В 313 году Святой Константин Великий издал указ, согласно которому христианам разрешалась свобода вероисповедания и они уравнивались в правах с язычниками. Но его соправитель Ликиний был убежденным язычником и в своей части империи решил искоренить христианство, которое значительно распространилось там. Ликиний готовился к войне против Константина и, боясь измены, решил очистить от христиан свое войско.
В то время в одном армянском городе Севастии одним из военачальников был Агриколай, ревностный сторонник язычества. Под его началом была дружина из сорока каппадокийцев, храбрых воинов, которые вышли победителями из многих сражений. Все они были христианами. Когда воины отказались принести жертву языческим богам, Агриколай заключил их в темницу. Войны предались усердной молитве и однажды ночью услышали глас: «Претерпевший до конца, тот спасен будет».
На следующее утро воинов вновь привели к Агриколаю. На этот раз язычник пустил в ход лесть. Он стал восхвалять их мужество, молодость и силу и снова предложил им отречься от Христа и тем снискать себе честь и расположение самого императора. Снова услышав отказ, Агриколай велел заковать воинов. Однако старший из них, Кирион, сказал: «Император не давал тебе права налагать на нас оковы». Агриколай смутился и приказал отвести воинов в темницу без оков.
Через семь дней в Севастию прибыл знатный сановник Лисий и устроил суд над воинами. Святые твердо отвечали: «Возьми не только наше воинское звание, но и жизни наши, для нас нет ничего дороже Христа Бога». Тогда Лисий велел побить мучеников камнями. Но камни летели мимо цели; камень, брошенный Лисием попал в лицо Агриколаю. Мучители поняли, что Святых ограждает какая-то невидимая сила. В темнице воины провели ночь в молитве и снова услышали утешающий их голос Господа: «Верующий в Меня , если и умрет, оживет. Дерзайте и не страшитесь, ибо восприимете венцы нетленные».
На следующий день суд и допрос перед мучителем повторился, воины же остались непреклонны.
Стояла зима, был сильный мороз. Святых воинов раздели, повели к озеру, находившемуся недалеко от города, и поставили под стражей на льду на всю ночь. Чтобы сломить волю мучеников, неподалеку на берегу растопили баню. В первом часу ночи, когда холод стал нестерпимым, один из воинов не выдержал и бросился бегом к бане, но едва он переступил порог, как упал замертво. В третьем часу ночи Господь послал отраду мученикам: неожиданно стало светло, лед растаял, и вода в озере стала теплой. Все стражники спали, бодрствовал только один по имени Аглаий. Взглянув на озеро он увидел, что над головой каждого мученика появился светлый венец. Аглаий насчитал тридцать девять венцов и понял, что бежавший воин лишился своего венца. Тогда Аглаий разбудил остальных стражников, сбросил с себя одежду и сказал им: «И я – христианин!» – и присоединился к мученикам. Стоя в воде он молился: «Господи Боже, я верую в Тебя, в Которого эти воины веруют. Присоедини меня к ним, да сподоблюсь пострадать с Твоими рабами».
Наутро истязатели с удивлением увидели, что мученики живы, а их стражник Аглаий вместе с ними прославляет Христа. Тогда воинов вывели из воды и перебили им голени. Во время этой мучительной казни мать самого юного из воинов, Мелитона, убеждала сына не страшиться и претерпеть все до конца. Тела мучеников положили на колесницы и повезли на сожжение. Юный Мелитон еще дышал, и его оставили лежать на земле. Тогда мать подняла сына и на своих плечах понесла его вслед за колесницей. Когда Мелитон испустил последний вздох, мать положила его на колесницу рядом с телами его святых сподвижников. Тела святых были сожжены на костре, а обуглившиеся кости брошены в воду, чтобы христиане не собрали их.
Спустя три дня мученики явились во сне блаженному Петру, епископу Севастийскому, и повелели ему предать погребению их останки. Епископ с несколькими клириками ночью собрал останки славных мучеников и с честью похоронил их.
«Настольная книга священнослужителя», т. 3
Тропарь Севастийским мученикам
Страстоносцы всечестнии, воины Христовы четыредесяте, твердии оружницы: сквозе бо огнь и воду проидосте, и Ангелом сограждане бысте. С ними же молитеся Христу о иже верою хвалящих вас: слава Давшему вам крепость, слава Венчавшему вас, слава Подавающему вами всем исцеления.
«Всеславные страстотерпцы, мужественные бойцы, сорок воинов Христовых, вы прошли сквозь огонь и воду и стали согражданами Ангелов. С ними молитесь Христу о тех, кто воспевает вас: слава Давшему вам твердость, слава Увенчавшему вас, слава Тому, кто подает всем исцеления по вашим молитвам».
О святых Севастийских мучениках
Любителю мучеников наскучит ли когда творить память мучеников? Честь, воздаваемая добрым из наших сослужебников, есть доказательство нашего благорасположения к общему Владыке. Ибо несомненно, что восхваляющий мужей доблестных не преминет и сам подражать им в подобных обстоятельствах. Искренно ублажай претерпевшего мучение, чтоб и тебе соделаться мучеником в произволении, и без гонения, без огня, без бичей оказаться удостоенным одинаковых с ним наград. А нам открывается случай подвизаться не одному мученику, и не двум только мученикам, даже не десятью ограничивается число ублажаемых: но сорок мужей, у которых в раздельных телах была как бы одна душа, в согласии и единомыслии веры показали одинаковое терпение в мучениях, одинаковую стойкость за истину. Все подобны один другому, все равны духом, равны подвигом; посему и удостоены равночеснтых венцов славы.
Что же делал преобладавший тогда? Он был искусен и обилен в средствах, то обольщать ласками, то совращать угрозами. И их сперва хотел очаровать ласками, пытаясь ослабить в них силу благочестия. Он говорил: «Не выдавайте своей юности; не променивайте этой сладостной жизни на безвременную смерть. Привыкшим отличаться доблестью в бранях не прилично умиреть смертию злодеев». Сверх сего обещал им деньги. И это давал им, и почести у царя, и одарял чинми, и хотел одолеть тысячами выдумок. Поелику же они неподдались такому искушению, обратился к другому роду ухищрений: стращал их побоями, смертями, изведанием несноснейших мучений.
Так действовал он! Что же мученики? Говорят: «Для чего, богопротивник, уловляешь нас, предлагая нам эти блага, чтоб отпали мы от живого Бога и поработились погибельным демонам? Для чего столько даешь, сколько стараешься отнять? Ненавижу дар, который влечет за собою вред; не принимаю чести, которая бывает матерью бесчестия. Даешь деньги, но они здесь остаются. Делаешь известным царю, но отчуждаешь от Царя истинного. Что так скупо и так не много предлагаешь нам из мирского? Нами презрен и целый мир. С вожделенным для нас упованием нейдет и в сравнение видимое. Видишь это небо: как прекрасно смотреть на него, как оно величественно! Видишь землю: как она пространна и какие на ней чудеса! Ничто из этого не равняется блаженству праведных. Ибо это преходит, а наши блага пребывают. Желаю одного дара – венца правды; стремлюсь к одной славе – к славе в Царстве Небесном. Ревную о почести горней: боюсь мучения, но мучения в геене. Тот огонь мне страшен, а этот, которым вы угрожаете, мне сослужебен. Он умеет уважать тех, которые уважают идолов. Стрелы младенец, как рассуждаю, язвы ваши (Пс. 63, 8), потому что поражаешь ты тело, а оно, если долго выдерживает удары, светлее венчается, а если скоро изнемогает, избавится от таких судей-притеснителей, которые, взяв в услужение себе тело, усиливаетесь возобладать над душою, которые, если не будете предпочтены Богу нашему, как будто претерпев от нас крайнюю обиду, раздражаетесь и грозитесь этими страшными мучениями, ставя нам в вину благочестие. Но не найдете нас ни робкими, ни привязанными к жизни, ни легко приводимыми в ужас, и это потому, что любим Бога. Мы умеем терпеть, когда колесуют, вывертывают члены, жгут на огне; мы готовы принять всякий род истязаний».
Когда выслушал сие это человек гордый и бесчеловечный: не терпя дерзновения сих мужей и вскипев яростию, стал рассуждать сам с собою, какой бы найди ему способ, чтоб приготовить им смерть и продолжительную и вместе горькую. Нашел наконец, и смотрите, как жестока его выдумка! Обратив внимание на свойство страны, что она холодна, на время года, что оно зимнее, заметив ночь, в которую стужа простиралась до наибольшей степени, а притом дул еще и северный ветер, дал он приказание, всех их обнажив, уморить на открытом воздухе, заморозив среди города.
Выслушав тогда это повеление (рассуждай по этому о непобедимом мужестве мучеников), каждый с радостию сбросил с себя последний хитон, и все потекли на встречу смерти, какою грозила стужа, поощряя друг друга, как бы шли к расхищению добычи. «Не одежду скидаем с себя, – говорили они, – но отлагаем ветхого человека, тлеющего в похотех прелестных (Еф. 4, 22). Благодарим Тебя, Господи, что с этою одеждою свергаем с себя грех; чрез змия мы облеклись, чрез Христа совлечемся. Не будем держаться одежд ради рая, который потеряли. Тяжко ли для раба потерпеть, что терпел и Владыка? Лучше же сказать, и с самого Господа мы совлекли одежды. Это была дерзость воинов; они совлекли и разделили по себе Его одежды. Поэтому загладим собою на нас написанное обвинение. Жестока зима, но сладок рай; мучительно замерзнуть, но приятно упокоение. Не долго потерпим, и нас согреет Патриархово лоно. За одну ночь вменяем себе целый век. Пусть опаляется нога, только бы непрестанно, ликовать с Ангелами! Пусть отпадает рука, только бы иметь дерзновение воздевать ее ко Владыке! Сколько наших воинов пало в строю, сохраняя верность царю тленному? Ужели мы не пожертвуем своею жизнию из верности Царю истинному? Сколько человек, уличенных в преступлении, подверглись смерти злодеев? Ужели мы не вынесем смерти за правду? Не уклонимся товарищи, не обратим хребта диаволу. Есть у нас плоть, не пощадим ее. Поелику непременно должно умереть, то умрем, чтоб жить. Да будет жертва наша пред Тобою, Господи (Дан. 3, 40). Как жертва живая, благоугодная Тебе, да будем приняты мы, всесожигаемые сим хладом, – мы, приношение прекрасное, всесожжение новое, всеплодствуемое не огнем, но хладом».
Когда же мученики подвизались, а страж наблюдал, что произойдет: видит он необычайное зрелище, видит, что какие-то силы сходят с небес, и как бы раздают воинам великие дары от Царя. И всем прочим разделили они дары; одного только оставили они не награжденным, признав его недостойным Небесных почестей; и это был тот, который, вскоре отказавшись от страданий, перешел к противникам. Жалкое зрелище для праведных! Воин-беглец, первый из храбрых – пленник, овца Христова – добыча зверей. Но еще более было жалко, что он вечной жизни не достиг, и не насладился настоящею; потому что плоть тот час у него рассыпалась от действия на нее теплоты. Но как этот животолюбец пал, без всякой для себя пользы для себя преступив закон: так исполнитель казни, едва увидел, что он уклонился и пошел к бане, сам стал на место беглеца, и сбросив с себя одежды, присоединился к обнаженным, взывая в один голос со святыми: Я христианин! И внезапностию перемены изумив предстоящих, как число собою восполнил, так и своим присоединением облегчил скорбь об ослабевшем, поступив по примеру стоящих в строю, которые, как скоро падет кто в первом ряду, тотчас замещают его собою, чтоб убитым не разрывался у них ряд. Подобно этому поступил и сей. Видел он Небесные чудеса, познал истину, притек ко Владыке, стал сопричислен к мученикам! Иуда пошел прочь, а на место его введен Матфей! Подражателем стал Павловым вчерашний гонитель, а ныне благовествующий. И он имел звание свыше ни от человек, ни человеком (Гал. 1, 1). Уверовал во имя Господа нашего Иисуса Христа, крещен в Него не другим кем, но собственною верою, не в воде, но в крови своей.
Прошения ваши будут приличны мученикам. Юноши да подражают им, как сверстникам; отцы да молятся о том, чтоб быть родителями подобных детей; матери да изучают повествуемое о доброй матери. Ибо матерь одного из сих блаженных, увидев, что другие уже скончались от хлада, а сын ее по крепости сил и терпеливости в мучениях, еще дышит, когда исполнители казни оставили его в надежде, что переменится, сама, взяв собственными своими руками, положила его на колесницу, на которой везли прочих к костру. Вот в подлинном смысле матерь мученика! Она не пролила слезы малодушия, не произнесла ничего низкого и недостойного по времени; но говорит: «Иди, сын, в добрый путь со сверстниками и с товарищами; не отставай от сего лика; не позже других явись ко Владыке». Вот подлинно доброго корня добрая отрасль! Доблестная матерь показала, что питала его более догматами благочестия, нежели млеком. Так был он воспитан, так предпослан благочестивою матерью! А диавол остается посрамленным: потому что, восставив на мучеников всю тварь, увидел, что все побеждено доблестию их, – и ветреная ночь, и холод страны, и время года, и обнажение тел.
Святый лик! Священная дружина! Непоколебимый полк! Общие хранители человеческого рода! Добрые сообщники в заботах, споспешники в молитве, самые сильные ходатаи, светила вселенной, цвет церквей! Вас не земля сокрыла, но прияло Небо; вам отверзлись врата рая. Зрелище достойное Ангельского воинства, достойное патриархов, пророков, праведников; мужи в самом цвете юности презревшие жизнь, паче родителей, паче детей возлюбившие Господа! Находясь в возрасте наиболее полном жизни, вменили они ни во что временную жизнь, чтобы прославить Бога в членах своих: став позором миру, Ангелом и человеком (1 Кор. 11, 9), восставили падших, утвердили колеблющихся, усугубили ревность в благочестивых. Все, воздвигнув один победный памятник за благочестие, украсились одним венцом правды, о Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава во веки веков! Аминь.
Православная Церковь, переживая эти священные седмицы великого поста, учрежденного для покаяния и освящения верующих, предлагает на воскресных литургиях такие чтения из св. Евангелия и Апостола, в которых содержатся глубоко поучительные вещи для людей, проходящих подвиг покаяния и воздержания.
Родился 8 февраля 1900 г. в с. Большая Утча Вятской губернии в семье духовенства. Окончил Вятскую духовную семинарию. Был офицером. После революции эмигрировал в Германию, окончил Мюнхенское высшее техническое училище, инженер-химик по специальности. Одновременно учился пению в Германии, затем в Париже и в Милане (с 1934 г.). Имел прекрасный голос (баритон) и был профессиональным оперным певцом. В 1931 г. женился на Анне Мулен. Псаломщик, а затем диакон. Служил в православных церквях в Париже и в Милане. В Милане пел также в оперном театре "Ла Скала". В 1936 в Ницце посвящен в диаконы. В 1936 г. переехал в Белград (Югославия), где стал протодиаконом митрополита Анастасия (Грибановского). В 1937-1944 служил в русской Троицкой церкви в Белграде.
Храмбыл основан в 1924 году русской белой эмиграцией. Многие русские тогда уехали именно в Югославию, Православную славянскую страну, сохранявшую монархические традиции. Они основывали церковные общины по всей Югославии. В храме всегда служили русские священники. Первым был Петр Беловидов, донской казак, получивший богословское образование в России. После него настоятелем стал Иоанн Сокаль, который в 1947 году вернулся в Россию, некоторое время преподавал в Одесской Духовной семинарии, а затем был хиротонисан в сан епископа! До 1999 года он был Епископом Смоленской епархии.
В церкви до 1944 года хранились боевые знамёна Наполеона и османской армии, взятые в плен российской армией. Церковь действительно пережила многое в двадцатом веке... Начать хотя бы с того, что в 1944 году множество русских уехало из Югославии. При приближении красной армии к Югославии они были вынуждены покинуть свои дома и искать приюта в странах Северной и Южной Америки. В Югославии после войны установился коммунистический режим, гонения на Церковь были, и здесь.
Сильно пострадал храм от агрессии НАТО против Югославии в 1999 году. Тогда во время бомбардировок осколками от бомб, скинутых на телевизионный центр, была повреждена церковь... Московская Патриархия выделила средства на капитальный ремонт, помогали и жители Белграда - миряне, и русские, и сербы... Церковь реставрирована фактически усилиями шести человек, которые работают в основанной при храме иконописной мастерской.
Сразу при входе в церковь, по левую руку, стоит мраморная плита, посвященная белому генералу Петру Врангелю. Его останки захоронены именно здесь. - Врангель много раз бывал в Сербии, останавливался обычно в Сремских Карловцах, это по дороге от Белграда до Нови Сада, там, где сейчас центр Сербской Патриархии. И хотя умер он в Брюсселе, останки генерала были перевезены в Сербию по его завещанию. Ведь Врангель завещал похоронить его в братской славянской Православной стране. Только Сербия могла считаться тогда такой страной! Так великий генерал Белой Армии нашел свой последний приют здесь, в Свято-Троицкой церкви в Белграде.
Окончил богословский факультет Белградского университета. В 1949 г. переехал в Австрию, где в том же году был рукоположен во священники, а затем, в скором времени, - в Австралию. Митрофорный протоиерей. Основатель и настоятель (с 1950) всех русских церковных общин в Новой Зеландии, одновременно работал по специальности химиком.
Скончался 19 марта 1991 г. в г. Велингтон (Новая Зеландия).
Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни. - М.: Московский рабочий; ВПМД, 1994.
Из воспоминаний прихожан Храма Христа Спасителя. г. Веллингтон (Новая Зеландия), история создания прихода
Проходят годы, память о событиях и людях уходит. Но нельзя терять связь с прошлым, особенно, если это касается прошлого нашей Церкви. Ведь здесь, вдали от Родины, Церковь становится той пристанью, к которой стремятся наши души и без которой жизнь теряет свой смысл. В числе первых иммигрантов, прибывших в Новую Зеландию после Второй Мировой Войны, были люди из Советского Союза, прошедшие через концлагеря и трудовую повинность в Германии, а также переселенцы из Маньчжурии. Первых русских, прибывших на кораблях в июне 1949 г., размещали в лагере для переселенцев Пахиатуа Кэмп (Pahiatua Camp), который был расположен в городке Пахиатуа, между современными Мастертоном и Палмерстон-Нортом. И уже тогда они устраивали регулярные совместные молитвы. Через несколько месяцев жизни в лагере первых прибывших стали расселять в Веллингтоне, Крайстчерче, Данидине и Окленде. Те, кто обосновался в Веллингтоне, обратились в Австралийскую Епархию Русской Православной Церкви с просьбой прислать в Новую Зеландию православного священника. В сентябре 1950 года сюда был направлен о. Алексий Годяев, единственный в то время священник Русской Православной Церкви в Новой Зеландии. 20 октября 1950 г. он уже встречал на пристани новую группу русских иммигрантов, прибывших на борту судна «Hellenic Prince».
Первые богослужения проходили в здании англиканской церкви по вечерам, т. к. днем о. Алексий работал на фабрике по производству молочных продуктов (он был химиком по образованию). И священник, и его прихожане мечтали о своем храме. Наконец, им удалось найти помещение в центре Веллингтона на ул. Пири Стрит (Pirie St). Здание было выкуплено в 1955 г. Средства на покупку и переустройство здания были собраны за счет пожертвований верующих, денег, вырученных от платных концертов и сдаваемых под жилье комнат на втором этаже. Это был просторный дом, который трудами о. Алексия и прихожан был переоборудован в храм. С этого времени начались регулярные богослужения. (Церковь на ул. Пири просуществовала 40 лет. В 1995 г. она была продана, и взамен было куплено помещение на ул. Уэбб Стрит (Webb Street)).
Возглавляя общину, о. Алексий был центральной фигурой, объединяющей прихожан. Его служба на благо Церкви продолжалась около сорока лет. До глубокой старости он вел службы в четырех городах Новой Зеландии: Веллингтоне, Окленде, Крайстчерче и Данидине. Прах этого великого труженика покоится на кладбище в Вайканае.
Это была целая эпоха в жизни нашего прихода. Церковь стала местом, которое связывало людей с утраченной Родиной и культурой предков. Тем более что в те суровые сталинские времена у людей часто не оставалось надежды на возвращение. Общая судьба и общая вера сближали людей. Храм был местом, где понимали, поддерживали, помогали друг другу, что так важно, когда живешь в чужой стране. Большую роль в объединении прихожан сыграл церковный совет, созданный в 1955 г. Особенно активно работали Георгий Георгиевич Лаврентьев, семьи Михаила Хорвата, Ивана Курсинджи, Захария Захарьевича Зеленевича, который организовал хор и стал его регентом.
Диакон Андрей Кураев, в 2013 году посещая Новую Зеландию, был у его могилы. Обсуждая у себя в блоге личность отца Алексия, о. Андрей написал следующее...
2/15 марта 2015 г. В церкви Святого Креста в Магула (Аттика, ИПЦ Греции) совершил вечернюю службу в Четвертую Неделю Крестопоклонную Его Высокопреосвященство, Митрополит Хризостом Аттикийский и Ботикийский.
В своем слове Митрополит Хризостом рассказал о власти и даре Святого Креста. В частности, он подчеркнул, что каждый из нас, следуя воле Христа, оставляет свой эгоизм и принимает тот крест, который дает нам Господь. Это предполагает испытываемые нами некоторые трудности, будь то отсутствие единения внутри семейной жизни или продолжительная болезнь, лишение финансовой поддержки или любое другое неблагоприятное событие.
Конечно, тот, кто претерпевает все испытания безропотно, будет испытывать радость, потому что после распятия следует воскресение.
Когда император Константин Великий, ради успокоения догматических споров в Христианской Церкви, собрал собор епископов всей Империи, этот собор получил название «экуменического». Это название присвоено было и последующим соборам общеимперского вида. Когда некоторые участники этих соборов, которые прежде были в ереси, отказывались от прежнего своего заблуждения, они подтверждали свой отказ подписью: «Присоединяюсь к Православной Кафолической Церкви» и далее следовала подпись епископа (см. Деяния Вселенских Соборов, изд. Казанской Дух. Академии). Почему же не – к экуменической, а именно – к кафолической Церкви?
Митрополит Агафангел в субботу, 14 марта, молился за Всенощным бдением, а в воскресение, 15 марта, возглавил Божественную Литургию в Сергиевском храме на Толстовской ферме в США. Ввиду болезни настоятеля протоиерея Григория Котлярова, его заменяет протоиерей Виктор Добров. Также приняли участие в богослужении диаконы Димитрий Добронравов и Матфей Киал. Среди многих причастников за Литургией был и о. Григорий, который живет рядом с храмом и причастился на дому.
Этот выпуск нашей программы посвящен российскому православию за рубежом, в частности, тому, насколько продвижение российского православия за границей - дело рук Церкви, миссионеров, энтузиастов, - и насколько это дело рук государства Российского
Из года в год, в третье воскресенье Великого Поста, св. Церковь за божественной литургией, предлагает нам Евангелие от Марка, в котором святой Евангелист передает нам призыв Господа Иисуса Христа, Который говорит: если человек хочет идти за Ним, он должен отвергнуться себя, взять крест свой и идти за Ним.
В настоящее время как церковными, так и светскими специалистами в области истории, государственного и церковного права обходится стороной важный вопрос: является ли современная Русская православная церковь (РПЦ) легитимной
В церкви святых Константина и Елены в Аспропиргу (Аттика, ИПЦ Греции), во Вторую Неделю Великого поста, владыка Хризостом, Митрополит Аттикийский и Беотикийский, возглавил богослужение, посвященное свт. Григорию Паламе.
В своей проповеди Его Высокопреосвященство подчеркнул, что сегодня наше общество находится в непрерывном духовном параличе из-за безразличия, алчности, эгоизма и самости. Якобы прогрессивное общество, которое должно было бы наполнить прекрасный мир, созданный Богом, и нашу жизнь радостью, надеждой и доброй перспективой, превратило все в печаль, отчаяние и беспокойство.
Мы нуждаемся, как тот расслабленный из Евангельского чтения, в духовной поддержке и помощи Божией для преодоления всевозможных проблем, и умственных, и физических, а также должны освободить себя от греха, чтобы принять соответствующее духовное лечение.
Особенно Его Высокопреосвященство подчеркнул роль святого Григория Паламы, архиепископа Солунского, память которого Церковь праздновала в этот день, в борьбе с ересью латинских богословов, его призыв к очищению, просветлению и обожествлению.
Как вы думаете, что может означать такой маршрут: Россия, Бородино, 1912 год – Россия, Ялта, 1920 год – Сербия, Белград, 1920-1945 - Австрия, Зальцбург, 1945-1959 год – США, Чикаго,2000 год – Япония, Токио, 2003 год – Россия, Москва, 2008 год ? Да, вы правы, господа, это не путешествие богатого столетнего бездельника, это маршрут движения старого предмета. К счастью, предмет подписан, поэтому можно узнать фамилию его владельца, да и владелец предмета оставил свой маленький след в истории.
Итак, с чего начнем? Может с Австрии? В 1951 году в Зальцбурге был рукоположен в сан священника Судоргин Симеон Федорович. Рукоположение совершил архиепископ Венский и Австрийский Стефан (Севбо).
После этого отец Симеон был назначен настоятелем церкви при доме престарелых в Хельбрунне, небольшом живописном районе Зальцбурга. Священник отец Симеон скончался в ночь с 12 на 13 марта 1959 года. Казалось бы, закончилась безмятежная и спокойная жизнь православного верующего. Но где же интриги и трагедия? Будут, поверьте. Для этого отправимся-ка мы в 1912 год.
1912 год был особым в истории России. В этом году вся Россия отмечала 100-летний юбилей Отечественной войны. Празднование 100-летия Отечественной войны 1812 г. было действительно всенародным. Был издано четыре выпуска «Вестника августовских торжеств 1812-1912 гг.». В вестнике была расписана программа Бородинских торжеств. Подготовка к юбилею шла под личным наблюдением императора Николая II. Ведущую роль при этом играла армия, а Бородинское поле должно было стать местом проведения главных торжеств. На торжества планировалось прибытие всей царской семьи, высших военных и гражданских чинов, депутаций от всех военных частей, принимавших участие в сражении, военно-учебных заведений, всех сословий и губерний России, прямых потомков в мужском поколении участников битвы, иностранных делегаций и даже нескольких участников Отечественной войны 1812 года. Особая роль отводилась обеспечению безопасности в дни празднования юбилея. 14 января 1912 года состоялось первое секретное заседание Комиссии по выработке мер охраны во время празднования столетнего юбилея Отечественной войны в гор. Москве и в Московской губернии. На заседании присутствовали: министр внутренних дел Золотарев; директор департамента полиции Зуев; Московский губернатор генерал-майор Джунковский; Московский градоначальник генерал-майор Адрианов; заведующий охранной агентурой, подведомственной Дворцовому коменданту Отдельного Корпуса жандармов полковник Спиридович и другие должностные лица (ГАРФ, фонд 97, 3 опись, № 108, 1912 г.). В ходе заседания комиссии, помимо других важных вопросов, было принято решение об организации на Бородинском поле и возле него семи полицейских участков. «Заведывание каждым участком вверяется особо командированному классному чину полиции и с придачей ему в помощь двух урядников и не менее 4 конных стражников» (ГАРФ, фонд 97, 3 опись, № 108, 1912 г.). Были определены границы каждого из семи полицейских участков. В частности, четвертый участок включал в себя «границы от устья р. Войны, вниз по течению р. Клочи до сельца Малое и затем в направлении на д. Логиново, Беззубово и вниз по р. Войне до ее впадения в р. Клочь». Начальником 4 полицейского участка был назначен…. Судоргин Семен Федорович.
Ход празднования юбилея заслуживает отдельного исследования, хочу только процитировать заметку из 4-го Московского выпуска «Вестника августовских торжеств 1812-1912» (29 августа 1912 г.) «Фельдфебель 1812 года»: «В Москву прибыл на юбилейные торжества отставной фельдфебель Егор Иванович Винтанюк, участник Бородинского боя. По документам ему 122 года, но сам Винтанюк считает, что ему давно уже минуло - 130 лет.
На вид ему нельзя дать больше 80-ти лет. Прекрасно видит, но слышит плохо. Память сохранила ему любопытные эпизоды Отечественной войны. Но, к сожалению, во время разговора он скоро утомляется, и тогда, - увы!- добиться от него чего-нибудь очень трудно. Современник Александра I и Наполеона напрягает память, лицо его искажают страдания, и, наконец, он безнадежно опускает руки:
- Забув,- говорит он с сильным малороссийским акцентом.
При нашествии Наполеона полк, в котором служил Винтанюк, уже фельдфебель, был вытребован с Кавказа в центральную Россию:
- Итти на французов, чтобы оны не лизлы у нашу землю.
