать монашеское правило, мы на повечерии читали канон, на каноне акафист, и все хотели с о. Филаретом придумать: чего бы еще нам почитать.
Однажды я стал просить у Митрополита Антония на память и благословение его фотографию. Владыка взял одну и начал ее надписывать. И вдруг я вижу он пишет: «дорогому отцу иеромонаху Филарету…» . Между тем, даже вопроса не поднималось о том, чтобы митрополит подарил карточку о. Филарету. Но хотя я был тут, сидя против него через стол, а о. Филарет был за 12.000 километров, но первая мысль Митрополита Антония была направлена к нему, первый порыв симпатии, выражающийся в подарке карточки, был посвящен о. Филарету. У меня вытянулось лицо: ведь карточку я все-таки хотел себе. Митрополит посмотрел на меня, видимо прочел огорчение на моем лице, перечеркнул слово «Филарету» и написал: «Нафанаилу».
Владыка Антоний всем нам писал дружественные отеческие письма, но к о. Филарету они были самыми теплыми.
5. Мой правящий архиерей, Преосвященный Нестор, хотел представить нас: отца Филарета и меня, к игуменскому сану. Я об этом знал и знал, что Митрополит Антоний об этом знает. Поэтому в общем разговоре при нем я с юношеским легкомыслием заявил: «А знаете, Владыка, я этим отличиям не придаю значения. По-моему важны лишь три основных сана: диакона, священника и архиерея. Вот иеромонахом мне очень хотелось стать, а игуменству или архимандритству я значения не придаю». Митрополит Антоний посмотрел на меня полу усмешкой, полу упреком: «А скажи, вот, если ты получишь подарок, хотя бы пустяшный, от людей, которых ты любишь: от матери, или от духовного отца, или от друга. А потом получишь внешне ценный подарок от людей тебе безразличных — какой подарок будет тебе отраднее?» — «Конечно первый», воскликнул я. «Ну вот видишь, значит ценность подарка зависит прежде всего от того, кто его дарит. А ты получаешь подарок от Церкви. Понимаешь?» — «Да», смущено сказал я.
«Ну вот милый мой, смущайся и радуйся», уже совсем ласково сказал великий Авва.
И я получил двойную незаслуженную мною радость: чрез руки великого Митрополита Антония восприял от Церкви Христовой высокий сан игуменский.
6. Иногда на мою долю выпадала радость прочитать что-нибудь Митрополиту Антонию. Обычно это была привилегия ближайших к владыке людей: Н. П. Рклицкого (покойный архиеп. Никон), моего сродника П. С. Лопухина и гр. Г. П. Граббе. Однажды я читал владыке жития святых и после чтения с сокрушением исповедал Митрополиту Антонию о том, что грешу маловерием: не во все в житиях святых могу верить. «Вот особенно огорчаюсь, что в отношении Вашего, Владыка святый, Небесного Покровителя, преп. Антония Римлянина… Верю, искренне верю, что благодать Божия могла сделать и сделала, что он на камне поплыл. Но, что он проплыл Гибралтарский пролив, Бискайский залив, Ламанш, Сев. море, Категат, Скагерат, Балтийское море. Когда все это представишь — не могу поверить». Владыка ответил успокоительно: «Не огорчайся и не сетуй. Это согрешение твоего воображения, которому ты дал излишний разгон, а не маловерие. Неужели ты думаешь, что Господу нужно было вести св. Антония таким сложным путем, и Он не мог перенести его прямо к устью Волхова?»
7. С владыкой Нестором из Белграда мы собирались ехать во Святую Землю. По этому поводу в присутствии Митр. Антония начались разговоры о том, что недавно греческие монахи около Гроба Господня подрались с католическими. И владыка Нестор повторил очень распространенную в таких случаях фразу: «Какой позор, что у Гроба Того, Кто учил любви и миру, монахи дерутся».
Митрополит Антоний прервал: «нет, владыка, слава Богу, что дерутся. Значит любят. За то, к чему равнодушны, драться не будут, а за то, что любят, полезут в драку. Слава Богу, что эти простые монахи так любят Господа нашего и Его святой Гроб».
