Постановление № 362 от 7/20 ноября 1920 г. было принято соединенным присутствием Священного Синода и Высшего Церковного Совета под председательством Святейшего Патриарха Тихона, т. е. Высшим Церковным Управлением Русской Церкви. Авторитетность Постановления была и остается — высочайшей.
Пусть кто-либо не подумает, что тема о Церкви праздная, не заслуживающая внимания рядового мирянина. Неправильно предоставлять этот вопрос одним только богословам да архиереям. Грешно прикрываться пословицей, что “моя хата с краю и я ничего не знаю”. Эта тема должна живо интересовать всех русских, кто в Бога верует и считает себя православным.
Вопрос о Церкви очень важный, особенно при наличии расколов и юрисдикционных распрей. Ведь учение о Церкви есть основной догмат святого Православия, неотменное правило веры православной. Девятый член Символа веры читается так: “Верую… во единую Святую, Соборную и Апостольскую Церковь.” Этот символ составлен на Первом и Втором Вселенских Соборах и Называется Никео-Цареградским. Он включён в состав нашего Богослужения и торжественно воспевается за каждой Божественной литургией, а также читается на других церковных службах. Символ веры – душа Православной Церкви, основание её веры. Шестой Вселенский Собор предаёт анафеме каждого, кто изменит его. Поэтому Православная Церковь уже более 1500 лет тщательно оберегает его, как зеницу ока, как величайшую святыню, не допуская ни малейшего изменения или повреждения. Многие наилучшие сыны Церкви тяжело боролись за этот Символ веры и отдавали жизнь свою за него. Они знали, что без Никео-Цареградского Символа веры нет Православия, малейшее нарушение его есть ересь.
Наше общество интересуется ещё более или менее вопросами веры в Бога вообще, хранит веру во Христа Спасителя, соблюдает установления, таинства и обряды церковные, но к вопросу о Церкви равнодушно. Сильнее это заметно среди образованных классов, включая иногда и духовенство, даже некоторых архиереев. Среди них вопрос Церкви, т. е. о важности этого догмата, о спасительности его для каждого из нас, в особенности теперь, когда угроза нависла над нами со всех сторон, никем не принимается близко к сердцу.
Когда в Русском зарубежье пошли церковные расколы и образовались так называемые юрисдикции, то все стали изощряться в пустословной защите той или иной юрисдикции, но серьёзной трактовки вопроса о Церкви не было. Живо заспорили об юрисдикциях не только архиереи, которые непосредственно в них были заинтересованы, но даже и миряне с титулами и без оных. Не умели даже правильно перекреститься, но с жаром и ожесточением заговорили о церковных расколах, доказывая какой архиерей прав, а какой виноват. Этот спор в сущности подливал масло в таинственную машину, которая дробила на части единство Русской Зарубежной Церкви, ослабляя её силу и жизнедеятельность. Вместо того, чтобы использовать все творческие силы для блага Церкви, для углубления знания о ней, для развития церковной благотворительности среди эмигрантской бедноты, способные люди теряли время и энергию на пустые юрисдикционные споры. Последствия этого спора получались плохие: многие уходили из Церкви, друзья рассорились, семьи раскололись. Выиграли на этом враги Православия, пожиная плоды посеянных ими семян церковной смуты.
Посмотрите, что сделали с Русской Церковью за последние 40 лет! – Разорвали её на мелкие части. Это раздирание началось ещё на Родине, а успешно закончилось в эмиграции. В начале создали раскол украинские сепаратисты по политическим мотивам, а вслед за ними пошли сами русские, образовав обновленчество, живоцерковничество и всякие юрисдикции. В эмиграции процесс разложения пошёл дальше. Украинцы перессорились между собой и разделились на партии, а каждая партия объявила свою церковную автокефалию. Ныне таких автокефалий у них существует уже шесть, а именно: УАПЦ митрополита Илариона Огнейко, УАПЦ архиепископа Григория Огийчука, УАПЦ митрополита Никанора Абрамовича, УАПЦ митрополита Ивана Теодоровича, УАПЦ архиепископа Игоря Губы и УАПЦ архиепископа Богдана Шпильки (карпаторосса). Первые пять автокефалий состоят преимущественно из сынов Русской Православной Церкви по рождению и воспитанию.
