(RSS)
Уникальные кадры. Парад атомщиков, который произошел за несколько дней до самой крупной в истории человечества техногенной катастрофы, подлинные масштабы которой скрываются и по сей день. На видео президент Академии Наук СССР аплодирует костюмированному шествию работников АЭС.
Скит святого Иоанна Предтечи (шире известный как Продром), расположенный на афонском плато Вигла и подчиняющийся Великой Лавре, прекратил поминовение Вселенского Патриарха Варфоломея, сообщает 5 января сербский блог "Православие - жизнь вечная". Вигла - пустынная местность на севере Афона, у границы с Грецией.
Причиной решения братии скита стали постановления Всеправославного собора на Крите, которые они сочли противоречащими православию. Вскоре после прекращения поминовения Патриарха в скит Продром, значительная часть братии которого является румынами, прибыл митрополит Клужский и Мармарошский Румынского патриархата Андрей, который совершил в скиту литургию.
Игумен Великой Лавры распутил духовный собор скита и взял на себя управление им, отстранив скитоначальника иеромонаха Афанасия. Однако насельники скита отказываются от участия в богослужениях, на которых поминается Патриарх.
"Бог есть огнь" — в этих словах избранник Божий преподобный Серафим Саровский напоминает нам не только о величии славы Божией, но и о наших собственных возможностях и чаяниях, ибо никто не может приблизиться к Богу до тех пор, пока сам не станет огнем. Это не просто фигура речи, но духовная истина, засвидетельствованная жизнью многих святых. Христианских подвижников, которые должны были бы умереть зимой от морозов, согревала теплота внутреннего духовного огня, и даже мирянин Мотовилов по милости Божией сподобился ощутить такую теплоту в присутствии Преподобного Серафима и узреть святого как бы в центре ослепительного солнца.
Этот огнь, по словам преподобного Серафима, есть осязаемое проявление благодати Святого Духа. Он был дан апостолам во время Пятидесятницы и всякий раз дается каждому православному христианину при крещении. По нашей духовной слепоте и холодности мы не можем ни увидеть, ни почувствовать этого огня, исключая моменты особенно горячей молитвы и единения с Богом, но даже и в таких случаях в небольшой степени. Но никто не может приблизиться к Богу иначе как через этот огонь. Когда наши прародители были изгнаны из рая, Бог установил огненный меч, чтобы охранять Древо Жизни. И по сей день в молитвах перед Святым Причащением мы молимся о том, чтобы плод нового Древа Жизни — Пречистое Тело и Честная Кровь Господа нашего Иисуса Христа — не попалил нас за наше недостоинство. Преподобный Серафим говорил: "Бог наш есть огнь, попаляющий все нечистое, и никто нечистый телом или духом не может иметь части с Ним. Так что низвергнутый до ада будет чувствовать только боль в присутствии Бога; он нечист, и Божественный Огнь сжигает его и мучает. Но тот огнь, который пожирает недостойного, может также и пожрать нечистоту и сделать достойными тех, кто, хотя и недостойны, любят Бога и желают стать Его сынами. Мы молимся перед Святым Причастием: "Да будет мне Пречистое Твое Тело и Честная Кровь Твоя, Господи, огнем и светом, пожигающим мерзость грехов и язвы страстей, просвещающим всего меня, да прославлю Твое Божество". Преподобный Серафим сравнивает христианина с горящей свечой, которая воспламеняет другие свечи, причем ее собственный огонь не становится от этого меньше, и так распространяются небесные сокровища Божественной благодати. Таким и должен быть христианин — горящим любовью к Богу и желанием служить Ему и исполненным огненного присутствия Святого Духа. Если он станет такой горящей свечой в этой жизни, то в будущей жизни он будет еще более великим. Тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их (Мф. 13, 43). По нашему недостоинству мы даже не можем и помыслить о таком состоянии, ибо, как написано:не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9). Такое состояние есть цель и смысл христианской жизни — это то, для чего живет православный христианин.
Иеромонах Серафим Роуз
Приходится иногда слышать или читать от наших недоброжелателей, что Белая Эмиграция, мол, вымерла, о ней можно говорить только в прошлом, а относительно её былой миссии и идеологии их сейчас следует искать у разных патриотических организаций, появившихся в пост-советской России.
НОВЫЕ МУЧЕНИКИ РОССИЙСКИЕ
НОВЫЕ МУЧЕНИКИ РОССИЙСКИЕ"И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?"
(Откровения св. Иоанна Богослова, гл. 6, ст. 10.)
Трехречье — это часть провинции Барги, составляющей северо-восточную часть Внешней Монголии.
Свое имя Трехречье получило от трех рек — Хаул, Дербул и Ган. Все три — притоки реки Аргун, по которой проходит граница России и Китая.
Южная граница Трехречья упирается в участок Китайской Восточной железной дороги между станциями "Манчжурия" и "Якеши", хотя, строго говоря, название Трехречье должно относиться лишь к району, омываемому помянутыми выше реками.
Происшедшие в Трехречьи события связаны с общим положением в Манчжурии. В течение 1929 года между Китаем и правительством СССР происходили трения по вопросу о КВЖД. Причем правительство СССР допустило своим войскам произвести ряд нападений на приграничные станции "Манчжурия" и "Пограничная". Обе эти станции неоднократно подвергались налетам советских самолетов и нападениям частей регулярной Красной армии. Китайское правительство решило сосредоточить в Манчжурии войска, и между ними и войсками СССР происходил ряд отдельных стычек — всегда на китайской территории. Несмотря на эти стычки, война не была объявлена, и здесь установилось небывалое в истории положение — "ни мир, ни война".
28-го сентября 1929 года красный партизанский отряд переправился через реку Аргун и разграбил поселки Аргунск, Комары и хутор Дамысово, близ поселка Келари.
1-го октября отряд красных партизан ворвался в Трехречье и налетел на поселки Тынехэ и Цанкыр. В отряде, кроме русских большевиков, находились мадьяры. Этот красный партизанский отряд, разграбив Тынехэ и Цанкыр, разбился на группы и начал грабить и убивать на различных путях Трехречья, напав по пути на ряд поселков — Наджин-Булак, Усть-Кули, Лабдарин, Верх-Кули.
Уходя обратно на советскую территорию, отряд грабил и жег все на своем пути.
11-го октября произошел новый налет красных партизан на Трехречье, причем в этот раз вновь пострадал поселок Лабдарин и поселки Кици-нор и Усть-Уровск.
Все сведения, ввиду разлития рек, отсутствия телеграфной связи и отдаленности Трехречья от Города Харбина, были разрознены и получались с опозданием.
В конечном результате можно предположить, что в Трехречьи действовал один красный партизанский отряд, разбившийся на 3-4 группы силою около 50 человек каждая. Они убили и замучили свыше 300 человек мирного населения.
Кого же и для чего они убивали? В Трехречье, начиная еще с 1919 года, выселилось много людей из Забайкалья, не желавших оставаться в России в эпоху гражданской войны, а затем и утверждения там советской власти. Сюда шли и казаки, и крестьяне, и татары, и разные беженцы из советского края. Китайское правительство приняло всех этих людей, дало им возможность расселиться по поселкам и хуторам, и это русское население, мирное и безоружное, начало понемногу богатеть и жить нормальной жизнью, служа постоянным бельмом на глазу советской власти, ибо слишком разительна была разница между нищими, обобранными подданными СССР и жившими тут же, близ границы, но свободной и трудовой жизнью, русскими поселенцами Трехречья. Мирная работа этих поселенцев была столь успешна, что они явились главными поставщиками разных жизненных продуктов в Харбине и в частности единственными поставщиками великолепного сливочного масла, производство которого они организовали в Трехречьи.
Прибавим к этому, что эти поселенцы не участвовали в борьбе против советской власти и не имели никакого отношения к происходившему конфликту между СССР и Китайским правительством.
Даем краткие сведения о том, что произошло в этих мирных, безоружных русских поселках во время налета красных партизан за период с 1-го по 11-е октября 1929 года.
Эти поселки — Аргунск, Комары и хутор Дамысово близ поселка Келари. При налете на них все были перебиты, все предано огню, несколько бежавших сообщили, что красные убивали людей из винтовок и пулеметов. Детей сбрасывали в реку. В Дамысово трехмесячный ребенок, мальчик Зырянов, был выхвачен из люльки и разорван на части.
Бежавший казак сообщил о зверском убийстве восьми татар из Хайлара, в поселке Цанкыр.
Священник отец Модест Горбунов из Верх-Кули был убит со своими сыновьями.
В письме из Трехречья сообщали:
"30-го числа к нам привезли убитых — священника, его сына и семью Круглик из шести человек (муж, жена и четверо детей).