8. О. Николай Вознесенский собрался принять монашество. Другой харбинский протоиерей, о. Петр, дружный с о. Николаем, писал об этом архиепископу Нестору в скрыто-благоговейном, а внешне шутливом и насмешливом тоне об этом. Владыка Нестор приказал мне прочитать это письмо пред Митрополитом Антонием. Мы с вл. Нестором, конечно, тоже видели благоговение сквозь насмешку в письме о. Петра, но мы не ожидали, как воспримет это Митр. Антоний.
О. Петр писал: «О. Николай уходит в монахи. Туда ему и дорога. Какой от него толк: он все молится, да молится. Вот недавно я был у него. Отслужили вместе всенощную. Помолились. Я правило прочитал. Всегда читаю. Лег спать. А он все молится. Я поспал, проснулся — он молится. Я опять заснул, опять проснулся. Он все молится. Говорю ему: «о. Николай, а о. Николай, ты когда ж спать-то будешь?» Не слышит — молится. Ну какой же от него толк?! Туда ему и дорога — в монахи»…
Вдруг владыка Антоний положил голову на руки и громко заплакал: «А я и не знал, что отец Николай такой молитвенник», повторял он всхлипывая. «Не знал. Спаси его Господь, спаси его Господь!»
9. Для многих при жизни Митр. Антония, а еще больше по слухам после его кончины, соблазном было то, что владыка Антоний допускал и себя говорить и присутствующих произносить «неприличные слова». А молва это все еще и преувеличивала.
Да, это было. Но со стороны Митрополита Антония это было совершенно чистым. Думаю, что произнесение им непристойных слов объясняется двумя обстоятельствами: во-первых, его ревнивой правдивостью и нелюбовью к фразе и позе. Если данная вещь называется так, то он так ее и называл. Говорить иносказательно ему казалось неправдивым.
Вторая причина глубже. Опять же по своей правдивости Митр. Антоний не терпел позы и экзальтации. Как только он замечал признаки атмосферы восторженности, он разрушал ее «неприличным словом» или неприличными описаниями.
К сожалению, пользуясь этой «свободой речи», некоторые присутствовавшие позволяли себе просто рассказывать неприличные анекдоты и выражаться непристойными словами. Но у владыки Антония эти «неприличности» были всегда чисты.
Был, однако, один человек, при котором ни сам владыка Антоний не позволял себе, ни других не допускал произносить неприличные или грубые слова. Это был тогда архиепископ, впоследствии митрополит, Анастасий.
«У Преосвященного Анастасия настоящая, неподдельная абсолютная скромность и стыдливость», говорил Митрополит Антоний, «и это надо щадить и беречь».
10. Однажды, еще в начале нашего пребывания в Карловцах, мы пригласили Митрополита и всех его друзей на кино-сеанс.
Дело в том, что перед отъездом из Харбина владыка Нестор купил дешевые не автоматические, а крутящиеся рукой, японские кино аппараты: для съемки за 30 дол. и проекционный за 20 дол. с несколькими десятками метров тоже дешевых японских пленок. Мне поручено было быть кинооператором. Я с восторгом взялся за это дело. Лучшим моим произведением была съемка торжества освящения нового колокола для нашей церкви Дома Милосердия.
В Харбине все шло прекрасно. Я несколько раз демонстрировал этот фильм. Из дверей церкви выходит процессия: владыка Нестор и сослужащие ему священнослужители: протоиерей Иоанн, иеромонах Филарет, иеромонах Климент, иеромонах Мефодий, протодиакон Ф. Задорожный, иеродиакон Нил. Множество иподиаконов, прислужников. Кресты, хоругви. Совершался чин «освящения кампана или звона». Фильм, конечно, был немой. Потом окропление колокола святой водой и поднятие его на колокольню.
Кроме того я снял отдельные здания Дома Милосердия и под конец свое любимое тогда детище: вольер с дикими гусями и дикими утками и с куликами. Этот снимок я закончил мною самим изобретенным трюком: легши сам в траву я снял куликов снизу, чтобы они получились «похожими на страусов».
Все эти снимки вместе с аппаратами были уложены в специально купленный чемоданчик и там устроены аккуратно, но без всякой специальной изоляции и упаковки. Как они вообще перенесли 32 дня путешествия на пароходе в тропиках и остались наполовину целы — удивительно. Но конечно они были на половину испорчены.