Плохие примеры всегда заразительны. Украинские самочинные автокефалии пришлись по вкусу белорусским националистам, которые объявили свою автокефалию при помощи украинских архиереев и католиков, поставив во главе украинского архиепископа Сергея Охотенко. Другая часть белорусов ушла под омофор Константинопольского Патриарха, надеясь получить от него автокефалию для Белорусской Православной Церкви. Независимо от украинских и белорусских сепаратистов русские национальные круги в эмиграции не устояли в своём церковном единстве и раскололись на четыре юрисдикции, известные под названием: Русская Зарубежная Церковь, Северо-Американская Митрополия, Западно-Европейский Экзархат Вселенского Патриарха и Московская Патриархия. Между этими юрисдикциями нет ни молитвенного общения, ни дружественных отношений: одна другую исключает, одна другую не признаёт.
Что же получается от всех этих расколов, юрисдикций, автокефалий и прочих церковных образований? Результаты очень печальные для Православия. Возьмём пример. После коммунистического переворота в России эмигрировало заграницу более 135000 белых русских воинов и гражданских лиц. Принимая во внимание натуральный прирост, за 40 лет существования эмиграции, число это должно было утроиться, т. е. увеличиться до 405000 человек. Смертность здесь учтена. Однако действительное положение этого вопроса показывает не увеличение, а катастрофическое уменьшение указанных цифр. Если бы не прилив полумиллионной массы новой российской эмиграции во вторую Мировую войну, то от старой эмиграции осталось бы совершенно ничтожное число: старики умерли, а молодые денационализировались, став французами, англичанами, итальянцами и прочими, в зависимости от того, к какой стране они приросли корнями. Россия и русский народ стали для них уже чужими названиями. Вместе с русскостью они потеряли и веру своих родителей, своих предков – веру православную, сделавшись в религиозном отношении просто никто: оторвались от земли, а неба не достали.
Нет правила без исключений. Честь и слава тем молодым русским людям, которые остались русскими и православными, несмотря на их не русское воспитание и образование. И мы думаем, что таких есть много, но в данном случае у нас идёт речь о большинстве, уже потерянном для русскости и Православия. По-видимому, такая же доля ждёт и новую или вторую эмиграцию в её грядущем поколении. Зловещие признаки этого уже есть во всех странах русского рассеяния. Печально то, что процессы денационализации и отхода от Православия происходят при попустительстве родителей и при равнодушии духовенства и разных общественных организаций эмигрантов, которые много бесплодного говорят о политике, а о молодом своём поколении с национальной точки зрения не заботятся, делая вид, что это их не касается. Не проявляют интереса и к судьбе родной Церкви заграницей, к которой принадлежат искренним исповеданием Православия или только формальным к ней отношением. Много жертвуют денег и даже некоторые труды на построение своих храмов на чужбине, но не болеют вопросом, кто будет молиться в них, когда молодое поколение растёт вне Церкви. Созидая вещественные храмы нужно заботиться также и о невещественных храмах, – о душах детей, о воспитании их в любви и преданности родной Православной Церкви. Если дети, став взрослыми, сохранят Православие, то останутся и русскими. Хорошие примеры родителей и взрослых благотворно влияют на детей. Но нужно эти примеры дать. Об этом мало заботятся. У нерелигиозных родителей вырастают нерелигиозные дети. В редких случаях бывает наоборот. Трудно требовать от детей ежедневной молитвы или знания наизусть молитв, когда родители их сами не знают и никогда дома Богу не молятся, а если некоторые идут в церковь, то без своих детей.