После парада войск император Николай II со своей семьей прибыл в Бородинскую усадьбу, посетил храм и дворец и оставил такие слова: «Там все мы прониклись общим чувством благоговения к нашим предкам. Никакие описания сражения не дают той силы впечатления, которая проникает в сердце, когда сам находишься на этой земле…». В память о посещении музея битвы они лаконично написали: «Бородино. 25–26-ое августа 1912 г. Николай. Александра. Алексей. Ольга. Татьяна. Мария. Анастасия».
В этот день вручались памятные медали и подарки участникам торжеств. Одним из подарков - золотыми часами с изображением Государственного герба, был награжден полицейский Судоргин С.Ф.
На внутренней крышке часов написано: Высочайше пожалованы Начальнику 4-го полицейского участка Бородинского торжества С.Ф. Судоргину 26 авг. 1912 г.
Что удалось найти в архивах? В ГАРФ сохранилась картотека департамента полиции. В личной карточке написано: « Судоргин Семен Федорович, 23.5. 1877 г.р., ур. Оренбургской губ и уезда, Новотроицкой волости и села, агент, охранная агентура дворцового коменданта, 20.7.1907- 19.2.1909». Опять новость – не полицейский, а агент Охранной агентуры!
А эти сведения я нашел на сайте http://zarubezhje.narod.ru/rs/s_112.htm : «Священник Симеон Судоргин (1877 – 1959). Родился 23 мая в с. Новотроицком Оренбургского уезда. Окончил 6 классов гимназии. Служил псаломщиком и преподавал в церковно-приходской школе. Занимался миссионерской деятельностью среди молокан. После военной службы работал на педагогическом поприще. В годы революции попал в Крым, откуда эмигрировал в Югославию. Окончил миссионерские курсы и служил миссионером. Переехал в г. Зальцбург (Австрия). Священник (1951). Служил в церкви старческого дома (богадельни) в г. Хельбрунн (Австрия). Скончался в ночь с 12 на 13 марта в Хельбрунне. Составлено по источникам: Православная Русь. 1959. N 7. С. 13. Косик В. И. Русская Церковь в Югославии (20-40-е гг. XX века). – М.: Православный Свято-Тихоновский богословский институт, 2000. С. 256».
Нигде нет упоминания о том, что Судоргин служил в охране царя и был полицейским. А в книге Сурского И.К. (псевдоним Якова Вениаминовича Ильяшевича; после революции жил в Югославии, где и скончался в 1953 году) «Отец Иоанн Кронштадтский» (Белград, 1938) есть упоминание о Судоргине С.Ф. В главе 60 написано: «Рассказ со слов Симеона Феодоровича Судоргина, проживающего в г. Белграде в Югославии.
У фельдфебеля Лейб-Гвардии Преображенского полка 11-й роты, Григория Логиновича Чернухина и жены его Анны, живших в Петербурге на Кирочной улице, была единственная дочь Варвара З. 1/2 лет, которая была больна с очень высокой температурой, уже около месяца. Три врача ходили каждый день, но не могли определить болезни и сказали родителям, что нужно прекратить давать лекарства и во всем положиться на волю Божью. Слова эти как громом поразили Чернухиных: «как это мы до сих пор не догадались обратиться с молитвою к Богу». Неожиданно Чернухины получили известие, что в Варваринском подворье через день будет служить о. Иоанн Кронштадтский. Чернухины возгорелись пламенным желанием попросить отца Иоанна помолиться за их девочку. Но как выполнить это намерение? Мать ребенка ослабела и слегла в постель, а отец от бессонных ночей едва держался на ногах. Надо кого-то попросить сходить в церковь и передать о. Иоанну просьбу помолиться. Однако вблизи не было ни родственников, ни друзей, но тут же жил благочестивый сослуживец Чернухина Симеон Феодорович Судоргин, который мог бы исполнить эту просьбу, но они были во враждебных отношениях и даже не разговаривали друг с другом. Тут благодать Божья вразумила Чернухина. Он пришел к Судоргину и со слезами говорит: «вы человек религиозный, поймете мою скорбь, помогите мне. Одному вам только верю, что вы исполните мою просьбу, пойдете в церковь и все там устроите».
С. Ф. Судоргин растрогался и тоже заплакал и обещал все сделать и искренно помолиться. Враги стали сердечными друзьями и благочестивый С. Ф. Судоргин благодарил Господа за это чудесное примирение. Дело было 4 декабря 1901 года. Придя в церковь в 5 час. утра, С. Ф. Судоргин обратился к священнику с просьбой предоставить ему лично просить о. Иоанна помолиться об исцелении безнадежно больной девочки. Но настоятель храма все записал и сказал, что он в точности передаст просьбу о. Иоанну, что о. Иоанн и все духовенство будут молиться об исцелении болящей Варвары, молитесь и вы.
И действительно, С. Ф. Судоргин слышал, как отец Иоанн неоднократно молился об исцелении болящей Варвары. Придя из церкви к Чернухиным, С. Ф. Судоргин заметил радость на лицах их и они рассказали ему, что с 9 час. утра девочке стало легче, учащенное дыхание стало стихать, жар уменьшился, через час дыхание было уже нормальное, страдания стихли, глаза оживились и девочка крепко заснула. Проспав долго и спокойно, девочка стала кушать, через день оставила постель, а через 3- 4 дня уже весело бегала по комнате и играла. Об этом чуде, о. Иоанна много тогда говорили в Петербурге. Представляется мне, Симеон Федорович Судоргин не афишировал свою службу в охране и полиции, но подчеркивал свою набожность.
И хотя, в нашем маршруте нет дат ранее 1912 года, придется вернуться на несколько лет назад.
Надо отметить, что в службу охраны царской семьи подбирали, в основном, из лучших гвардейских, армейских или флотских младших командиров. Сначала их проверяли и наблюдали за ними в войсках, потом брали на испытание на 3 месяца, и после этого оставляли в штате или увольняли. В штате Охранной агентуры состояло 5 офицеров и около 220 старших и постовых агентов. К счастью, архивы сохранили не только послужной список Судоргина С.Ф., но и собственноручно написанную биографию. Семен Федорович окончил сельское Министерства Народного Просвещения училище, до октября 1897 года жил на родине и занимался хлебопашеством. С октября 1897 года был сверхштатным учителем Церковно-приходской школы грамоты в д. Тептяри, Марьевской вол., Оренбургской губернии. Заметьте: учителем он был до армии, хотя в известных нам источниках указано: после увольнения со службы. С октября 1898 по сентябрь 1902 года наш герой служил в 11 роте Лейб-гвардии Преображенского полка и был уволен запасным старшим унтер-офицером (зауряд-прапорщиком на случай военного времени). До 1907 года Семен Федорович служил в имении Камергера Высочайшего Двора Ладыженского С.О. при селе Дубском. Женат он был на Марфе Федоровне, 1876 г.р., и у них было 4 детей: Григорий (родился 8.11.1897); Макрина (родилась 20.6.1899); Владимир и Юлия (близнецы, родились 23.6.1905). И, наконец, 20 июля 1907 года после процедуры проверки его приняли в Охранную агентуру для несения постовой службы с окладом 35 рублей в месяц. Эта служба – не злобная охранка, о которой нам рассказывали в школе, а аналог ФСО. В послужном списке отмечены все перемещения Симеона Федоровича, связанные с охраной царской семьи. Куда уезжала семья, туда же следовала и охрана, поэтому за 2 года службы Семен Федорович повидал многое.
5 октября 1908 он был награжден серебряными часами с изображением Государственного герба из Кабинета ЕИВ. 31 декабря 1908 года, не возвращаясь из отпуска, Судоргин С.Ф. был уволен со службы из Агентуры вследствие перехода в Московскую полицию. В этом же послужном списке есть приписка рукой Спиридовича А.И. «Отличный агент, ушел по моему совету» (ГАРФ, фонд 97, опись 3, 1909 г, № 51, часть 1).
Сохранилось много документов, приказов и ведомостей по Охранной агентуре. Что интересно, служба имела определенные проблемы с персоналом, похожие на проблемы сегодняшней армии: пьянство, самовольные отлучки, опоздания на службу, халатное отношение к обязанностям, анонимные доносы. Приведу выписку из приказа № 33 от 4.11.1908, г. Царское Село, параграф 3: «Того-же 11-го Октября, во время службы, агенты Голенко и Судоргин, вопреки не однократным моим приказаниям, ходили на своих постах, проводя в руках велосипеды и были одеты несоответственно велосипедистам - в длинных ватных пальто. Штрафую Голенко и Судоргина на 2 рубля каждого» (ГАРФ, фонд 97, опись 1, № 17). Подписан приказ заведующим службой полковником Спиридовичем А.И. Справедливости ради необходимо отметить, что больше нет свидетельств наказания Судоргина С.Ф., хотя в архивах, приказах о наказании сослуживцев предостаточно. Последнюю зарплату в размере 40 рублей Семен Федорович получил в январе 1909 года, и после этого он не упоминается в штате Охранной агентуры (ГАРФ, ф. 97, опись 3, № 54). В деле нашего героя хранится записка, написанная Спиридовичу не установленным лицом: «Многоуважаемый Александр Иванович, Московский Губернатор Джунковский обратился ко мне с просьбой рекомендовать ему верного человечка на должность полицейского надзирателя. Я рекомендовал ему Судоргина, с которым Джунковский уже виделся…». И 30 декабря 1908 года вышел приказ Московского губернатора № 66, согласно которому Семен Федорович Судоргин был назначен исполняющим должность полицейского надзирателя г. Клина. В одном из писем своему сослуживцу по Агентуре, Судоргин описывает свою жизнь и службу в Клину: ему, гвардейскому младшему командиру и сотруднику охраны, было непросто постигать азы полицейского ремесла.
С 1 апреля 1910 года Семен Федорович Судоргин служил полицейским надзирателем при фабрике товарищества мануфактур Ф. Щербакова в с. Озерах, откуда и был он командирован для участия в Бородинских торжествах.
В 1912 году был 100-летний юбилей Отечественной войны и начало большого пути маленьких золотых часов Павел Буре. Кстати, по итогам службы в 1912 году Семен Федорович Судоргин был представлен Московским губернатором к чину коллежского регистратора, однако, учитывая, что герой нашего рассказа служил в полиции менее 10 лет, его наградили медалью.
В 1913 году Семен Федорович Судоргин продолжил службу в полиции и поддерживал отношения со своими сослуживцами по Агентуре. В письме бывшему командиру Спиридовичу А.И. по делу об убийстве Столыпина П.А., Семен Федорович искренне радуется:
«Милостивый государь Александр Иванович! По делу Киевского печального события я узнал из газет что Высочайшей волей – Вы от Суда освобождены и дело это прекращено навсегда. Позвольте Дорогой Начальник поздравить Вас с Великой милостью Нашего Обожаемого Монарха. Будучи преисполнен глубокой радости, что наконец-то тяжелое обвинение – невинных – отпало и можно облегченно вздохнуть – я счел своей обязанностью поделиться как бывший подчиненный с Вами этой радостью. Приходилось много слышать и читать по адресу Вашему много пасквильного, и я глубоко скорбел. Радуюсь еще и тому, что охрана Их Величеств снова в прочных руках и на твердой почве и начальник ее хотя и был потрясен аварией, но снова будет здравствовать и парить орлом на пользу нашему Царю и на страх врагам! Ваш преданный слуга полицейский надзиратель села Озеры Семен Федор. Судоргин. 11 января 1913 г. Село Озеры, Колом. уезда, Москов. губ» ГАРФ, ф. 1467, опись 1, дело 719.
История сохранила не только архивные материалы, но и информацию в газетах. Так газета "Богородская Речь" (13 (102), воскресенье 24 марта 1913 г., стр. 3) писала: НАЗНАЧЕНИЯ Полицейский надзиратель при фабрике товарищества мануфактур Ф. Щербакова в селе Озерах Семен Судоргин перемещен на должность полицейского надзирателя при фабрике компании Богородско-Глуховской мануфактуры.
Представляется мне, что это было повышением по службе вследствие того, что уже в 1912 году Богородско-Глуховская революционная организация считалась одной из крупнейших в губернии, и работы для полицейского надзирателя открывалось предостаточно. В нынешнем Ногинске сохранилось много зданий Морозовской мануфактуры того периода, где по долгу службы бывал Семен Федорович.
Далее остается только предполагать, чем занимался Семен Федорович с 1913 по 1920 гг. Вероятнее всего он служил в полиции до революции, потом мог воевать в белой армии. И тут начинается трагедия.
В 1920 году вместе с семьей жил в Ялте, не было только с ними старшего сына Григория. В анкете, написанной 24.4.1921 в Сербии, в графе «постоянное место жительства к началу Мировой войны» указано – Ялта, а в графе «профессия, звание, служебное положение к началу Мировой войны» указано – чиновник гражданского ведомства. Паспорт № 1185 был выдан Судоргину 31.3.1914 Богородским уездным полицейским управлением, а Мировая война началась 19 июля 1914 года. Если верить анкетным данным Семена Федоровича, им же самим и написанными, то возможно, он уволился из полиции в марте 1914 и вскоре перевез семью в Ялту. Хотя, не исключено, что он, как и многие, кто не принял революцию, перебрался позднее на Юг России, где не было большевиков.
Но 28 октября (по старому стилю) 1920 года в 4 часа утра вышел приказ генерала Врангеля об эвакуации Крыма – красные были близко. «В сознании лежащей на мне ответственности я обязан заблаговременно предвидеть все случайности, — говорилось в его обращении. — По моему приказанию уже приступили к эвакуации и посадке на суда в портах Крыма всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства с их семьями и тех гражданских лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага. Армия прикроет посадку, памятуя, что необходимые для ее эвакуации суда также стоят в полной готовности в портах согласно установленному расписанию. Для выполнения долга перед армией и населением сделано все, что в пределах сил человеческих. Дальнейшие наши пути полны неизвестности. Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Откровенно, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает. Да ниспошлет Господь силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье».
Известно точно, что 30.10.1920 года Судоргин Семен Федорович вместе с женой, сыном Владимиром и дочерями Макриной и Юлией эмигрировал из Ялты в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев. В личных карточках, хранящихся в разделе русской эмиграции ГАРФ, у каждого из семьи Судоргина написано: «белоэмигрант. Эвакуирован из Ялты 30 октября 1920 г.». Нет только сведений о старшем сыне Григории. В уже упомянутой мною анкете от 1921 года, Григорий тоже указан. Это может означать или желание отца скрыть, по каким-либо основаниям, существование старшего сына, или сына уже не было в живых. Часы, смею надеяться, тоже поплыли в изгнание.
В Сербии Судоргин С.Ф. жил 20 лет, до 1945 года. В 20-х годах Макрина училась на медицинском факультете Белградского университета; Юлия посещала Мариинский Донской институт в г. Белая Церковь, Владимир учился в Донском кадетском корпусе. В Белграде семья жила на ул. Ламартинова, 28, а Симеон Федорович работал на железнодорожной станции. Думаю, что до определенного возраста наш герой состоял членом Русского общевоинского союза, основанного 1 сентября 1924 года генерал-лейтенантом бароном П. Н. Врангелем. Судя по сохранившимся документам, русские люди смогли в эмиграции обеспечить порядок, наладить быт, обучение детей и помощь нуждающимся.
К сожалению, для семьи Семена Федоровича жизненные потрясения на этом не закончились. После 2-й Мировой войны, когда в Югославии победил Тито, началась новая волна эмиграции – бывшие белые эмигранты двинулись дальше от социализма и репрессий НКВД. Бросив налаженный быт, престарелые Семен Федорович и Марфа Федоровна вынуждены были уехать в Австрию.
Представляется, что, будучи, безусловно верующим человеком, Семен Федорович сполна настрадался и почувствовал в себе силы помогать одиноким престарелым, испытавшим подобные лишения, согражданам. Неоценимую помощь в поиске сведений о жизни отца Симеона в Австрии, мне оказали протоиерей Русского православного Кафедрального собора в Мюнхене Николай Артёмов и протодиакон Георгий Кобро, познакомив меня с баронессой Еленой Николаевной фон Мейендорф и сообщив некоторую информацию о о. Симеоне. Вы не поверите! Баронесса лично знала отца Симеона и его супругу, более того, она была регентом хора в той же церкви, где служил отец Симеон.
Елена Николаевна фон Мейендорф происходит из древнего шведского аристократического рода, окончила русско-сербскую гимназию в Югославии. В 1945 году переехала в Австрию.
Папа Римский Клеменс II был из рода Мейендорфов;
отец Николай Богданович – полковник лейб-гвардии конной артиллерии, в эмиграции окончил Академию художеств, живописец и иконописец. Расписывал православные храмы в Югославии (мавзолей Карагеоргиевичей в г. Топола на холме Опленац), Германии (церковь св. Прокопия Устюжского в г. Гамбург), Австрии и США. Автор мозаики при входе в храм-памятник Николая II в Брюсселе. Более 15 лет Елена Николаевна организует отдых в каникулы для русских школьников и студентов; была менеджером одного из лучших теноров мира – Николая Гедды; закончила мозаичный иконостас для русской церкви Святой Троицы в Бостоне, начатый ее отцом.
С приятным акцентом и мягким интеллигентным голосом, Елена Николаевна описала отца Симеона: добрый, высокий, стройный, с красивыми густыми седыми волосами – настоящий русский батюшка! Кроме этого, Елена Николаевна сообщила адрес, по которому до сих пор находится тот самый дом престарелых. Мне пришлось посетить Зальцбург, чтобы сделать фотографии тех мест, где бывал отец Симеон. Это фотография дома престарелых в Хельбрунне, где жил и служил отец Симеон.
Заканчивается рассказ об удивительной, и в тоже время обычной для России начала 20 века, истории жизни простого человека. Даже по столь короткому описанию, ясно представляется вся трагедия одной из миллионов семей. А ведь из этих маленьких трагедий и сложилась трагедия Великой страны, или наоборот, трагедия Великой страны привела к трагедии каждого человека. А какая, в сущности, разница? Трагедия, прежде всего в том, что, родившись и прожив половину жизни в родной стране, не по своей воле пришлось скитаться, прожить вторую половину жизни и найти покой в доме престарелых чужой страны, потеряв своих родных и друзей, оставив могилы родителей и родные русские просторы. В Ногинске до 1957 года жил и преподавал математику родной брат отца Симеона, Николай Федорович. Своим близким Николай Федорович говорил, что все его родные умерли от голода - боялся признаться. А кто не боялся? Вот она личная трагедия отдельно взятой семьи.
На каком-то этапе жизни семьи Судоргина С.Ф., часы были проданы – уверен, что продали их только от большой нужды, а вырученные деньги обязательно кому-то помогли. В 2000 году или ранее часы попали в США, в 2003 году они были проданы в Японию и хранились там до 2008 года. Более полутора лет делались попытки вернуть часы в Россию, и наконец, они вернулись. Еще один камень собран…
Юдкевич В.
Фотографии о. Симеона Судоргина и Марфы Судоргиной, присланные из Австрии Габриелем Хубером для Владимира Юдкевича
Письмо Габриеля Хубера сопровождавшее фотографии
Дата: Wed, 18 Feb 2009 12:06:07 +0100 От: "Horzing Ernst" < //mail.yandex.ru/classic/compose?mailto=Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.">Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. > Тема: WG: Seniorenheim Hellbrunn Fluchtlinge Кому: //mail.yandex.ru/classic/compose?mailto=Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.">Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.
Dear Mr. Vladimir! I send you the answer to your questions again, because we think the first mail did not achiev to you. With best regards H?rzing Ernst
-----Urspr?ngliche Nachricht----- Von: Gabriele Huber [mailto: //mail.yandex.ru/classic/compose?mailto=Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.">Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. ] Gesendet: Freitag, 13. Februar 2009 17:57 An: //mail.yandex.ru/classic/compose?mailto=Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.">Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. Cc: H?rzing Ernst Betreff: Seniorenheim Hellbrunn Fl?chtlinge
Dear mister Vladimir!
I got your address from mister H?rzing. I am working at the old people's home in Hellbrunn and for my thesis I am very interesting about the refugees Camp Hellbrunn and the old people's home for refugees. I have only some pictures from Sudorgin Simeon which I send you in the attachment. I know only that his nationality was Yugoslavian (he was an old emigrant) and he came in September 1944 to Austria. I don't know in which placed he stayed before Hellbrunn. Maybe he was in the Camp Parsch, a Russian Camp in Salzburg. The old people home in Hellbrunn was installed by the IRO an d came in 1951 in Austrian administration Father Simeon Sudorogin (23.5.1877-12.3.1959) and Marwa Sudorogina (4.7.1876-31.1.1959) worked in the small church "S. Nikolai" in the old people's home Hellbrunn. This small church, two simple rooms exists until the seventies. Here in Salzburg is a Russian Community, maybe they are able to help you. There is also an article about the Russian in Salzburg, also about the Russian church in Salzburg, written in German by Schaerffenberg-Belaeff, Erika A.: Russen in Salzburg -zwischen Diaspora und Integration. II Teil: Nach dem Ersten Weltkrieg. In: Salzburg Geschichte & Politik. Mitteilungen der Dr.-Hans-Lechner-Forschungsgesellschaft. 10. Jahrgang, Heft 3, Juli-September 2000. You can order this book: Dr-Hans-Lechner-Forschungsgesellschaft, Pfeifergasse 14, 5020 Salzburg. Miss Schaerffenberg was the wife of Alexandr E. Belaeff and is well known in the Russian Salzburg Community.
I hope I was able to help you. If I will find other information's about Sudorgin I will send it to you.
2/15 марта 2015 г. Фоторепортаж воскресного богослужения в Крестопоклонную Неделю Великого поста в Свято-Софийском кафедральном соборе (Болгарская Православная Старостильная Церковь), которое возглавил епископ Фотий Триадицкий.
Автор: Митрополит Агафангел. Дата публикации: . Категория: Uncategorised.
С 17 по 18 марта 2015 года в мужском Воскресенском монастыре - епархиальном центре, прошло говение духовенства и епархиальное собрание Кишинёвской епархии. 17 марта все молились за вечерним богослужением, а 18 марта была отслужена Божественная Литургия Преждеосвященных Даров. После литургии и трапезы прошло епархиальное собрание, на котором обсуждались общецерковные вопросы и насущные проблемы Кишинёвской епархии.
В девизе Великороссийской жизни XIX в. – «Православие, Самодержавие, Народность» – это последнее, третье начало, или опора представляется наиболее неопределённой. Народ – явление достаточно пёстрое, как в сословном отношении, так и в отношении идейно-духовном. Основа Великорусского народа в XIX в., как и с древнейших времен, – крестьянство. Но нельзя исключать из понятия народ и иные сословия. Дворянство – тоже часть народа. Даже отрёкшиеся по существу от своей русской народности масоны – «декабристы» – часть народа. Простецы и учёные, подвижники монахи и разбойники, удалые казаки и оседлые городские мещане – всё это тоже народ. Наконец, и Государь Император, Самодержец Всероссийский, как человеческая личность – тоже частица народа, которым он Богом поставлен управлять. И чего только нет в этой многослойной массе! Если даже взять одно только русское крестьянство, крепче всех хранившее древние русские обычаи и нравы, основанные на «преданьях старины глубокой», то в нём, в его обычаях, нравах, преданьях – тоже чего только нет! Здесь соседствовали вера и безверие, целомудрие и похабщина, мудрость и глупость, мужество и малодушие, праведность и злодейство, щедрость и самая низменная корысть. Всё это содержится и в нравах, и в русском фольклоре, – во всём том, что и называют «народностью» народа. В те времена говорили: «Не стоит село без праведника». Это верно. Как и то, что не стояло оно и без колдуна (или колдуньи, знахарки), и без шлюхи... Поэтому нельзя идеализировать народ в его земной жизни и истории. Тем паче нельзя делать понятие «народ» отвлечённым и превращать его в некий идейный идол, истукан (а это нередко делалось, и в таких случаях истукану приносились кровавые жертвы – идолы требуют жертв!) И тем не менее, при всей социальной и нравственной пестроте у народа, как Исторической Личности, есть некое внутреннее объединяющее начало, которым определяются повороты, изгибы его жизненного пути, черты его национального, то есть личностного характера. Это сокровенное начало обнаруживается в том духовно-нравственном образе, который имеетобщенародное признание, перед которым в почтении склоняются все – от праведника до шлюхи. Для Великорусского народа, как мы не раз отмечали, таким общепризнанным идеалом искони был образ человека, человеческой души, всецело посвященных не «міру сему», а Богу из чистой любви ко Христу. Образ этот обретал определённость в святых подвижниках-монахах (старцах) и в юродивых Христа ради. Неотъемлемыми качествами его были: страх Божий, величайшее смирение, нелицемерная любовь, высота православно-христианской жизни. Эти и подобные им качества, свойства, черты составляли вместе то, что самим Великорусским народом было названо Святой Русью! И ярче всего дивный лик Святой Руси отображался в лике Богоматери на её русских иконах! Она, Пречистая, Пресвятая Дева Мария сообщала Русской Душе свойства, качества Своей Преблагословенной Личности, так что они становились и качествами Великороссии как Исторической Личности. Она, Богородица, была солнцем Великороссии, её самой сильной сокровенной любовью, её Заступницей, её Матушкой! Святая Русь ощущала себя Домом Пресвятой Богородицы, в котором Богоматерь, следовательно, таинственно живёт, как Хозяйка, как Матерь, как Спасительница любящих Её и прибегающих к Ней в радостном хвалении или слезном покаянии детей...
Как мы видели, общепризнанным всё это было примерно до второй половины XVII в. Потом началось разделение,раскол, болезненное раздвоение Русской Души. Часть её не без влияния и соблазнов Запада уклонилась в иное міровосприятие и самовосприятие. Наряду с древним исконным духовно-нравственным основанием Святой Руси во главе с Богородицей появилось новое, чуждое основание Руси суетной, порочной, устремлённой не к Богу, а к «міру сему». Появился и новый идеал человека – гордого, самостного, суетливого, «делового» (в XVIII в. такой именно человек признаётся наиболее «полезным Отечеству»!)
Тот и другой «идеалы» продолжают существовать с XIX в. Но уже видно (особенно после «декабристов»), к чему ведёт идеал новый, чуждый и чужой! Поэтому призыв вернуться к «народности» означает в своей глубинной основе призыв обратиться к Святой Руси во главе с Богородицей; и мы видим, какое дивное личное обращение к этому совершает Государь Александр I! Видим и то, что его младший брат, Государь Николай I сознательно возвращает Православную Самодержавную Монархию к тому, чтобы быть ей хранилищем, вместилищем Святой Руси! И – чтобы светила Великая Россия светом Православия и святости всему миру! В этом именно, а не в военном и денежном могуществе, видят теперь Государь и лучшие люди России величие своей державы, как Третьего Рима! Знаем мы и то, как одновременно с этим великим поворотом или обращением государственной политики и даже обусловливая его, происходит возрождение веры и духовности в России. В XIX в. вновь расцветает Русская Земля великими святыми чудотворцами, праведниками, старцами, церквами и монастырями! Наиболее единодушную поддержку всё это встречает в русском крестьянстве и иных слоях «простого» народа. Наибольшую, но – не всеобщую! Теперь уже и в самых недрах народа слишком большое, опасно большое влияние имеет сознательное отвержение Святой Руси и всякой святыни! Речь идёт, следовательно, о неких критическихколичествах, которые и должны определить общее склонение свободного произволения Великороссии в ту или иную сторону. За эти-то количества и разворачивается невиданная яростная борьба повсюду, но особенно – в «образованном» обществе и в ведущем слое государства.
Отчётливо различимы два основных потока. Часть «общества», иногда не без терзаний и поисков, идёт навстречу Святой Руси. Другая часть, напротив, ещё дальше бежит от неё! Приобщаемая к образованию часть «простого» народа тоже разделяется: одни идут вместе с Царём и Церковью, другие – вслед за «господами» и «учёными», либералами и революционерами. Начинается процесс окончательной кристаллизации устоев и стремлений внутри Великороссии. Оба потока, двигаясь вместе, рядом, но в противоположных направлениях постоянно соприкасаются, высекая искры, ожесточённо спорят. Споры идут в области философии и богословия, в литературе и искусстве, в общественной мысли. Спорят в государственных учреждениях, в стенах университетов и гимназий, на страницах книг и журналов, в светских салонах и в семьях.
В XIX в. русская литература и искусство уже не являются просто заимствованием западных образцов, подражанием им. Мы видим теперь нечто вроде «синтеза» западной культуры с русским духом. В этой «синтетике» преобладают безусловно западные начала, русский же дух показывает лишь то, что он способен понять западную культуру, сделать её отчасти «своей», т.е. усвоить. Но в связи с этим совершенствуется русский литературный язык, достигающий особенной чистоты у Пушкина, освобождающийся от ненужных примесей. Однако западные начала приносят в Русскую Душу немало порчи, в частности, заражают её утопиями о возможности построения Царства Божия на земле, от таковых утопий несвободны ни самые выдающиеся литераторы, ни мыслители, ни даже неграмотные крестьяне.