Вот эти фильмы должен я был демонстрировать в столовой у мМ
Собрались: Митрополит Антоний, епископ Нестор, архимандрит Феодоисий, о. Протоиерей В. Тарасьев, П. С. Лопухин (впоследствии мой лучший друг) со своей супругой — моей сестрой, гр. Г. П. Граббе, ныне протопресвитер, Н. П. Рклицкий, (покойный архиепископ Никон) и многие другие.
Я конечно очень волновался. Я так мечтал показать Митрополиту Антонию нашу харбинскую жизнь, показать моих любимых друзей: отца Филарета, отца Климента, отца Мефодия, иеродиакона Нила не на застывших в одной позе карточках, а на передающем жизнь и движение фильме. Радовала и возможность показать здания нашего Дома Милосердия и мой любимый вольер.
Я наладил экран и аппарат… И началось. Фильм застревал, поворачивался на бок, рвался поминутно. На самых ответственных местах появлялись пятна: места проеденные тропической жарой и сыростью. То он еле двигался, потому что распух, и участники молебна еле пере- двигались, крестились замедленным стиранным движением; то в тех местах, где фильм остался нормальным, а я не успевал замедлить движение своей крутящей фильм руки, священники начинали комически бежать. Особенно же изводили всех частые остановки для поправки и склеивания фильма.
В темноте раздался нетерпеливый голос П. С. Лопухина: «Нафанаил, да когда же ты кончишь, ведь ты замучил и владыку и всех нас!» И умиротворяющий громкий шепот его жены: «Петя, оставь, потерпи. Зачем ты обижаешь отца Нафанаила?!»
Когда же зловещие пятна разъеденного фильма стали появляться на лицах участников богослужения и наконец на лице владыки Нестора, то раздался его громоносный сердитый шепот: «Осел, почему ты все это не исправил заранее?!»
Но все покрыл тихий, однако вполне внятный шепот Митрополита: «Оставьте, оставьте. Пожалуйста продолжай отец Нафанаил. Это все очень интересно». Я уже обращался только к нему: «Вот это отец Филарет, а это отец Мефодий, а вот это…» Но тут опять появилось бело- серое пятно, и фильм лопнул.
Еще труднее пошло с показом зданий Дома Милосердия. Да я и не старался: хотелось скорее кончить эту затянувшуюся всеобщую муку. Только бы показать еще мой вольер. Насколько позволяла меняющаяся толщина фильма, я наскоро показал кухню, типографию, иконописную. И наконец, вот он: вольер. И вдруг голос Митрополита Антония: «а это что — курятник?» — «Нет, владыка, это вольер, мой зоологический сад с дикими гусями, дикими утками, куликами».
Увы, дикие утки, гуси и кулики казались какими-то букашками в глубине вольера, а фильм никак не желал передвинуться, чтобы показать их во всей их красе.
Наконец, отчаянным усилием я сдвинул фильм, несколько кадров проскочило незаметно, и на экране появилось четыре чудовищно огромных ноги двух куликов, тела и головы которых терялись где-то в надзвездной высоте. «Совсем как страусы», казалось мне.
На этом сеанс кончился. Все меня критиковали, владыка Нестор сердился. И только Митрополит Антоний защищал и благодарил: «Нет, очень, очень все было хорошо и интересно. Спасибо, отец Нафанаил». И верилось мне тогда, и признаюсь, верится и теперь, что это была не только любезность, нежелание меня огорчить, но наряду со всем этим был и действительный интерес к фильму.
Абсолютная прямота и правдивость Митрополита Антония не позволили бы ему так настойчиво утверждать, что все было интересно, если бы ему совершенно интересно не было. Ведь он ощущал то, что не ощущали другие: он любил этих далеких молодых священников: о. Филарета, о. Климента, о. Мефодия, которым потом писал такие ласковые отеческие письма. И потому ему наверное были интересны, пусть и очень плохо показанные, но их действительные шаги, их движения, их священнодействия.
А по бескрайней широте натуры Митр. Антония, по бесчисленности его интересов, по детской простоте его души, может быть интересны ему были и кулики.