Перед каждым из нас должен стоять всегда вопрос о Церкви, особенно при наличии церковных разделений и юрисдикций. Было бы большим заблуждением утешать себя тем, что довольно, мол, веровать во Христа Спасителя, ходить в церковь, причащаться, а не всё ли равно в какой? Вера везде одна, службы одни, учение в общем одно: зачем эти деления? Если же они появились, то это дело архиереев, митрополитов и священников, а нас, мирян, это не касается. Но так рассуждать может только церковно-безграмотный человек, который не знает учения Церкви и знать его не может. Во всяком случае такое его рассуждение ошибочно и неумно. Церковное разделение есть раскол и повреждённое Православие, а мы должны исповедовать чистое Православие и принадлежать к единой Святой, Соборной и Апостольской Церкви, как сказано в Символе Православной веры. Русская Православная Зарубежная Церковь есть часть этой Церкви. Церковные разделения заграницей существуют по вине и при активной поддержке усердных не по разуму мирян, которые считая себя православными, не уважают и не признают священных канонов, без коих нет Православия и Церкви. Личная симпатия к своему батюшке ставится выше священных канонов Церкви. Есть и такие, которым разделения и разные юрисдикции в церковной жизни просто нравятся, и они их сознательно поддерживают.
С православно-религиозной точки зрения раскол в Церкви есть величайший грех. Святой священномученик Киприан Карфагенский, святой Иоанн Златоуст и святой Оптат Мелевитский говорят, что, “раскольник аще будет замучен за Христа и прольёт свою кровь, то и кровь его не омоет сего греха.” Но от мирян трудно требовать большой ответственности за церковные разделения, если сами духовные лица несерьёзно относятся к этому вопросу. Например, одного парижского протоиерея спросили в шутливой форме: “Ну вот, Вас сначала запретила Московская Патриархия, потом митрополит Антоний, теперь Вы подчинились грекам. А что, если запретит Вас и Константинопольский Патриарх?” – Протоиерей, не задумываясь, шутливо ответил: “Э.. ! Одним запрещением больше, одним меньше: не всё ли равно?” А в интимной беседе с другим епископом, протоиерей сказал: “Конечно, мы сознаём, что канонически не правы. Но что же делать, если паства наша не в состоянии идти за нами? Нужно приспосабливаться к ней.” Этот протоиерей хотя бы сознавал свою неправоту, а ведь другие и этого не делали, но наоборот, старались оправдать канонические расколы в Церкви. В этом и лежит трагизм положения. Следует признать, что основная причина церковных расколов и беззаконий в церковной жизни была и есть нецерковность большой части духовенства и интеллигентных мирян. Вместо церковности, т. е. подчинения Церкви и ее канонам, руководителями обладало сильное желание управлять ею, каждый подчинялся собственному уму, обычному мирскому рационализму, а этот путь всегда был источником ересей и расколов. Вот этот недостаток современного общества: отсутствие интереса к Церкви, не в смысле посещения Богослужений, а в смысле не желания изучить её сущность, её канонический и догматический устрой.
Нецерковность приучает смотреть на Церковь, как на обычное мирское общество, которое можно организовать по своему усмотрению, приспосабливаясь к местным условиям и данной обстановке. Такие взгляды приносят большой вред Церкви. В частном разговоре каждый русский назовёт себя непременно православным. И такое заявление весьма похвально, ибо оно свидетельствует о принадлежности его к Православной Русской Церкви. Таковыми считают себя также и все русские других юрисдикций. По учению Слова Божия, единство веры и Церкви должно объединять всех в союзе мира и любви. Святой Апостол Павел говорит о взаимоотношениях членов единой Церкви следующее: “Ибо как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, составляют одно тело, так и Христос.” Замечательно здесь то, что Апостол прямо называет Церковь Христом, т. е. Он Сам живёт в ней; она есть Его вместилище, или тело. Какая же должна была бы быть любовь, единство, близость между членами единого тела Христова!
“Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены. И вы – тело Христово, а порознь – члены”
Боже, Боже, как мы все далеки от этого! Вместо заповеданного Апостолом единства во Христе, свирепствует вражда, ссора, разлад. Мы все хотим больше и больше обособляться, отделяться, раскалываться, враждовать до ненависти. И увы, “не болеем,” “не страдаем” этим, а даже хвалимся своею “самостоятельностью.” Хвалимся болезнью разложения.