Об удивительном обращении Н. Гоголя мы уже упоминали. Это единственный случай сознательного, добровольного отречения «творческого человека» такого масштаба от своего творчества... После откровенной серьёзнейшей беседы опального А.С. Пушкина с Николаем I происходит не менее удивительное обращение поэта к Святой Руси, к признанию новых устоев России – Православия, Самодержавия, Народности. «Господа, вот вам новый Пушкин»,– сказал Царь, выходя вместе с поэтом после этой беседы. И сие было истинно так! Не из страха перед властью, не лицемерно, а искренне, по-настоящему Пушкин, друг «декабристов», светский шалопай, как в жизни так и в поэзии, после 1826 г. отрекается от вольнодумства и масонства и создаёт свои самые лучшие, самые великие произведения! Ему пришлось дорого за это заплатить! Пушкин – фигура особенная, ключевая для всей русской культуры. Это хорошо понял Государь Николай, почему и пошёл на особенную, предельно откровенную беседу с поэтом. Но это понимали и бывшие «братья» Пушкина – масоны. Пушкин, вступив в ложу «Овидий» в Кишинёве во время своей первой ссылки 4 мая 1821 г., сделал это, подобно многим другим, по неведению, как бы следуя светской «моде», тем паче, что тогда у него была слабость завидовать аристократам, заискивать перед ними и стараться войти в их «высшие» круги. Он не знал, что ложа «Овидий», созданная генералом Инзовым, подчинена более высокой ложе «Астрея», а та, в свою очередь, – ещё более высокой – «Великой провинциальной ложе», руководимой уже иностранными, западными «гроссмейстерами», а эта – еще более высоким и тайным Капитулам... П.В. Анненков свидетельствует, что после этого за Пушкиным, его словами, поступками, образом мыслей тщательно следили. И, когда к 1837 г. выяснилось, с одной стороны, что Пушкин стал звездой первой величины в российской литературе и его слово определяет настроение многих умов «общества», а, с другой стороны, что он окончательно отошёл от масонских идей и не хочет к ним возвращаться, против него была пущена в ход интрига Геккерна и Дантеса. Оба они оказались масонами-тамплиерами. Известная клеветническая анонимка от «Капитула рогоносцев» Пушкину по поводу ни в чём не повинной его жены была нарочито составлена в масонских выражениях. Поэт должен был из этого понять, кто и за что его преследует, и что преследование будет беспощадным, не прекратится. И тогда Пушкин пошёл на дуэль. Своей кровью, жизнью он заплатил за ошибки и заблуждения юности. Творчество Пушкина, содержавшее как «пшеницу» добрых произведений, так и «плевелы» произведений соблазнительных и вольнодумных, стало ещё при жизни его, а наипаче после смерти, использоваться как истинными сынами России, так и её врагами. Последними даже – с большим успехом! Здесь – трагедия почти всякого «секулярного», т.е. нецерковного творчества. Это хорошо понял Ф.М. Достоевский, тоже проделавший путь обращения от «демократических» настроений и идей в кружке еврея Буташевича-Петрашевского к Православию, Самодержавию, Народности. Отбыв каторгу за участие в этом кружке, Достоевский уже никогда не играл ни умом, ни пером. Он взял на себя тяжелейший крест – через художественные образы проповедать заблудшей российской интеллигенции две-три Евангельских истины. И Господь открыл ему внутреннее зрение к познанию и выражению некоторых важнейших духовных законов жизни, действие которых в людях и их отношениях он и показал. Этим Достоевский выделяется во всей міровой литературе, где господствуют фантазии и выдумки о жизни, а не раскрытие Богоопределённого устройства её, «правдоподобность», но не правда! Таких обратившихся от антихриста ко Христу в XIX в. в России, кроме Пушкина, Гоголя, Достоевского (это лишь самые крупные имена) было очень много! И не только в литературе и искусстве, но и во всех других областях общественной жизни.
Однако в те же самые времена не меньше, если не больше (!) было и других писателей и публицистов, обращающихся от Христа к антихристу. Такое направление прослеживается уже в творчестве М.Ю. Лермонтова. От светлых, патриотических, истинно русских мотивов он движется определенно к демонизму («Мцыри», «Демон»), поддерживая и в известной мере создавая новый «культ», новой – «демонической личности». Его Печорин – это уже не просто «лишний человек», вроде Онегина, это личность с бесовскими наклонностями. Демонизм привлекает «общество». Но он всё-таки тогда ещё крайность... «Общество» предпочитает идеал разрушителя жизни с целью ее мнимого улучшения в духе революционных жидо-масонских идей. Таков у Тургенева Базаров, у Чернышевского – Рахметов. Либерально-демократические идеи в литературе и искусстве поддерживаются Герценом, из-за границы посылающим в Россию свои тлетворные идеи, выражаемые в журналах «Полярная звезда» и «Колокол». В том же направлении с меньшей откровенностью действуют и пишут в России Белинский (атеист и богохульник), Чернышевский, Добролюбов (– все из «разночинцев»). К ним примыкает из очень благородной родовитой семьи Салтыков-Щедрин, создатель серии злых карикатур на российскую жизнь. Граф Л.Н. Толстой, начав очень хорошо с «Севастопольских рассказов», продолжив в целом прекрасным произведением «Война и мір», постепенно, по гордости ума, отмеченной у него Амвросием Оптинским, скатывается в еретическое отрицание Церкви, в создание собственной секты «толстовцев», и написанию плохих романов «Анна Каренина», «Воскресение» и других. Как бы в стороне держатся некоторые дворянские писатели, вроде Тургенева и Гончарова, «просто» описывающие жизнь... Целенаправленно создается впечатление о литературе и искусстве как отображении, «зеркале» жизни, так что и сто лет спустя, уже в советское время молодежь 40-х–60-х годов хочет видеть в писателях и артистах пророков и учителей, в художественном творчестве – «зеркало» жизни... Но верно было замечено И. Солоневичем, что вся русская литература – это кривое зеркало! А мы добавим, что она и по природе своей никаким «зеркалом» быть не может. К примеру, Гоголь, по его настойчивым утверждениям хотел в «Ревизоре» показать человеческую душу, где хозяйничают страсти (в виде дурных чиновников) и действует продажная, самовлюбленная совесть (Хлестаков), но, когда придёт Божий Суд, (настоящий ревизор) душа оказывается безответной (немая сцена). А поняли, точней – использовали (!) Гоголевский «Ревизор» совершенно иначе, – как «правдивую» картину безобразности российского чиновничества, да и всей жизни! Салтыков-Щедрин руководствовался «благим намерением», осмеяв отрицательные явления жизни, содействовать их искоренению! Но получилось другое – сатирическое изображение якобы «правды» о глупости и мерзости российской жизни в целом «в условиях самодержавия»... Да и нет у литературы и искусства ни задачи, ни возможности быть «энциклопедией жизни!» В лучшем случае в них отражаются в неизбежно искажённом виде лишь некоторые отдельные чёрточки действительности. О каких «зеркалах» и «энциклопедиях» можно говорить, если русские писатели и иные деятели культуры, за немногими исключениями, понятия не имели, что происходит в самом главном, – в области веры и Церкви Русского народа, радетелями которого они себя мнили! Пушкин, будучи современником преп. Серафима Саровского, ничего о нём не знал! А если и слышал кое-что, то не дал себе труда поехать и воочию посмотреть на это явление народного духа и духовности!..
Но умами «общества» пытаются руководить не только посредством художественного творчества. Большое значение приобретают философские и общественные идеи, выраженные непосредственно. Наиболее заметным явлением становится борьба между так называемыми «западниками» и «славянофилами». Наиболее выдающимися «западниками» считаются Чаадаев, Белинский, проф. Т.Н. Грановский, А.И. Герцен, Станкевич, Чернышевский, Добролюбов. На стороне «славянофилов» стоят Пушкин, кн. Одоевский, А.С. Хомяков, братья Киреевские, братья Аксаковы, Ю.Ф. Самарин, К. Леонтьев. Особую, как бы промежуточную позицию занимают Ф.И. Тютчев, Вл. Соловьев, К.П. Победоносцев. Предметом внимания и спора обоих направлений является вопрос о положении России относительно Европы и, исходя из этого, о дальнейшем развитии России. «Западники» полагают, что величие России в усвоении ею европейской культуры (некоторые говорят о «синтезе» русской и европейской культур) в том, чтобы «одухотворить» Европу и вместе с нею пойти по пути «цивилизации и прогресса», как они устраиваются именно Европой. Для них Россия, безусловно, «страна европейская», хотя и с определёнными особенностями. Западники вынуждены говорить об особенностях России, поскольку такие крупные мыслители Запада, как Шеллинг, Баадер, Мелер, считают Россию источником обновления Европы. Герцен писал оппонентам: «Вам нужно прошлое и его традиции, а нам нужно оторвать от них Россию. Мы не хотим России до Петра, потому что она для нас не существует, а вы не хотите новой России. Вы отрицаете её, как мы отрицаем древнюю Русь». Грановский в своей нашумевшей диссертации 1849 г. пришёл к отрицанию безсмертия души. Начитавшийся Гегеля Белинский заявил: «Философия всем открыла абсурдность христианской мысли». И в знаменитом письме к Гоголю добавил: «Россия ждёт от писателей спасения от православия, национальности и самодержавия». Это был путь к совершенному материализму и полной бездуховности, по которому вскоре и пошли бесноватые революционеры, о каковых мы будем говорить особо. «Славянофилы» – название ещё более неточное, чем «западники», т.к. далеко не все из них думали о славянстве вообще и о России как части славянского міра. Большинство имели в виду одну только Россию и их можно было назвать скорей – «русофилами». Взгляды их не единообразны, в них можно найти как утверждения о полной самодостаточности России, её непримиримой противоположности Западу, совершенно особенном пути, отрицающем всё западное, так и утверждения о том, что Россия любит Европу, тесно связана с ней, более того – призвана спасти Европу именно своей самобытностью, прежде всего – Православием, и примером своей жизни. Ф.М. Достоевский проповедует небезосновательные (хотя и с ошибочными крайностями) идеи «всечеловечности» Русской Души, русской веры и культуры. По его мнению Русская Душа любит Европу, немыслима без неё, но, видя духовное опустошение Запада, погружение его в пошлость и безверие, призвана оживотворить Европу, да и весь мір, своей любовью и духовностью. «Славянофилы» стоят за возрождение допетровских устоев русской жизни, за крестьянскую «общину», за должную самостоятельность Церкви и восстановление Патриаршества. Мощным защитником Православия в русской «общественности» является А.С. Хомяков. В категориях, свойственных современности, как бы её языком, Хомяков сумел в ряде основательных произведений доказать, что «только Церковь Православная является Церковью Христовой, Его таинственнымтелом», Глава которому Он Сам (по Ап. Павлу). Все остальные «церкви» – отсечённые и обречённые на «засыхание» ветви, еретические безблагодатные сообщества. Работа Хомякова «Церковь одна» – непревзойдённое богословское сочинение, служащее по сей день прекрасным пособием против ереси «экуменического движения». Как видим, «славянофилы» ближе всех подошли к правде вещей, а такие, как Хомяков, полностью стоят в истине Божией. В «промежуточной» группе российских мыслителей выделяется поэт Тютчев, бывший также и опытным дипломатом. Он создал утопию «Великой Греко-Российской Восточной Империи», согласно которой Русский Император должен объединить обе «половины» Европы – Восточную и Западную, с включением австрийских земель в состав России. И тогда в Риме будет православный папа, а в Константинополе – православный патриарх. Почти то же самое проповедал потом Вл. Соловьёв, но, в отличие от Тютчева, полагал, что объединение Восточного (Православного) и западного (католического) христианства должно быть произведено Русским Императором под водительством Римско-католической церкви. Соловьёва горячо поддержал католик архиепископ Штроссмайер. К.П. Победоносцев – один из самых русских и самых православных мыслителей скептически относился к идеям «всемірной миссии» России, пророчески видя, что произойдёт совсем другое – гибель России. Поэтому он всячески подчеркивал необходимость укрепления самодержавной власти, недопустимость никакого вольномыслия и западничества, особенно – в богословских вопросах. В. Соловьёв называл его «Великим Инквизитором», а автор этой «легенды» в романе «Братья Карамазовы» – Достоевский был другом и во многом учеником К.П. Победоносцева...
Итак, выдающимися «западниками» выступают уже разночинцы. Мы упоминали о них как о новой для России прослойке «образованных» людей, дополнивших «образованное» дворянское общество и составивших с ним некое единое целое, названное «интеллигенцией». Это в своём роде уникальное явление. Типичный интеллигент А.П. Чехов так определил его в словах М. Горькому: «Русская интеллигенция в своем существе безбожна и материалистична. Для неё религиозные и национальные идеи Хомякова и его последователей не понятны».
Но как могло случиться, что русские люди – выходцы из духовенства, купечества, городского мещанства, иной раз даже из крестьянства (!) – оказались настолько безбожны, что духовные и национальные идеи и чувства стали для них непонятны?! Тому способствовало прежде всего самою своей природой светское научное образование.Поскольку большинство «естественных» и «гуманитарных» знаний (наук) имеют, как мы уже отмечали,демоническое происхождение, постольку в таком именно, демоническом духе они неизбежно влияют на сознание и подсознание учащихся и учащих (профессоров). Этим тут же пользовались масонская и еврейская пропаганда для нарочитой обработки студенческой молодежи в либерально-демократическом, антирусском и антиправославном направлении. И особо нужно заметить пагубную роль дворянства в этом душерастлительном деле. Пользуясь тем, что разночинцы естественно смотрели на него «снизу вверх» как на безспорный авторитет, «образованное» российское дворянство без труда отравляло их ядом своего вольнодумства, противления царской власти, презрительного отношения ко всему народному и православному, как к чему-то отсталому, невежественному, примитивному... «Что Россия?.. Вот Европа – это да-а!»... Как бы захлебываясь от счастья, что им дали возможность приобщиться к западным наукам и культуре и, по получении университетского образования, их – «из грязи в князи» вылезших – стали принимать на равных в самом «благородном обществе», разночинцы-интеллигенты всячески старались «не ударить в грязь лицом» и явить себя порой даже более либеральными и не русскими, чем их наставники из дворян! Они скоро загорелись идеей поделиться с «тёмным» русским народом своей образованностью и свободомыслием, «просветить» народ, из которого вышли. Возникло так называемое «народничество» с его практикой «хождения в народ» с целью пропаганды безбожных и революционных идей. «Хождение» кончилось крахом; народ не пожелал принять «народников», частенько просто выдавая их полиции. Бедные «народники»! Бедная «интеллигенция»! Она навсегда останется непонятой народом, и презираемой своими соблазнителями. Некоторая часть «интеллигенции» скоро осатанеет до нечаевщины и большевизма. Очень немногие из интеллигентов сумеют разобраться в сущности вещей и вернуться к Православной Вере и подлинной народности. Но основная часть русской интеллигенции так никогда ни к чему определенному и не придёт! Она обладает и по сей день поразительно убогоньким мышлением, которое не идёт дальше обожания (культа!) «культурных ценностей» (в круг которых свалено все, – от цирковых кривляний до икон Рублёва (!) и трепетно-экзальтированного почитания еврейства. Последнее примечательно. Один из самых первых признаков «интеллигентности для русских интеллигентов – «любовь» к евреям!
Здесь сказалось уже прямое воздействие еврейской пропаганды. В России в XIX в. еврейство всё более распространяется, проникая в «общество», в студенческую среду, в «интеллигенцию». Поскольку всё идёт под «благороднейшими» вывесками свободы от темных предрассудков, русская интеллигенция в упор не замечаетразлагающей, разрушительной деятельности евреев в России. Заметит потом, во время революций... Ко всем бедам, от этой деятельности исходящим, в XIX в. прибавилась ещё одна – зловещие слухи о ритуальных убийствах евреями христианских младенцев. Эти слухи, равно как и эти убийства, имеют место по сей день, и не только в России. Интересно поэтому, как отозвалась на них Великороссия подлинная, настоящая. Для неё важно было узнать правду, как она есть, прежде всего. Министр Внутренних дел Л.А. Перовский поручил знаменитому В.И. Далю, составителю «Толкового словаря великорусского наречия» и «Словаря русских пословиц и поговорок», другу Пушкина, исследовать этот вопрос. Вл. Даль с 1841 г. состоял чиновником особых поручений МВД России и имел доступ к самым секретным документам. В 1844 г. он составил записку, озаглавленную «Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их». Здесь Даль привёл наиболее достоверные случаи подобного злодейства, начиная с IV в. по Р.Х., уделил внимание 20-ти делам, разбиравшимся в начале XIX в., особенно «Велижскому делу» (1823–1835 г.г.), законченному в Госсовете, – всего 134 случая. На основании объективного изучения материала Даль сделал следующие выводы: «...Обвинение жидов в мученическом умерщвлении к Пасхе христианских младенцев невозможно считать призраком и суеверием. ...Изуверский обряд этот не только не принадлежит всем вообще евреям, но даже, без всякого сомнения, весьма немногим (евреям, – прот. Л.) известен. Он существует только в секте хасидов или хасидым – как это объяснено выше – секте самой упорной, фанатической, признающей один только Талмуд и раввинские книги и отрекшейся, так сказать, от Ветхого Завета; но и тут (т.е. у хасидов, – прот. Л.) составляет он большую тайну, может быть не всем им известен и, по крайней мере, конечно, не всеми хасидами и не всегда исполняется, но не подлежит однако же никакому сомнению, что он никогда не исчезал вовсе со времени распространения христианства, и что поныне появляются от времени до времени между жидами фанатики и каббалистические знахари, которые с этою двоякою целью посягают на мученическое убиение христианского младенца и употребляют кровь с мистически-религиозною и мнимо-волшебною целью.» Это исследование Даля было отпечатано в 1844 г. тиражом не более всего десяти (!) экземпляров, только для «служебного пользования» и составляло долго строгую тайну. Лишь в 1913 г. оно было опубликовано под названием «Записка о ритуальных убийствах». При этом издатели полагают, что такая публикация будет полезна не только русскому «обществу», но самим же евреям, поскольку снимает страшное обвинение со всего этого народа и потому содействует прекращению фантастических слухов и предотвращению еврейских погромов. Самое замечательное состоит в том, что евреев берегли в России! И не только подкупленные ими чиновники и истерическая интеллигенция. Берёг народ, народное сознание и чувство! Достоевский в «Записках из мёртвого дома» описывает случай, когда на каторге некоторых заключённых, возмутившихся было тем, что евреи не садятся с ними за один стол, другие русские каторжники урезонили доводом: «У них вера такая!»... И всё тут! И в этом, между прочим, – вся Русская Душа в её отношении к другим народам и верам,даже к такому народу как еврейский, и к такой вере, как определённо антихристианская – иудейская! Нельзя платить евреям «той же монетой», нельзя допускать, чтобы против них возникала волна слепой ненависти, могущая привести к гибели невинных, – таково было (и остаётся) общее мнение русских. Крайности и эксцессы еврейских погромов были именно эксцессами, а не правилом, не нормой, и иной раз провоцировались тайными вождями самих же евреев с двоякой целью, – удержать еврейскую массу в послушании и моральной изоляции, и одновременно обвинить в антисемитизме другой народ. Потом мы ещё будем иметь нужду сказать, до каких зловещих преступлений против своего же еврейского народа (его беднейшей части) доходили вожди еврейской «аристократии» или «элиты», и сделать выводы о сущности современного еврейства и его значении во всемірной и в Великороссийской истории. Ныне же необходимо заметить, что в XIX в., особенно во второй его половине, во главе различных «революционно-демократических» антироссийских обществ, кружков, движений всё более и более становятся лица еврейского происхождения. Это новое, очень важное и знаменательное явление! Началось, пожалуй, в 1848 г. с кружка еврея Петрашевского, любившего забавляться тем, чтобы переодевшись женщиной, войти в церковь и безобразить там, или говорить безстыдные или богохульные слова, убегая потом от полиции. «Петрашевцы» стремились к свержению монархии, проповедали цареубийство. Пострадали многие из них, в том числе Достоевский. Буташевич-Петрашевский кончил на каторге сошествием с ума, как и Чернышевский. Было уже недалеко до кружков поклонников теорий еврея К. Маркса, о чём мы скажем в главе «Бесы».
Еврейство начало приобретать особое значение в российских делах также посредством капиталов, денег, влагаемых в начавшую бурно развиваться российскую промышленность. В конце XIX в. срастание российского (особенно – старообрядческого) капитала с еврейским в банковской системе стало заметным явлением жизни. Как стали уже чуть ли не обычаем женитьбы отпрысков самых знатных русских дворянских родов на красивых и умных еврейках. Государь Николай II с добродушным юмором отмечал еврейское происхождение семьи одного из Членов Императорского Дома!.. Дальше, как говориться, «ехать было некуда!»
Вся эта борьба и новые явления Великороссийской жизни не могли не сказываться и на жизни народных масс, прежде всего – крестьянства. А в «крестьянском вопросе» главным было дело отмены крепостного права. За эту отмену стояли единодушно все течения и группы «общества», кроме разве самых консервативных дворянских кругов, не очень значительных и сильных к тому времени. Как уже отмечалось после восстания «декабристов» дворянство, как сословие (не без исключений, конечно), было оттеснено от деятельного участия в государственном управлении. Его место заняло чиновничество. Всецело обязанное Государю и зависящее от службы ему, оно представлялось более надёжной опорой, чем дворянство, что и в самом деле в какой-то мере было так. Проекты «крестьянской реформы» создавались в чиновнической среде, в секрете об общественности, так что многие её представители думали, что самодержавие тормозит реформы, тогда как в действительности именно самодержавие их прежде всего и задумывало и разрабатывало достаточно давно. Промыслом Божиим было дано осуществить эти реформы Государю Императору Александру II Николаевичу, принявшему Престол Государства Российского 19 февраля 1855 г.
Некоторые склонны почти противопоставлять его отцу, Николаю I. Это совершенно неправильно! Александр II был в полной мере сыном своего отца, отличаясь лишь большей мягкостью характера и более «гуманитарным» образом воспитания, что было нарочито устроено отцом, пригласившим в качестве одного из учителей сына знаменитого поэта Жуковского. Александр Николаевич родился в 1818 г. В 1841 г. женился на принцессе Гессен-Дармштадской, ставшей по принятии Православия Марией Александровной. У них было несколько детей, двое сыновей – Николай и Александр. Старший был объявлен Наследником. Его и видели Хромовы в Томске в гостях у старца Фёдора Кузьмича.
Но он умер в молодости в 1865 г. Наследником стал следующий по старшинству Александр Александрович (будущий Император). Были ещё сыновья Алексей, Владимир, Сергей. Но Государь Александр II (да простит ему Господь!) повторил ошибку Павла I, Александра I, Николая I и некоторых древних Государей: он при живой жене связал себя с княгиней Е.М. Долгорукой, по смерти законной жены венчался с ней, правда – тайно, и дал ей титул княгини Юрьевской (у них тоже были дети).
Сразу по завершении дел, связанных с окончанием Крымской войны Государь Александр II принялся за дело отмены крепостного права. Ему помогали брат Великий Князь Константин Николаевич, вдова дяди, Михаила Павловича, Великая Княгиня Елена Павловна, князь В.А. Черкасский, граф Я.И. Ростовцев, Н.А. Милютин, Ю.Ф. Самарин и другие. Почти ровно 100 лет существования крепостного строя в России, по верному суждению знатоков вопроса, оказалось «неоспоримо более вредным для Русского народа, чем татарское иго». Нужно ясно отличать «крепостное право», о котором идёт речь, от процесса прикрепления крестьян к земле, происходившего, как мы видели, с XVI века. Ограничение, а затем и полное запрещение своевольного перехода крестьян с места на место в Московской Руси не было их порабощением. Крестьяне, в том числе и помещичьи, оставались правовыми личностями, находящимися под такой же защитой законов и власти Царя, как и их господа. «Прикрепление» крестьян к земле диктовалось необходимостью сохранить относительно немногочисленное трудовое население на больших площадях обрабатываемой в центре России земли, без чего основа жизни страны – сельское хозяйство было бы просто невозможно. Превращение же крестьян в личную или частную собственность помещиков, происшедшее при Екатерине II, и явившееся почти рабовладением, не вызывалось народно-хозяйственной необходимостью, но было устроено в угоду дворянству, приобретшему тогда определённую власть даже над Царями (точней Царицами). Это и есть крепостное право. В XIX в. оно становится, помимо всего прочего, тормозом народно-хозяйственного развития в силу хотя бы одного того, что с увеличением народонаселения на тех же российских земельных площадях, уже невыгодно держать его здесь, но выгодней стало дать населению возможность свободно уходить на новые земли. Кроме того подневольный труд крепостных крестьян в определённых случаях менее продуктивен, чем труд свободных. Однако есть здесь одна «тонкость», которую редко замечают. Русский крестьянин искони трудился на земле не в силу желания получать от неё как можно большеприбыли, а в силу Божия призвания к крестьянскому образу жизни в целом, со всеми входящими сюда сторонами, и любви к такому именно образу жизни, к земле, к труду на ней! Лишь в XVII в. происходит (вместе с другими «разделениями» и расколами) некое разделение и в крестьянстве. Часть его сохраняет древнее восприятие вещей, (или психологию), другая часть увлекается уже иным, рациональным устремлением, когда труд на земле видится преимущественно как источник дохода, даже обогащения. Для этой второй новой части крестьянства имеет значение то, что называется «материальной заинтересованностью», и такие крестьяне трудятся лучше, когда они полностью свободны распоряжаться итогами труда. Для первой же, исконной части крестьянства, сохранившей древнее міровосприятие, в сущности не имеет особого значения, свободен ли крестьянин, или находится в относительной или даже полной, крепостнической зависимости от помещика. В последнем случае он может страдать или от чрезмерной доли барщины (оброка), иных злоупотреблений господина, или от того, что господин властен в любое время разлучить его с семьёй, продав в одиночку, без земли, или без суда сослать в Сибирь за незначительную провинность. Если же такой крестьянин не испытывал никаких притеснений и несправедливостей от барина, то он готов был с любовью оставаться его «собственностью» и работать на господина, что называется «не за страх, а за совесть»! Подобные отношения поистине христианской любви между помещиками и их крепостными крестьянами были отнюдь не редкостью (!) во весь век «крепостного права», сплошь и рядом встречались в XIX в. накануне реформ. Крестьянские «няни» и «дядьки» в дворянских семьях становились в полной мере членами семей, почитались и уважались и, в свою очередь, почитали своих «господ» и просто их любили. Такова реальная Пушкинская Арина Родионовна, таков его вымышленный, но именно «из жизни взятый» Савельич в «Капитанской дочке». Подобных примеров – великое множество! В них, в таких отношениях – Русь исконная, коренная, если угодно – Святая Русь! Такое крестьянство – корень и опора Святой Руси, Православной Церкви и всей Великороссии! Оно сохранялось очень долго, вплоть до «коллективизации» 1930-х годов, отдельные (теперь уже крайне редкие!) представители такого крестьянства попадаются даже в наши дни!
Но в XIX в. уже очень заметным становится крестьянство другое, с новой психологией стяжателя. Из него выходят «міроеды» и «кулаки», в нём типической фигурой становится «хитрый мужичок», единственной святыней которого является «землица» (из-за неё он готов прирезать и соседа, и барина, независимо от того, как тот к нему относится). В такой среде живёт скрытая или явная ненависть к господам, процветают лживость, притворство, игра сродни лицедейству. Скоро, в начале XX в, в таком крестьянстве расцветает безбожие и хулиганство. Такаякрестьянская среда – надежда масонов и демократов, а также П.А. Столыпина. Её часто станут принимать за выражение типично русских черт крестьянства и начнут (особенно в наши дни!) чуть ли не молиться на образ крестьянина с психологией стяжателя и собственника, «крепкого хозяина», умеющего «считать деньгу» и её «зашибать», как на «спасителя» российского сельского хозяйства... Это очередное заблуждение и следствие незнания и непонимания нашей истории. В XIX в. отчётливо видна и некая третья промежуточная категория крестьянства, как бы «потерянного», сбитого с толку. Это люди, не пустившиеся в наживу, но и потерявшие древние православные духовные устои. В таком крестьянстве, с одной стороны, – мечтательность и восприимчивость к любым суевериям и от господ исходящим утопиям. Нередки были случаи, когда группы крестьянских семейств, иной раз – вся деревня, сговорившись тайно, вдруг снимались с места и уезжали в некую «счастливую страну» или «землю», где, как в Раю, правда живёт... Такое крестьянство – добыча сектантов самых разных толков, каких в XIX в. расплодилось очень много (баптисты, молокане духоборы, адвентисты и т.д.) В нём же, в таком крестьянстве, с другой стороны, – безделье, пьянство и, как следствие, крайняя нищета и тоже – хулиганство. А это уже надежда и опора большевиков.