Они были убиты и сожжены на масле, а еще убит с ними один возчик, у него здесь осталась жена и трое ребят. Вид убитых ужасный, священника можно узнать, лицо сохранилось. У жены Круглика лицо сохранилось и одна грудь, вот поэтому и узнали женщину, а у детей все сгорело. Запаха от них нет, потому что они зажарились с кожей; для священника сделали гроб, для жены и сына священника — другой, а остальных шесть человек положили в один гроб".
Бежавший из Таныхэ рассказал, что всех мужчин и мальчиков красные выгнали из поселка, поставили на колени и расстреляли из пулеметов. Один из бросившихся бежать был ранен в шею и упал, образовавшаяся около него на земле лужа крови спасла его; он услышал громкую команду начальника красных палачей — "пройтись наганом по головам, штыками по животам" и услышал выстрелы, которыми добивали раненых, и слова около себя: "Ну, этого не стоит добивать, он мертв".
Красные партизаны первоначально вошли в Цанкыр, где их приняли за белых, ибо они разбрасывали листовки "Русской Правды". По их просьбе один из крестьян проводил их в Таныхэ и по пути выяснилось, что это красные. Они убили этого крестьянина и затем часть их вошла в поселок, в котором они собрали всех мужчин и повели их к Крестовой Пади. Одна из женщин поселка оказалась сестрой старшего в этой группе красных Клавдия Топоркова, и она на коленях молила брата пощадить ее мужа, на что брат ей ответил: "Ничего не могу сделать... заставляют нас... Буду защищать, так самого убьют... Тебя могу защитить... кочуй за нами".
Жители Таныхэ узнали в красных партизанах или своих бывших односельчан, служивших в красной армии, или земляков с того берега Аргуни из поселков Цюрухатуй, Зарюльск, Капцегайтуй и Уреленегуевск.
Начальником этого отряда был некий Моисей Жуч, одетый в красное платье.
Всего в Таныхэ расстреляно 62 человека взрослых мужчин и мальчиков.
Имена некоторых красных палачей стали известны — вот они. Начальник отряда Моисей Жуч, помощник его Клавдий Топорков; Александр Мунгалов, Михаил Мунгалов, Карп Пинегин, Яков Федоров, Иван и Трофим Пинегины, Прокопий и Феофил Щукины, Иван Неспятин (прозвище), Николай Баянов (братья которого сидели в Харбинской тюрьме за убийство). Большинство этих красных партизан служили в Красной армии.
В одном поселке красные партизаны и бывший при них отряд комсомольцев убивали мужчин и женщин, а детей бросали живыми в реку или разбивали им головы о камни.
В другом поселке женщин и детей загнали в протоку и в воде расстреливали их, а оставшихся на берегу добивали кольями или бросали в разложенные костры.
Лишь в поселках Аргунском, Комары и на хуторе Дамысово убито около 120 человек.
В поселке Кацинор красные убили всех мужчин и много женщин.
При последнем налете на Усть-Уровск 11-го октября жители в отчаянии отстреливались от красных партизан из дробовых охотничьих ружий и старых берданок; красные окружили поселок и открыли по нему огонь из пулеметов и из орудий стоявшей на реке Аргунь советской канонерской лодки. В результате этого налета перебито не менее 200 человек русского и китайского мирного населения.
Получены детальные сведения лишь об убитых на хуторе Дамысово — вот они:
1) Карп Степанович Музурантов, 56 л., 2) его сын Иван, 18 л., 3) Егор Иннокентьевич Фиклистов, 38 л., 4) Афанасий Иннокентьевич Булыгин, 66 л., 5) Евдокия Николаевна Варламова, 72 л., 6) Дмитрий Васильевич Ларионов, 43 л., 7) жена его Евдокия, 40 л., 8) сын Семен, 6 л., 9) дочь Ольга, 4 л., 10) дочь Александра, 2 л., 11) дочь Клавдия, 1 года, 12) Кондратий Васильевич Ларионов, 40 л., 13) его дочь Гликерия, 18 л., 14) Константин Васильевич Ларионов, 30 л., 15) Киприан Лаврович Нерадовский, 45 л., 16) его жена Прасковья, 42 л., 17) его сын Александр, 15 л., 18) его сын Павел, 6 л., 19) его сын Семен, 3 л., 20) его дочь Анна, 7 л., 21) Пахом Петрович Свешников 39 л., 22) его жена Анисья, 36 л., 23) его сын Кирик, 7 л., 24) его дочь Ирина, 10 л., 25) Матвей Петрович Зырянов, 40 л., 26) жена его Анна, 39 л., 27) его сын Тимофей, 4 л., 28) его дочь Зоя, 1 года, 29) Лаврентий Васильевич Нерадовский, 75 л., 30) невестка его Александра, 42 л., 31) дочь Таисия 14 л., 32) сын Валентин 15 л., 33) сын Петр, 8 л., 34) невестка Варвара 25 л., 35) дочь Клавдия, 2 л., 36) Дмитрий Николаевич Зырянов, 21 года, 37) его мать Аксинья, 50 л., 38) сестра Анна 23 л., 39) сестра Анисья, 19 л., 40) сестра Иулита, 17 л., 41) сестра Вера, 10 л., 42) Никита Михайлович Харин, 34 л., 43) Семен Свешников, 15 л., 44) Пантелеймон Степанович Свешников, 34 л., 45) Федор Иванович Редлов, 66 л., 46) Порфирий Георгиевич Зверев, 40 л., 47) Аким Николаевич Нерадовский, 65 л., 48) Александр Иванович Размахин, 39 л., 49) Анастасия Зырянова, 4 л., 50) ее брат 3-х месяцев.
Нам стали также известны имена некоторых расстрелянных в Таныхэ — вот они: 1) Николай Пинегин, 12 л., 2) старик Мунгалов, 3) старик Топорков, 80 л., 4) С.С. Тюкавкин, 5) М. Госьков, 6) Тискин, 7) Аксенов, 8) Аникиев, 9) Якимов, 10) Павел Баженов, 15 л., 11) Елевферий Баженов. Имена остальных нам пока еще неизвестны; знаем, что их много и вероятно более 300.
Убитый священник отец Модест Горбунов предварительно был подвергнут пыткам: его привязали за волосы к лошади, которая протащила его тело по земле. Женщины и девушки перед тем как были замучены или убиты, были изнасилованы красными партизанами и комсомольцами.
По словам самих красных партизан (эти слова лично слышали некоторые бежавшие из Трехречья), они посланы советской властью с приказанием истребить всех без исключения русских переселенцев, живших в Трехречьи, и уничтожить все их имущество.
В Харбине во всех церквах были отслужены панихиды по невинным жертвам новой жестокости коммунистической власти. Церкви были полны молящимися, русское население Харбина обратилось с телеграммой к правительствам всего мира с изложением обстоятельств этого страшного дела.
Верующим РПЦЗ путь не страшен, так как они знают, что идут по направлению к Царствию Божию. Их не волнуют происходящие в мире военные, политические и экономические испытания, так как они знают, что все это посылается от Господа для испытания их веры. Впереди во главе Православной Духовной Армии разделенной на епархиальные и приходские «отряды» под предводительством Архиереев Божиих, идет Первоиерарх РПЦЗ Митрополит Агафангел, которого выбрали возглавлять Синод Церкви после отделения от Церкви тех, кто покинул РПЦЗ, подчинившись Московской Патриархии, продолжающей учить верующих сергианской ереси и признанию экуменизма.
В эти дни в Одессе было стихийное бедствие - мороз и снежная буря. Многие дети заболели, многие не смогли добраться. Мы даже думали утренник отменить. Но решились, всё же, провести. Певчие из хора подменили не пришедших детей, роли перепутались, все выступающие были в смущении. Как говорится - получилось так, как получилось. Главное - детям радость на Рождество Христово. А она была, эта радость... Угощение: пицца, пирог, конфеты, мандарины и сок - съедено и выпито всё, без остатка !!!
Митрополит Триадицкий Фотий
(справа: Патриарх Мелетий (Метаксакис) и англиканский «архиепископ» Ланг)
От редакции: Мелетий умер от страшной, мучительной болезни. Говорят, что он лишился рассудка и через шесть дней испустил дух, скрежеща зубами и ломая себе руки. В предсмертной агонии он стенал: «Я мучаюсь, потому что разделил Церковь!» Но Церковь разделить никто не в силах, потому что, по обетованию Спасителя, и врата ада не одолеют ее (Мф. 16, 18). Он отделил лишь себя и всех тех, кто уклонился от богослужебного порядка Апостольской Церкви.