Попробуйте достигнуть единения на церковной почве среди наших соотечественников в Эмиграции! Это окажется несбыточная мечта, неосуществимая идея. А причина сему – нецерковность общества, никто не болеет вопросом о Церкви родной. Православная Зарубежная Церковь переживает два серьёзных кризиса: один – юрисдикционный раскол, а второй – нехватка хорошего духовенства. Первый кризис породил второй. Когда создавали юрисдикционные расколы, то пошла гонка за духовенством. Образовались параллельные церковные общины разной юрисдикции в одном городе без всякой надобности. В связи с этим увеличилась потребность в священниках, потому что там, где был один, стало их два или три. Епископы разных юрисдикций рукополагали побольше священников, чтобы увеличить этим число своих приходов. С богословским образованием и пастырской подготовкой кандидатов не было. Поэтому посвящали кого попало. Священники, нарушившие церковную дисциплину и ведущие себя зазорно, убегали от наказания к епископу другой юрисдикции, который давал за это награду. Создавался хаос в церковной жизни, появилась анархия. Не отставали от этого и миряне, которые своей поддержкой провинившихся батюшек углубляли церковные расколы и увеличивали вражду.
В пылу юрисдикционных и других споров забыли Христа и Его Церковь, которая есть единая Святая, Соборная и Апостольская. Юрисдикционные распри остаются без перемен, но кризис с духовенством углубляется. Во всём русском зарубежье увеличивается нужда в духовенстве. Хороших кандидатов нет, и епископы в тревоге за судьбу приходов. Для подготовки кандидатов в священнический сан нужны духовные семинарии или пастырские курсы, но без денег это немыслимо осуществить. Церковные кассы бедны, а прихожане в этом деле не помогут. У одних нет сознания для этого, у других нет желания помочь. Но образованных и подготовленных батюшек все требуют. Да и Церковь нуждается в хороших, стойких и идейных пастырях. Плохие священники дело Божие разрушают, а хорошие создают.
Наша Аргентинская епархия не испытывает ещё крайней нужды в духовенстве. Благодарение Богу за это. Но у нас есть несколько протоиереев уже преклонного возраста. Для нашей Церкви будет большой трагедией, когда эти почтеннейшие старцы свалятся с ног и не смогут продолжать своего пастырского служения. Кем мы их тогда заменим? Смены у нас никакой нет. Новых кандидатов в священники не находится. Православные в некоторых парагвайских колониях уже не имеют священников и остаются без духовной опеки. Эта опасность угрожает нам в Аргентине. Прихожане бывают иногда слишком требовательны по отношению к своим батюшкам, но материально их не обеспечивают. Самое ничтожное вознаграждение получает наш священник. Он полуголодный и ничего не имеет. Простой рабочий получает в день 200 пезо (~ 4000 в месяц), а наш священник имеет в месяц около 800. Материальная необеспеченность удерживает подходящих кандидатов от принятия священнического сана. Просто идейно служить Церкви, Богу и людям они не решаются. Наше церковное положение грозное и его скрывать не следует. Мы говорим обо всём этом, чтобы вызвать интерес к Церкви и её судьбе в эмиграции. Мы хотим показать, как важно заболеть вопросом о Церкви. Нужно понять, что Церковь имеет свои очень важные проблемы, о которых не думают наши прихожане, посещающие храмы, но и умеющие слишком много грешить языком в осуждение своих духовных пастырей. Будущее нашей Православной Зарубежной Церкви зависит от ревности духовенства и благочестивых мирян, иначе оскудеет вера Православная.