Повинны ли в умножении крестьянства второй и третьей категории господа дворяне и созданное ими крепостное право? Безусловно повинны. Хотя и не совсем так, как это представляют либералы и демократы. Жестокое безчеловечное отношение к крепостным имело место в дворянской среде, но не было чем-то всеобщим и слишком уж распространённым! Такие помещики-изуверы, как знаменитая Салтычиха, были исключением, а не правилом, и подобно ей, несли очень суровые наказания. Гораздо более значительным по своей вредоносности было влияние дворянства, отличавшегося безразличием к своим крестьянам, или даже «либерализмом», с которым часто соединялось прямое развращение крестьян революционно-демократическими масонскими идеями. Но самой большой пагубой периода крепостничества явилось то, что, поставив помещичьих крестьян в совершенно безправное и безгласное положение, российское дворянство сделало его за 100 лет в какой-то мере безразличным как к судьбе самого дворянства, так и к судьбе государственной власти.
Но нужно вспомнить, что в условиях крепостничества находилось далеко не всё Великороссийское крестьянство! Искони и до середины XIX в. существовали разного положения государственные свободные крестьяне («черносошные», удельные, «экономические»). Не знало крепостного права и российское казачество Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Дальнего Востока... Если совокупить его с государственными крестьянами, то окажется, что примерно половина российского крестьянства не знала рабского, крепостнического состояния! В этой свободной крестьянской среде можно увидеть все три вышеописанных категории людей. Но общей отличительной чертой свободных крестьян России была определенная независимость мышления и поведения и более деятельное участие в общественной и государственной жизни, больший интерес к судьбам страны.
Подготовив законодательную базу и подготовив в известной мере общественное мнение, Государь Александр II 19 февраля 1861 г. (в годовщину своего восшествия на Престол) подписал манифест об отмене крепостного права (текст его был составлен митрополитом Филаретом (Дроздовым) и Положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости. 5 марта воля Монарха была обнародована. Александр II навсегда вошёл в историю под именем Царя-Освободителя!
Крестьяне объявлялись лично свободными и за эту свободу не должны были платить ничего. Но земляпризнавалась собственностью помещиков. Помещики должны были предоставить крестьянам усадьбу и некоторое количество пахотной земли и иных угодий («полевой надел»). Размер надела был в разных местах разным и определялся соглашением помещиков с крестьянами. Усадьбы и наделы подлежали постепенному выкупу.Выкупить всё можно было и сразу, если были средства. До заключения соглашения о наделе крестьяне былиобязаны платить помещику за усадьбы и наделы и назывались «временно-обязанными». После полного соглашения о наделе они становились «крестьянами-собственниками». Полное соглашение должно было быть заключено в течение двух лет. Освобождавшиеся таким образом крестьяне составляли по месту жительства «сельские общества» («общины»), объединявшиеся, в свою очередь, для управления и суда в «волости». В сёлах и волостях действовало крестьянское самоуправление посредством выборных лиц. Община, называемая также «міром», имела общинный порядок пользования землёй, т.е. «мір» имел право делить и переделивать землюмежду крестьянами. Все повинности (уплата налогов и иных сборов) отбывались по правилу «круговой поруки», т.е. общине предъявлялись общие суммы сборов, а «мір» решал, кому сколько платить, чтобы получилась нужная сумма. То же касалось и трудовых повинностей (стройка дорог, мостов и т.п.). Если один не мог платить, или работать – за него платили или трудились другие, а он попадал к ним как бы в должники. Дворовые крестьяне, не работавшие на земле, могли после двух лет «временно-обязанного» состояния уходить на все четыре стороны, записываясь в иные сословия. Могли уходить также свободно и те крестьяне, которые не желали заниматься земледелием, или и раньше им не занимавшиеся, но работавшие на «отхожих промыслах» в городах, что было присуще Нечерноземью. Положение 19 февраля определяло особое устройство «выкупной операции», т.к. крестьяне в большинстве были просто не в состоянии выкупить свои усадьбы и наделы. Помещики после полного выяснения своих отношений с крестьянами и точного определения их земельных наделов немедленно получали от государства полную стоимость этих наделов в виде «выкупной ссуды», состоящей из доходных (ценных) процентных бумаг. Крестьяне же после этого становились должниками государства и могли платить долг в течение 49-ти лет (это называлось «выкупными платежами»). Таким образом, крестьяне практически почти сразуполностью освобождались от власти помещиков. Само собой разумеется, что отношения крестьян с помещиками далеко не всегда и не везде были простыми, часто возникали споры и разногласия, в основном по поводу наделов. Для разбора этих споров создавались должности «міровых посредников», избираемых из местныхдворян. Они следили за правильностью и справедливостью соглашений и сделок, и они же наблюдали за крестьянским самоуправлением. Съезды міровых посредников решали в уездах важнейшие общие вопросы. В губерниях общее руководство ходом реформы возлагалось на «Губернское по крестьянским делам присутствие», состоявшее из важнейших чиновников и представителей дворянства под началом губернатора. Помещики могли часть земли оставить себе, но обрабатывать её должны были уже свободные наёмные работники (батраки) за плату, а не даром. Труд батраков использовали и те крестьяне, которым удалось прихватить слишком много «землицы». Отдельные средства проведения реформы впоследствии совершенствовались, дополнялись новыми положениями.
Из всех недостатков реформы, вполне неизбежных в таком великом деле (!), самым крупным было устройство «сельского общества», «общины». Такое устройство явилось результатом славянофильских теорий относительно древнего, допетровского образа организации сельской жизни. Но допетровская Московская Русь никогда не знала общинного землепользования. В этом вопросе славянофилы допустили большую ошибку. Она вошла в теорию и практику Реформы 1861 г. через Ростовцева, под влиянием Милютина и Самарина (при деятельном воздействии Аксакова). В древней Руси (России) искони крестьяне владели или пользовались земельными участками вполне самостоятельно, по праву личного наследования или приобретения, и община (мір) никак на это владение не влияла. Некоторый общинный (міровой) порядок относился только к делу податей и повинностей. При Иване III возникает в северных землях и распространяется на остальные «община» как податная единица. Такой древней «общине» соответствует в известной степени разве только правило «круговой поруки», предусмотренное Положением 1861 г. относительно именно податей и повинностей. «Общины» же как организации общинного землепользования с правом «міра» делить и переразделять наделы между членами «общины» на Руси никогда не было! Такая «община» явилась вполне искусственным учреждением, основанным на выдумке (или домыслах) теоретиков реформы. Но эта искусственная организация была принята в общественном мнении, как исконно-русская. И каких только теорий насчет неё не возникало! В такой «общине» народники, например, видели даже «зародыш социализма», а их противники умилённо взирали на неё как на восстановленное патриархальноеоснование жизни Великороссии! Меж тем новоявленная община сказывалась на крестьянской жизни крайне отрицательно. Освобождённые от власти помещиков крестьяне тут же угодили под власть «міра», где часто верховодили наиболее горластые вожаки, или «міроеды», так что зависимость от «міра» нередко оборачивалась кабалой ещё более худшей, чем зависимость от помещиков! К тому же в общем и целом крестьянские наделы получились малыми, недостаточными, иной раз были разорваны на части (чересполосица). Всё это стало угнетающе воздействовать на крестьян и сдерживать общее развитие сельского хозяйства. Последующие критики реформы справедливо замечают также, что она страдала чрезмерным «перекосом» в одну сторону, вдохновлялась более всего идеей немедленного освобождения крестьян от помещиков, не уделяя должного внимания вопросу, как и чем заменить для крестьян руководящую, сдерживающую, наконец, воспитательную функцию «господ»(помещиков). Действительно предоставленные, как бы в одночасье, самим себе, своему самоуправлению (после 100-летней привычки руководиться господином) могли ли, способны ли были русские крестьяне тотчас наладить своё самоуправление мудро и верно, во благо себе и Отечеству? Вот вопрос, о котором поначалу никто не хотел думать, иногда руководясь иллюзией о «врождённой» народной мудрости!.. Об этом стали думать, как у нас часто бывает, «задним числом», впоследствии, когда столкнулись с волнениями и брожениями в крестьянстве. Все отмеченные просчеты реформы 1861 г. привели к тому, что крестьянство в целом оказалосьнеудовлетворённым в самых разных отношениях. В нём поползли слухи, что «господа» их опять обманули, что Царь даровал им не такую свободу, что подлинную «царскую волю» от них скрыли, а навязали «обманную». Этим тут же воспользовались «просветители» и революционеры всех мастей. Крестьянство постепенно стало прислушиваться более не к государственному чиновнику и бывшему господину, а к студенту, обещавшему «настоящую» волю и обильную «землю», увлекая крестьян идеей «топора», которым они сами всё это отвоюют у обманщиков-господ... В такой обстановке только Церковь осталась в качестве воспитателя и наставника народа, каковую задачу она тут же и начала исполнять, хотя это было крайне трудно из-за стеснённого и бедного положения самой Церкви. Поэтому скоро возник вопрос о расширении и усилении прав и возможностей Русской Церкви. Самым сильным и влиятельным человеком, кто это вполне понимал, стал Победоносцев, сделавший очень много в этом направлении и тем вызвавший ненависть всех «демократов».
Но несмотря на недостатки и крупные просчёты, реформа 1861 г., конечно, взорвала и преобразила Великороссийскую жизнь. Огромная масса населения (около 22 миллионов) оказалась все-таки свободным и самоуправляющимся сословием (классом), юридически равным другим сословиям. Это немедленно вызывало необходимость устройства его жизни и деятельности на новых основаниях. Последовала знаменитая земская реформа, за ней – судебная и – военная.
В 1864 г. было создано «Положение о губернских и уездных земских учреждениях». Вместо прежних институтовсословного самоуправления создавались теперь всесословные, или общесословные учреждения. Отныне к заведованию хозяйственными и общественными делами в каждой губернии и уезде привлекались выборные «гласные» от всех сословий населения, в том числе – от крестьянских общин. Уездные земские собрания решали общие дела под председательством предводителя уездного дворянства. Губернские земские собрания соответственно руководились губернским предводителем дворянства. Для ведения текущих дел собрания избирают постоянно действующие уездные и губернские земские управы. Все это находится под наблюдением губернаторов и Министерства внутренних дел. В спорных случаях «земства» могут обращаться к Сенату. В круг ведения «земства» входят дела народного образования (школы), здравоохранения (больницы), благотворительности («социального обезпечения и защиты»), продовольственного снабжения, устройства дорог и мостов, страхования и т.п. Для обезпечения этих дел «земства» получают право сбора особого местного «земского налога», приобретения недвижимых имуществ. Священник, земский учитель, земский врач (или фельдшер), местный пристав, акцизный надзиратель (инспекция налогов (акцизов) на вино, сахар, табак и соль) составляют теперь сельскую интеллигенцию и становятся ключевыми фигурами в сельской местности, не менее, а то и более, авторитетными и влиятельными, чем помещик». Но на уровне уезда главенствует, как видим, представитель помещиков, дворянства. Так же – и на уровне губернии. «Городовое положение» 1870 г. устраивает подобное земскому городское всесословное самоуправление. В городские думы (собрания) и управы избираются представители купцов, промышленников, ремесленников, мещан, – всех, кто имеет определённого размера собственность и капиталы. Здесь влияние дворянства значительно меньше. Городской голова – как правило из богатых купцов или предпринимателей. Но «губернское по городским делам присутствие» находится под началом губернатора-дворянина. К тому же продолжают действовать уездные и губернские дворянские собрания как прежние узкосословные представительства. Таким образом, дворянство, перестав быть правящим сословием, становясь как бы старшим среди равных себе других сословий, всё же сохраняет определённое ведущееположение. Городские думы и управы ведают теми же делами, что и земства. Те и другие очень родственны и близки друг другу, постоянно стремятся к объединению и согласованию своих действий. Городское и земское самоуправление чрезвычайно оживляют местную хозяйственную, общественную и культурную жизнь! И хотясистема этих учреждении находится под контролем государства, она становится прекрасным механизмом проникновения в самые глубинки российской жизни влияния и воздействия масонства, ни на минуту не прекращающего своей деятельности в России!.. Вот почему очень скоро «земства» и городские думы начинают стремиться к участию своих представителей в управлении государством, т.е. к парламентской форме государственного устройства. Приходится насильно удерживать земства в круге только местных попечений и запрещать создание земских межгубернских корпораций смежных губерний. Но общение неизбежно происходит в неофициальном порядке! Омасоненное российское дворянство не хочет, не может смириться с потерей своей фактической власти над государством, но ищет теперь как бы окольным, кружным путём – через власть в земских учреждениях, настраивая их на противостояние самодержавию, поначалу как будто ради борьбы за народные («земские»» интересы), а затем – ради борьбы против самого самодержавия, поскольку оно не желает идти на поводу у дворянства. Какая старая история! Невольно вспоминается исток Великороссии – время жизни и смерти Андрея Боголюбского!..
«Судебные уставы» 1864 г. очень существенно меняют весь «общественный климат» России! Суть судебной реформы сводится к тому, чтобы сделать судопроизводство России на всех уровнях и во всех областях максимально справедливым, неподкупным, основанным не на произволе судей, а на законе и (что очень важно!) на общественном понимании закона и его применения в каждом частном случае! Для решения гражданских тяжб, имущественных и иных споров, а также мелких уголовных преступлений создаются для крестьян особые«волостные суды». Для всех других сословий создаются две системы, – «міровых судей» (по гражданским делам и незначительным уголовным), избираемых уездными и городскими собраниями, и «окружных судов», члены которых назначены государством. В последних рассматриваются особо важные дела и крупные уголовные преступления. В последнем случае в окружных судах участвуют «присяжные заседатели», по жребию выбранные из населения. Государственный прокурор вступает в открытый поединок, состязание с защитником (адвокатом) с целью выяснить все стороны дела и установить истину. Всё это, то есть судебное следствие происходит гласно, при публике. Окончательное решение принадлежит не судье, а присяжным, выносящим свой «вердикт» после тайного меж собой совещания. На основании вердикта судьи формулируют приговор. Суд не зависит ни от каких учреждений власти. Так была создана самая совершенная в міре (!) того времени судебная система, быстро научившая всех чувству законности и хорошему правосознанию. Отменены были в связи с этим унизительные телесные наказания, вообще смягчена система наказаний.
Быстро стала вровень с самыми развитыми странами и армия России. Новые военные положения 1874 г. устанавливали вместо рекрутского набора всеобщую воинскую повинность, сокращая и срок службы до 6 лет (а в иных случаях и меньше). Одновременно происходило и перевооружение армии, оснащение современной техникой. Служба в армии из сословной повинности превратилась в высокий гражданский долг служения Отечеству, его защите.
Промыслительно вышло так, что одновременно с освобождением крестьян началось бурное развитие промышленности, заводов и фабрик, для которых как раз нужны были свободные руки! Множество крестьян (особенно неплодородных губерний) устремились в города, резко увеличив сословие (класс) рабочих. Особым двигателем промышленного подъёма России стало строительство железнодорожной сети. При Александре II было построено до 20 тыс. верст ж.д. магистрали! А что такое железные дороги? Это непременно – развитие угольной и рудной промышленности, металлургии и машиностроения (паровозостроительные и вагоностроительные ремонтные заводы), которое быстро тянет за собой, как за нитку бурный подъём всех других отраслей промышленности, торговли, а также неизбежное развитие банковского финансового дела. Короче говоря, в России начинается невиданных темпов бурное развитие так называемого «капитализма». Теперь уже хорошо видно и известно, что это – «палка о двух концах», причем «конец» губительных последствий капитализма с его промышленным производством гораздо тяжелее и значительнее, чем тот «конец», что приносит быструю пользу, в основном в виде всё большего набора элементов комфорта для тех, кто способен за это платить. Но главное в том, что Россия посредством капитализма начинает втягиваться в Зиккурат всемірного строительства масонской новой «Вавилонской башни» («столпа до неба»), хотя делает это по нужде, не добровольно, из необходимости обороны, защиты себя и своих духовных ценностей от Запада, враждебность которого и агрессивность в отношении России постоянно дают себя знать! Отсюда давно всеми подмечаемый феномен хронического отставания промышленно-технического развития России от Запада (хотя далеко не во всех областях и показателях). В Великорусской Душе в целом не было и нет пристрастия и стремления к преуспеянию во внешних суетных делах, в земном благополучии любой ценой, как главной цели жизни! Но это – именно в целом,в общем, а в частности, в отдельных людях и сословиях такое пристрастие, конечно, есть и ничем не отличается от западного! Но и то сказать, что не имея пристрастия к земному, Великороссия никогда не была и принципиально против повышения уровня своего земного благополучия, если это идёт не в ущерб главному – жизни с Богом и стремлению к Царству Небесному. Поэтому всесторонний, всеобщий подъём российской жизни после 1861 г. естественно рассматривать, как проявление могучих сил Великорусской натуры! Так это и рассматривали и верные сыны России, и её внешние и внутренние враги...
Как уже не раз раньше бывало, первыми стали шалить гордые, но дурные поляки! Александр II сразу после восшествия на Престол отменил многие строгости в отношении Польши, разрешил польским эмигрантам-революционерам 1831 г. вернуться, освободил из ссылок в Сибири попавших туда особо опасных польских бунтовщиков. Из Польши был отозван Паскевич и во главе администрации поставлен поляк маркиз Велиопольский. Наместником Царства Польского стал либерально настроенный брат Государя Великий Князь Константин Николаевич. Россия в 1861 г. решила вновь дать Польше самоуправление (Конституцию) и провести ряд других преобразований в пользу поляков, чем успешно занимался Велиопольский. Но тут началось нечто на первый взгляд непонятное. На Великого Князя и на патриота Велиопольского последовали несколько покушений, стали возникать «тайные общества» с целью организовать восстание. В чём было дело? Дело было не в мнимой угнетённости Польши, а в том всестороннем усилении России, которая могла теперь позволить себе дать Польше все необходимые ей свободы и права! Западное масонство, вполне солидарное в данном случае с послушными ему европейскими правительствами, вполне разделяло страх этих правительств перед усилением России, не столько даже политическим и военным, сколько – духовным, т.к. последнее неизбежно подрывало авторитет масонских идей в странах Запада. Из «видимой тьмы», или «невидимого света» тайных масонских центров Европы явным и тайным «братьям» – масонам Польши было приказано произвести восстание, подлинные цели которого мы скоро увидим. Польские «каменщики» нажали на испытанный рычаг «патриотизма», точней – польского национализма. Вновь громко зазвучали призывы возродить Великую Польшу до Западной Двины и Днепра! Идея – в существе своём совершенно ложная и обманная, т.к. всем было ясно, что здесь речь идёт не о Польше, а об исконнорусских землях, воссоединённых с Россией ценой большой крови в течение столетий, от которых Россия никогда не откажется! Такая идея внедрялась в умы польской «общественности» с явно провокационной целью – вызватьстолкновение с Россией, что дало бы повод европейским державам вмешаться, и вновь, как в 1856 г., подавитьРоссию, заставить её слушаться. Масонам-полякам удалось создать отменно налаженную сеть конспиративных центров по всей стране, планомерно собиравших бунтовщиков и оружие. По команде, одновременно, в январе 1863 г. все они подняли открытое восстание, произведя впечатление, что поднялась вся Польша и Литва. Повстанцы напали на русские военные гарнизоны, полилась кровь. Всё пошло по плану. Россия, естественно, приняла нужные меры. На подавление масонского бунта в самую Польшу был послан граф Берг, в Литву – граф М.Н. Муравьёв. Последний справился быстро, первому пришлось потрудней, но к лету 1864 г. всё везде было приведено в порядок. Как и нужно было ожидать, в разгар восстания, в апреле 1863 г. Англия, Австрия и Франция обратились к России с лицемерным «выражением надежды», что Россия вскоре «дарует» мир полякам (скрытый ультиматум). Летом того же года демарш тех же держав повторился, при этом Франция и примкнувшая к делу Англии (а как же без неё!..) потребовали созыва европейской конференции по «Польскому вопросу», дабы совместно «обсудить» будущее Польши. Точно тот же прием, что в отношении русско-турецких дел и защиты православных в турецких владениях! Но Польша и Литва – это владения России и она сама уже не та, что 10 лет назад. Александр II приказал канцлеру (министру иностранных дел) князю A.M. Горчакову твёрдо ответить Европе, что Россия не допустит её вмешиваться в свои внутренние дела. Ответ Горчакова был опубликован и вызвал в России большой патриотический подъём, так что даже российские демократы-масоны вынуждены былипридержать языки! Европа тоже должна была отступить. Масонские тайные центры поняли, что невозможно иначе совладать с Россией, как вызвав восстание, революцию в ней самой. Отныне и до 1917 г. это становитсяглавным направлением подрывной работы против России всех её явных и тайных врагов. В Польше проведена была крестьянская реформа, сродни российской, упразднена относительная самостоятельность Польши, которая получила теперь название Привисленских губерний. Повсеместно была введена русская администрация и юридическим языком стал русский. В Западных и Юго-Западных близких к Польше русских землях было всемерно поднято во всех отношениях исконно православно-русское начало жизни. Даже в Холмской губернии множество униатов пожелали стать православными! Здесь нельзя не заметить ошибочной крайности Великороссийской политики. Русификация, вполне оправданная в собственно русских землях, бывших когда-то за Польшей, не оправдана в собственно Польских, исконно Польских краях! В них нужно было бы действовать иначе.
Продолжается движение России на Восток и в Среднюю Азию. Приобретается устье Амура и оба его берега, Приморье. Япония отдаёт России половину о. Сахалин в обмен на Курильские острова. В Полинезии ещё в начале века открываются русскими и объявляются владениями России около 50 островов и островков. Русский учёный Миклухо-Маклай добывает мирным путём для России часть Новой Гвинеи. Мореходы Лазарев и Беллинсгаузен в 1820 г. утверждают присутствие России на берегах Антарктиды (на парусных судах!)!.. Продолжается освоение Аляски и Северной Калифорнии (с островами). Государь и его дипломатия понимают, что некоторые новые приобретения в столь отдалённых местах земного шара приводят к неизбежности неоправданных столкновений с США и иными державами міра из-за земель, которые Россия не сможет теперь удержать. Исходя из своих интересов и во имя мира в міре, Россия должна держать только то, что практически может, и что ей насущно необходимо, – вот главный принцип российской политики в Тихоокеанском бассейне. Исходя из него, в 1867 г. Россия (за символическую «плату» в 6 миллионов долларов) уступает Аляску и свои владения в Калифорнии США, имея в виду именно избежать ненужного военного столкновения с этой державой. Но при этом оговаривается право Русской Церковной Миссии продолжать свою деятельность в этих местах Америки. Многие в «обществе» были против «продажи» Аляски. Но жизнь показала верность этого шага: США и Россия никогда не воевали друг с другом. Острова в Полинезии по тем же причинам уступаются Франции и Англии, русская часть Новой Гвинеи – Германии.
В 1860-х г.г. генералы Верёвкин и Черняев присоединяют к России Кокандское ханство. Но в 1870-х г.г. здесь вспыхивает мятеж, успешно подавляемый в 1876 г. знаменитым Скобелевым. Хан становится подданным Российской Империи. Почти одновременно приводятся в послушание Бухарское ханство (в 1868 г.) и Хивинское (в 1873 г). На Кавказе князь А.И. Барятинский в 1859 г. взял последний оплот Шамиля аул Гуниб. Шамиль попал в плен, если только это можно было назвать пленом! Одно время в качестве дорогого гостя он жил у Барятинскогодома, под Курском. Потом был ласково принят Царём. Шамиль и его семья получили многие почести и льготы. В России умели ценить мужественных и благородных противников! «Немирные» черкесы Кавказа были в 1864 г. замирены так, что не желавшим быть в подданстве России предоставили право уехать в Турцию! И уехало свободно до 200 тысяч горцев. Остальные остались при условии не баловать и служить Белому Царю вместе с русскими.
В 1875 г. началось обострение обстановки на Балканах. Здесь опять слишком ясно видна рука «вольных каменщиков». Между прочим, это их самоназвание «франкмасон» – русский народ перевёл в «фармазон», каковым именем стал обозначать человека – жулика и пройдоху... «Фармазоны» в среде славянских народов Балкан под прикрытием «национальных идей» и используя действительные национально-духовные чувства, устроили ряд провокационных восстаний против турецкого султана. Россия держалась тогда того мнения, что Турцию не нужно уничтожать, или даже ослаблять, нужно лишь добиваться от неё человеческого и справедливого отношения к подвластным ей Православным народам. Россия понимала, что, как и в Греции, в славянских народах Балкан зачинщиками восстаний являются именно «фармазоны», которых она хорошо теперь знала по своим внутренним и внешним делам, и потому не спешила тотчас поддерживать эти восстания. Но провокация масонов удалась в том отношении, что Турция с невероятной жестокостью и зверствами по отношению к христианскому мирному населению стала подавлять восстание в Боснии и Герцеговине и в Болгарии. В ответ в 1876 г. Сербия и Черногория начали войну с Турцией. Во главе сербских войск стал русский отставной генерал Черняев (покоритель Ташкента). В России поднялась волна солидарности с «братьями славянами», всеобщего сочувствия им. Как и в 1863 г., вся российская «общественность» оказалась на редкость единодушной в требовании к правительству вмешаться и защитить славян. Россия предложила европейским державам срочно созвать конференцию по этим делам. В начале 1877 г. международная конференция состоялась, и не где-нибудь, а в Константинополе. Однако, тайно побуждаемый или подстрекаемый кем-то из европейских стран, султан наотрез отказался выполнить требования конференции о прекращении зверств и проведении насущных реформ в славянских землях (чего он никогда не осмелился бы сделать, если бы все европейские страны действительнопотребовали этого!). Тогда Александр II 12 апреля 1877 г. объявил Турции войну. Риск был огромен. Могла повториться ситуация 1853-56 г.г. Едва ли здесь не была заключена такая же провокация, как и Польская! Но Государь решился на этот шаг, показав тем самым, что Россия вполне восстановилась после Крымской войны и вновь способна твёрдо участвовать в европейских делах! Военные действия одновременно открылись на Дунае и на Кавказе. Образовавшееся из княжеств Молдавии и Валахии Румынское государство стало на сторону России. Героическая эпопея на Шипке, славное взятие русскими (с участием болгар) Плевны, переход через Балканы к Софии покрыли неувядаемой славой русские знамёна. Отличились особо Великий Князь Николай Николаевич (старший), генералы Гурко, Скобелев, Радецкий, на Кавказе – Великий Князь Михаил Николаевич. Воевал в Болгарии и Наследник, Великий Князь Александр Александрович. 28 ноября сдалась Плевна. На Кавказе к этому времени были взяты Каре, Батум, осаждён Эрзерум. В декабре 1877 г. русские подошли к Константинополю. Победа была полной. Но тут у Принцевых островов и в Босфоре появился Английский флот с явной угрозой России! Англия! Вот кто вел свою тайную игру против России. Султан всё же запросил мира. Но наш Государь не убоялся английских кораблей и приказал поставить штаб-квартиру Российских войск прямо у них на виду в Сан-Стефано, в 10-13 км. от Константинополя. Здесь состоялось подписание предварительного мирного договора с Турцией, очень выгодного для России и славянских народов (февраль 1878 г.). Тут же договор был опротестован Англией и Австрией, с которыми у России возник такой конфликт, что Россия стала готовиться к войне с ними! Чувствуя, что дело теперь может кончиться для них плохо, европейские страны разыграли спектакль с миротворческой инициативой Германского канцлера Бисмарка, пригласившего всех в Берлин для решения дела мирным образом. Россия в своё время помогла Бисмарку в историческом деле объединения ранее разрозненных немецких земель-государств в единое Германское государство. Бисмарк делал вид признательности и дружбы. Россия верила и полагалась в европейской политике на союз с новой Германией. Но на Берлинском Конгрессе 1878 г. Бисмарк хитро повёл дело не в пользу России. В итоге новый договор, выработанный здесь, лишал Россию некоторых достижений и значительно сокращал выгоды славянских народов, вызвав тем самым их разочарование, особенно в Болгарии, которая вместо того, чтобы стать одним государством, искусственно разделялась на два и оставалась под главенством Турции. Но королевства Сербии и Румынии всё же были признаны независимыми (хотя земельные приобретения Сербии и Черногории урезывались). Россия получала вновь устье Дуная и г. Батум. А Босния и Герцеговина почему-то передавались Австрии во «временное» распоряжение для устройства в них «нормального управления». Так была заложена мина, которая, по замыслу масонов, должна была взорваться потом новой Балканской войной с целью разгрома и уничтожения России. Бисмарк на конгрессе назвал себя «честным маклером». Но иначе восприняли его в России. Здесь возмущение его поведением оказалось столь сильным, что Бисмарк счёл нужным тайно (на случай войны с Россией) создать с Австрией, а поздней и с Италией знаменитый «Тройственный союз». Так что, несмотря на то, что Западу в этот раз удалось уменьшить завоевания России, он ясно увидел в ней могучую великую мировую державу, которая не даст масонству построить мнимый его «Соломонов храм» в человечестве, (а на деле – Вавилонскую башню с Великим Иудейским Царём (т.е. с Антихристом) во главе. Тогда из тайных центров европейского масонства масонству российскому последовалприказ: убить Царя и, по возможности, замутить Россию революцией. Только этим и можно объяснить тот невероятный по своей кажущейся нелепости факт, что против Царя милостивого, а не жестокого, Царя – «Освободителя» (!), реформатора, человека с добрым характером, буквально возродившего и преобразовавшего к лучшему Отечество, повелась сразу после победоносной войны 1877-78 г.г. отчаянная «охота» с целью убийства его во что бы то ни стало! Каракозов стрелял в Государя на улице, Гартман (он же Мейер) пытался взорвать Царский поезд близ Москвы, Халтурин устроил взрыв в Зимнем дворце, были и иные покушения. Одновременно в конце 1870-х-начале 1880-х годов последовали покушения на видных чиновников и государственных деятелей России. За основными акциями стояла недавно созданная партия «Народная воля». Её члены, наконец, сумели устроить «удачное» покушение на Царя. 1 марта 1881 г. во время прогулки в карете Государь Александр II был смертельно ранен бомбой революционеров и быстро скончался в Зимнем. На месте злодейского и ничем не оправданного убийства потом был построен в Петербурге знаменитый Храм на Крови – памятник скорби Великороссии об одном из достойнейших своих Царей.