От Константинопольской патриархии: патриарх Мелетий IV — председатель, Кизический митрополит Каллиник, В.Антониадис — мирянин, проф. Халкинского богословского института.От Кипрской Церкви: Никейский митрополит Василий (впоследствии Вселенский патриарх 1925–1929 гг.).От Сербской Церкви: Черногорский и Приморский митрополит Гавриил (впоследствии Сербский патриарх, †1952), д-р Милутин Миланкович — мирянин, проф. математики и механики в Белградском университете.От Элладской Церкви: Драчковский митрополит Иаков.От Румынской Церкви: архимандрит Юлий (Скрибан).
1. Вопрос о перемещении больших праздников в память святых на ближайший воскресный день с целью уменьшить количество неприсутственных дней. 2. Препятствия к браку. 3. Вопрос о браке духовных лиц:
а) епископский сан и брак; б) второй брак овдовевших диаконов и священников; в) необходимо ли таинству священства непременно следовать после таинства брака?
4. Вопрос о богослужениях. 5. Посты. 6. Необходимость созывать каждый год всеправославные соборы.
• отменой церковного юлианского календаря для неподвижных и подвижных праздников, с допущением возможности, чтобы Пасха стала неподвижным праздником, зафиксированным в определенный воскресный день; • готовностью принять всякую новую, более совершенную в научном отношении календарную систему, не исключая даже отказа от седмичного порядка дней; • допущением женатого епископата, второго брака священнослужителей, соответственно — брака после рукоположения; • сокращением продолжительности богослужений и постов.
1. Об исправлении юлианского календаря и об определении празднования Св. Пасхи «на основании астрономических вычислений». 2. Об условиях, при которых Православная Церковь участвовала бы в обсуждении нового календаря, «более совершенного в научном и практическом отношении». 3. О браке священников и диаконов после рукоположения. 4. О втором браке овдовевших священников и диаконов. 5. Определения разнородного содержания: о нижней границе возраста рукоположения в три степени священства; о волосах и внешнем виде клириков; о сохранении монашеских обетов; о препятствиях к браку; о праздновании памяти святых в течение недели как присутственных днях; о постах. 6. О праздновании 1600-й годовщины Первого Вселенского Собора в Никее (325–1925 гг.); о созыве Всеправославного собора. 7. По вопросу о решении живоцерковнического собора, бывшего в Москве в июне 1923 г., который лишил сана находящегося в тюрьме Всероссийского патриарха Тихона.
За Божественной Литургией на Рождество Христово в Вознесенском приходе в Фаирфакс (близ Вашингтона, США) Епископ Иосиф, по согласованию с Митрополитом Нью-Йоркским и Восточно-Американским Агафангелом, наградил настоятеля прихода иерея Андрея Фрик камилавкой.
В Свято-Воскресенском мужском монастыре Кишинёвской епархии, где настоятелем является викарный епископ Анфим (РПЦЗ), была построена новая трапезная.
25.12.16-07.01.17 на Рождество Христово, за праздничной Божественной Литургией в Св. Воскресенском муж. монастыре Кишинёвской епархии, по благословению Правящего архиерея, архиепископа Кишиневского и Молдавского Георгия, настоятель монастыря викарный епископ Анфим совершил хиротонию во священника брата монастыря иеродьякона Паисия. Иеромонах Паисий (Лысов) своё служение будет проходить в обители.
Иван Ильин
Это было несколько лет тому назад. Все собирались праздновать Рождество Христово, готовили елку и подарки. А я был одинок в чужой стране, ни семьи, ни друга; и мне казалось, что я покинут и забыт всеми людьми. Вокруг была пустота и не было любви: дальний город, чужие люди, черствые сердца. И вот в тоске и унынии я вспомнил о пачке старых писем, которую мне удалось сберечь через все испытания наших черных дней. Я достал ее из чемодана и нашел это письмо.
Это было письмо моей покойной матери, написанное двадцать семь лет тому назад. Какое счастье, что я вспомнил о нем! Пересказать его невозможно, его надо привести целиком.
«Дорогое дитя мое, Николенька. Ты жалуешься мне на свое одиночество, и если бы ты только знал, как грустно и больно мне от твоих слов. С какой радостью я бы приехала к тебе и убедила бы тебя, что ты не одинок и не можешь быть одиноким. Но ты знаешь, я не могу покинуть папу, он очень страдает, и мой уход может понадобиться ему каждую минуту. А тебе надо готовиться к экзаменам и кончать университет. Ну, дай я хоть расскажу тебе, почему я никогда не чувствую одиночество.
Видишь ли ты, человек одинок тогда, когда он никого не любит. Потому что любовь вроде нити, привязывающей нас к любимому человеку. Так ведь мы и букет делаем. Люди это цветы, а цветы в букете не могут быть одинокими. И если только цветок распустится как следует и начнет благоухать, садовник и возьмет его в букет.
Так и с нами, людьми. Кто любит, у того сердце цветет и благоухает; и он дарит свою любовь совсем так, как цветок свой запах. Но тогда он и не одинок, потому что сердце его у того, кого он любит: он думает о нем, заботится о нем, радуется его радостью и страдает его страданиями. У него и времени нет, чтобы почувствовать себя одиноким или размышлять о том, одинок он или нет. В любви человек забывает себя; он живет с другими, он живет в других. А это и есть счастье.
Я уж вижу твои спрашивающие голубые глаза и слышу твое тихое возражение, что ведь это только пол-счастья, что целое счастье не в том только, чтобы любить, но и в том, чтобы тебя любили. Но тут есть маленькая тайна, которую я тебе на ушко скажу: кто действительно любит, тот не запрашивает и не скупится. Нельзя постоянно рассчитывать и выспрашивать: а что мне принесет моя любовь? а ждет ли меня взаимность? а может быть, я люблю больше, а меня любят меньше? да и стоит ли мне отдаваться этой любви?.. Все это неверно и ненужно; все это означает, что любви еще нету (не родилась) или уже нету (умерла). Это осторожное примеривание и взвешивание прерывает живую струю любви, текущую из сердца, и задерживает ее. Человек, который меряет и вешает, не любит. Тогда вокруг него образуется пустота, не проникнутая и не согретая лучами его сердца, и другие люди тотчас же это чувствуют. Они чувствуют, что вокруг него пусто, холодно и жестко, отвертываются от него и не ждут от него тепла. Это его еще более расхолаживает, и вот он сидит в полном одиночестве, обойденный и несчастный...
Нет, мой милый, надо, чтобы любовь свободно струилась из сердца, и не надо тревожиться о взаимности. Надо будить людей своей любовью, надо любить их и этим звать их к любви. Любить — это не пол-счастья, а целое счастье. Только признай это, и начнутся вокруг тебя чудеса. Отдайся потоку своего сердца, отпусти свою любовь на свободу, пусть лучи ее светят и греют во все стороны. Тогда ты скоро почувствуешь, что к тебе отовсюду текут струи ответной любви. Почему? Потому что твоя непосредственная, непреднамеренная доброта, твоя непрерывная и бескорыстная любовь будет незаметно вызывать в людях доброту и любовь.
И тогда ты испытаешь этот ответный, обратный поток не как «полное счастье», которого ты требовал и добивался, а как незаслуженное земное блаженство, в котором твое сердце будет цвести и радоваться.
Николенька, дитя мое. Подумай об этом и вспомни мои слова, как только ты почувствуешь себя опять одиноким. Особенно тогда, когда меня не будет на земле. И будь спокоен и благонадежен: потому что Господь — наш садовник, а наши сердца — цветы в Его саду.
Мы оба нежно обнимаем тебя, папа и я. Твоя мама».
Спасибо тебе, мама! Спасибо тебе за любовь и за утешение. Знаешь, я всегда дочитываю твое письмо со слезами на глазах. И тогда, только я дочитал его, как ударили к рождественской всенощной. О, незаслуженное земное блаженство!
День Преставления Серафима Саровского - престольный праздник недавно присоединившегося к нам прихода в Одессе. В этот день Митрополит Агафангел возглавил Божественную Литургию в сослужении настоятеля игумена Алексия (Петренко). После Литургии была праздничная трапеза. Приход небольшой, но очень дружный.
То, что произошло со мною в мае сего 1934 года, считаю настолько знаменательным, настолько поучительным и радостным, что не могу умолчать об этом. Мало того: внутренний голос говорит мне, что я должен, должен оповестить об этом верующих в Бога и даже неверующих, дабы и эти, неверующие, задумались… Чудесно слово Исаии: "О, вы, напоминающие о Господе! не умолкайте!" (Ис. 62, б).