11. Не буду касаться богословских тем. Ведь я внимал Митрополиту Антонию только неполных 4 месяца: от начала сентября до конца декабря 1933 г. Я был сравнительно юн: 25 лет, и еще не достиг «меры возраста мужа совершенна» (33 года), когда раскрываются умственные горизонты, а потому многое не понимал. Между тем, есть еще люди, знавшие Митр. Антония и в более зрелом возрасте и в течение более длительного срока. Хотелось бы понудить их писать о нем. Ведь мы имели поколениями неиспытанное счастье: иметь в своей среде святителя, могущего стать в ряд с величайшими древними святителями, отцами и учителями Церкви. И это не единичное мнение: это утверждал Патриарх Александрийский Фотий, и Патриарх Сербский Варнава и множество русских, сербских и греческих иерархов. Между тем свой нравственный долг перед памятью Митрополита Антония написавши о нем, выполнили только архиепископ Никон и покойный П. С. Лопухин, сказавшие о нем все что могут, и м. б. отчасти о. Георгий Граббе. А мы позволили, чтоб в наше время, за последнее десятилетие забылся Митрополит Антоний. Его имя как-то стыдливо почти не называется. Это стыд и позор нашему поколению.
12. Все же мне хочется отметить некоторые, особенно нас удивившие суждения Митрополита Антония. Он, например сравнительно снисходительно относился к Л. Толстому и в то же время очень отрицательно к В. Соловьеву. Между тем мы — харбинская церковная молодежь, были воспитаны в отталкивании от Л. Толстого, а к Вл. Соловьеву, хотя и знали, что он неправославен, но хранили теплое место в сердце, многое прощали ему за его интересность, яркость, за умение метко бить врагов христианства. Но Митрополит Антоний уважал в Л. Толстом прямолинейность и то, что тот пытался жить по своим принципам. А Вл. Соловьева упрекал за позу, за фиглярства, за «нечестные фокусы».
Удивило меня также то, что ставя очень высоко Хомякова неоднократно выражая надежду на то, что А. Хомяков будет прославлен Церковью, как святой, он допускал рядом с ним только И. Киреевского. К прочим же славянофилам он относился скептически. «Им до Хомякова, как парижским профессоришкам до настоящих богословов», сказал он при мне П. С. Лопухину.
Однажды при Митрополите Антонии зашел разговор об о. Сергии Булгакове. Все окружение Митр. Антония относились к о. Сергию отрицательно. Но владыка Антоний сказал и мне о нем: «Несчастный отец Сергий, несчастный отец Сергий. Ведь это очень умный человек, один из самых умных на свете. Он понимает многие вещи, которые понятны только очень немногим. А это страшно гордит. Трудно не возгордиться, если ты знаешь, что вот это тебе ясно и совершенно понятно, а никто кругом понять этого не может. Это сознание возносит и гордит. Только Божия благодать, привлекаемая смирением, которого у о. Сергия по-видимому не хватило, только она может защитить душу от такой гордости».
В этих словах владыки мы почувствовали большой пережитый опыт, напряжение и выигранную духовную борьбу.
* * * * *
Закончу Пушкинскими словами: «Немного лиц мне память сохранила, немного слов доходит до меня. А прочее погибло безвозвратно»… Память тускнеет. Если бы я писал это пять-шесть лет тому назад, вероятно я мог бы вспомнить больше. Вот почему так хочется уговорить всех знавших Митрополита Антония чаще вспоминать о нем, больше о нем думать. Будем благодарить Бога за то, что Он дал нам радость и честь жить в одно время с великим Святителем, будем хранить трепетную надежду на том, что придет день, когда вся Православная Церковь торжественно единодушно воспоет: «Святителю Отче Антоние, моли Бога о нас!».
И присоединим к сему горячую молитву: «да расточатся врази его».
Обращение по поводу «Фиатирского исповедания»В нынешнее время общего шатания, смущения умов и развращения особенно требуется от нас, чтобы мы исповедовали истинное учение Церкви, не взирая на лица слушающих и на окружающее нас неверие. Если ради приспособления к заблуждениям века сего мы будем замалчивать истину или преподавать извращенное учение во имя угождения мiру сему, то ищущим истину мы подлинно давали бы камень вместо хлеба. Чем выше стоит тот, кто так поступает, тем больший порождается им соблазн, и тем тяжелее могут быть последствия.
По этой причине у нас вызвало большую скорбь чтение т.н. «Фиатирского Исповедания», недавно изданного в Европе с особым благословением и одобрением со стороны Св. Синода и Патриарха Константинопольской Церкви.