Кто же были эти отбросы Русского народа, что так жаждали гибели своей же страны? Кем они направлялись? Как организовывались? Их духовно-нравственный облик хорошо был изображён Достоевским в романе, который он очень верно назвал – «Бесы».
Я родилась в 1911 году, 5 февраля. Село наше Гремячее большое, на тысячу домов, Воронежской губернии, Гремячинской волости. Одна церковь была, и вторую хотели строить. С дедушкой я ходила в церковь, а мать нас не брала маленьких, потому что мы ей мешали молиться. У нас в селе всех детей приводили в церковь на Лазареву субботу. В селе жили тихо, хорошо жили, верующие все были, никаких бунтарей не было. А потом, как пошли эти, с барабанами, по улицам. Вот, власть такая стала.
Мой отец и мама, оба были из крестьян. Наш отец рыбной ловлей занимался, землю нанимал, все хотел детей учить. Мою сестру, мать Агнию, он хотел в гимназию отдавать, она приходскую школу кончила с похвальным листом. Нас в семье было пять сестер и брат, и три сестры — монахини: Анна — мать Агния, Наталья — мать Евфросиния и я, Мария, — мать Маргарита. При красных повели нас с Евфросинией в школу, мне было семь лет, а Евфросинии — восемь, а меня и не приняли. Я маленькая была, надо год подождать. Так мать Евфросиния во второй, а я в первый ходила. Вот походили мы в школу, проклятия нас заставили писать, а мама увидела — тетрадки наши все повышвыривала, сожгла, а нас больше в школу не пустила. При казаках опять иконы повесили, молитвы стали читать, но казаки у нас только одну неделю были. Вот, сказали — завтра будем Закон Божий учить, а назавтра приходим, — опять иконы поснимали, красные пришли.
Я с пяти лет работала в поле, картошку копали, матушка Агния мне помогала, все же я ведь ребенок была. Помню, как я с отцом в поле ездила. Отец едет в ночь работать и меня берет, может, ему скучно было ночью… Подсолнух мне сломал… Отец верующий был, молитвослов читал, молитвы пел. Отец с мамой по очереди в церковь ходили. Если мама пойдет в церковь, так отец все по дому сделает: и печку истопить, и сварить. По комнате ходит и молитвы поет. "Да исправится молитва моя", — все пел. Вот, помню, пришли в церковь, а отец и говорит: "Христос Воскресе", — а я промолчала. А яичко-то он мне дал, я поменьше была. А то помню, напала на нас чесотка какая-то, он нас купал, лечил каким-то лекарством. Он набожный был и такой кроткий, молчаливый. Мама, бывает, недовольна чем, а он говорил: «Слово — олово, а молчание — золото». Наш отец в 1919 году помер от тифа. Пошел с белыми отступать, а большевики его арестовали, он там тиф прихватил, так и помер от тифа под арестом в городе Рязани. Через восемь лет, как он умер, мама снова замуж вышла, в 1927 году.
У нас регент был Тихон Силович, очень хороший регент, скольких он певчих обучил! Он потом, при "сергианстве", дьяконом стал, не разобрался, так и умер в "сергианстве". А было так: все певчие замуж повыходили, на клирос не становятся, время такое. А моя тетя, папина сестра, шустрая была, вроме меня, Анной звали, она ходила на клирос, она за нас походатайствовала. Мы уже умели петь, нас Агния научила, она в церковно-приходской школе научилась и нам показала. Она "Деяния" всегда читала ночью, при Плащанице. Она, значит, обучала нас по слуху. А я что делала: я пряла, а у отца молитвослов рассыпался на странички, вот я пряду, а листочек положу, и все семьдесят ирмосов выучила. А гласов не знаю, как петь — не знаю. Потом к нам прислали одного священника из Воронежа, когда уже наших-то арестовали, отца Владимира, он немного побыл, — тогда священников арестовывали и новых присылали, — вот он нас научил гласам.
А в 1922 году стали у нас обновленцы по новому календарю служить. Как раз на Успение заставили заговляться по-новому и по-новому разговляться. А мама пошла к священнику: «Батюшка, что же нам делать?» — «А ваше дело: колокол зазвонил в церковь, вы и идите». — А был у нас в селе один дедушка Фома, раскулаченный, такой богобоязненный, и еще к нему пристали жители и девушки-чернички деревенские. Они крепко стояли и заставили их отслужить по старому стилю, и по-старому заговлялись, и по-старому разговлялись. Потом были у нас епископ Корнилий и Захария, "обновленцы", это до 1925 года, а потом владыка Петр (Зверев) приехал. А я пошла к Захарию книжки просить, сама ни благословения не беру, ничего, а книжки прошу. Ну, он мне ничего не дал. Мы любили книжки набожные читать, летом возьмем книжки — и в сад. Вот мы с Агнией взяли в церкви "Церковные ведомости" и прочли о безубойном питании человека, то-есть, чтобы никого не убивать, и вот мы сами перестали мясо есть. Ни у кого благословения не просили, ничего, просто сами бросили, и все.
В 1922 году собор заняли "обновленцы", а митрополит Владимир скончался в декабре того же года. А в 1925 году из Москвы прислали архиепископа Петра (Зверева). Мы на клиросе пели. Помню, мы пели многолетие Петру (Крутицкому) и Петру (Звереву). Владыка заставлял священников-"обновленцев" публично каяться перед амвоном и объяснять, что такое обновленчество. Вот он стоит на амвоне, а они перед ним, вот он говорит: «Скажи, чадо, что означает обновленческая церковь?» Они начинают объяснять. Объяснит несколько пунктов, а остальное — на духу каяться. А духовником им был поставлен отец Иоанн Ардаллионович Андриевский, который не принял обновленчества. Наша церковь в Гремячем недолго была обновленческой: новый стиль был только от Успения до Филипповского, да и то их на Успение заставили два раза служить, и по-новому, и по-старому. Может, у них внутри что и было, а только стиль был старый. У нас два священника было: отец Павел, старенький, и отец Михаил, помоложе. Они и обновленчество приняли, и сергианство, а потом их все равно арестовали и дома отобрали у них.
Я из дому ушла еще в 1931 году. Священник Михаил, что помоложе, вышел в церкви и говорит: «Вот, у нас теперь митрополит Сергий, такой хороший, умница такой, а Алексей-то Буй, епископ, он молодой такой, неопытный» (они уже знали, что он отказался от декларации). А Сергий, значит, такой хороший. А народ-то что понимает? Ничего не понимает. А те, которые обновленчества не хотели,они и это не приняли, несколько человек, ревностные такие за старое. Дедушка Фома еще живой был, он нам декларацию принес, я ее в руках держала. И вот, помню первые слова: «Радость ваша — радость наша». Выстрелиз-заугла на вас мы принимаем, как на нас. Я так всех слов не упомню, но помню слово "лояльное", а мы дедушку спрашиваем «Что это такое?» А он говорит: «Это значит рука об руку с властью».
Этотдедушка Фома и еще один был, Стефан, они набожные были, все Библию читали, и они очень старались нас от сергианской церкви отвести. Мама-то нас в церковь ведет, не понимает... Мама наша говорила: «Вы мне хоть десять Евангелий разложите, а я одно знаю: мои родители в эту церковь ходили, и я буду ходить». Не понимала. А люди наши деревенские видят, что мы в церковь идем, так и они за нами идут, а дедушка Фома старался нас отводить. Стали мы к дедушке ходить, он в городе жил у верующих людей. Он меня и привел к матушке болящей, Иегудииле, из Воронежского Покровского девичьего монастыря, лежащей прикованной к одру двадцать лет.
Сначала он привел к матушке Марионилле, она в то время только что из тюрьмы вышла, ей запретили принимать людей, тогда он повел к Иегудииле. Я, когда уходила из родного дома, волновалась, конечно, колебалась, а потом решила, что Господь важнее родительского крова. Пришла я первый раз к матушкам, а батюшка, иеромонах Иероним[2], их спросил— сама я пришла или они меня позвали; они говорят — сама; тогда он велел принять, говорит — значит, Бог привел. Отец Иероним меня облек в подрясник и благословил четками в 1933 году.
Матушка Марионилла (в миру Мария) была знатного рода, из Москвы, богатая, много домов у них было, благородная девица скромного поведения. Она ученая была. И был там один Василий, тоже благородный, у него умерла молодая жена, остался ребенок, девочка, и вот, чтобы этого ребенка воспитать, искали девицу. А матушка Марионилла боялась, не хотела замуж, но ее уговорили, а она говорит: «Матерью буду, а женой — нет». А как она молилась — она нам рассказывала — чтобы ей Господь дал любовь материнскую к этой девочке. Ну вот, воспитала она ее в страхе Божием, и отдали ее в монастырь на дальнейшее воспитание.
И потом они разошлись: матушка Марионилла ушла странствовать, а Василий пошел в монастырь, она его поминала "послушник Василий". А матушка попала в Калугу, к архиепископу Тихону[3], она его очень духовно почувствовала, он смиренный был. Когда его из Калуги к нам сюда перевели, и она с ним приехала. Когда его сюда перевели, он делал обход Митрофаниевского монастыря. Ударил по одному месту и сказал: «Зде мой покой, зде вселюся». А когда его не стало, — 27 декабря 1919 года он был повешен на царских вратах Благовещенского собора в монастыре, — она это вспомнила. Вот было однажды: заходит она к нему в покой, а он сидит, книгу читает и плачет. Она говорит: «Владыка святый, что вы плачете?» — Вот, боюсь до такого времени дожить, когда полезут в окна и двери». — Предчувствовал.
А когда красные подходили, некоторые монахини испугались, решили бежать, пошли к владыке Тихону за благословением. А он говорит: «Я не пойду и вас не благословляю. Где мы грешили, там должны и возмездие принять»… Однажды он приболел, а она ему говорит: «Владыка святый, мне хочется при вашей смерти присутствовать». — «Молись, удостоит Бог, так и будет»… Когда его не стало, тогда такой голод был, матушка Марионилла думает: «Чем же я его помяну? Как я его хоронить буду?» — И какой-то раб Божий принес ей пуд гречки, и так она его похоронила. И каждый год она его поминала. После него еще был один владыка Тихон, тоже православный.
В то время провокации были, говорили: «Митрофановских мощей нету, там вата набита», — такое время. Комиссия приезжала, вскрывала склеп, ктитор был, присутствовал. А ктитор увидал матушкину послушницу и говорит ей: «Действительно, ваш Митрофан Воронежский — святой, его богоборцы вынули из гробницы, поставили к стенке, дали ему дикирий и трикирий, и он действительно держал». А постригал матушку в мантию владыка Петр (Зверев), ему голос был: постричь Марию, и он постриг. Сколько лет потом она сидела, и по ссылкам скиталась!
Владыку Петра тоже сторожили рабочие, не допускали его арестовать, и до дому провожали, и дом охраняли, так его любила паства и рабочие, — тогда ведь все мужчины были верующие, — а потом подошло все-таки, и его арестовали. Тогда многие епископы были под домашним арестом: архиепископ Прокопий, епископы Дамаскин, Митрофан, Иоасаф, Серафим, Парфений. В 1936 году отец Иоанн Андриевский приезжал к последнему епископу Иоасафу[4], он проживал под домашним арестом в городе Камышине, и он ему тогда вручил церковные ключи управления.
В 1933 году еще кое-где были наши приходы, не "сергианские": иерей Пантелеимон служил на станции Колодезь, он стойкий был, он еще псаломщиком обновленчества не принял и "сергианства" он не принял. Отец Емельян[5] в Малышеве служил, а отец Иоанн Скляров[6] в Ульяновке служил, а отец Иероним в селе Ивановка, и вот в одну ночь в 1935 году арестовали всех священнников. А пятый с ними был одинстаричок,его на вольную ссылку. А предала их одна женщина, монахиня считалась, она с нами становилась петь, и говорили про нее, что она предает, мы ее так боялись, тряслись. Елена ее звали. Она говорила: «Я всех в Царствие Божие гоню». И ей, видимо, платили за это. Девять месяцев они просидели, и был суд закрытый, три дня длился.
Матушку Триену тоже в эту ночь забрали. Матушка Триена в миру была Татьяна Петровна Кумская, она монахиня Покровского монастыря. Вот пришли ночью, все перетрясли, копались, ее забрали, а я с болящей матушкой осталась. Болящую не тронули и меня не тронули. А нас предала монахиня из Покровского монастыря, она матушку Триену знала, ведь из одного монастыря, а эта монахиня сидела в тюрьме, и ее там заставили предавать. Вот она все к нам ходила: дайте книжечку почитать, — такой предлог. А у нас щель была в двери, так она подглядывала.
У нас ведь священники бывали, отец Иоанн служил, один раз три священника служили, потом, когда иеромонах Иероним приходил, двух постригали в инокини, а меня тогда послушницей одели, и все это было известно там. Принесли к нам как-то ребенка, добавить молитву к крещению, отец Пантелеимон делал; другой раз больную нужно было причастить, и монашенки тоже попросились причаститься, это тоже было известно. Стали они матушке Триене говорить: «У вас крестили». А она же из монастыря, привыкла все по правде, как дитя: «Нет, — говорит, — мы не крестили, мы только добавление сделали», — вот так сказала.
Вот, я матушке передачу отнесла и Псалтырчик передала маленький, а прихожу домой — мне повестка идти в тюрьму. Я трясусь, думаю, это из-за Псалтыри, а прихожу — другое говорят. Прямо начали сразу: «Вот, тебя постригали?» — «Нет, — говорю — меня не постригали». А это было в этом сером доме, по пропуску проходили, на 4 или 5 этаже. Стали допрашивать: «Когда выехала из дома? Где остановилась жить? Священники у вас бывали?» — А я-то отказываюсь, потому что священников за это карали, что они по домам ходили причащать без разрешения. Им надо придраться, за что их судить. А я говорю: «Нет, не было» — «А как больную причащали?» Я говорю: «Не знаю». — «А, ты что, хочешь, чтобы больную привели сюда?» Я тогда говорю: «Может, я на работе была, я ведь работаю, а только при мне не было». И следователь так и написал: «Священник при ней не бывал». И еще они мне говорили: «Ты молодая, там на суде столько будет народу, тебе стыдно будет. Мы тебя из ямы тащим, а ты сама в яму лезешь». Все увещевали.
Теперь второй следователь пришел. Тот начал крутить насчет пострига и насчет отца Иеронима: «Скажи, кого постригали?» А я отказываюсь. И, правда, меня не постригали, а только четки дали и платье стального света. А этих двух постригли, Агнию и Ермионию, близких наших. Следователь говорит: «Ну, ты расскажешь?» — «Да что я расскажу? Меня не постригали». Ну, они тащат из подвала отца Иеронима: «Ну, будешь говорить?» А я при нем говорю: «Буду говорить, что знаю, а что не знаю, чего не было, того не буду говорить». Уведут его, а я опять отказываюсь. Они опять его ведут. Наконец, на третий раз, он говорит: «Мань, да признавайся, я уже уморился ходить по порожкам». А они с матушкой Трифеной уже во всем признались по простоте, а к тому же на допросах терзают, так они уж сами признались.
Я говорю: «Меня не постригали, а платье-то мне подарили стального цвета, так потому, что я за ними ухаживала». А он возьми и скажи: «Да значение-то одно». Хоть они все признали, но тех, постриженных, они не назвали, и их не вызвали, только меня. А меня долго трясли, и паспорта не отдавали, все требовали, чтобы я признавалась. А какой лукавый этот второй следователь — сам написал и заставляет меня подписать: мол, я, гражданка такая-то, выехала двадцати лет из села Гремячева, остановилась у ныне арестованной гражданки Кумской. А ведь за наше время жизни вместе она мне много рассказывала про монастыри, про монастырскую жизнь, что опять будут монастыри и что это будет скоро.
А следователь на нее обвинение сочинял — дескать, известно, что с монастырями покончено, а она, мол, проповедует, что они опять будут скоро, и молодой это внушала. И еще: кто жил в монастыре, хорошо слушался их назидания к монашеству. А я на эти слова говорю: «А я что, неверующая разве выехала? Я сама была верующая. ничего она мне не говорила, я сама была верующая». Он мне: «Ах, ты такая-сякая, мы тебя сошлем!» А я говорю: «А я свет посмотрю! Я нигде не была, так я свет посмотрю». — «А мы тебя посадим!» А у меня с собой был хлебушка кусочек. Я говорю: «Вот, у меня хлебушка кусочек, я сегодня поем, а завтра вы мне дадите». И никак не соглашалась. Он меня гонял-гонял, а я его никак не боялась.
Девять месяцев они просидели. А потом над ними суд был, где Митрофаньевский монастырь, как раз перед Пасхой. Я три дня ходила, три дня был суд. И вот я была довольна — они меня допросили и сказали: допрошенные свидетели могут присутствовать здесь. И я осталась и все слышала, что они говорили. Вот слышу, одинсвященник "сергианский" так стал отвечать: «Я служил не по убеждению,а потому что это моя профессия», — и его сразу освободили. А отец Пантелеимон, он такой ревностный священник был, он всех обличал: кто невенчанный, кто без креста, строго следил, чтобы все по закону, как нужно. И всем священникам дали по восемь лет, а ему — десять, и так он и не вернулся, и отец Иероним, который меня одевал в послушание, тоже не вернулся, и отец Емельян Малышевский. И пропали они где-то без вести.
В 1937 году я приняла иночество от иеромонаха Антония[7] из Толшевского монастыря. Он тайно служил по домам. Он многих постригал в монашество. Он и матушку Мариониллу постриг в схиму. Отец Антоний до войны часто у нас бывал. Один раз кто-то заказал сорокоуст по усопшему, так он у нас в доме целый месяц ежедневно служил. Мы с матушкой Иегудиилой сначала снимали комнатку, а потом нам пожертвовали сруб, и мы сами построили домик, и он там служил. А когда война к нам пришла, в 1942 году он еще с тремя монахами в Углянке выкопал землянку в сарае, и там устроили церковь, и престол там был, — тайный монастырь.
Три монаха с ним жили: отец Рафаил[8], отец Гавриил[9] и отец Ангелист[10], старенькие, он их и в монашество постриг[11]. И такие были работящие! Они из землянки не выходили никуда и спали там. Отец Антоний все немцев ждал; вот, говорил, немец придет — мы в Толшах монастырь откроем, а немец-то до Углянки не дошел. А потом нашелся Иуда, предал их. На Обрезание 1946 года их арестовали, они так и не вышли из тюрьмы, замучили их. Отца Антония — рассказывали нам — привязывали к повозке и гнали лошадь, а он должен был бежать, издевались, мучили. Так и скончался в тюрьме 17 апреля 1946 года.
В войну много нам пришлось претерпеть: и голод, и холод, и бомбежки, нельзя и рассказать. Я с двумя болящими монахинями скиталась. Матушка Иегудиила умерла в 1942 году. Я осталась с болящей матушкой Триеной, она лежала на одре больная с водянкой три года, я от нее никуда не отходила, семь месяцев она совсем не вставала. А как она умерла в 1945 году, я повезла к матушке Марионилле помины, помянуть матушку Триену. А получилось так: у матушки Мариониллы была послушница Аглая, а другая послушница померла. Вот, повезла я помины, сорок дней помянуть, а матушка Марионилла говорит: «Нам послушница нужна, а отец Антоний нам говорит — "вот вам послушница", Максимила"». Меня тогда звали Максимила, так я и перешла на послушание к схимонахине Марионилле. Стали мы жить втроем: матушка Марионилла, матушка Агния и я. Матушка Агния в миру была Анастасия, 1901 года рождения, сиротка была. Она была с матушкой Мариониллой еще с 1920-х годов. В мантию ее постригал отец Антоний, в схиму уже отец Иоанн Андриевский. В 1971 году она померла.
В это время прибыл к нам отец Никандр, архимандрит, настоятель Задонского монастыря. Он восемнадцать лет в ссылке был, а в 1945 году прибыл к нам. А я поехала к матушке Марионилле и спрашиваю: «Матушка, там архимандрит Задонский приехал в Воронеж, можно мне у него отслужить погребение по матушке Триене?» Она говорит: «Погребение-то можно». Потом матушка Нина и ее тетя, монахиня Рива, привезли от отца Никандраматушке Марионилле Св. Дары. Матушка Марионилла причастилась с верою, доверилась отцу Никандру, и потом мы все стали к нему обращаться. Умирающих причащали, вот человек лежит, умирает, придут его причащать (матушка Феоктиста ходила причащать), он обрадуется, успокоится, и умирает. А некоторые сомневались.
А отец Иоанн Андриевский был тогда в лагере. Его до войны арестовали. Судили их, послали в лагерь. Лагерь кончился — в ссылку, в глушь, до 1956 года. Тогда так было строго, никому не говорили, где он, боялись. Никто не знал из верующих, только те двое, кто ему посылки тайком посылали, да мне они открылись, ради моих матушек болящих. Потом стало можно писать, и отец Никандр ему письмо послал. Отец Иоанн отца Никандра по Воронежской епархии знал, когда отец Никандр был настоятель в Задонском монастыре. А я тоже написала отцу Иоанну про наши недоумения. И вот отец Иоанн в ответе послание прислал в двадцать листов, ответ на все духовные вопросы. Он ящик сделал в два дна, и между ними листы положил. «Ах, — пишет, — что же они делают, в недузех лежащему православному архимандриту они не доверяют!»
В 1952 году матушка Марионилла умерла, тогда же я приняла мантию от архимандрита Никандра Задонского монастыря. Архимандрит Никандр имел от Патриарха Тихона врученные ключи правления Православной Церкви в Воронеже — право принимать и присоединять к Православию от всех расколов. Десять лет он жил в ссылке, прежде чем вернуться в Воронеж. Скончался в 1955 году. Тогда же приезжал отец Иоанн Скляров, открывал нам книги большие, церковные, "Большую кормчую", как раньше причастие на руки давали, как причащались во время гонений. И в 1956 году приехал отец Иоанн Андриевский, мы стали ему служить. О нем и о иеросхимонахе Амвросии я расскажу отдельно.
Завершая описание своих странствий, скажу, что в шестьдесят шестом году в Воронеже православных катакомбных священников уже не было. С требами приходилось ездить по всем сторонам. Бывало, попадали и на неканонических, сомнительных и самозванцев... Последнее время окормлялась у отца Михаила Рождественского из Петрограда. В июле 1990 года мы присоединились к Русской Зарубежной Церкви, о которой в свое время нам много рассказывал наш духовный отец протоиерей Иоанн Андреевский. Он также много говорил и о митрополите Антонии (Храповицком)... Потом меня наградили меня крестом от Синода Зарубежной Церкви — за стойкость в Православии. И возвели в сан игуменьи строящегося женского монастыря.
* * *
Сначала расскажу о иеромонахе Иларионе. Он был сыном священника — протоиерея Ардалиона в селе Голышовка Воронежской области. Родился в 1875 году, с 1901 был секретарем при архиепископе Анастасии в Благовещенском Митрофаньевском монастыре. В 1913 году архиепископ Анастасий скончался, и отец Иоанн перешел к архиепископу Тихону Калужскому, с которым был вместе до 1920 года.
Первое служение провел в городе Воронеже на Чижовке в Рождественской церкви, а затем его перевели в Воскресенскую церковь у Каменного моста, где он и прослужил до 1922 года и за это был прозван Воскресенским. В период "обновленчества" отец Иоанн не принял этой ереси, его изгнали из церкви и лишили прихода. И стал он скитаться по верующим людям, пока его не арестовали, а потом сослали. В 1925 году приехал из Москвы архиепископ Петр (Зверев) обращать "обновленцев" к покаянию. И вот отец Иоанн с владыкой Петром так решили: при крещении молитву добавлять и принимать через миропомазание, а кто венчался у обновленцев, добавлять молитву и принимать через покаяние. Тогда во всех церквах священники приносили это покаяние. Отца Иоанна назначили духовником у кающихся.
Здесь его вскоре и арестовали, и отправили в ссылку в Среднюю Азию. Он возвращался, потом снова аресты, всего отец Иоанн пробыл в ссылках двадцать восемь лет. Отец Иоанн, когда возвращался из ссылок — два раза — служил только в катакомбах. Помню, он служил у матушки болящей, я у нее уже послушницей была, мы на квартире жили. Он в нашей комнатке служил литургию в 1936 году, а тут матушка болящая лежала на койке. А перед войной отца Иоанна арестовали.
Отец Иоанн вернулся из последней ссылки страшно больной. Служил он в Воронеже тайно. Особенно любил Божественную Литургию. Часто сослуживал ему иеросхимонах Амвросий[12], который и постриг его в монашество с именем Иларион. У отца Илариона были две дочери. Чекисты заставляли их изолировать отца от верующих и за эту услугу сулили им квартиру. Но ничего не вышло у чекистов, он им ни в чем не уступал и до последнего дня своей жизни служил.Чекисты его называли "твердолобым"...
Весной 1961 года, в праздник "Похвалы Божией Матери" собралось у него на квартире человек пять. Он был уже совсем болен, лежал на одре, в этот день хотел приобщиться Святых Таин. Сразу появился чекист (они его до самой смерти не оставляли в покое), начал переписывать находящихся в комнате. Двоим удалось скрыться, других арестовали, допрашивали, зачем пришел, о чем говорил с "дедом". Допрашиваемый отвечал, что, дескать, искал дом купить и зашел к свояченице, которая тут жила... Так вот и выкручивались...
В Великий Четверг опять приехали, провели обыск, искали верующих, но, кроме семьи, никого не нашли. Так и пришлось отцу Илариону в тот день одному служить Последование Святых Страстей Господних с чтением 12 Евангелий. И так до последнего чекисты его не оставляли, мучили, а он до последнего дня служил литургию. Большие переживания и напряжение, которыми сопровождались все его последние дни, не прошли даром, и 13/26 июня 1961 года он скончался. Перед смертью сказал: «Во всем я грешен, но от Православия ни на йоту не отступил». Потом призвал духовно близкого ему отца Амвросия и вручил ему церковные ключи управления со словами: «Каноническое Православие у нас не было прервано. Все церковные дела передаю вам до появления православного епископа. А искать такового надо!» — и надел на отца Амвросия свой крест. Верующие люди считали отца Илариона столпом Православия.
* * *
Теперь — о иеросхимонахе Амвросии (Андрее Антоновиче Капинусе). Он родился в Херсонской области в 1887 году в большой семье, в которой был младшим ребенком, и рано остался сиротой: Андрею было двенадцать, когда он остался на попечении старшего брата. С этого времени хлеб он зарабатывал себе сам тем, что пас волов. С раннего возраста полюбил церковь; имея хорошие музыкальные способности, стал петь на клиросе. Старые люди радовались за сироту, слушая его пение, которое шло от сердца. Это было заложено матерью: одно из самых незабываемых воспоминаний детства для Андрея было то, как сидел он у матери на коленях, а она читала Иисусову молитву, пела псалмы и тропари, а слезы текли у нее обильно. Видно, тогда уже молитвы матери дошли до Бога, и он не оставил бедного сироту.