Старая болезнь моя, впервые сказавшаяся в 1909–1910 гг., обострилась весной 23 г. Еще в Москве доктора, к которым я обращался, предполагали, кишечные мои боли надо объяснить неправильным режимом, — "много работаете, едите наскоро, не жуя, много курите… очевидно, изобилие и крепость желудочного сока способствуют раздражению слизистой оболочки желудка и кишечника… Расстройство нервной системы также способствует выделению желудочного сока и мешает заживлению язвочек… Меньше курите, пейте больше молока, это пройдет, вы еще молоды, поборете болезнь". Отчасти они были правы. Правда, ни один не предложил исследования лучами Рентгена, ни один не предписал какого-нибудь лекарства… но, повторяю, отчасти они были правы: не определив точно моей болезни, они все же указывали разумное: воздержание и некоторую диету. Временами боли были едва терпимы, — в области печени, — но я опытом находил средства облегчать их: пил усиленно молоко, старался меньше курить, часто днями лежал и много ел. Поешь — и боли утихали. Странная вещь: во время болей, продолжавшихся иногда по два и по три месяца, я прибавлялся в весе. Это меня успокаивало: ничего серьезного нет. Проходили годы, когда я не чувствовал знакомых и острых или, порой, "рвущих" болей под печенью. В страшные годы большевизма, в Крыму, болей я не испытывал. Правда, тогда питание было скудное, да и куренье тоже. А может, нервные потрясения глушили, давили боли физические? — не знаю. Пять лет жизни во Франции, с 1923 по весну 28 г., я был почти здоров, если не считать мимолетных болей — на 1–2 недели. Но ранней весной 1928 года начались такие острые боли, что пришлось обратиться к доктору. Впервые, за многие годы, один наш, русский, доктор в Париже, — С. М. Серов — расспросами и прощупываниями установил предположительно, что у меня язва 12-перстной кишки, и настоял на исследовании лучами Рентгена. Исследование подтвердило: да, язва… но она была, а теперь лишь "раздражение", причиняющее порой боли. Мне прописали лечение висмутом — ou nitrate de bismuth — и указали пищевой режим. С той поры боли затихали на месяц, на два, и возобновлялись все с большей силой. Я следовал режиму, не ел острого, пил больше молока, меньше курил, совершенно не пил вина, но боли стали появляться чаще, давали отсрочки все короче. Наконец, дело дошло до того, что я редкий день не ложился на два — на три часа, чтобы найти знакомое облегчение болям. Но эти облегчения приходили все реже.
Доктора вновь исследовали меня лучами Рентгена, через 2 года, и вновь нашли, что язва была, а теперь — так, ее последствия, воспаляется оставленная язвой в стенках 12-перстной кишки так называемая на медицинском языке "ниша". Что бы там ни было, но эта "ниша" не давала мне покою. Бывала, я хоть ночами не чувствовал болей, а тут боли начинали меня будить, заставляли вставать и пить теплое молоко. Я стал усиленно принимать "глинку" (caolin), чтобы, так сказать, "замазать", прикрыть язву или "нишу". Теперь уже не помогала и усиленная еда, напротив: через часа два после еды, когда пищевая кашица начинала поступать из желудка в кишечник, тут-то боли и начинали рвать и раздирать когтями, — в правом боку, под печенью. Пропадала охота к работе, неделями я не присаживался к письменному столу, а лишь перекладывался с постели на диван, с дивана — на постель. С горечью, с болью душевной, думал: "кончилась моя писательская работа… довольно, пора…" Только присядешь к столу, напишешь две-три строчки… — они, боли! Там, где-то, меня гложет что-то… именно, гложет, сосет, потом начинает царапать, потом уже и рвать, когтями. На минуту-другую я находил облегчение, когда выпьешь теплого молока. Полежишь с недельку в постели — боли на недельку-другую затихают. Так я перемогался до весны 1934 года. Ранней весной я стал испытывать головокружения, слабость. Боли непрекращающиеся. Я стал худеть, заметно. Я ел самое легкое (и, между прочим, бульон, чего как раз и не следовало бы), курить почти бросил, давно не ел ничего колбасного, жирного, острого. Принимал всякие "спесиалите" против язв… — никакого результата. Мне приходило в голову, что язва, может быть, перешла в нечто более опасное, неизлечимое. Начались и рвоты. Еда уже не облегчала, напротив: после приема пищи, через два часа, боли обострялись, начинало "стрелять" и "сверлить" в спине под правой лопаткой, будто там поселился злой жук-сверлильщик. Я терял сон, терял аппетит: я уже боялся есть. Всю Страстную неделю были нестерпимые боли.
Я люблю церковные песнопения Страстной, и с трудом доходил до церкви; преодолевая боли, стоял и слушал. Помню, в Великую Субботу в отчаянии я думал: не придется поехать к Светлой Заутрене… Нет, преодолел боли, поехал, — и боли дорогой кончились. Я отстоял без них Заутреню. Первый день Пасхи их не было, — как чудо! Но со второго дня боли явились снова и уже не отпускали меня… до конца, до… чудесного, случившегося со мной.
Весь апрель я метался, не зная, что же предпринять теперь. Мне стали советовать обратиться к французам-специалистам.
Обычный вес мой упал в середине апреля с 54 кило до 50. Я поехал к известному профессору — французу Б., специалисту по болезням кишечника и печени. Он взвесил меня: 48 кило. Исследовал меня тщательно, все расспросил, — и выражение его лица не сказало мне ничего ободряющего. — "Думаю, что операция необходима… и как можно скорей… — сказал он, — вы можете еще вернуть себе здоровье, будете нормально питаться и работать. Но я должен вас исследовать со всех сторон, произвести все анализы, и тогда мы поговорим". Меня исследовали в парижском госпитале Т. Это было 3 мая. Слабый, я насилу добрался с женой до этого отдаленного госпиталя. Боли продолжались: что-то сидело во мне и грызло — грызло, не переставая. Мне исследовали кровь, меня радиофотографировали всячески, было сделано 12 снимков желудка и кишечника, во всех положениях. Меня измучили: мне выворачивали внутренности, сильно нажимая деревянным шаром на пружине в области болей, подводили шар под желудок, завертывали желудок и там просвечивали — снимали. Совершенно разбитый, я едва добрался до дому. Я уже не был в силах через три дня приехать в госпиталь, чтобы выслушать приговор профессора, как было условлено. Я лежал бессильный, в болях. Мало того, этот барит или барий, который дают принимать внутрь перед просвечиванием, — я должен был выпить этой "сметаны" большой кувшин! — застрял во мне, и я чуть не помер через два дня. Срочно вызванный друг-доктор, Серов, опасался или заворота кишок или — прободения. Температура поднялась до 39°. Молился ли я? Да, молился, маловерный… слабо, нетвердо, без жара… но молился. Я был в подавленности великой, я уже и не помышлял, что вернутся когда-нибудь — хотя на краткий срок! — дни без болей. Рвоты усиливались, боли тоже. Пришло письмо от профессора, где он заявлял, что операция необходима, что язва 12-перстной кишки в полном развитии, что уже захвачен и выход из желудка (пилер), что кишка деформировалась, что стенки желудка дряблы, спазмы и проч… — ну, словом, я понял, что дело плохо.
Я просил — только скорей режьте, все равно… скорей только. А что дальше? Этого "дальше" для меня уже не существовало: дальше — конец, конечно. Ну, после операции, — месяцы, год жизни: уже не молод, я так ослаблен. Профессор прописал лекарства — беладонну (по 10 кап. за едой), висмут, особого приготовления — Tulasne, глинку — "Gastrocaol", лепешечки, известковые, против кислотности… (Comprimees de carbonate de chaux, Adrian) и еще — вспрыскиванья 12 ампул, под кожу (Laristine). — "Это лечение — я даю, — писал он, — на 12 дней вам, чтобы немного вас подкрепить перед операцией, но думаю, что это лечение не будет действительным". Я начал принимать уже лекарства с 12, помню, мая. Принимать и молиться. Но какая моя молитва! Не то чтобы я был неверующим, нет; но крепкой веры, прочной духовности не было во мне, скажу со всей прямотой. Молился и великомученику Пантелеймону, и преподобному Серафиму. Молился и думал — все кончено. Сделал распоряжения, на случай. Не столько из глубокой душевной потребности, а скорее — по православному обычаю, я попросил доброго и достойнейшего иеромонаха о. Мефодия, из Аньера, исповедать и приобщить меня. Он прибыл со Святыми Дарами. Мы помолились, и он приобщил меня. Этот день был светлей других, и в этот день — впервые, кажется, за этот месяц — не было у меня дневных болей. Это было 15 мая. Должен сказать, что еще до приема лекарства профессора, с 9 мая, кончились у меня позывы на рвоту. И, странное дело, — появился аппетит. Я с наслаждением, помню, сжевал принесенную мне о. Мефодием просфору. Замечу, что обо мне в эти дни душевные друзья мои молились. Да вот же, эта просфорка, вынутая о. Мефодием!..
Меня должны были перевезти в клинику для операции.