Мы знаем, что автор этой книги, преосвященный митрополит Фиатирский Афинагор, ранее проявлял себя как защитник православной истины, и тем менее могли ожидать с его стороны такого исповедания, которое далеко отстоит от Православия. Однако если бы это было только его личным выступлением, мы не стали бы писать о нем. Нас побуждает к этому то, что на труде его лежит печать одобрения всей Константинопольской Церкви в лице Патриарха Димитрия и ее Синода. В особой патриаршей грамоте на имя митрополита Афинагора значится, что его труд был рассмотрен особой Синодальной комиссией. После одобрения его этой комиссией Патриарх согласно постановлению Синода дал благословение на опубликование этого, как он пишет, «замечательного труда». Итак, ответственность за этот труд с митрополита Афинагора переносится уже на всю Константинопольскую иерархию.
Наши прежние «Скорбные Послания» уже выражали ту печаль, которая охватывает нас, когда с престола свв. Прокла, Иоанна Златоуста, Тарасия, Фотия и многих других святых отцов мы слышим учение, которое они, несомненно, осудили бы и предали анафеме.
Горько писать это. Как хотели бы мы с престола Константинопольской Церкви, родившей нашу Русскую Церковь, слышать слово церковной правды и исповедание истины в духе ее великих святителей! С какой радостью мы приняли бы такое слово и передали бы его в научение нашей благочестивой пастве! Напротив, великую печаль вызывает в нас необходимость предупреждать ее о том, что из этого былого источника православного исповедничества теперь исходит гнилое слово соблазна.
Если обратиться к самому «Фиатирскому Исповеданию», то, увы, там так много внутренних противоречий и неправославных мыслей, что для перечисления их нам надо было бы написать целую книгу. Мы полагаем, что в этом нет необходимости. Достаточно нам указать самое главное, на чем зиждется и из чего исходит вся содержащаяся в этом исповедании неправославная мысль.
Митрополит Афинагор в одном месте (стр. 60) пишет с полным основанием, что православные веруют в то, что их Церковь — Единая, Святая, Соборная и Апостольская и преподает полноту кафолической истины. Он также признает, что другие исповедания не соблюли этой полноты. Но дальше он как бы забывает о том, что если какое-либо учение в чем-либо отходит от истины, то тем самым оно является ложным. Принадлежа к религиозному объединению, исповедующему такое учение, люди этим уже отделены от единой истинной Церкви. Митрополит Афинагор готов это признать в отношении таких древних еретиков, как ариане, а говоря о современных, он не хочет их ереси принимать во внимание. И в отношении их он призывает руководствоваться не древним преданием и канонами, а «новым пониманием, которое теперь преобладает среди христиан» (стр. 12) и «знамением нашего времени» (стр. 11).
Согласно ли это с учением Святых отцов? Вспомним, что 1-е правило VII Вселенского Собора дает нам совсем другой критерий для направления нашей церковной мысли и церковной жизни. «Приявшим священническое достоинство, — значится там, — свидетельством и руководством служат начертанные правила и постановления…» И далее: «Божественные правила со услаждением приемлем и всецелое и непоколебимое содержим постановление сих правил, изложенное от всехвальных апостол, святых труб Духа, и от шести святых Вселенских Соборов, и повсеместно собравшихся для издания таковых заповедей и от святых Отец наших. Ибо все они, от единого и того же Духа быв просвещены, полезное узаконили».
Вопреки этому принципу в «Фиатирском Исповедании» все время делается ударение на «новом понимании».
«Христиане, — значится там, — теперь посещают церкви и молятся с христианами разных традиций, с которыми ранее им запрещалось общаться, ибо они назывались еретиками» (стр. 12).
Но кто ранее запрещал эти молитвы? Разве не Священное Писание, не святые отцы, не Вселенские соборы? И разве речь идет о тех, кто только назывался еретиками, а не были ими на самом деле? 1-е правило Василия Великого дает ясное определение наименованию еретиками: «Еретиками называли они (т.е. св. отцы) совершенно отторгшихся, и в самой вере отчуждившихся». Разве не относится это к тем западным исповеданиям, которые отпали от Православной Церкви?
Св. апостол Павел научает нас: «Еретика человека после первого и второго вразумления отвращайся» (Тит 3, 10), а «Фиатирское Исповедание» зовет нас к религиозному сближению и молитвенному общению с ними.