В 1906 году Андрей был призван на военную службу. А так как он был высокого роста и хорошего сложения, то служил в лейб-гвардии Семеновском полку. Часто вспоминая об этом, он рассказывал потом всем нам запомнившийся ему случай: царь-батюшка нередко обходил строй солдат семеновцев вместе с цесаревичем. Однажды был какой-то праздник, и царь спросил маленького цесаревича: что лучше подарить каждому солдату — по рублю или по шоколадке? «И по рублю и по шоколадке», — был ответ юного Алексия... После окончания действительной службы остался сверхсрочником и попал в Петроград, потом на войну... А вскоре началась кровавая революция.
Андрея преследовали большевики потому, что он был на стороне белых. Он укрылся в женском монастыре и там прислуживал священнику. Немного пробыл там и ушел в Онуфриевский мужской монастырь (к себе на родину, в Херсонскую область). Здесь и принял монашество с именем Анувий. Монастырь вскоре большевики закрыли, и он стал служить иеродиаконом в Киеве. Когда началось брожение в Церкви, и стали служить только на украинском языке ("самосвяты"), ему, в который уже раз, пришлось покинуть и это место. Знакомый иеродиакон Иринарх пригласил его, отца Анувия, к себе в Серпухов, где в то время половина церквей была "обновленческая", а половина — православная. Служил там под омофором епископа Максима, истинно православного архипастыря. Спустя год начались здесь массовые аресты...
Было арестовано почти все высшее архиерейство. Оставшееся священство пошло под окормление архиепископа Димитрия Гдовского. Отцу Анувию тоже оставалось недолго быть на свободе. И его, и архиепископа Димитрия Гдовского арестовали почти одновременно[13]. Выслали в лагеря под Воркуту. Работа была очень тяжелая: лесоповал. Не выработаешь норму — не получишь хлеба. По рассказам отца Анувия, его спасла баня, которая там на счастье была. После освобождения он попал в Астрахань, зарабатывал на хлеб тем, что чинил сапоги. Но вскоре опять был арестован и освобожден уже только в 1943 году. Тогда и попал в Воронеж.
Здесь тайно служил архимандрит Никандр Задонский в престарелом уже возрасте (катакомбный архимандрит), который тоже только вернулся из ссылки. Просьба отца Анувия о принятии его в общину очень насторожила архимандрита, время-то было страшное, кругом аресты по доносам. И потому отца Анувия не приняли. А вскоре его вновь арестовали и теперь уже продержали в лагерях до 1955 года. В 1956 году вернулся из ссылки протоиерей Иоанн Андреевский. Отец Анувий был уже в Воронеже и опять обратился с просьбой принять его в общину. Теперь ему уже не отказали. После недолгого совместного служения протоиерей Иоанн пожелал принять монашество, и отец Анувий постриг его с именем Иларион.
Потом уже иеромонах Иларион тайно постриг отца Анувия в схиму с именем Амвросия. Когда отец Иларион скончался, отец Амвросий его облачал и отпевал, принял служение в Воронежской общине. Пришлось ему окормлять и другие приходы, которые по разным причинам оставались без пастыря. Постригал желающих в монашество. Все делалось тайно... Отец Амвросий (в миру Андрей Антонович Капинус) скончался 1/14 октября 1966 года, не успев передать никому церковных дел... Осиротела воронежская община. На воронежском кладбище в одной ограде похоронены трое: архимандрит Никандр Задонский, иеромонах Иларион, иеросхимонах Амвросий — исповедники Христовой веры. Верующие люди никогда не забывают их могилы.
В воронежской общине были и другие катакомбные священники: одни провели лучшие годы в ссылках, другие служили тайно. Все совершалось с большим риском и под страхом ареста. И оттого даже воля не была волей. Не вернулись из ссылки воронежские священники иеромонахи Антоний и Иероним, иереи Емельян Малышевский и Пантелеимон.
Все они были бескровными мучениками. Вечная им память
[1]Использованы материалы двух публикаций: Воспоминания игуменьи Маргариты (Чеботаревой). "Православная жизнь", 1994, № 10, С. 13-23. Составлено по записям бесед с м. Маргаритой, записанных в Воронеже в 1992 году иеромонахом Евфимием и П. Н. Ивановым; Катакомбные исповедники. Рассказы монахини Маргариты (Чеботаревой). Санкт-Петербург, "Возвращение", 1993, № 2. С. 26-28.
[7] Иеромонах Антоний, в миру Семен Антонович Гирчев. В 1920 — пострижен в мантию с именем Антоний, в 1921 — посвящен во диакона (епископом Корнилием Сумским). В 1926 — посвящен во иеромонаха епископом Алексием Буем.
[8] Монах Рафаил, в миру Андрей Алексеевич Волков.
[13] 15 ноября 1930 — арестован по делу Серпуховского "филиала" Истинно-Православной Церкви. 5 февраля 1931 — приговорен к 5 годам ИТЛ. Отправлен в Воркутлаг.
В начале 1998 года в газете "Радонеж" было напечатано письмо в редакцию, в котором было отмечено, что истоки современного обновленчества идут от представителей т.н. "парижской" школы богословия: оо. Н. Афанасьева, А. Шмемана и И. Мейендорфа. Отвечая на это письмо, протоиерей Валентин Асмус, в частности, указывает, что он давно мечтает увидеть серьезный критический разбор сочинений о. Шмемана и о. Афанасьева.
Около 40 лет тому назад протопресвитером Михаилом Помазанским, преподавателем Догматического Богословия в Свято-Троицкой семинарии, была написана предлагаемая статья — отзыв на книгу протоиерея Александра Шмемана: "Введение в литургическое богословие". В ней отец Михаил убедительно, спокойно и глубоко разбирает труд отца Шмемана, указывает на опасность его мышления и предупреждает, каковы могут быть последствия проникновения его убеждений в православную среду. В статье читателю открывается богатство и глубокий смысл православного богослужения и тонкость православного мышления. Поскольку эта статья отца Михаила Помазанского, представителя джорданвиллской "тихой школы", стала редкостью, мы решили ее предложить нашим читателям и приурочить ее публикацию к 50-летию Свято-Троицкой духовной семинарии. Первоначально статья была опубликована в "Православном пути" за 1962 год.
Нашу русскую богословскую науку на всем протяжении ее истории укоряют в том, что она слишком подчинялась влиянию неправославного Запада. От Киевской богословской школы влияние латинской схоластики тянулось до начала XIX столетия. Если богословская наука в позднейшее время освободилась от него, то послышались укоры другого рода: что наши богословы мало самостоятельны и часто ограничиваются, как выразился покойный митрополит Антоний, "списыванием у немцев". Характеристика неприятная; но поскольку эта зависимость не нарушала общего православного направления, она особого вреда не приносила. Что сделать, если историко-богословская наука на Западе давно имела широкое развитие, когда наша была в зародыше. По необходимости приходилось черпать оттуда, а черпая — становиться в зависимость, хотя бы и очень незаметную. Всего важнее здесь то, что изучение источников по всем сторонам истории Церкви, и даже именно источников восточных, принадлежало и до сих пор принадлежит преимущественно Западу. А в нашу трагическую эпоху, когда почти уничтожена русская богословская наука, изучение православного Востока перешло почти исключительно в руки западных ученых богословов и историков. Изучение это производится тщательно и, в огромном большинстве случаев, с любовью.
Однако нельзя забывать того, насколько самобытно, самостоятельно и исполнено собственного неподражаемого духа подлинное православное самосознание. "Кто из человек знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем?" (I Кор. 2, 11). Эти слова апостола можно применить и к Церкви. Не принадлежащий к Православной Церкви человек Запада, даже и ученый, едва ли в состоянии проникнуть в дух Церкви, в дух православия. Не говорим уже о тех ученых западных историках Церкви, которые сами успели потерять христианскую веру; но и на верующих ученых Запада неизбежно ложится печать конфессионализма; ученые протестанты подчиняются предвзятым взглядам и предпосылкам, давно укоренившимся в протестантской психике. Об этом наиболее свидетельствует ложное понимание ими эпохи Константина Великого; отсюда у них идет и предвзятое истолкование письменных источников первого периода истории Церкви. Было бы большой ошибкой признать наличие в настоящее время единой во всем христианстве объективной историко-богословской науки во всех ее разветвлениях. Это значило бы принять во многих случаях такую трактовку истории христианства, какая идет в разрез с историческим преданием Церкви и с православным мiровоззрением и ведет к подрыву догматов православной веры. Большим соблазном был бы такой "богословский экуменизм".
Перед нами труд прот. А. Шмемана: "Введение в литургическое богословие", Париж, издание YMCA 1961 года. Книга представляет собой "введение" к задуманному автором особому курсу литургического богословия. В ней указываются основания и побуждения к созданию предположенной новой системы богословия, а затем дается историческая схема развития православного богослужебного Устава, или Типикона. Характер научного исследования имеет именно эта вторая, историческая часть.
Автор смотрит на данную свою книгу, как на начальный этап создания отрасли православной богословской науки — "Литургического богословия" и ставит перед ней, а следовательно и перед собой, исключительно ответственную задачу: "стоять на страже чистоты богослужения", "охранять его от засорения, искажения и извращения" (стр. 10), быть руководством к "пересмотру необъятного литургического материала, содержащегося в Минеях и Октоихах" (почему-то последнее слово во множественном числе; стр. 45). Рядом с этим назначением, касающимся богослужения, есть другое, касающееся богословия: историко-литургическое построение богословия должно быть пробным камнем при определении достоинств и недостатков нашего обычного т.н. школьного богословия. Автор пишет: нужно "историческим путем искать и найти ключ к литургическому богословию; нужно восстановить этим путем затемненное экклезиологическое соборное сознание Церкви" (стр. 246). Перспективы чрезвычайно важные, ответственность огромная, требующая абсолютной православности при построении данной науки, чтобы она действительно могла "стоять на страже" как богослужения, так и богословия.
"Введение в литургическое богословие" в своей основной части — в истории Типикона — написано, главным образом, по западным научным исследованиям на французском, английском и немецком языках и частично по русским источникам. Автор убежден, что ему удалось, как сам он выражается, "избежать западного плена" при пользовании неправославными источниками (стр. 23). Он отталкивается от крайних утверждений протестантских историков. Он пишет: "мы категорически отвергаем понимание константиновского мiра (т.е. эпохи Константина Великого), как "псевдо-победы" христианства, обернувшейся на деле поражением его" (стр. 127). Однако, конечно, подобных утверждений недостаточно, если речь идет о предмете, имеющем такое ответственное назначение, как было указано. Вот почему, невзирая на научный багаж в книге, минуя конструктивные стороны труда, считаем своим долгом остановить внимание на содержание книги в одном отношении: избежал ли автор действительно западного плена? По многим данным, он его не избежал.
Исследуя главные этапы развития богослужебного Устава, или Типикона, автор смотрит на него, как на обычное историческое явление, создавшееся в результате влияния сменявшихся исторических условий. Он пишет: "Православные склонны обычно "абсолютизировать" историю богослужения, считать ее целиком и во всех подробностях чуть ли не богоначертанной и провиденциальной" (стр. 107). Такой взгляд автор отрицает. Он не видит "ценности принципов" окончательного оформления Устава, во всяком случае признает их сомнительными (стр. 238). Он отрицает или даже порицает "слепую абсолютизацию Устава", в то время как она на практике соединяется, по его наблюдению, с фактическим его нарушением на каждом шагу. Он признает "реставрацию Устава безнадежной" (стр. 239), богословский смысл служб суточного круга находит "затемненным вторичными пластами Устава" (стр. 240), которые легли на богослужение с IV века. Экклезиологический ключ к пониманию Устава, по выражению автора, утерян, и остается историческим путем искать и найти ключ к литургическому богословию.
Такой взгляд на Устав нов для нас. Для нас —Типикон, в том виде как он сложился к нашему времени в его основных двух редакциях, есть осуществленная идея христианского богослужения; богослужение первого века было зерном, выросшим в нынешнем его виде в совершенный возраст, когда оно приняло законченную форму. Имеем в виду, конечно, не содержание служб, не самые песнопения и молитвословия, нередко носящие отпечаток писательского стиля эпохи, сменявшиеся одни другими, а саму систему богослужения, его строй, его "чин", согласованность, стройность, выдержанность принципов и полноту славы Бога и общения с Небесной Церковью, с одной стороны, а с другой стороны, полноту выражения человеческой души — от пасхальных гимнов до великопостного оплакивания нравственных падений. Нынешний богослужебный Устав был уже заключен в идее первохристианского богослужения так же, как в зерне растения заключены уже формы будущего развития растения до момента, когда оно станет приносить полные плоды, или как в зачаточном организме живого существа уже таится его будущий образ. Конечно, было место и случайностям и побочным обстоятельствам. Как в жизни природы необходимо бывает учитывать побочные влияния на развитие организма и ту борьбу, какую ведет жизненное начало организма с ними за свое осуществление и за свое направление, — так следует смотреть и на историю богослужебного Устава. Как при росте организма наблюдаем неравномерность развития его отдельных частей, так это было естественным и в истории богослужения. Для чужого глаза, для неправославного Запада, то обстоятельство, что Устав наш принял статическую форму, представляется закостенением, окаменением; а для нас в этом выражается законченность роста, достижение возможной полноты и законченности: такую же законченность форм развития наблюдаем в церковной восточной иконописи, в церковной архитектуре, во внутреннем виде лучших храмов, в традиционных мелодиях церковного пения; дальнейшие попытки развития в этих областях так часто приводят к "декадансу", ведут не вверх, а вниз. Можно сделать только один вывод: что мы ближе к концу истории, чем к началу... Конечно, как в других областях истории Церкви, так и в этой нам должно видеть судьбы, Богом начертанные, провиденциальность, а не одну логику причин и следствий.
Автор "Введения в литургическое богословие" подходит к истории Типикона с другой точки зрения: ее мы назовем прагматической. В его изложении основной, апостольский, первохристианский строй богослужения покрыт рядом пластов, ложившихся один на другой и частично вытеснявших друг друга. Пласты эти: "мистериальное" богослужение, возникшее не без косвенного влияния языческих мистерий в IV веке, потом — богослужебный строй пустыннического монашества, и наконец окончательная обработка всего богослужебного строя, данная монашеством, вошедшим в мiр. Научная схема у автора книги такова: "тезис" крайнего вовлечения христианства с его богослужением в "мiр" в константиновскую эпоху вызывает "антитезис" монашеского отталкивания от новых форм "литургического благочестия", и этот процесс заканчивается "синтезом" византийского периода. Одиноко и без аргументации стоит в характеристике бурной константиновской эпохи фраза: "но все имеет зародыш в предыдущую эпоху" (с. 110). Автор отдает дань методу, целиком господствующему в современной науке: он, оставляя в стороне идею благодатного осенения, мысль о святости созидателей богослужебного строя, ограничивается голой цепью причин и следствий. Так позитивизм вторгается ныне в христианскую науку, в область истории Церкви во всех ее разветвлениях. Но если позитивный метод признан, как научно-рабочий принцип в науке, в науках естественных, то его никак нельзя приложить к живой религии, а значит, и ко всем областям жизни христианства и Церкви, поскольку мы остаемся верующими. И когда автор в одном месте замечает о названной эпохе: "свою свободу Церковь пережила как провиденциальный акт для приведения ко Христу людей, сидевших во тьме и сени смертной" (с. 128), то хочется спросить: почему же он не солидаризуется с Церковью в признании провиденциальности?
Нам говорят: Устав не исполняется, да потерян и богословский ключ к нему. Ответим. Трудность полного осуществления Устава вытекает из общего максимализма, присущего вообще христианству в его православном понимании, будут ли это нравственные требования Евангелия, строгость ли канонов Церкви, область ли воздержания-аскетизма, область ли молитвы и богослужения, опирающихся на заповедь: "непрестанно молитеся". Только в монастырях богослужение приближается, и то лишь относительно, к совершенной норме. Жизнь же среди мiра и сам приходской уклад обуславливают неизбежное снижение норм, и поэтому приходской строй не может быть выражением православного образца-идеала в сфере богослужения. Но и о приходской практике все-таки нельзя сказать, что она представляет собой "искажение" богословского смысла и богослужебных принципов: даже и при самых "непозволительных" сокращениях богослужение все-таки сохраняет большое содержание, высоту и не теряет своей доли ценности; "непозволительны" же такие сокращения потому, что они свидетельствуют о нашем самоугождении, о лени, о небрежении к молитвенному долгу. В особенности, нельзя судить об объективной ценности богослужебного Устава по зарубежной приходской практике; нельзя по ней делать вывод и о полной потере понимания духа Устава.
Перейдем, однако, к более существенным вопросам.
Мы все знаем, какой огромный сдвиг в положении Церкви произошел с объявления свободы Церкви Константином Великим в начале IV века. Этот внешний акт всесторонне отразился и на внутренней жизни Церкви. Была ли здесь ломка во внутреннем укладе жизни Церкви или было развитие? Знаем, что по иному отвечает на этот вопрос самосознание Православной Церкви, по иному ответил протестантизм. Освещению этого вопроса в сущности отдана вся главная часть книги о. А. Шмемана.
Эпоха Константина Великого и после-константиновская характеризуется у автора, как эпоха глубокого "перерождения литургического благочестия". Таким образом, автор видит в Церкви этой эпохи не новые формы выражения благочестия, вытекающие из широты и свободы христианского духа, в согласии со словами апостола: "где Дух Господень, там и свобода", — а именно, перерождение восприятия богослужения и отклонение от первохристианских литургических духа и форм: точка зрения, издавна навеянная предрассудками Лютеровой реформации. В этом смысле — "перерождения литургического благочестия" — идет освещение истории строя нашего богослужения.
К слову сказать, трудно примириться и со второй частью приведенного выражения, с термином "литургическое благочестие". По обычному словоупотреблению, благочестие есть вера, надежда и любовь христианские, независимо от форм их выражения. Такое понятие внушено нам Священным Писанием, которое различает только благочестие подлинное ("благочестие на все полезно", I Тим. 4, 8) и ложное, или пустое (Иак. 1, 6; II Тим. 3, 5).
Благочестие выражается в молитве, в богослужении, и формы выражения его разнообразятся в зависимости от условий: в храме ли, дома ли, в заключении ли или в катакомбных условиях. Но едва ли нам, православным, нужен специальный термин: литургического благочестия или "храмового благочестия", как будто я в храме благочестив по иному, чем дома, и как будто существуют два типа религиозности: "религиозность веры" и "религиозность культа". Как язык святоотеческий, так и язык богословский всегда обходился без этого понятия. И потому новое, чуждое нам, представление об особом литургическом благочестии внушает автор книги, когда пишет: "В глубоком перерождении литургического благочестия, а не в новых формах культа, сколь бы они ни были разительны с первого взгляда, и следует, нам кажется, видеть основную перемену, вызванную в богослужебной жизни Церкви константиновским мiром" (стр. 115); — и в другом месте: "Внимание переносится с живой Церкви на храм, бывший до того простым местом собраний... Теперь храм — святилище, место обитания священного... Это начало храмового благочестия" (стр. 132). Свобода Церкви при Константине создает, пишет автор, "новую религиозность, новый коэффициент, новое литургическое благочестие" (стр. 113), "мистериальное благочестие". В оперировании такими терминами чувствуется у автора нечто большее, чем замена одной терминологии другой, более современной, и нечто чуждое православному сознанию. Указанная основная точка зрения резко отразилась в книге в проводимом здесь взгляде на таинства, иерархию и почитание святых.
Таинства и освятительный элемент священнодействий
Автор книги проводит мысль, что идея "освящения", идея "таинств" и вообще освятительной силы священнодействий чужда древней Церкви и возникла лишь в по-константиновскую эпоху. Хотя автор отрицает прямое заимствование идеи "мистерий-сакраментов-таинств" от языческих мистерий, однако признает "мистериальность-сакрализацию" в богослужении новым элементом "напластования" в названную эпоху. "Само слово тайна-таинство, — говорит он, — первоначально в христианстве не имело того смысла, какой придан ему впоследствии, смысла мистериального; в новозаветных Писаниях оно употребляется только в единственном числе и в общем значении домостроительства нашего спасения: слово "таинство" (mystirion) у Павла и в раннем христианстве означало всегда все дело Христово, все спасение" (стр. 198, ссылка на труд Даниэлу), так что применение этого слова даже к отдельным сторонам Христова дела принадлежит последующей эпохе.
Напрасна, однако, ссылка автора относительно слова "тайна" на западного ученого, если у апостола Павла читаем точные слова: "каждый должен разуметь нас, как служителей Христовых и домостроителей таин Божиих" (греч.: mystirion, множ. ч.). Апостолы были строителями таин, и это апостольское домостроительство выражалось, так сказать, в конкретном осуществлении, в служении домостроительству Божию: а) в призывной проповеди, б) в присоединении к Церкви через крещение, в) в низведении Духа Святого через руковозложение, г) в укреплении единения верующих со Христом в таинстве Евхаристии, д) в дальнейшем углублении их в тайны Царствия Божия, о чем говорит тот же апостол: "мудрость же мы проповедуем между совершенными, ...но проповедуем премудрость Божию тайную, сокровенную" (I Кор. 2, 6-7). Таким образом, деятельность апостолов была полна элементов таинственных — mystirion.
Базируясь на готовых выводах западных исследований в своих суждениях о древней Церкви, автор оставляет без внимания прямые свидетельства апостольских Писаний, хотя они имеют первостепенное значение памятников жизни первохристианской Церкви. Новозаветные Писания прямо говорят об "освящении", освящении словом Божиим и молитвой. "Ничто не предосудительно, если принимается с благодарением, потому что освящается словом Божиим и молитвою" (I Тим. 4, 4-5). "Вы омылись, освятились, оправдались" — говорится о крещении (I Кор. 6, 11). Само выражение: "Чаша благословения" (I Кор. 10, 16) есть свидетельство освящения через благословение. Апостольское руковозложение нельзя иначе понимать, как только освящение.
Особое место в книге занимает истолкование таинства Евхаристии. Автор проводит мысль, что в ранней Церкви Евхаристия имела совсем иной смысл, чем какой она получила впоследствии. Евхаристия была выражением экклезиологического соборного единения верующих, то была радостная трапеза Господня, и весь смысл ее был обращен в будущее, в эсхатологию, поэтому она представляла собой "богослужение вне времени", не связанное с историей, с воспоминаниями, богослужение эсхатологическое, чем она резко отличалась от простых видов богослужения, называемых в книге "богослужением времени". В IV же веке, говорят нам, произошло резкое перерождение первоначального характера Евхаристии. Ей дано было "освятительно-индивидуальное" понимание, и это было результатом двух напластований: сначала мистериального, потом — монашеско-аскетического.
Вопреки утверждениям этой историко-литургической школы, индивидуально-освятительное значение таинства Евхаристии, т.е. значение не только соединения верующих между собой, но прежде всего единения каждого верующего со Христом через вкушение Его Тела и Крови, совершенно определенно выражено апостолом в X-XI главах I-го послания к Коринфянам: "Кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней. Да испытывает же себя человек и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет от чаши сей. Ибо кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и не мало умирает". В этих наставлениях апостола речь идет об индивидуальном принятии святых Таин и об индивидуальной ответственности. И если осуждается недостойно принятие их, то ясно, что, по апостолу, достойное принятие их совершает индивидуальное освящение. Совершенно ясно, что апостол понимает Евхаристию как таинство: "Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова?" Как можно сказать, что идеи "таинства" не было в апостольское время в Церкви?
Проводя идею полной "вневременности" Евхаристии в ранней Церкви, о. А. Шмеман считает нарушением традиции соединение с нею исторических евангельских воспоминаний. Он пишет: "В ранней Евхаристии отсутствует тема ритуального изображения жизни Христа и Его жертвы, тема, которая появится позднее... одновременно и под влиянием определенного богословия и как исходный пункт нового богословия... Воспоминание Христа, ею творимое ("сие творите в Мое воспоминание"), есть утверждение Его "парусии", Его присутствия, актуализация Его царства... Можно не преувеличивая сказать, что ранняя Церковь сознательно и открыто противопоставляет себя мистериальной религиозности и свое богослужение культам мистерий" (стр. 127).
Несмотря на всю категоричность истолкования автором слов: "сие творите в Мое воспоминание", он находится в противоречии с указаниями новозаветных Писаний. Апостол прямо говорит: "Всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он приидет" (I Кор. 11, 26). Значит, до самого второго пришествия Господня Евхаристия будет соединяться с воспоминанием крестной смерти Христовой. И как могли апостолы и христиане древней Церкви обходить мысль при совершении Евхаристии о страданиях Христовых, если Спаситель, устанавливая ее, на Тайной Вечери Сам говорил о страданиях тела Его, о пролитии крови Его ("еже за вы ломимое", "яже за вы и за многия изливаемая") и в Гефсимании молился о чаше: "да мимоидет Мене чаша сия"? Как могли они не предварять радостной мысли о воскресении и славе Господа мыслью о Его кресте и смерти? Никогда не забывать о Кресте призывают нас и Христос и апостолы.
О позднейшем совершении Евхаристии о. А. Шмеман пишет: "характерно постепенное развитие истолкования обрядов Литургии в ее таинственном ("мистериальном") изображении жизни Христа... Это — замена экклезиологического восприятия Евхаристии изобразительно-символическим, и она всего очевиднее выражает мистериальное перерождение литургического благочестия. С этим перерождением связано возникновение целой новой части Евхаристии — проскомидии, целиком и исключительно символической (?) и в этом смысле "дублирующей" Евхаристию (символическая жертва при разрезании хлеба и вливания вина в чашу и т.д.). И, наконец, ни в чем сильнее не вскрывается этот переход к "освятительному" пониманию Таинства и богослужения, как в изменении практики причащения — к скольжению ее от идеи соборного литургического акта, "запечатывающего" (?) Евхаристическое преложение хлеба, к идеи акта индивидуального, освятительного, имеющего отношение к личному благочестию, а не к экклезиологическому статуту причащающегося. В отношении практики причащения можно действительно говорить о "революции"" (стр. 147).
Приведенное рассуждение вызывает новый ряд возражений. а) Проскомидия есть "приготовление"; как же быть без приготовления? Любая обычная трапеза не может обойтись без приготовления. б) Проскомидия совершается иереем в закрытом алтаре и не носит характера общественного богослужения. в) На что должна быть направлена мысль иерея при проскомидии, как не на воспоминание о распятии Спасителя? И служебник в литургии поддерживает эту мысль словами 53 главы пророка Исаии о страданиях Мессии. г) В этих воспоминаниях проскомидия не дублирует литургию верных. Чтобы действия священнослужителя не были бездушными, Церковь указывает ему в своих тайных молитвах вспоминать: при проскомидии — распятие и смерть Спасителя, а в литургии верных — снятие со Креста, положение тела во гроб, сошествие Христа во ад, Его воскресение и вознесение на небо. Эти воспоминания — не "изображение" и не символика. Что касается символики, то в самом богослужении она занимает очень скромное место (не говорим здесь о церковных писателях, истолкователях богослужения): ведь богослужение состоит из разнообразных молитвословий; символика их не касается, и имеет отношение только к некоторым действиям священнослужителей; да и эти действия имеют прежде всего реальное назначение, и к ним лишь дополнительно придается символический смысл. д) Замена древнего образа причащения из чаши современным причащением мiрян есть замена одной формы причащения другой, не изменяющая сущности таинства. Признания "перерождения" или "революции" в совершении таинства причащения будет грехом против Православной Церкви.
Иерархия и таинство священства
Автор книги проводит мысль, что только в по-константиновскую эпоху в Церкви произошло разделение на клир и простых верующих, чего не было в ранней Церкви и что совершилось в результате "прорыва мистериальных понятий". Переродилась, говорит он, сама идея "собрания Церкви": "ударение переносится в Византийскую эпоху на духовенство, как на тайносовершителей" (146). "Ранняя Церковь жила сознанием народа Божьего, царского священства, избрания, но не применяла принципа посвящения ни к вступлению в Церковь, ни тем более к поставлению на разные иерархические степени" (!). С IV века проводится "идея освящения", т.е. посвящения в чины иерархии. Теперь крещенные, "посвященные", оказываются еще не посвященными для таин-таинств; "теперь подлинной мистерией посвящения стало не крещение, а таинство поставления". "Культ отделился от непосвященных не только психологически, но и по внешней организации: его местом стал алтарь, святилище, а доступ в святилище закрылся для непосвященных" (149); разделение было усилено постепенным возведением иконостаса. "Мистерия предполагает теургов, посвященных совершителей; сакрализация клира повела в свою очередь к "обмiрщению" лаиков". Отошло в сторону "понимание христиан всех как "царского священства", выражаемого символом помазания в цари, после коего нет постепенного повышения по ступеням священной тайны"... Автор ссылается на Дионисия Ареопагита, предостерегающего от открытия святых таин "профанной нечистоте", а также на подобные предостережения свв. Кирилла Иерусалимского и Василия Великого.