Известный хирург, по происхождению американец, друг русских, много лет работавший в России и в 1905 году покинувший ее, д-р Дю Б… затребовал все радио-фотографии мои. Мой друг Р. привез эти снимки от проф. Б… Я поглядел на них — и ничего не мог понять: надо быть специалистом, чтобы увидеть на этих темных листах — из целлюлозы, что ли? — что-нибудь явственное: там были только пятна, светотени, какие-то каналы… — и все же эти пятна и тени сказали профессору, что операция необходима. На каждом из 12 снимков сверху было написано тонким почерком, по-французски, белыми чернилами, словно мелом:
"Jean Chmeleff pour professeur В…"
И вот мой друг повез эти снимки и еще два бывших у меня, старых, к хирургу Дю Б. Это было 17 или 18 мая. В эту ночь я опять кратко, но, может быть, горячей, чем обычно, мысленно взмолился… — именно взмолился, как бы в отчаянии, преподобному Серафиму: "Ты, Святой, Преподобный Серафим… можешь!.. верую, что Ты можешь!.." Только. Ночью были небольшие боли, но скоро успокоились, и я заснул. Заснул ли? Не могу сказать уверенно: может быть, это как бы предсонье было. И вот, я вижу… радио-снимки, те, стопку в 12 штук, и на первом — остальных я не видел, — все тем же тонким почерком, уже не по-французски, а по-русски, меловыми чернилами, написано… Но не было уже ни "Jean Chmeleff", ни "pour professeur В…" А явственно-явственно, ну вот как сейчас вижу: "Св. Серафим". Только. Русскими буквами, и с сокращением "Св." И все. Я тут же проснулся или пришел в себя. Болей не было. Спокойствие во мне было, будто свалилась тяжесть. Операция была уже не страшна мне. Я позвал жену — она дремала на соседней кровати, истомленная бессонными ночами, моими болями и своею душевной болью. Я сказал ей: вот что я видел сейчас… Знаешь, а ведь Святой Серафим всех покрыл… и меня, и профессора… и нет нас, а только — "Св. Серафим". Жене показалось это знаменательным. И мне — тоже. Словом, мне стало легче, душевно легче. Я почувствовал, что Он, Святой, здесь, с нами… Это я так ясно почувствовал, будто Он был, действительно, тут. Никогда в жизни я так не чувствовал присутствие уже отшедших… Я как бы уже знал, что теперь, что бы ни случилось, все будет хорошо, все будет так, как нужно. И вот неопределимое чувство как бы спокойной уверенности поселилось во мне: Он со мной, я под Его покровом, в Его опеке, и мне ничего не страшно. Такое чувство, как будто я знаю, что обо мне печется Могущественный, для Которого нет знаемых нами земных законов жизни: все может теперь быть! Все… — до чудесного. Во мне укрепилась вера в мир иной, незнаемый нами, лишь чуемый, но — существующий подлинно. Необыкновенное это чувство — радостности! — для маловеров! С ним, с иным миром неразрывны святые, праведники, подвижники: он им дает блаженное состояние души, радостность. А Преподобный Серафим… да он же — сама радость. И отсвет радости этой, только отсвет, — радостно осиял меня. Не скажу, чтобы это чувство радости проявлялось во мне открыто. Нет, оно было во мне, внутри меня, в душе моей, как мимолетное чувство, которое вот-вот исчезнет. Оно было во мне, как вспоминаемое радостное что-то, но что — определить я не мог сознанием: так, радостное, укрывающее от меня черный провал — мое отчаяние, которое меня давило. Теперь отчаяние ослабело, забывалось.
Дневные боли не приходили. Мне предстояла операция, я об этом думал с стесненным сердцем, — и забывал: будто может случиться так, что и не будет никакой операции, а так… Может быть и будет даже, но так будет, что как будто и не будет… Смутное, неопределимое такое чувство. Мне делали впрыскивание под кожу "ляристина" 12 ампул, я принимал назначенные лекарства и не мог дождаться, когда же дадут мне есть. Аппетит, небывалый, давно забытый, овладел мною, словно я уже вполне здоров, только вот — эта операция! я смотрел на исхудавшие мои руки… что сталось с ними! А ноги… — кости! Я все еще худею? и буду худеть? Но почему же так есть мне хочется? Значит, тело мое здорово, если так требует?..
22 мая меня повезли к хирургу Дю Б…, на его квартиру. Он слушает рассказ — историю моей болезни, очень строго: не любит многословия. Велит прилечь и начинает исследовать: "больно?" — нет… "а тут?.." — нет. Захватывает, жмет то место, где, бывало, скребло, точило: нет, не больно. Я думаю, зачем же операция? Хирург поглаживает мне бока и говорит, но уже ласково: "ну, хорошо-с". Просматривает доставленные ему еще вчера рентгеновские снимки. "Эти снимки мне ничего не говорят… ровно ничего… — и подымает плечи, — я ничего не вижу! я должен сам вас снова просветить на экране. Ваша болезнь… коварная! Ложитесь в наш госпиталь, и чем скорей — тем лучше". Странно! снимки ничего не говорят, "я ничего не вижу…" Но ведь говорили же они профессору Б.? и он видел?! Я вспомнил сон: "Св. Серафим"! Он покрыл, "заместил" собою и меня, и профессора Б. Может быть, закрыл и то, что видел профессор?.. и потому-то хирург Дю Б… не видит?..
24 мая меня положили в лучший из госпиталей, в американский, где Дю Б. оперирует. Меня взвешивают: 45 кг, опять падение! А, все равно, только бы дали есть. Я один в светлой большой палате, — в дальнем углу какой-то молодой американец. Я пью с жадностью молоко, прошу есть, но мне нельзя: завтра будут меня просвечивать. А пока делают анализы, выстукивают меня, выслушивают, разные доктора смотрят снимки и — ничего не видят?! Но там все те же "каналы" и светотени. Сестры на разных языках спрашивают, как я себя чувствую. Прекрасно, только дайте поскорей есть. Мне дозволяют молока, — только молока. Я попиваю до полуночи, с наслаждением небывалым. Чудесное, необыкновенное молоко! Я — один, мне грустно: за сколько лет, впервые, я один, — и все же есть во мне какая-то несознаваемая радость. Что же это такое… радостное во мне?.. Я начинаю разбираться в мыслях… да-а, "Св. Серафим"! Он и здесь ведь! вовсе я не один… правда, тут все американцы, француженки, шведки, швейцарка даже, — чужие все… но Он со мной. Поздно совсем входит сестра, русская! — "Вы не один здесь, — говорит она ласково, — за вами следят добрые души", — так и сказала "следят"! и "добрые… души"! "мы ведь вас хорошо знаем и любим". Правда?! — спрашивает моя душа. Мне светлее. Кто же она, добрая душа, — русская? Да, сестра, здесь служит, племянница В. Ф. Малинина. Я его знаю хорошо, москвич он, навещал меня в начале мая. Я рад ласковой сестре, душевной, нашей. Она говорит, что знает мои книги. "Неупиваемая чаша" — всегда при ней. Я думаю, она так, чтобы утешить лаской меня, больного. Мне и светло и горестно: все кончилось, какой же я теперь работник! Она уходит, но… нет, я не один, у меня здесь родные души, и Он со мной, тоже наш, самый русский, из Сарова, курянин по рождению, мое прибежище — моя надежда. Здесь, в этой — чужой всему во мне — Европе. Он все видит, — все знает, и все Он может. Уверенность, что Он со мной, что я в Его опеке, — могущественнейшей опеке во мне, все крепнет, влилась в меня и никогда не пропадет, я знаю. И оттого я хочу есть, и оттого не думаю, что скоро будут меня резать. С непривычки мне одному мучительно тоскливо: жена придет ведь только завтра, на два часа всего. И все же мне это переносно, ибо не один я тут, а — "все может случиться так, что… Я боюсь додумывать, что операции и не будет". Может… Он все может! Утром меня снимают, долго смотрят через экран: сам хирург и специалист — рентгеновец, оба люди немолодые. Гымкают, пожимают плечами. Нажимают — не сильно пальцами, спрашивают — больно? Ничего не больно, ибо все может быть. Я опять пью "сметану". Мне говорят — можете идти, очень хорошо. Для них? поняли? нашли? все ясно? Мне ничего не говорят.
Наутро хирург Дю Б. говорит мне: "пока ничего не могу сказать… болезнь коварная…" Да что же это за "коварная" болезнь? Я хочу есть и есть. Об операции мне скажут — дня через два. Мне начинает думаться, что дело плохо: стоит ли и делать операцию, — потому и не говорят, — не знают? Мне подают подносы с разной пищей, очень красиво приготовленной: американцы! Я удивляюсь: острые какие блюда, а бифштекс, с крепким бульоном даже, прямо яд! Я сам назначаю себе диету, и мне дают… Да, ведь здесь только оперируют… меня-то привели сюда оперировать, а не лечить. Я плохо сплю, но болей нет и ночью, — первая ночь, когда у меня нет болей!