45-е правило святых апостолов повелевает: «Епископ, или пресвитер, или диакон, с еретиками молившийся токмо, да будет извержен». О том же говорит 65-е правило Апостольское и 33 правило Лаодикийского Собора. 32 правило последнего возбраняет принимать благословение от еретиков. «Фиатирское Исповедание», напротив, призывает к совместной с ними молитве и идет так далеко, что даже разрешает православным как принимать от них причастие, так и давать им таковое.
Митрополит Афинагор сам приводит сведения о том, что в «Англиканском Исповедании» большая часть епископов и верующих не признает ни благодатности иерархии, ни святости Вселенских Соборов, ни пресуществления даров на литургии, ни других таинств, ни почитания св. мощей. Автор «Исповедания» сам же указывает на те члены «Англиканского Исповедания», в которых это выражено. И вот, пренебрегая всем этим, он допускает причащение православных у англикан и католиков и их находит возможным приобщать в Православной Церкви.
На чем основывается такая практика? На учении Святых отцов? На канонах? — Нет. Основанием для этого указывается только тот факт, что такое беззаконие уже совершалось, и что существует «дружба», проявляемая к православным со стороны англикан.
Однако какое бы положение ни занимал тот, кто допускает акт, запрещаемый канонами, и какая бы дружба ни была для того побудительной причиной, — это не может быть основанием для практики, осуждаемой канонами. Как ответят Небесному Судии иерархи, которые своим духовным чадам советуют принимать вместо истинного причастия то, что часто и сами преподающие его не признают Телом и Кровью Христовыми?
Такое беззаконие вытекает из совершенно еретического, протестантского или, выражаясь современным языком, экуменического учения «Фиатирского Исповедания» о святой Церкви. Оно не видит у нее никаких границ. «Дух Святой, — читаем мы там, — действует как внутри Церкви, так и вне Церкви. Поэтому пределы ее всегда расширены, и границ ее нет нигде. У Церкви есть дверь, но нет стен» (стр. 77). Но если Дух Божий одинаково действует как внутри Церкви, так и вне ее, зачем же нужно было Спасителю приходить на землю и ее основывать?
Забота о соблюдении и исповедании подлинной истины, преподанной нам Господом нашим Иисусом Христом, св. апостолами и св. отцами, при этой концепции оказывается излишней. Хотя «Исповедание» и говорит на стр. 60, что Православная Церковь «справедливо признает себя в настоящее время истории единой Церковью, которую Христос, Сын Божий, основал на земле», оно не видит необходимости в неповрежденном хранении ее веры, допуская этим сожительство истины и заблуждения.
Вопреки словам апостола, что Христос представил ее Себе «славною Церковью, не имеющей пятна или порока или чего-либо подобного» (Еф. 5, 27), «Фиатирское Исповедание» представляет Церковь, как совмещающую в себе и истину, и то, что само оно признает отступлением от нее, т.е. ересью, хотя тут и не употребляется последнее выражение. Опровержение такого учения ясно высказано в знаменитом Послании Восточных Патриархов о Православной Вере: «Несомненно исповедуем, как твердую истину, что Кафолическая Церковь не может погрешать или заблуждаться и изрекать ложь вместо истины: ибо Дух Святый, всегда действующий через верно служащих отцов и учителей Церкви, предохраняет ее от всякого заблуждения» (чл. 12).
Подчиняясь новому догмату угождения современности, автор «Фиатирского Исповедания», видимо, забывает наставление Спасителя о том, что если брат твой «и Церкви не послушает, то да будет он тебе как язычник и мытарь» (Мф. 18, 17), и такое же поучение апостола: «Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся» (Филим. 3, 10).
Итак, с глубокой скорбью приходится нам признать, что в так называемом «Фиатирском Исповедании» из Константинополя раздался не голос православной истины, а голос все более распространяющегося экуменического заблуждения.
Но что последует ныне со стороны тех, кого «Дух Святой поставил блюстителями пасти Церковь Господа и Бога, которую Он приобрел Себе кровию Своею» (Деян. 20, 28)? Останется ли это официально объявленное от имени всей Константинопольской Церкви лжеучение без протестов со стороны архиереев Божиих? Будет ли и далее, по выражению Григория Богослова, молчанием предаваться истина?
Будучи младшим из предстоятелей Церквей, мы хотели бы слышать голос старейших ранее, чем выступили сами. Но пока этого голоса не слышно. Если они еще не познакомились с содержанием «Фиатирского Исповедания», мы просим их внимательно его прочесть и не оставить без осуждения.