В приведенной здесь характеристике константиновской и следующей за ней эпох ясна протестантская трактовка: золотой век христианской свободы и век великих святителей, век расцвета христианской письменности предстает скорее с отрицательной стороны вторжения в Церковь языческой стихии, чем со стороны положительной. Но разве когда-нибудь в Церкви простые верующие получали порицательное название "профанов"? Из Огласительных слов св. Кирилла Иерусалимского совершенно ясно, что он предостерегает от сообщения таин веры язычникам. О том же пишет и св. Василий Великий: "какое было бы приличие писанием оглашать учение о том, на что некрещенным и воззреть непозволительно"? (О Св.Духе, глава. 27). Неужели нам нужно приводить многочисленные свидетельства в словах Самого Господа и в писаниях апостолов о разделении на пастырей и "стадо", предупреждения пастырям об их долге, их ответственности, их обязанности дать отчет за вверенные им души, строгие предостережения ангелам церквей, запечатленные в Апокалипсисе? Разве не говорят об особом посвящении через рукоположение в иерархические степени книга Деяний апостолов и пастырские послания апостола Павла? Автор книги признает, что закрытый алтарь отделил клир от верующих. Но он дает неправильное представление об алтаре. Нужно знать, что алтарь и его престол в Православной Церкви служат только для принесения безкровной Жертвы на литургии. Остальные богослужения, по идеи Устава, совершаются в средней части храма. Показателем этого является епископское богослужение. Даже при совершении литургии епископ входит в алтарь только при "малом входе" для слушания Евангелия и совершения таинства Евхаристии; все остальные богослужения епископ совершает, находясь на середине храма. Ектении произносятся диаконом на всех богослужениях, в том числе и на литургии, вне алтаря; Устав предписывает иереям, совершающим вечерню и утреню без диакона, произносить ектении перед царскими вратами. Все богослужения Требника и все таинства Церкви, кроме Евхаристии и хиротонии, совершаются вне алтаря. Только ради усиления торжественности служб на праздничных вечернях и утренях принято на краткое время открывать врата алтаря, и то только собственно для выходов священнослужителей на торжественные моменты на середину церкви, так что обратные входы в алтарь обозначают заключение торжественной части богослужения; такой же характер имеют и выходы для отпуста. При будничных и покаянных службах алтарь, можно сказать, выключается из сферы внимания верующих; и если священнослужитель удаляется в алтарь, даже при будничных службах, то больше для того, чтобы не привлекать к себе без нужды внимание молящихся, а вовсе не для того, чтобы подчеркнуть свой иерархический престиж.
Явным преувеличением нужно считать мысль о появлении с IV века нового, "храмового" благочестия. Христиане, от первых дней Церкви воспитанные на образах не только Нового Завета, но и Ветхого Завета, особенно Псалтири, не могли быть совершенно лишены чувства особого уважения к местам молитвы ("желает и скончавается душа моя во дворы Господни"...; "блажени живущии в дому Твоем"...; "Возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем"...). Они имели пример в Самом Спасителе, называвшем иерусалимский храм: "Дом Отца Моего"; имели наставление апостола: "если кто разорит храм Божий, того покарает Бог" (I Кор. 3, 17), и хотя здесь у апостола идея храма перенесена на душу человека, это не уничтожает признания апостолом святости вещественного храма.
Призывание и прославление святых
Говоря о призывании и прославлении святых в той форме, как она определилась с IV-V веков, о. А. Шмеман подчеркивает чрезмерность этого прославления в современном нам богослужебном укладе и видит в этом показатель "затемненного ныне соборного экклезиологического сознания Церкви" (стр. 246). Но не в том ли дело, что он не входит в кафолическую полноту православного представления о Церкви?
Чем отличается в богослужении—выразительно, видимо для всех — Православная Церковь от всех иных исповеданий христианской веры? Отличается общением с Небесной Церковью. В этом наше преимущество, наше первородство, наша слава; постоянная память о Небесной Церкви — наша руководящая звезда в трудных обстоятельствах; нас укрепляет сознание, что мы окружены сонмами невидимых утешителей, сострадателей, защитников, руководителей, образцов святости, от близости которых мы сами можем получить благоухание. "Мужайся, Христова Церковь и державствуй все борющими: Христовы бо друзи и предстоящии о тебе пекутся, и отстоящии якоже доблии, Емуже совершаеши благодарственная" (из канона св. мученику Феодору Тирону). Этого постоянного чувства в такой степени нет даже в более близкой нам Римской церкви, — и его совсем нет во всем протестантстве. Но как полно и как постоянно напоминает нам об этом общении небесных и земных содержание всего нашего богослужения, как раз тот материал, на котором о. А. Шмеман намерен строить свою систему "литургического богословия"! Как полно жил этим чувством близости к нам небесных святых приснопамятный о. Иоанн Кронштадтский!
Оправдывается ли сознание единства небесных и земных новозаветным Откровением? Оправдывается в совершенной степени. Общее незыблемое основание находится в словах Спасителя: "Бог не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы". Нам заповедуется апостолами "поминать наставников наших, от которых мы научены слову Божию, и взирая на кончину их жизни, подражать вере их" (Евр. 13, 7). Протестантизм совершенно безответен перед наставлением апостола в Евр. 12, 22-23, где сказано, что христиане вошли в тесное общение с Господом Иисусом Христом и с Небесной Церковью ангелов и праведников достигших совершенства во Христе. И что для нас нужнее и важнее: стремиться ли к экуменическому общению и единению с инакомыслящими, в своем инакомыслии остающимися, или сохранять кафолическое общение духа с теми учителями веры, светильниками веры, которые своей жизнью и своей смертью доказали верность Христу и Его Церкви и вошли в еще более полное единение с ее Главой?
Послушаем, как воспринимается эта сторона жизни Церкви о. А. Шмеманом.
Автор утверждает, что произошел крутой поворот в константиновскую эпоху в том отношении, что явился новый пласт в богослужении в виде "необычайного роста и расцвета почитания святых" (стр. 209). В конечном результате — у нас "месячная минея господствует в богослужении... На это буквальное "затопление" богослужения месяцесловом уже давно обращено внимание историков литургии" (стр. 109).
Заметим по поводу этого утверждения о мнимом "затоплении" богослужения следующее. Исполнение будничных вечерни и утрени требует не меньше трех часов; а простая служба святому помещается на четырех страницах Минеи, занимая только небольшую часть богослужения. В остальных службах суточного круга (часы, повечерие, полунощница) память святых ограничивается кондаком, иногда тропарем и кондаком или не выступает совсем; мало места занимает в великопостных службах. Если же богослужебный день удлиняется полиелейной службой святому, то зато он приобретает тот "мажорный тон", в умалении которого автор книги укоряет современный Типикон.
Продолжим данную в книге характеристику прославления святых. Автор пишет: "В самом общем смысле перемену эту можно определить так: с сакраментально-эсхатологического "ударение" перешло в этом культе на освятительный и ходатайственный смысл почитания святых. Останки святого, а затем и предметы, принадлежащие ему или бывшие в соприкосновении с его телом, стали восприниматься как священные предметы, имеющие способность сообщать свою силу прикасающимся к ним... Ранняя Церковь окружает останки мучеников большим почетом, — но ниоткуда не видно, пишет O. Delahaye, что этим останкам приписывалась в эту эпоху особая сила или что от прикосновения к ним ожидается особый сверхъестественный результат! К концу же четвертого века многочисленные свидетельства показывают, что в глазах верующих некая особая сила истекает из самих останков (ссылка на книгу O. Delahaye). Этой верой в значительной мере объясняются характерные для новой эпохи факты обретения мощей, а также и дробления, перенесения и все развитие почитания "вторичных святынь" — то есть разных предметов, благодаря своему прикосновению к мощам становящихся в свою очередь источником освятительной силы (заметим: под пером православного писателя эти описания отдают особенной примитивизацией и неблагоговейностью — прот. М.П.). С другой стороны, — продолжает автор, — развивается и ходатайственный характер культа святых. И опять таки, он укоренен в предании ранней Церкви — в которой молитвы, обращенные к усопшим членам Церкви, были очень распространены, о чем свидетельствуют надписи катакомб. Но между этой ранней практикой и той, которая развивается постепенно, начиная с IV века, есть существенная разница. Первоначальное призывание усопших укоренено в вере в "общение святых" — молитвы обращены к любому усопшему, а не специально мученику... Но очень существенная перемена происходит тогда, когда это призывание усопших сужается и начинает совершаться только по отношению к определенной категории усопших (заметим: выходит по логике автора, что если мы будем обращаться со словами: молись о нас — к усопшим членам Церкви независимо, были ли они благочестивыми по своей вере и жизни или были христианами только по имени, то это вполне соответствует духу Церкви; а если к тем, кто всей своей подвижнической жизнью или мученической смертью засвидетельствовал свою веру, то это уже снижение духа Церкви — прот. М.П.). С IV века, — продолжаем выдержку из книги, — в Церкви возникает сначала бытовое, практическое, а затем уже и теоретическое, богословское, восприятие святых, как особых ходатаев пред Богом, как посредников между людьми и Богом. (Совершенно протестантский подход, неожиданный у православного богослова. Достаточно прочесть у апостола Павла, как он просит тех, кому пишет, быть ходатаями за него и посредниками перед Богом, чтобы он был возвращен к ним из заключения и чтобы мог посетить их; у апостола Иакова: "много может молитва праведного"; в книге Иова: "пусть Иов помолится о вас" — прот. М.П.)... В этом, — продолжает автор, — ходатайственном восприятии меняется первоначальный христоцентрический смысл почитания святых. В раннем предании мученик или святой есть, превыше всего и прежде всего, свидетель новой жизни и поэтому образ Христа"... Чтение мученических актов в первохристианской Церкви имело целью "показать присутствие и действие Христа в мученике, то есть присутствие в нем "новой жизни", а не в том, чтобы прославить святого... Но в новом ходатайственном восприятии святого центр тяжести перемещается. Святой есть ходатай и помощник... чествование святых включается в категорию праздника", с целью "приобщить верующих священной силе данного святого, его особой благодати... Святой присутствует и как бы является в своих мощах или иконе, и смысл его празднования в том, чтобы через восхваление его и прикосновение к нему получить освящение (?), что и составляет, как мы знаем, главное содержание мистериального литургического благочестия".
Неблагоприятна и литературная оценка автором книги литургического материала, относящегося к почитанию святых. Читаем: "Известно, какую роль в развитии христианской агиографии сыграла усвоенная ею форма панегириков... Именно эта условная риторическая форма торжественного восхваления и определила почти целиком литургические тексты, относящиеся к почитанию святых. В наших Минеях не может не поразить риторичность и, главное, "безличность" бесчисленных последований святым, причем черты эти сохраняются даже и тогда, когда жизнь святого хорошо известна и могла бы дать богатейший материал для вдохновенной "дидактики". Если жития святых рассчитаны, главным образом, на то, чтобы поразить воображение читателя чудесами, ужасами и т.д., то материал литургический состоит почти исключительно из восхвалений и просьб" (стр. 213-26).
Полагаем, что нет надобности детально разбирать весь этот длинный ряд утверждений автора, так часто утрирующий формы нашего почитания святых. Нас удивляет, что православный автор становится в линию неправославных обозревателей православного благочестия, неспособных вникнуть в чуждую им психологию. Сделаем лишь краткие замечания.
Чествование святых включается в категорию праздников потому, что в святых прославляется Христос, о чем постоянно и ясно говорится в песнопениях и в других обращениях к ним; ибо святыми исполнен завет апостола: "да вселится в вас Христос". Прикасаемся мы к иконе святого или к мощам руководимые не расчетом получить освящение от них, или некую силу, особую благодать, а естественным желанием выразить действием свое почитание, свою любовь к святому.
Впрочем, дыхание святости, благодатности мы воспринимаем в разнообразных формах: все вещественное, напоминающее нам о священной сфере, все, что отвлекает наше сознание хотя бы на момент от суеты мiра и направляет к мысли о назначении нашей души и благотворно действует на нее, на наш нравственный строй, будет ли то икона, антидор, освященная вода, частица мощей, часть облачения, принадлежавшего святому, благословение крестным знамением — все это для нас священно, ибо, как видим на опыте, способно благоговейно настраивать и будить душу. И для такого отношения к осязаемым предметам мы имеем прямое оправдание в Священном Писании, в сказании о кровоточивой, прикоснувшейся к одежде Спасителя, о целительном действии частей одежды апостола Павла и даже тени апостола Петра.
Причина кажущейся трафаретности в церковно-песненном творчестве, в частности, в гимнах святым кроется не в умственной бедности и не в духовной элементарности песнотворцев. Мы видим, что во всех областях церковного дела господствует канон — образец: и в церковных напевах (самоподобны и подобны), и в построении песнопений, и в иконописи. В песнопениях характерна типизация, соответствующая принадлежности святого к определенному сонму: святителей, преподобных и др. Но при ней есть всегда элемент индивидуализации, так что нельзя сказать о безличности образов святых. Очевидно, Церковь имеет достаточные психологические мотивы для такого изображения.
Что касается просьб к святым, то они почти исключительно имеют предметом их молитвы о нашем спасении.
Предосудительно ли это? Понижение ли здесь духа церковного? Так молился о своих духовных чадах апостол Павел: "Молим Бога, чтобы вы не делали никакого зла"; "о сем то и молимся, о вашем совершенстве". Если в молитвах, особенно на молебнах, просим об охране от общественных бедствий и об общественных нуждах, то и это естественно; да эти молебны и не входят в состав Типикона.
Закончим наш обзор вопросом второстепенного значения, а именно, о церковных праздниках, как они представлены в книге. Автор соглашается с западным историком-литургистом, что для древних христиан не было различия между церковными праздниками и буднями, и говорит словами этого историка: "крещение вводит в единый праздник — в вечную Пасху, в день восьмой... Праздников нет, ибо все стало праздником" (стр. 197). Но с началом мистериальной эпохи это чувство теряется. Праздники умножаются, с ними умножаются и будни (как раз то по Типикону и нет "будней", так как ежедневно положен весь круг служб церковных), теряется связь с литургическим самосознанием ранней Церкви, вводится случайность в соединение праздников между собой и с "христианским годом" (стр. 208). Автор дает примеры. "Возникновение праздника Преображения Господня 6 августа не имеет другой причины, кроме той, что это дата освящения трех храмов на Фаворской горе". Тогда как в древности, по утверждению автора, это воспоминание было связано с Пасхой, на что указывают и слова кондака: "да егда Тя узрят распинаема"... Даты Богородичных праздников, по словам автора, случайны. "Празднование Успения 15 августа восходит к освящению храма в честь Божией Матери между Вифлеемом и Иерусалимом, и таково же происхождение дат 8 сентября (Рождества Пресвятой Богородицы) и 21 ноября (Входа Ея в храм). Вне Богородичного цикла, по такому принципу возникает праздник Воздвижения Креста (связанный с освящением Гроба Господня) и Усекновение главы Иоанна Крестителя 29 августа (освящение храма Предтечи в бывшей Самарии-Севастии)" (стр. 202-203).
В этих справках автора характерный показатель доверия к западным выводам, вопреки, как мы полагаем, простому выводу из порядка церковно-богослужебного года. Церковный византийский год начинается 1 сентября. Первый праздник в году соответствует началу новозаветной истории — Рождество Пресвятой Богородицы; последний большой праздник церковного года в последнем его месяце — Успение Божией Матери. Это последовательно и логично. Праздник Преображения Господня приходится на начало августа, несомненно, потому, что чтение евангельских зачал приблизилось к этому времени к повествованию евангелиста Матфея о преображении Господнем, и воспоминание этого знаменательного евангельского события выделено в особый праздник. Что же касается слов в кондаке Преображения: "да егда Тя узрят распинаема", то они соответствуют словам Господа, сказанным ученикам за шесть дней до преображения на горе и повторенным непосредственно после преображения: "с того времени Иисус начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников и быть убиту и в третий день воскреснуть" (Мф. 16, 21; 17, 9, 22). Поэтому Церковь, согласно с Евангелием, за 6 дней до Преображения начинает пение катавасии "Крест начертав Моисей" (может быть, с этим связано и изнесение Креста 1 августа), а через 40 дней после праздника Преображения совершает воспоминание крестных страданий и смерти Господа в день Воздвижения Честнаго Креста Господня. И назначение времени этого праздника едва ли случайно: время это совпадает, как и у праздника Преображения, с приближением евангельского чтения на литургии о крестных страданиях и смерти Господа. Вот один из примеров, показывающих, что богослужебный уклад в Типиконе отличается последовательностью, гармоничностью и обоснованностью.
Если в церковном календаре представляется не соблюденной строгая последовательность евангельских событий, то это потому, что евангельские воспоминания охватывают много лет и в календаре они расположены как бы в виде спирали, охватывающей несколько лет: она вмещает в себе ряд девятимесячий (от зачатия до рождения св. Иоанна Предтечи, Богородицы, Спасителя), два евангельских сорокадневия и др.
В заключительной части своей книги автор, не в полном согласии со всем сказанным им дотоле, готов стать ближе, казалось бы, к исторически-православной точке зрения, но тут же он ставит такие оговорки, что они почти затушевывают основное положение. Он говорит: "Византийский синтез должен быть признан развитием и раскрытием изначального "закона молитвы" Церкви, сколь сильны бы ни были в нем инородные (?) этой lex orandi и затемняющие ее элементы. Так, несмотря на сильное давление мистериальной психологии (?) — с одной стороны, аскетически-индивидуальной — с другой, —давление, сказавшееся больше всего в перерождении (?) литургического благочестия, Устав как таковой остался органически связан с тем "богослужением времени", в котором, как мы старались показать, заключен был его первый, организующий принцип. Это богослужение времени, повторяем, затемнено и замутнено "вторичными пластами" (?) Устава, но оно, несомненно, остается основой его внутренней логики, принципом его внутреннего единства" (страница 240).
Таково резюме автора. Остается удовлетвориться немногим. Не хватало, чтобы наш Устав не сохранил и самого принципа богослужения христианского.
Мы слишком подробно остановились на книге о. А. Шмемана потому, что впереди, в будущем, будет дана православному читателю, основанная на представленных в этой книге взглядах, литургическая догматика. Но если основания так сомнительны, можем ли мы быть уверены, что будут здоровыми сделанные на них построения? Мы вовсе не отрицаем западной историко-литургической и богословской науки и ее объективных ценностей. Мы не можем вполне обойтись без нее. Мы признаем ее заслуги. Наше православное богословие не обходится без томов Миня, литургика без Гоара и т.д. Но мы не можем слепо довериться выводам западных историков Церкви. Если мы говорим о богослужении как члены Православной Церкви, нам должен быть присущ тот принцип в понимании истории нашего богослужения и его нынешнего status quo, каким живет сама Церковь. Этот принцип в корне расходится с западными протестантскими воззрениями. Если мы этого принципа не поняли, наши усилия должны быть направлены к тому, чтобы найти его, раскрыть его, понять его. Логика истории говорит нам, что в общественной жизни уклонения от прямого пути бывают следствием принципиальных идейных сдвигов. И если мы содержим православный символ веры, если исповедуем, что стоим на правильной догматической дороге, мы не должны сомневаться, что безошибочны и верны как направление церковной жизни, так и тот уклад богослужебный, какие созданы на основе нашего православного исповедания веры. Мы не можем признать, что наше "литургическое благочестие" после ряда перерождений далеко, далеко ушло от духа апостольского времени. Если мы видим падение благочестия, непонимание богослужения, то причина этого лежит вне Церкви: она — в падении веры в массах, в падении нравственности, в потере церковного сознания. Там же, где сохраняется церковное сознание и благочестие, нет перерождения в понимании христианства. Мы воспринимаем Евангелие и Писания апостольские не в преломлении через какую-то особую призму, а в их непосредственном прямом смысле. И мы уверены, что наша общественная молитва совершается на тех же догматических и психологических основаниях, на каких она совершалась в апостольское и древнехристианское время, несмотря на различие богослужебных форм. Готов ли признать о. А. Шмеман, что характер его благочестия отличается от характера благочестия в древней Церкви?
Почему мы поклоняемся Кресту Господню? Что есть Крест Господень?
Крест Господень есть оружие.
Крест Господень спас нас от вечной смерти. В раю человек захотел стать равен Богу и он поддался искушению диавола. Когда человек допустил эту вещь в свое сердце, он потерял благоговение и любовь, нарушил заповедь Господню. Тогда закрылся для него в действительности рай. Возгордился человек, поверил Люциферу, который возмечтал быть равным Сыну Божию. Дьявол был низвергнут с неба Архангелом Михаилом. Человек поверил дьяволу-искусителю и захотел сам сравняться с Богом. Он подумал, т.е. не подумал, а пришла ему мысль внезапно: чего стоит вкусить от того древа — он будет все знать и будет совершен как Бог, совершен не в свойствах Его, а в силе и могуществе. Но как только возмечтал человек об этом, как только возвеличился, он сразу низвергнулся в бездну. Он отпал от Бога, стал погибельным. Теперь дверь к сладости райской и красоты, в которых он находился, закрылась, закрылось для него Царство Небесное.
Но Господь не хотел погибели.
Если Люцифер погубил нас гордостью и завистью в отношении Сына Божия, в отношении Бога, который был могущественней его, то Господь спасает нас смирением. И вот Сын Божий снисходит с неба. Он, всемогущий, Владыка тварей, Творец её, делается Своим созданием, делается равный нам во всем, кроме греха. Больше того, Он терпит поношение как некий преступник, разделяя безропотно наказание. И, отверженный людьми, Он нисходит в ад, чтобы освободить души умерших от истления.
Он, как человек, удостоился благодати Божией, стал выше ангелов, стал выше всех тварей. Всех, кто к Нему приближается, кто с Ним имеет свои чувства, Он возносит с Собой на небеса. И вот Крест — Его орудие терпения. Из орудия, на котором был унижен Христос, Крест сделался орудием нашего спасения. Когда мы поклоняемся Кресту Господню, мы тем самым поклоняемся орудию Его страданий, орудию бесчестия и сами поклоняемся тому, чем от века обеcчестен человек. Знамение бесчестия и срамоты. Поклоняясь Кресту, мы как бы обещаем Господу так же смириться сами, так же терпеть поношение и поругание за Него. Когда мы поклоняемся Кресту Господню, мы также кланяемся Его страданию, — ни Его чести, ни Его славе, а Его бесчестию. Это бесчестие Его, как человека, есть слава в очах Божиих.
Что кажется людям бесчестием, часто является в очах Господних славой и люди получают от Него венец. Были обеcчещены мученики — лишали их наград. Мучеников, чья память совершается у нас завтра, лишили воинского звания, у них отнимали их знаки отличия, их предавали смерти как преступников. Входом в Царство Небесное равнялись они ангелам. И когда юродивые Христа ради были безумными, терпели поругание от человеков, то же самое делалось их славой, то же самое делало их угодниками Божьими и они являются вождями в Небесное Царство. Когда человек терпит лишения, терпит поругания, лишает себя того, что есть земное благополучие, если только это делается ради славы Божьей, ради имени Божьего, то он делается сообразным Ему по чувству, по настроению. Святой апостол Павел говорит: «В вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе» (Фил. 2:5). К чему Он стремился? К тому, чтобы исполнить слово Божие. И ради этого Он готов был претерпевать все, — Он страдал до смерти, смерти Крестной. Кто смирил Себя? Царь вселенной. Кто был распят человеком? Бог, создавый человека.
Паче небес, паче всякого имени, вся силы небесные поклоняются Ему, поклоняются Ему лики небесные, поклоняются Его человеческому существу, прославляют яко Бога. Когда человек был с Богом и когда Его распинали и когда над Ним издевались, Он терпел как человек, но в то же время оставался Богом. Он остался Бог божественным естеством. Но как человек Он терпел. Господь свободный и Он не вменил себе в заслугу, не говорил: «Отче, я исполнил Твою волю, прославь Меня». Нет, Он смиренно исполнял волю Отца Своего Небесного.
Поклоняемся Кресту Господню, благодаря за поругания и поношения. Мы поклоняемся Кресту когда терпим поношения, терпим раны, с благодарением терпим имени ради Божия. Говорит апостол Петр: «Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое; а если как Христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь» (1 Пет. 4:15—16).
Поклоняясь Кресту Господню будем стараться иметь те же чувства.
В Его великом Царстве, будем вечно славословить Его и наслаждаться ни с чем не сравнимой Его красотой и добротой, ибо Он есть Царь Славы и Господь всего мирa. Аминь.
Дорогие о Господе братие и сестры, мои попечители! Миръ Вамъ!
Как обещал, пишу о новостях по моему делу: В данный момент (в Великом Посту 2015 года) нахожусь в Уругвае в ожидании нового разрешения на выезд из страны, из за просроченного предыдущего разрешения. С октября прошлого года Судебная Власть Уругвая протестует, бастует и занимается лишь чрезвычайными решениями. По этой причине до сих пор мое дело лежит в Апелляционной Камере. И пока дело не закроется окончательно, я должен находиться в распоряжении Уругвайских властей и только с их разрешения выехать из Уругвая. Но это мелочи и хлопоты, к которым мы уже привыкли. Главная проблема наша: это оскудение веры и добрых пастырей! И суета сует, которая обуздывает нашу жизнь! Паства полагается на меня, а меня нет. Помощников меньше и меньше. Потому и, отдыхая здесь от всяких хозяйственных дел, переживаю за паству.
Я бесконечно благодарен за вашу заботу обо мне грешном! Прошу молиться не за меня, а за народ Божий, обуреваемый страстями житейскими и охлаждающийся в любви сострадательной.
Я за вас буду молиться до последнего издыхания!
Буду держать всех в курсе событий.
Доброго и спасительного поста желаю всем вам, ближним и дальним!
Прот. Александръ Ивашевичъ
Мариндия, 3-я неделя Великого Поста 2015 года
Ранние материалы о священнике Александре Ивашевиче:
Епископ Антоний 21 февраля 1859 , Волынская губерния — 28 марта 1934,Казынлык, Болгария — епископ РПЦЗ, епископ Аляскинский, викарий Северо- Американской епархии.
Биография
Родился в 1859 г. в Волынской губернии. Из семьи духовенства.
После окончания Волынской духовной семинарии принял священнический сан. Преподавал в Симферопольском духовном училище.
Был определён на церковную службу в Северо- Американскую епархию Русской Церкви. С 1896 по 1906 год служил настоятелем собора на Ситке и благочинным церквей Аляски.
Овдовев, в 1897 году был пострижен в монашество. В 1903 году был возведён в сан игумена.
В 1903 году был направлен Тихоном (Беллавиным) в помощь правительственным чиновникам, осуществлявшим топографическую съёмку и межевание, а затем оформление и регистрацию государственных патентов на церковные участки на Аляске[1].
В 1906 году перешёл в ведомство военного духовенства. Служил священником на флоте, в том числе на императорской яхте.
В 1906 году был возведён в сан архимандрита.
В 1906—1917 годах — благочинный духовенства Балтийского флота.
Собор Святого Архангела Михаила St. Michael the Archangel Cathedral
После революции эмигрировал в Германию, затем переехал в Данию.
В 1919—1921 годах был настоятелем Александро-Невского храма в Копенгагене и духовником императрицы Марии Федоровны. Архиепископ Евлогий (Георгиевский), по своему признанию, сначала «отнесся к нему хорошо, а потом, изменил к нему отношение и стал его подтягивать»[2].
Участник Первого Зарубежного Церковного Собора, прошедшего 21 ноября- 4 декабря 1921 года в Сремских Карловцах.
11 декабря 1921 года был хиротонисан в епископа Аляскинского, викария Северо-Американской епархии. Архиерейскую хиротонию возглавил митрополит Антоний (Храповицкий) в Белграде.
Позднее епископ Григорий Граббе писал:
"Со слов [митрополита Антония (Храповицкого)] я знаю, что настоятель копенгагенской церкви архимандрит Антоний (Дашкевич), был рукоположен во епископа Аляскинского в 1921 году по предложению Патриарха Тихона, но в каком порядке это предложение было сообщено, я не знаю" [3].