Сегодня меня будут оперировать? Нет, пока. Приходит Дю Б. Говорит: — "Ваша болезнь коварная…" Опять! — "я не вижу необходимости в операции… так и напишу профессору. Я не уверен, что операция даст лучшие результаты, чем те, которые уже есть…" Он говорит по-русски, но очень медленно и очень грамматически правильно, старается. А я с бьющимся, с торжествующим сердцем, думаю: "покрыл и его". Да: Он, "Св. Серафим", покрыл… Это Он… — "лучшие результаты". Лечение проф. Б.? Да, лечение, полезное, но… Он покрыл. Я знаю: Он и лечению профессора Б. дал силу: ведь сам профессор ясно же написал, — у меня цело его письмо! — "в активность лечения не верю", — а уж ему ли не знать, когда десятки тысяч больных прошли через его руки! — "и потому считаю, что операция необходима". А вот хирург Дю Б. говорит — не вижу повелительных оснований для операции. А Он все видит, все знает и направляет так, как надо. Ибо Он в разряде ином, где наши все законы Ему яснее всех профессоров, и у Него другие, высшие законы, по которым можно законы наши так направлять, что "невозможное" становится возможным. Мне говорит дальше хирург Дю Б., что желудок хороший, что пилор — выход из желудка, не затронут, что… Одним словом, я, пробыв в госпитале пять суток, выхожу из него, под руку с поддерживающей меня женой, слабый… кружится голова, но, Боже, как чудесно! какие великолепные каштаны, зеленые-зеленые… и какое ласковое, радостное небо… какой живой Париж, какие милые люди, как весело мчит автобус… и вот, дыра "метро", но и там, под землей, какие плакаты на стенах, какие краски! Только слабость… и ужасно есть хочется. А вот и моя квартира, мой "ремингтон", с которым я прощался, мой стол, забытые, покинутые письма, рукописи… Господи, неужели я еще буду писать?! Сена под окнами, внизу. Какая светлая она… теперь! Вон старичок идет, какой же милый старичок!.. А у меня нет Его, образа Его… Но Он же тут, всегда со мною, в сердце… — Радость, о Господе!
Я ем, лечусь, радуюсь, дышу. Через две недели мой вес — 49 кило. Еще через две недели — 51 кило. Болей нет.
Я уже не шатаюсь, ступаю твердо, занимаюсь даже гимнастикой. Какая радость! Я могу думать даже, читать и отвечать на письма. Во мне родятся мысли, планы… рождается желание писать. Нет, я еще не конченный, я буду… Я молюсь, пробую молиться, благодарю… Страшусь и думать, что Он призрел меня, такого маловера. Но знаю: Он — призрел.
Слава Господу! Слава Преподобному Ходатаю: вот уже семь месяцев прошло… я жил в горах, гулял, взбирался на высоту, — ничего, болей — ни разу! Правда, я очень осторожен, держу диету, принимаю время от времени лекарства — "глинку". Боюсь и думать, что исцелен. Но вот с памятного дня, с 24 мая, с первого дня в госпитале, боли меня оставили. Совсем? Может быть, вернутся? Но что бы ни было, я твердо знаю: Преподобный всех нас покрыл, всех отстранил, — и с нами — законы наши, земные… и стало возможным то непредвиденное, что повелело докторам внимательней всмотреться — может быть, втайне и вопрошать, что это? — и удержаться от операции, которая "была необходима". Может быть, операция меня… — не надо размышлять… По ощущениям своим я знаю: радостное со мной случилось. Если не говорю "чудо со мной случилось", так потому, что не считаю себя достойным чуда. Но внутренне-то, в глубине, я знаю, что чудо: Благостию Господней, Преподобного Серафима Милостию!
Иван Шмелев
28 декабря 1934 г.
Париж
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
Сербия 1928 г.
Вот и состоялся лжесобор ушедших в раскол отцев и братий наших. Грустное и достойное всякого сожаления свершение, итогом которого стало подтверждение многолетней лжи этих людей. Ни собственные их убеждения, которые высказывались и были приняты ими на V Всезарубежном Соборе, ни многократные призывы к братскому примирению в лоне РПЦЗ, ни, в конце концов, здравый смысл... Ничто не смогло повлиять на принятые ими решения. И что же в итоге мы видим? Своими постановлениями эти люди окончательно расписались в своей лжи: лжи направленной против братской любви, лжи направленной на разрушение РПЦЗ, лжи лишившей их благодатного участия в Таинствах, бывшей некогда родной для них, Церкви...
Отрядная церковь свт. Николая.
Раскольников совесть не удержала, как многие на это надеялись, и они всё-таки открыли сборище своей парасинагоги, лицемерно назвав это "Шестым Всезарубежным Собором". Собственно, иначе они и не могут его назвать, поскольку Архиерейского Собора и Синода у них нет, постольку у них не может быть сколь-нибудь авторитетного собрания. Вот они и вынуждены свою парасинагогу именовать "Всезарубежным Собором". Если им было бы нужно, то назвали бы, не постеснялись, и "Вселенским Собором" – а что делать, обманывать людей им же как-то надо.
Часовня в г. Дальнем появилась до 1902 на русском кладбище, которое существовало в строящемся городе как общественное. Во время Русско-японской войны, когда там стали хоронить погибших воинов, часовня приобрела статус храма-памятника.
К часовне вели две лестницы: со стороны церковной усадьбы – крутая; со стороны кладбища – пологая и широкая. Небольшой объем сооружения представлял собой восьмерик, перекрытый шатром с палицей, увенчанный луковичной главкой. Выступающие с трех сторон ризалиты, с четвертой – арочный портал, завершены шипцами. Русский стиль часовни выражался не только в характерной для древнерусской храмовой традиции композиции, но и в деталях симметрично оформленных фасадов: сдвоенные колонки-кубышки на мощных постаментах, фланкирующий арочный портал, широкий непрерывный по всему периметру фриз, заглубленные в стену православные кресты, контраст красного кирпича и белокаменной отделки и т.п.
В 1912 в рамках государственной программы деятельности Комитета по увековечиванию памяти погибших в Русско-японской войне русских воинов часовня одновременно с кладбищем была реконструирована. В 1935 – расширена и превращена в церковь, освященную во имя св. Архангела Михаила. Пристроенные объемы трапезной и придела были выдержаны в первоначальном стилевом ключе, и церковь после расширения стилистически воспринималась как единое целое. Новый придел с водруженной на него звонницей – небольшим четвериком открытого звона в виде сени с покрытием на восемь скатов и главкой – не были порождением эклектичного стилизаторства, наоборот, необычность композиции по мотивам древнерусского зодчества соотносилась с веяниями нового исторического времени.
В воспоминаниях русских дальнинцев церковь предстает архитектурно очень выразительной и уютной. Сведений по истории ее строительства не обнаружено, имя автора проекта установить не удалось.
Во время китайской «культурной революции» храм был разрушен, но кладбище частично уцелело. Сегодня здесь сохранились некоторые памятные плиты, надмогильные кресты. Местоположение утраченной церкви-памятника точно известно.
Левошко С. С. Православные храмы-памятники русским воинам в Китае: идейное содержание и архитектурная символика // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Кн. 5. Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2003. С. 419-420.
Левошко С. С. , Мизь Н. Г. Храмы Маньчжурии и Южно-Уссурийского края в память русских воинов, павших в Русско-японской войне 1904-1905 гг.//Навечно в памяти / О. Б. Стратиевский, Н. Г. Мизь, Г.П. Турмов / Под общ. ред.Г. П. Турмова. Владивосток: изд-во ДВГТУ, 2004. С.18.
25 декабря/ 7 января 2016-2017 г.
Праздник Рождества Христова отмечали в Софийском Свято-Успенском кафедральном соборе (Болгарская Православная Старостильная Церковь). Праздничные богослужения возглавил Митрополит Фотий Триадицкий.
НОВЫЕ МУЧЕНИКИ РОССИЙСКИЕ
Студентка Валентина
В 20-х годах, во время борьбы Православия с обновленчеством, в России выдвинулось много так называемых "апологетов" Православия. Это они первые употребили термин "Советская Церковь", заговорили о "Вратах ада" и уточнили свое исповедание словом "староцерковник". Некоторые из них еще при жизни получили общее признание как подвижники. Такой была студентка Педагогического техникума Валентина Ч.
Она вела работу по преимуществу среди женщин и при этом делала многое казавшееся невозможным: в приходах, где она появлялась, происходили молниеносные перевороты: обновленческое духовенство изгонялось, женщины составляли церковные "двадцатки", отбирали ключи у "живцов" и заставляли власти подписывать договоры о существовании Тихоновской церкви. Обаяние Валентины было велико, слово ее сильно, деятельность захватывающа.