Страшно, чтобы не отнеслись к нам слова Господа к Ангелу Лаодикийской Церкви: «Знаю твои дела: ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч. Но поелику ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Апок. 3, 14-15).
Мы ныне предупреждаем нашу паству и мы взываем к нашим собратиям, к их вере в Церковь, к их сознанию нашей общей ответственности за нашу паству перед Небесным Пастыреначальником. Мы просим их не пренебрегать нашим оповещением, чтобы явное искажение православного учения не оставалось без обличения и осуждения. Широкое распространение его побудило нас поведать скорбь свою всей Церкви. Хотелось бы надеяться, что наш вопль будет услышан.
Нью-Йорк, 1976 год
Русский пастырь №33-34, 1999 г.
3 февраля 2015 г. на Архиерейском Совещании Русской Православной Церкви был одобрен документ «Об участии верных в Евхаристии», содержащий, в большей своей части, требования к приступающему к Таинству Евхаристии. Данный документ содержит в разделе V прямое противоречие со Священным Преданием Православной Церкви, (в частности размывает один основополагающий нравственный догмат), а также с каноническими правилами свв. Апостолов и свв. Отцов.
Мы все вышли из Советского Союза, те кто уже немолодые, и мы помним, как приходилось приспосабливаться к существующей тогда системе. Тогда даже за мысли преследовали. Тайная мысль порой считалась преступлением. Поэтому люди, чтобы выжить, вынуждены были приспосабливаться.
1 марта 1870. Девять часов вечера. Санкт-Петербург. Александро-Невская Лавра.
Прилично начать мне свой дневник описанием виденного мною второй и, быть может, последний раз в жизни "Торжества Православия", совершавшегося сегодня в Исаакиевском соборе. Собор был залит народом; то было живое море, тихо, без шума колебавшееся тем колебанием, когда на море видны только легкие струйки. Если в Пасху собор вмещает, как мне говорил староста соборный, до двадцати тысяч народу, то сегодня, наверное, было не меньше пятнадцати тысяч, так как народ втеснился и на клиросе, и между певчими, и везде, где было место. Трогательно зрелище такой массы народа, стоящей как один человек в молитвенном духе пред Лицем Всевышнего! Не кажется особенно великолепным и Исаакиевский пред этим Живым Храмом; понимаешь тут нужду предстателей пред Богом и правителей Церкви Божией - иерархов и священнослужителей; понимаешь даже нужду сильных диаконских голосов... Но что за трогательная и торжественная минута, когда, в конце молебна, Протодиакон (Пятницкий) взошел на кафедру и запел: "Кто Бог Велий, яко Бог наш; Ты еси Бог, Творяй чудеса Един!" То настала минута, единственная в году, когда Церковь, как Богоучрежденное Общество, торжественно повторяет свои Правила, положенные в основу общества, свой Символ, и торжественно же заявляет, что все, кто не хотят держаться этих правил, отвергаются ею, как не ее члены, а чужие ей, прежде ее слова сами собою уже отлучившиеся от общения с нею. Было время, когда Церковь Божия скрывалась в тиши катакомб и уединенных мест, и тогда у нее было то же знамя, что ныне, и тогда сначала ставших под это знамя, но потом изменивших ему она отлучала от себя - но тогда это совершалось так же тихо и таинственно, как таинственно было существование Церкви; а теперь это совершается вслух всего мира, так как знамя Веры водружено на вид всей вселенной. 11е торжество ли это Православной Веры?
После "Анафемы!" провозглашена "Вечная Память!", пропетая хорами митрополичьих и исаакиевских певчих (царям - греческим Константину, Елене и другим; нашим - Владимиру, Ольге и прочим; Патриархам - восточным и нашим; Митрополитам и прочим); заключено многолетием (Царю, Святейшему Синоду, Митрополиту Исидору - Первенствующему Члену Синода, Восточным Патриархам, причту и всему православному народу) и, наконец, песнью "Тебе, Бога, хвалим!"
Народ хлынул из церкви, но сколько еще осталось молящихся там и здесь у образов и прикладывающихся к образам, - и как молятся! Видно, что человек весь погружен в молитву; проходя, боишься нарушить эту его минуту. Жива Вера на Руси! Живо и действенно Православие - и широкий, царский путь ему на земном шаре!