Храм Александра-Невского в Копенгагене
Уже в 1921 году сведения о нестроениях в американской Церкви достигли Москвы. Патриарх Тихон решил послать в связи с этим в Америку ревизию. Ревизором был назначен находившийся в это время в Берлине митрополит (тогда архиепископ) Евлогий. От выполнения, возложенного на него поручения, митрополит Евлогий уклонился. В свою очередь находящееся в Сремских Карловцах эмигрантское Временное Высшее Церковное Управление отправило ревизовать Североамериканскую епархию Антония (Дашкевича), им же новоназначенного епископа Алеутского и Аляскинского. Впечатление о состоянии дел в Североамериканской епархии у епископа Антония сложилось крайне отрицательное, отчёт, в котором в крайне неблагоприятном свете была представлена деятельность архиепископа Александра (Немоловского) и митрополита Платона (Рождественского) был послан им в Сремские Карловцы, а оттуда отправленном в Москву (но, судя по всему, до места назначения не дошедшем). Подобное вмешательство Временного Высшего Церковного Управления (позже Архиерейского Синода) в американскую церковную жизнь вызывало крайнее раздражение митрополита Платона. После представления доклада епископа Антония в ВВЦУ Заграницей архиепископ Александр (Немоловский) навсегда покинул Северную Америку. В1924 г. на Детройтском соборе митрополит Платон (Рождественский) в одностороннем порядке провозгласил временную автономию Русской Православной Церкви в Америке. После конфликта, произошедшего на Соборе в Сремских Карловцах 1926 года, митрополит Платон полностью прервал отношения с Архиерейским Синодом.
Что касается архиепископа Александра и митрополита Платона, то к ним митрополит Антоний обращался через Высшее Церковное Управление Заграницей следующим образом: «В виду страшных испытаний и гонений, коим подвергается Российская Православная Церковь, и исключительности переживаемого ею момента, когда особенно требуется церковное единение для согласованного успешного противодействия врагам Церкви, просить Высокопреосвященных Митрополита Платона и Архиепископа Александра не расчленять единое тело Российской Православной Церкви»
В 1922 году был уволен на покой по болезни. Жил на покое в Бостоне (США), а затем в Шипке (Болгария).
Скончался от кровоизлияния в мозг 15 марта 1934 года [4] в городе Казынлык, Болгария, в государственной больнице. Похоронен на Русском кладбище при Храме- Памятнике Шипка.
5 Ситха (в современном написании Ситка) – исторический центр православия в Америке на Аляске.
6 Корвана – церковная казна.
7 Образ заимствован из книги пророка Иезекииля (37, 1– 14) – пророчество, читаемое на утрени Великой Субботы.
8 Еп. Антоний в прошлом служил в подчинении у Патриарха Тихона, когда тот занимал американскую кафедру.
9 Согласно сохранившемуся в архиве письму митрополита Евлогия (Георгиевского) (см. No 6 в разделе I ч. I настоящего тома) отчет был отправлен через Ригу
МОСКВА, 12 марта. В Госдуму внесен законопроект, предлагающий засчитывать период сотрудничества граждан по контракту с некоторыми правоохранительными органами в их трудовой стаж, передает корреспондент "Росбалта".
В субботу, 22.02 / 07.03. 2015 г., по приглашению Митрополита Салоникийского и Димитриадского Максима, Высокопреосвященнейший Епископ Климент Гардикийский отправился в Фессалонику, чтобы отпраздновать день св. Григория Паламы. Служба состоялась в соборном храме Трех Святителей в Салониках (ИПЦ Греции).
23.02 / 08.03., во вторую Неделю поста, Епископ Климент служил и проповедовал Слово Божие в церкви Св. Георгия в г. Ферми (Салоники). Ему сослужили настоятель храма - отец Иоанн Гиакатзоглу и приходской священник - отец Григорий Пруниас.
В 15:00 состоялся праздничный вечер в честь святителя Григория Паламы в зале культурного центра мэрии Ферми. На Празднике присутствовали Епископ Амвросий, клирики из Драмы, местное духовенство, а также большое количество верующих из Салоник и других мест.
В конце успешно проведенного мероприятия Епископ Климент раздал всем присутствующим специальный сувенир: маленький образ святого Григория Паламы с соответствующим текстом.
Также владыка Климент имел возможность ответить на многие вопросы верующих в зале.
"Душе моя, душе моя, восстани, что спиши? Конец приближается и имаши смутитися…"
Эти слова, являющиеся в каком-то смысле центральными в Великом Покаянном Каноне, написал св. Андрей Критский, автор этого канона, один из великих Божиих угодников.
Он обращается к своей душе: "Душе моя, душе моя, восстани, что спиши?" И если этот великий праведник свою душу обличал в том, что она духовно заснула, то что же нам сказать о себе?
Святые отцы часто утверждали, что в духовной жизни есть, как говорят, парадокс (как будто бы внешне самопротиворечивое, противоречащее себе утверждение, имеющее, однако, глубокий внутренний смысл). Этот "духовный парадокс" заключается в том, как говорили отцы, что грешники видят себя праведниками, а праведники видят себя грешниками, — Почему? Почему же грешник видит себя праведником? Потому, что он не знает самого себя, в то время, как праведник все силы души устремляет на самопознание.
То, что нужно как-то уметь разбираться в своем внутреннем мире, сознавали и лучшие из язычников. Еще от дохристианской древности идет к нам изречение "познай самого себя", которое приписывали или Сократу или кому-либо другому из языческих мудрецов. А что касается христианского понимания этой истины, то ведь недаром, мы с вами все время в Великом Посту молимся: "Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения" (даруй мне видеть мои прегрешения). Если бы мы их видели, как следует, то не было бы и нужды молиться этими словами.
Как-то ранее здесь приводился один пример, взятый из житий святых. Один праведник стал молить Господа, чтобы Господь показал ему, до какой глубины проник грех в существо человека, насколько он его т. ск. изуродовал, наполнил собою и покорил себе. И когда Господь исполнил смиренную молитву подвижника и показал ему, насколько отравлена и изуродована грехом наша природа, то подвижник в ужасе почувствовал, что он может потерять рассудок, и стал молиться, чтобы Господь поскорее закрыл от него это страшное видение. Вот как отравлен грехом человек.
И чем больше человек в себя погружается, чем больше привыкает он разбираться в своем внутреннем мире, тем яснее и больнее он чувствует свое внутреннее повреждение от греха.
Не даром же Василий Великий, Иоанн Златоуст и им подобные святые в составленных ими молитвах перед св. причащением, именовали себя грешниками из грешников, недостойными воззреть на высоту небесную. Никакого "фразерства", никакого преувеличения тут не было. Они видели себя именно такими, как говорили.
Не даром великий праведник нашей русской земли преподобный Серафим, которого видели сияющим, как солнце, видели, как он в молитве своей поднимался над землею на воздух, любил себя называть "убогий Серафим". Ибо праведник воистину чувствует себя грешником.
Если в какой-нибудь комнате лежит запачканная тряпка, но света там нет, то эта грязь, которая на ней, не видна. А если проникнет в комнату свет, то она сразу становится заметной. И чем больше света, тем отчетливее видна эта грязь. И поэтому, чем больше святые приближаются к Богу, тем яснее они видят свою греховность. И вот, когда человек, действительно, приближается к Богу, то совесть его просветляется, проясняется и голос ее звучит, как колокол, и упрекает его за всякое отпадение от Бога, за всякую неверность Ему.
А что касается грешника, то не знает он ни себя, ни души своей, и даже когда идет на исповедь, то все ему кажется, что он не такой уж плохой. Когда он слышит о тяжких грешниках, то — как многие подобные ему — думает: "Ну, я все-таки не такой! Праведником я себя не считаю, я не святой, но все-таки не такой уж я плохой; есть, наверное, и похуже меня…" Но ни малейшего самооправдания не допускает в свою душу ни один истинно праведный человек, который помнит только свои грехи, а не чужие, всегда сокрушается о них и видит себя безответным пред Богом.
Мы вступили теперь в период покаянной думы и молитвы. Будем же молиться о том, чтобы Господь и нам, грешным, воистину даровал видеть свои прегрешения, а не чужие. Чужие грехи, недостатки и промахи всегда нам бросаются в глаза, а свои мы часто и не замечаем, а если и заметим, то за оправданием дело не станет — сразу найдем. Так будем же, повторяю, искренно молиться о том, чтобы Господь даровал нам зрети наши прегрешения, ибо без этого — истинного покаяния быть не может… Аминь.
Согласно определению Дж.К. Ван Баалена, «Теософия, или Божественная Мудрость», — это своевольная дочь спиритизма от смешения с буддизмом. Она намного превзошла спиритизм в разветвленности и запутанности, но зато и мировоззрение ее — гораздо полнее и увлекательнее» («В хаосе культов»).
Основательница теософии, Елена Петровна Блаватская, известная многим по своим английским инициалам «Н.Р.В.» Она родилась в 1848 в России в дворянской семье и по линии Долгоруких происходила от князя-мученика XIII века св. Михаила Черниговского.
Еще в молодости оставив православную веру, она, как показано в работе Мэрион Мэд, «Мадам Блаватская — женщина и миф», всю свою жизнь «исповедовала жгучую ненависть к христианству». И хотя по утверждению одного бывшего теософа, перешедшего в православие, Блаватская перед смертью покаялась и воссоединилась с Русской Церковью, фактические данные об этом отсутствуют. Более того, сбор каких бы то ни было материалов о «карьере» Блаватской — дело исключительно трудное. В упомянутой работе, которая носит объектинво-исследовательский характер, Мэрион Мэд подчеркивает:
«Когда Блаватской было 45 лет, она, глядя на прошедшую бурную молодость, заметила: “Нельзя изменить своего прошлого; можно только устранять его по мере сил”. На самом же деле она пыталась делать и то, и другое, и, обладая огромной энергией, сплошь и рядом добивалась успеха. Последние пятнадцать лет жизни она посвятила капитальному ремонту своего прошлого: уничтожила то, о чем сожалела, добавляя то, что ей нравилось, лезла из кожи вон чтобы выглядеть так, как ей хотелось.»
В этом Блаватская вполне уподобилась многим другим вождям культов и сект, биографии которых, своими ли собственными усилиями, или усилиями их почитателей, усердно шлифуются и лакируются.
Тем не менее, документы сохранили нам и сами факты о жизни Блаватской. Факты эти говорят по меньшей мере о ее некотором душевном расстройстве, а также иной раз и о прямом мошенничестве. В наше время, когда столь популярна «терпимость», многие желают видеть в ней нечто необычайное и колоритное, высокоодаренную предшественницу и родоначальницу современного феминизма и движения «Нового века». Но трезвый взгляд с высокой достоверностью обнаруживает в ней одержимую, которая часто говорила и писала подчиняясь воле своего хозяина.
Известно, например, что Блаватская в качестве медиума то и дело поражала своих последователей и всех любопытствующих всевозможными чудесами, получая послания от невидимых «властелинов», и даже материализуя этих сверхлюдей. Телепатия, голоса, потусторонние звуки, музыка и текст — все это поступало через нее в изобилии, поражая как энтузиастов, так и скептиков.
В своем классическом исследовании «Православие и религия будущего» покойный иеромонах Серафим (Роуз) дал такую характеристику медиума:
«…Это человек, обладающий определенной психической чувствительностью, которая позволяет ему быть проводником или средством для невидимых сил и существ… что достигается при помощи известного набора приемов и душевных состояний. Способности к таким состояниям и приемам развиваются посредством тренировки, безотносительно к святости или Божиему произволению; они передаются по наследству, или через контакт с другими медиумами, или даже приобретаются в результате чтения оккультной литературы.»
Далее о. Серафим показывает, что такие медиумистические способности хорошо известны Православной Церкви с древнейших времен, и всегда служили признаком серьезной опасности, необходимости молитв и экзорцизма, а никак не поводом для восхищения.
В молодости Блаватская была замужем дважды; впоследствии у нее был незаконнорожденный ребенок (или дети). Она беспрестанно курила, употребляла наркотики, и, возможно, страдала наркоманией; она много путешествовала по Европе, Америке и Индии (что всегда сопровождалось каким-нибудь скандалом), и утверждала, что удостоилась посвящения в «высшие тайны» Египта и Тибета. В Америке она выступала в роли спиритистки и в 1875 в Нью Йорке, вместе с ветераном Гражданской войны полковником Генри Олкоттом, основала Теософское Общество.
Когда в 1891 эта приземистая семипудовая женщина-«гуру» окончила свои дни, теософские ложи существовали во многих крупных городах Европы и Америки. И хотя численность Общества всегда была невелика, его влияние на современный оккультный мiр и массовое движение «Нового Века» превосходит даже самые дерзкие мечты его основательницы. Теософия вошла в моду еще при ее жизни; в числе ее адептов были выдающиеся писатели (например, Иитс), поэты, художники и политические деятели.
Блаватскую сменила Энни Безант (1847-1933); ее отец и муж были англиканскими священниками. Она усыновила молодого индуса по имени Кришнамурти и объявила его «новым Мессией», аваром, и Учителем Мiра нашего времени. Он, однако же, в 1931 отказался ото всех этих званий, порвал с теософами, и создал свое собственное религиозное движение, которое и возглавлял вплоть до самой смерти несколько лет тому назад.
«Блаватская видела перед собой возвышенно-мессианскую задачу: спасти мiр… Теософия, выросшая на почве христианского гностицизма, еврейской кабалы, религии из брахманизма, буддизма и оккультизма. Выдвигается идея о всечеловеческом братстве, то есть о некоей группе сверх-мудрецов где-то в Гималаях. Блаватская утверждала, что это самое братство обучило ее и послало к людям, чтобы раскрыть некоторое тайное знание и просветить безжалостный и бессмысленный мiр.» (М. Мэд)
Блаватская много написала за свою жизнь (хоть в ее творчестве немало плагиата), так что основные священные тексты у теософов — это ее обширные опусы «Изида открывается» и «Тайное учение», где видно сильное влияние розенкрейцеров. Ганди, когда он в молодости жил в Лондоне, прочитал ее «Ключ к теософии»; впоследствии он писал, что эта книга «стимулировала во мне интерес к индуизму и помогла избавиться от внушенного миссионерами-христианами заблуждения, что индуизм полон предрассудков» (цитировано по М. Мэд). Будущий премьер-министр Индии Неру вступил в Теософское Общество будучи тринадцати лет от роду, и всю жизнь восхищался теософией.
Коротко говоря (приходится говорить коротко, поскольку теософская система крайне сложна и запутанна), теософия, как и «Христианская наука», ставит знак равенства между бытием и Богом. Все — Бог, и Бог — это все: «Бог — это совокупная Жизнь, безграничное Сознание… причина и смысл всего сущего». Нет ничего вне Бога, и ничто — даже зло — не может быть отделено от Него; следовательно, все религии по существу одно и то же (доктрина «Нового века»), и их необходимо свести воедино для достижения полноты истины (экуменизм).
Хоть теософский Бог — безличное «Оно», теософия признает некую «Троицу» божественных сил, к которой присоединяется четвертая женская составляющая, Небесная Мать, в каком-то смысле связанная с Богородицей и «Мудростью» (софианизм Владимира Соловьева и протоиерея Сергия Булгакова).
Важное место отводит теософия эволюции: путем смены «расовых групп», человечество якобы движется сквозь века и физические, рациональные и духовные «плоскости». Человек, Божия «искра», или осколок Божества (кабала), развивается посредством перевоплощения (буддизм) назад к своему источнику, то есть к Богу. Назначение его — не небо, не преисподняя, но «нирвана», «благословенное небытие» (индуизм и буддизм). При этом телу человека придается «эфирный двойник» и «астральное тело» (спиритизм), которое достигается «проекцией» во сне или в трансе.
Каждая новая расовая группа дает свой вклад в дело эволюции через посредство аватара, или «Высшего Учителя Мiра», который входит в какое-либо уже существующее человеческое тело. Так, он овладел Буддой в Индии, Гермесом в Египте, Заратустрой в Персии, и Иисусом в момент Его крещения в Иордане; в ближайшем будущем аватар появится снова, в еще более «возвышенном» виде. Выше говорилось, как Кришнамурти получил эту роль и отказался от нее. С православной точки зрения здесь трудно не увидеть подготовку к приходу Антихриста.
Теософское Общество насчитывает сегодня около 40 тысяч членов, из них свыше 5 тысяч — в США. Его штаб-квартира — огромное поместье в Адьяре (Индия); есть отделения в 60 странах мiра. Годовщину смерти Блаватской 8 мая теософы отмечают как «День Белого Логоса».
Многие черты теософии были унаследованы современным движением «Нового Века»; однако, самый удивительный и опасный ее плод — это «Либеральная Католическая Церковь», основанная вскоре после Первой мiровой войны отколовшимися от голландских старо-католиков теософами (старо-католики не признают главенства папы в Римской Церкви). Одним из ее основателей был Чарльз Ледбеттер, который вместе с Э. Безант «открыл» Кришнамурти и воспитывал его.
И хотя «Либеральная Католическая Церковь» не имеет ни символа веры, ни строгого учения (откуда и ее название), она широко пользуется старинными латинскими обрядами и церемониями, чем и привлекает к себе наивных католиков и англикан. Как предупреждает Ван Баален, «верующий может войти в одну из таких “церквей” и увлечься литургическим благолепием, не отдавая себе отчета в фундаментальных отступлениях от древнего христианского учения». Однако, «посвященные», и вдобавок члены местной Теософской ложи, осведомлены гораздо лучше: все они знакомы с книгой Ледбеттера «Наука о таинствах», которая раскрывает богохульный гностический «смысл» за каждым шагом и словом Латинской мессы.
Как и Блаватскую, Ледбеттера всю жизнь преследовали скандальные обвинения. Но если теософы — люди в большинстве своем «современных взглядов» — мирились с интимной неразборчивостью своей основоположницы, то педерасту Ледбеттеру все же указали на дверь, когда выяснилось, что он учит онанизму малолетних алтарных прислужников (М. Мэд, с. 459. Но как все же заметны шаги прогресса! В наши дни этому самому делу учит не кто иной как министр здравоохранения США г-жа Элдерс) Впрочем, через три года Энни Безант вернула его в свой «внутренний круг».
Насколько можно судить, в США на сегодняшний день «Либеральная Католическая Церковь» представлена двумя округами с двадцатью тремя местными центрами.
Для русского читателя полезно будет упомянуть также антропософию, доктрину австрийского мистика Рудольфа Штейнера и его последователей. Она отличается от теософии несколько меньшим интересом к оккультной сфере и несколько большим — к индивидуальным способностям человека и их совершенствованию. Разойдясь во мнениях с Э. Безант по вопросу о воплощении Христа в молодом Кришнамурит, Штэйнер в 1912 порвал с теософами и основал Антропософское Общество в Дорнахе (Швейцария), где началось строительство храма «Гетеанум». Общество привлекало к себе европейский и особенно русский «авангард» того времени — А. Белого, М. Волошина, и многих других. Популярные школьные системы «свободного обучения» Уолдорф и Монтессори основаны на антропософских принципах.
Другой наследницей теософии была Тайная Школа, основанная Алисой Бэйли в 1923. Бэйли, состоявшая в Теософском обществе с 1918, обладала выдающимися медиумистическими способностями; но известный психолог Карл Юнг заявил ей, что все ее «мистические» ощущения и сверхъестественные «посетители» — просто плоды ее подсознания. Без сомнения, он сказал бы то же самое и о мадам Блаватской.
«Блаватская, — как заключает ее биограф, — страдала от расщепления или распада личности… Не составляет труда диагностировать ее как истеричку и обнаружить симптомы душевной болезни. Если бы она была обычной мошенницей, как называли ее многие, то она преспокойно делала бы свое дело, не испытывая никаких неприятностей… Но она сама вызвала у себя острое состояние психической неустойчивости, что-то вроде искусственно порожденной шизофрении».
Но даже если мы не станем говорить ни о душевной болезни, ни о явном мошенничестве, мы вынуждены рассмотреть плоды, принесенные теософией и ее отростками: десятки тысяч верующих душ, оторванных от Христа и заключенных в темницу неверия, предрассудка, разврата, и даже демонической власти — как это ясно можно видеть на примере самой Блаватской.
М. Мэд рассказывает, что однажды в Париже, когда мошенничество Блаватской грозило вот-вот обнаружиться, она, движимая какой-то необъяснимой силой, тайно пошла к литургии в русский православный храм. Там она встретила:
«…не своих “невидимых властелинов”, а нечто куда более неожиданное. У нее возникло ощущение, что она “стоит перед своей любимой мамой”, и она вспомнила, как давно та умерла, и как трудно ей было бы теперь узнать свою толстую дочку. Но потом, выходя на улицу, она рассмеялась, сожалея, как глупо и непоследовательно она поступила, позволив себе увлечься видом русского храма.»
Вполне очевидно, что Бог допустил ее покойную мать явиться грешнице-дочери, но дочь отказалась прислушаться к ее голосу.
Самый верный признак — с точки зрения духовной борьбы — это полное отсутствие простого смирения в жизни Блаватской и ее последователей. Уместно будет закончить наш очерк цитатой из трудов святителя Игнатия Брянчанинова, приведенной о. Серафимом для описания этого характерного состояния души:
«…Некая самоуверенность и дерзновение обычно заметны в людях, находящихся в состоянии самообмана полагающих, что они святы и духовно совершенствуются… Необычайная помпезность заметна в тех, кто находится в заблуждении: они как бы опьяняются сами собой, своим состоянием самообмана… Они поглощены, переполнены надменностью и гордыней».
Православная Церковь, переживая эти священные седмицы великого поста, учрежденного для покаяния и освящения верующих, предлагает на воскресных литургиях такие чтения из св. Евангел
Родился 8 февраля 1900 г. в с. Большая Утча Вятской губернии в семье духовенства. Окончил Вятскую духовную семинарию. Был офицером. После революции эмигрировал в Германию, окончил Мюнхенское высшее техническое училище, инженер-химик по специальности. Одновременно учился пению в Германии, затем в Париже и в Милане (с 1934 г.). Имел прекрасный голос (баритон) и был профессиональным оперным певцом. В 1931 г. женился на Анне Мулен. Псаломщик, а затем диакон. Служил в православных церквях в Париже и в Милане. В Милане пел также в оперном театре "Ла Скала". В 1936 в Ницце посвящен в диаконы. В 1936 г. переехал в Белград (Югославия), где стал протодиаконом митрополита Анастасия (Грибановского)
2/15 марта 2015 г. В церкви Святого Креста в Магула (Аттика, ИПЦ Греции) совершил вечернюю службу в Четвертую Неделю Крестопоклонную Его Высокопреосвященство, Митрополит Хризостом Аттикийский и Ботикийский. 
Этот выпуск нашей программы посвящен российскому православию за рубежом, в частности, тому, насколько продвижение российского православия за границей - дело рук Церкви, миссионеров, энтузиастов, - и насколько это дело рук государства Российского.jpg/280px-Митрополит_Филарет_(Вознесенский).jpg)
Из года в год, в третье воскресенье Великого Поста, св. Церковь за божественной литургией, предлагает нам Евангелие от Марка, в котором святой Евангелист передает нам призыв Господа Иисуса Христа, Который говорит: если человек хочет идти за Ним, он должен отвергнуться себя, взять крест свой и идти за Ним.
В церкви святых Константина и Елены в Аспропиргу (Аттика, ИПЦ Греции), во Вторую Неделю Великого поста, владыка Хризостом, Митрополит Аттикийский и Беотикийский, возглавил богослужение, посвященное свт. Григорию Паламе. 
На внутренней крышке часов написано: Высочайше пожалованы Начальнику 4-го полицейского участка Бородинского торжества С.Ф. Судоргину 26 авг. 1912 г. 
Представляется мне, что это было повышением по службе вследствие того, что уже в 1912 году Богородско-Глуховская революционная организация считалась одной из крупнейших в губернии, и работы для полицейского надзирателя открывалось предостаточно. В нынешнем Ногинске сохранилось много зданий Морозовской мануфактуры того периода, где по долгу службы бывал Семен Федорович. 
С приятным акцентом и мягким интеллигентным голосом, Елена Николаевна описала отца Симеона: добрый, высокий, стройный, с красивыми густыми седыми волосами – настоящий русский батюшка! Кроме этого, Елена Николаевна сообщила адрес, по которому до сих пор находится тот самый дом престарелых. Мне пришлось посетить Зальцбург, чтобы сделать фотографии тех мест, где бывал отец Симеон. Это фотография дома престарелых в Хельбрунне, где жил и служил отец Симеон. 
2/15 марта 2015 г. Фоторепортаж воскресного богослужения в Крестопоклонную Неделю Великого поста в Свято-Софийском кафедральном соборе (Болгарская Православная Старостильная Церковь), которое возглавил епископ Фотий Триадицкий.
Фильм православной паломницы об английском святом - Короле-мученике Эдварде и о Бруквудском Братстве, названном в честь этого святого.
В девизе Великороссийской жизни XIX в. – «Православие, Самодержавие, Народность» – это последнее, третье начало, или опора представляется наиболее неопределённой. Народ – явление достаточно пёстрое, как в сословном отношении, так и в отношении идейно-духовном. Основа Великорусского народа в XIX в., как и с древнейших времен, – крестьянство. Но нельзя исключать из понятия народ и иные сословия. Дворянство – тоже часть народа. Даже отрёкшиеся по существу от своей русской народности масоны – «декабристы» – часть народа. Простецы и учёные, подвижники монахи и разбойники, удалые казаки и оседлые городские мещане – всё это тоже народ. Наконец, и Государь Император, Самодержец Всероссийский, как человеческая личность – тоже частица народа, которым он Богом поставлен управлять. И чего только нет в этой многослойной массе! Если даже взять одно только русское крестьянство, крепче всех хранившее древние русские обычаи и нравы, основанные на «преданьях старины глубокой», то в нём, в его обычаях, нравах, преданьях – тоже чего только нет! Здесь соседствовали вера и безверие, целомудрие и похабщина, мудрость и глупость, мужество и малодушие, праведность и злодейство, щедрость и самая низменная корысть. Всё это содержится и в нравах, и в русском фольклоре, – во всём том, что и называют «народностью» народа. В те времена говорили: «Не стоит село без праведника». Это верно. Как и то, что не стояло оно и без колдуна (или колдуньи, знахарки), и без шлюхи... Поэтому нельзя идеализировать народ в его земной жизни и истории. Тем паче нельзя делать понятие «народ» отвлечённым и превращать его в некий идейный идол, истукан (а это нередко делалось, и в таких случаях истукану приносились кровавые жертвы – идолы требуют жертв!) И тем не менее, при всей социальной и нравственной пестроте у народа, как Исторической Личности, есть некое внутреннее объединяющее начало, которым определяются повороты, изгибы его жизненного пути, черты его национального, то есть личностного характера. Это сокровенное начало обнаруживается в том духовно-нравственном образе, который имеетобщенародное признание, перед которым в почтении склоняются все – от праведника до шлюхи. Для Великорусского народа, как мы не раз отмечали, таким общепризнанным идеалом искони был образ человека, человеческой души, всецело посвященных не «міру сему», а Богу из чистой любви ко Христу. Образ этот обретал определённость в святых подвижниках-монахах (старцах) и в юродивых Христа ради. Неотъемлемыми качествами его были: страх Божий, величайшее смирение, нелицемерная любовь, высота православно-христианской жизни. Эти и подобные им качества, свойства, черты составляли вместе то, что самим Великорусским народом было названо Святой Русью! И ярче всего дивный лик Святой Руси отображался в лике Богоматери на её русских иконах! Она, Пречистая, Пресвятая Дева Мария сообщала Русской Душе свойства, качества Своей Преблагословенной Личности, так что они становились и качествами Великороссии как Исторической Личности. Она, Богородица, была солнцем Великороссии, её самой сильной сокровенной любовью, её Заступницей, её Матушкой! Святая Русь ощущала себя Домом Пресвятой Богородицы, в котором Богоматерь, следовательно, таинственно живёт, как Хозяйка, как Матерь, как Спасительница любящих Её и прибегающих к Ней в радостном хвалении или слезном покаянии детей...
В начале 1998 года в газете "Радонеж" было напечатано письмо в редакцию, в котором было отмечено, что истоки современного обновленчества идут от представителей т.н. "парижской" школы богословия: оо. Н. Афанасьева, А. Шмемана и И. Мейендорфа. Отвечая на это письмо, протоиерей Валентин Асмус, в частности, указывает, что он давно мечтает увидеть серьезный критический разбор сочинений о. Шмемана и о. Афанасьева.
Слово в Неделю Крестопоклонную
Mapm/ 13/ 2015
В 1903 году был направлен Тихоном (Беллавиным)
В 1919—1921 годах был настоятелем Александро-Невского храма в Копенгагене
В субботу, 22.02 / 07.03. 2015 г., по приглашению Митрополита Салоникийского и Димитриадского Максима, Высокопреосвященнейший Епископ Климент Гардикийский отправился в Фессалонику, чтобы отпраздновать день св. Григория Паламы. Служба состоялась в соборном храме Трех Святителей в Салониках (ИПЦ Греции).
"Душе моя, душе моя, восстани…"
Теософия