За Валентиной буквально гонялась вся милиция, ячейки, комсомольцы и коммунисты. По дорогам в захваченные обновленцами села ставились пикеты из видевших Валентину, но ее проводили местными тропинками, и она появлялась неожиданно. Вспыхивал "бабий психоз", как писали районные газеты, приход делался староцерковным, а Валентина исчезала бесследно, чтобы явиться, где ее меньше ждали.
Когда, наконец, Валентина была арестована, дело уже было сделано: обновленчество разбито.
Увозили Валентину под сильным конвоем, с маленькой пристани на реке Белой. Идя по длинным сходням, Валентина на середине оглянулась и увидев на берегу молчаливую толпу женщин, вышедших проводить ее, она махнула им рукой и крикнула: "А здорово мы их, сестрицы!" Шедший сзади конвоир ударил ее в спину, и Валентина, споткнувшись, упала в воду. И конвой, и народ бросились спасать ее, но вытащить удалось лишь через полчаса — мертвую: течение затащило ее под пароход. Хоронить ее тело не выдали, но могилу ее народ узнал и перенес ее тело на одно сельское кладбище, где оно похоронено во время ее прославления.
"Молодая москвичка, происходившая из обеспеченной до революции семьи, выросшая уже после революции, раба Божия Татьяна всецело посвятила себя служению Церкви, — рассказывает свидетель. — В это время постриг был уже фактически невозможен, а на тайный постриг она по молодости и скромности не считала себя достойной. Лишь посещение богослужений, строгое соблюдение постов и помощь семьям арестованных пастырей Церкви — вот ее незаметное служение до 1927 года.
После декларации митрополита Сергия она отказывается от посещения церквей, где его поминают, и принимает, несмотря на свою молодость, деятельное участие в борьбе против этой декларации. На нее производит огромное впечатление беседа с архиепископом Серафимом Угличским (Самойловичем). Неизвестно, где имела место эта беседа, возможно, что Татьяна съездила к нему в Углич еще до его последнего ареста. С этого времени ее деятельность несколько меняет свой характер: она размножает на машинке различные протесты православных иерархов против политики митрополита Сергия и организовывает сборы пожертвований на посылки находившимся в заключении архипастырям и отправку лиц, которые под видом родственниц могли бы посетить заключенных и ссыльных Отцов Церкви и не только передать им плод усердия верной им паствы, но и получить от них письменное или хотя бы устное наставление, как себя держать и как относиться к слабому, поддавшемуся призывам митрополита Сергия, духовенству, которое, оправдывая себя, обвиняет в расколе не подчиняющихся Сергию пастырей. Родные увещают молодую девушку не подвергать себя опасности, тем более, что она носит известную в Москве фамилию и именем ее отца — известного до революции общественного деятеля — названа одна из ближайших к Москве железнодорожный станций. Она отвечает, что решила посвятить себя служению Церкви и что в наш век монастырь заменен концлагерем; она знает, что это неизбежно наступит и будет продолжать свою работу и до, и после ареста.
Первое время Таня не чувствовала себя одинокой среди верующих сотрудников этого госпиталя, но после сдачи экзамена ее перевели на "самостоятельную" работу во вновь открытый госпиталь дальше по трассе шоссе. Здесь ее местный начальник этой командировки обвинил в том, что она не только оказывает своим больным врачебную помощь, но и ведет с ними религиозные беседы. Таня мужественно ответила, что нет закона, запрещающего фельдшеру говорить с больными о религии и тем более, что с медицинской точки зрения врач должен всячески поддерживать душевное настроение больного и подбодрять его, что помогает лечению. Грубый стрелок раскричался на хрупкую, маленькую ростом Таню и приказал плотникам строить рядом с бараком лазарета карцер, в котором без отопления она будет ночевать и проводить все внеслужебное время, ибо за неимением врачебного персонала он ее арестует "с выводом на работу". Она не устрашилась его угроз и, когда через три дня карцер был выстроен и его окошечко затянуто колючей проволокой, он сам, видимо устыдившись своего поведения в отношении маленькой ростом Тани, выглядевшей еще моложе своих небольших лет, отменил свое распоряжение. Этот случай она мне сама рассказала, когда я познакомился с ней в лазарете "11-го разъезда" к северу от Медвежьей горы в конце ноября 1931 года. Долго беседовали мы с ней о судьбах Церкви, и она поразила меня своим мужественным "пессимизмом". По ее словам, гонения будут расти и виды репрессий станут еще более жестокими. Поэтому нужно закалить себя и не мечтать о выходе на свободу, а подготовлять себя к новым арестам, ссылкам, лагерям, а затем и к смерти от руки врагов Церкви...
Я снова увиделся с ней в конце марта 1932 года, когда ее вызвали на Медвежью гору "на освобождение". Она мне говорила, что в Москву ее наверно не пустят и родных она больше не увидит, но надеется, что послужит Церкви и заслужит новые аресты. "Чего Вам больше всего хотелось бы, когда Вы через месяц будете на "воле"?" — Хоть раз в жизни съездить, несмотря на все трудности, к митрополиту Кириллу Казанскому в его ссылку и принять его благословение, и послужить ему, пока он еще жив и нас вдохновляет на наше скромное служение!"
Больше мы не встречались и не знаю, как проходило потом служение нашей катакомбной Церкви маленькой фельдшерицы Тани. Все ее очень уважали и звали по отчеству".
ПОСЛАНИЕ НА РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО
2016 г.
«Он стал человеком, чтобы мы стали богами».
РОЖДЕСТВО Господа нашего Иисуса Христа в мире, в Вифлееме Иудейском, двадцать веков тому назад, означало Вочеловечение Бога Слова и явление Бога на землю: «Бог явился во плоти» (1 Тим. III, 16). Сын Божий явился во плоти, как Богочеловек, чтобы вернуть нас к Божественной жизни, откуда мы отпали.
Христос воплотился, по непостижимому величию Своей Любви, чтобы человек получил обожение: «Сын Божий стал сыном человека», подчеркивает Афанасий Великий, «чтобы сыновья человеческие, то есть Адам, стали сыновьями Божиими».
Тем, которые приняли с верой Божественное Явление, Господь «дал власть быть чадами Божиими» (Иоан. I, 12). Божественное усыновление является величайшим и самым ценным достоинством для верующего человека, который уже становится, по благодати, чадом Всевышнего, Всесильного и Бессмертного Бога!
Как известно, человек был создан с самого начала «по образу Божию», но он развратился и утратил Царскую Благодать, нарушил сыновную связь, которую имел с Богом Отцом. Однако Рождеством Христовым он получил обожение, поскольку он соединился с плотью Иисуса и приобщился Его Церкви, которой Глава – Христос.
Богочеловеческому Телу Церкви была дана вся благодать Троического Божества, Которая спасает от греха, возрождает, освящает и обожает человека.
* * *
НО каждому из нас, Благодать дается «по мере дара Христова» (Ефес. IV, 7). Господь раздает Благодать Свою «по нашему труду» (1 Кор. III, 8) в добродетелях и в Таинствах.
Святым Крещением мы приобщаемся к Православной Церкви, и Причащением Тела и Крови Христовых мы соединяемся с Ним и между собой. Для осуществления этого Благодатного Дара, для его сохранения и умножения, обязателен и наш собственный вклад. Человек должен свободно возжелать своего обожения. Он хоть и получил благодать усыновления, был «зачислен» как чадо Божие, но важно то, насколько человек позволил благодати действовать в его повседневной жизни.
Это значит, что мы должны постоянно бороться против мира, плоти и дьявола, которые сопротивляются нашему Божественному званию и всячески стараются захватить нас в плен. Не будем забывать, что Церковь состоит из подвизающихся и кающихся, которые желают не только своего нравственного усовершенствования, но и святости, соединения по благодати с Богом, обожения!
* * *
ЗНАЧИТ, наша вера и наша непостоянная воля нуждаются в укреплении, для того чтобы отвергать тягу к удовлетворению обманчивых и греховных наслаждений, которые нас отдаляют от Божественного Младенца. Божественное усыновление несовместимо с удовлетворением грешных пожеланий.
Но как можно пребывать в благодатном состоянии божественного усыновления и избегать давление злых помыслов, которые постоянно жужжат в нас, с целью отвратить нас от спасительного пути?
Решительное значение имеет сохранение внутренней близости со Христом Спасителем. Живая вера, непрестанная молитва, дела любви и милосердия, терпение в испытаниях и в искушениях охраняют наше общение с Ним и укрепляют его. Покаяние, прощение и Причащение Пречистых Таин, после духовного приготовления через пост и воздержание, оживляют и обновляют наше единение со Христом.
А злые помыслы отгоняются горячей молитвой с болью к Богу, Единственному Освободителю. Сладчайший Господь наш Иисус Христос, когда человек призывает Его на помощь, тогда «приходит в затаенные места души» и освобождает от тяжкого ига и горького рабства злым помыслам (Прп. Макарий Египетский).
* * *
Возлюбленные чада о Господе,
ПОДУМАЕМ о том, что далеко от Бога и от Его Святой Церкви, Которая хранит Божественное учение и способы очищения и освящения, существуют только обман, грех, погибель. Наша Православная Церковь, Своим духовным Преданием, руководит нас Своими Святыми, Своими Архиереями и Духовными Отцами в правильном понимании и опыте Веры, а также в соединении с Воплотившимся Словом. Те, которые восстают против своих законных и канонических Православных Пастырей, нарушают Божественный порядок и сами застревают в губительной прелести своеволия.
Будем жить в стремлении к истинному обновлению нашего Божественного усыновления, воодушевленные надеждой на восхождение к Богу, на подвиги добродетели и святости.
Пусть Родившийся Господь наш Иисус Христос, Спаситель наш, утвердит нас в Исповедании правильной Веры, чуждой прелестям и ересям, особенно всеереси Экуменизма, свободной от демонских влияний и сетей, от разновидной апостасии апокалиптических времен, в которых мы живем.
Пусть Он избавит нас также от лукавых помыслов самодовольства и многостяжания, сладострастия и человеконенавистничества, и дарует нам вечную жизнь и спасение! Аминь!
Рождество Христово 2016
† Архиепископ КАЛЛИНИК Афинский с Членaми Священного Синода
На праздник Рождества Христова сербская приходская община Святого великомученика Георгия в Грэнвилле (Сидней, Австралия) совершила свой первый полный цикл богослужений.
Община принадлежит Свободной Сербской Православной Церкви под омофором епископа Амвросия Мефонского (ИПЦ Греции), с благословения которого священник Небойша Миркович (РПЦЗ) совершил Рождественские богослужения, благословив традиционный сербский “Badnjak” (дубовые ветки) - Рождественское дерево.
8 января католики праздновали Богоявление, по этому случаю велась прямая трансляция из Сикстинской капеллы. Во время церемонии папой Франциском было "крещено" несколько детей. Я не интересовался раньше, каким образом совершается этот обряд католиками, но, после увиденного, стало ясно, что свою манеру "крестить" Патриарх Кирилл (Гундяев) полностью перенял у папистов. Различие только в том, что папа поливает водой лоб, а Патриарх Кирилл смачивает затылок. Такой способ "крещения" даже нельзя назвать обливанием, скорее, это "крещением поливанием". Конечно, православные этот латинский обряд Таинством Крещения считать не могут.
НОВЫЕ МУЧЕНИКИ РОССИЙСКИЕЮноша Михаил Платонов
Этому молодому мученику было всего шестнадцать лет. Его отец Яков Васильевич Платонов, сын настоятеля Успенско-Николаевского собора в городе Белгороде Курской губернии, был старшим врачом 31-й артиллерийской бригады, стоявшей в том же городе.
Возвратившись по окончании войны в Белгород, доктор Платонов как прекрасный специалист получил место врача на железной дороге и все, казалось, должно было идти хорошо. Но незаконной власти всюду чудились опасные враги, и вот в число таких врагов был причислен доктор Платонов.
В чем было его преступление по отношению к советской власти?
Сын священника, старый военнослужащий в ранге полковника, интеллигентный человек — этого вполне достаточно для причисления к "контре".
Но он нужный и ценный специалист. Его нужно "переделать", если удастся, и во всяком случае использовать, пока нужно.
И вот этот чуткий к людскому горю прекрасный врач начал подвергаться какой-то нелепой, чудовищной травле со стороны городской власти. К его единственному сыну, ученику местной гимназии подослан был в качестве товарища один негодный лентяй соученик Сашка Гунченко. Он был, как родной, принят в доме доктора и отношение к нему было, как к брату Миши. Этот маленький сексот притворялся искренним другом Миши и сообщал "куда следует" все, о чем говорили в доме. А так как с семьей Гунченко Платоновы были давно знакомы, то подозрений к нему никаких не имели и, вероятно, позволяли себе некоторую откровенность, которая и погубила их.
Вскоре в Белгороде был спровоцирован политический заговор среди интеллигентной молодежи, а вернее детворы, для нанесения удара ненавистной части населения — "буржуям", и начались аресты мальчиков и девочек.
В число этих "заговорщиков" попал и Миша, который без разрешения больной матери, всегда сидевшей в комнате, не решался с товарищем выглянуть за ворота дома, а не то что участвовать где-то в политической работе.
Начались допросы, издевательства. Мальчик не выдержал и заболел. Отец не смел видеться с контрреволюционером и помочь ему как больному, а обязан был лечить "трудящихся" и мучителей его сына, ни в чем не повинного. В тюрьме и был замучен Миша в 1921 году, а отец и мать превратились в полупомешанных. Вскоре после этого, возвратясь домой, доктор нашел жену в доме убитой. Пытаясь оказать ей помощь, он испачкался ее кровью, а ворвавшаяся милиция схватила его, как убийцу собственной жены, и его посадили в тюрьму.
Окончательно потрясенного, его оправдали. Как оказалось после, организатором убийства оказался тот же обласканный ими Сашка Гунченко.
Последние годы своей разбитой жизни доктор Платонов провел в том же Белгороде, работая в железнодорожной поликлинике. Но что это был за человек и как он смог перенести все эти бедствия?
За что же погиб Миша? За то, что дед его был священником, отец царским военнослужащим и верующим человеком, каким он и остался до конца дней своих, перенося муки страшнее собственной смерти, а Мишу избрали средством пытки несчастных родителей.
Исповедники в Красной армии
"Шел 1931 год, разгар пятилеток и сплошной коллективизации, — рассказывает свидетель. — Осенью этого года меня взяли в Красную армию. Брали только тех, кто подходил по социальному положению. Я вырос сиротой и работником у чужих людей. Самый подходящий для советской власти. А мои религиозные убеждения им были сначала неизвестны, а потом меня за них называли "темнотой", но вера в Бога у меня была крепкая. В армию я даже рад был попасть, потому что все почти пошли в колхоз, а я не пошел и мне некуда было деваться. Жил я у своих воспитателей.
Как выросший в глухой деревне и нигде не побывавший, я в первый раз в жизни ехал на поезде, в вагонах для скота, и в октябре (на Казанскую икону Божией Матери) прибыли мы в город Катта Курган (за Ташкентом), в 3-й артиллерийский горно-вьючный полк, Средне-Азиатского военного округа, командующим которого был матрос Дыбенко.
Попал я в полковую школу курсантов на младших командиров. На мне был крест; я таился, чтобы никто не узнал. Узнали, донесли, и меня стали везде водить и задавать вопросы: "И ты веришь в Бога? И на тебе есть крест? А ну-ка покажи". Пришлось показать и отвечать на все, как мог. Кстати, скажу: в детстве я был любознательный, любил читать, особенно священные книги, так что мог красноармейцев ставить в тупик, ибо они ничего не знали, а твердили только за другими: "Бога нет". Вероятно поэтому за меня и взялись больше всех. Потому что потом раскрыли еще троих, тоже самарских. Нам задали вопрос: как вы можете воспитывать, обучать красноармейцев, если вы верите в Бога? А если будет война, будете расстреливать попов? И однажды перед строем политрук выразился так: "Если мы их не перевоспитаем, то мы не большевики". Меня вызвали в штаб полка. После долгих увещаний задали вопрос: а ты знаешь, что такое инквизиция? Я тогда не знал, чтобы сказать, что наша Православная Церковь никогда не шла этим путем. Когда произошла с нами вся эта история, на все нападки мы отбивались, не задумываясь. Но однажды, прямо ко мне, как будто по товарищески, подошел секретарь комсомола и сказал так: "Ну что, неужели нас целый полк дураков, а ты один умный". На это я не нашелся, что сказать. Правда, были и такие, которые говорили мне наедине, что они тоже верующие, но надо жить как-то. Кончилось все это тем, что нас, четверых, убрали из полковой школы. Вдобавок меня заставили возить воду для полка. Это они хотели убить меня морально. Я тяжело это переживал, когда был изолирован от всего мира. Считаю, что в моральном отношении в лагерях и ссылках было легче: там, по крайней мере, были люди одного духа, а здесь не так легко было среди таких. Эта история для меня незабываема. Знаю фамилии всех своих начальников не только старших, но и младших. Они справлялись по месту жительства: кто мы? Но видно плохого не нашли. Впоследствии нас, при первой возможности, уволили".