Изобретателен на зло духовный князь зла и искусен сразу же в начале, отчаянием и маловерием, ниспровергнуть тех людей, которые уже вложили в душу основания добродетели; силен же равным образом и на полпути напасть беспечностью и нерадением, на тех, которые уже воздвигли стены дома добродетели; но даже и самого того, кто уже поставил и самую кровлю добрых дел (дома своей добродетели), силен он низвергнуть, путем гордости и безрассудства. Но мужайтесь! Не приходите в ужас! Потому что, тот, кто бдителен, более искусен в удержании добра. И добродетель обладает гораздо большей силой в парировании со злом, обогащаясь средствами свыше и споборничеством со стороны Того, Кто силен во всем и, по благости, влагает силы во всех любителей добродетели, дабы не только она пребыла незыблемой пред лицом снаряженных, разновидных и злостных ухищрений супостата, но и павших в глубину зла, пробудила и подняла, и с легкостью, путем покаяния и смирения, привела к Богу. Примером же сему является настоящая притча. Ибо и Мытарь оный, будучи мытарем и пребывая, можно сказать, в бездне зла, — вследствие единого слова, и то — краткого, стал общником добродетельно живущих, облегчается и возносится и становится выше всякой греховности и причисляется к лику праведников, будучи оправдан Самим неподкупным Судиею. Если же и Фарисей, по причине слова осуждается, то это потому, что он — и фарисей, и высокого мнения о себе, но не по истине он праведен; кроме того, не мало дерзок в словах, среди которых было не мало такого, что вызывало Бога на гнев. Почему же смирение возносит на высоту праведности, а гордость низводит на дно греховности? — Потому что, мнящий о себе высоко, и то — пред лицом Бога, справедливо бывает оставлен Богом: поскольку он и не считает, что нуждается в Его помощи. Считающий же себя за ничто, и потому взирающий на милость свыше, справедливо вызывает к себе Божие сострадание и получает от Него помощь и благодать. Ибо говорится: «Господь гордым противится, смиренным же дает благодать» (Притч. 3:34).
И являя это чрез притчу, Господь говорить: «Человека два внидоста (ориг. «взошли, поднялись») в Церковь помолиться: един фарисей, а другий мытарь» (Лк. 18:10). Желая ясно представить пользу, проистекавшую от смирения, а также и вред, проистекающий от гордости, Он разделил на две категории всех в храм приходящих, лучше же сказать — восходящих в него. Ибо таковыми являются те, которые приходят в храм Божий ради молитвы, а таково именно — свойство молитвы: она возвышает человека от земли на небо и восходя выше всего наднебесного, всякого имени и высоты и достоинства, представляет его Самому, сущему над всем, Богу. Был же и оный древний храм лежащим на холме, на возвышенности города, на вершине, где некогда во время мора в Иерусалиме, Давид, видя смертоносного Ангела, извлекшего меч на город, возшедши, учредил на том месте жертвенник Господу и принес на нем жертву Богу, и остановил мор: и это было в знак спасительного и духовного восшествия, вследствие молитвы, и благодаря ей — умилостивления; если же пожелаешь, то также и в образ сей нашей священной Церкви, воистину покоящейся на высоте, сущей неким ангельским и сверхмирным местом, где приносится бескровная и великая и воистину благоприятная Богу Жертва за умилостивление о всем мире и за уничтожение смерти и преизбыток бессмертной жизни. Посему–то Он не сказал: «человека два пришли в церковь», но сказал: — «взошли в церковь».
Но и теперь есть такие, которые, приходя в священную церковь, однако не восходят, но, правильнее будет сказать, — понижают представляющую небо Церковь; это — те, которые приходят в храм ради встречи и разговоров друг с другом, и товары выставляют и заказывают: ибо они — подобны друг другу; потому что, одни — товары, а другие слова выставляя, обмениваются друг с другом (одни — словами, другие — товарами); и как одних, некогда Господь решительно изгнал из оного храма, говоря им: «Храм Мой, храм молитвы наречется: вы же сотвористе его вертеп разбойником» (Мф. 21:3), — так и других Он отверг сим выражением, показывая, что это — не восходящие в церковь, хотя бы и ежедневно приходили.
Фарисей же и Мытарь взошли в церковь, потому что у обоих у них была одна цель: помолиться, хотя Фарисей, после того, как взошел, однако свел себя вниз по той причине, что извратил направление свое; итак, цель восхождения у обоих была тождественна, но направление (в молитвенном устроении) было взаимно–противоположное. Ибо один взошел сокрушенным и смирившимся, научившись у Псалмопевца–Пророка, что сердце сокрушенное и смиренное Бог не уничижит: поскольку и сам о себе, конечно, по опыту зная, Пророк говорит: «Смирихся, и спасе мя Господь» (Пс. 114:5). И что говорю — пророк, — когда Бог Пророков, ради нас ставший тем, что — мы, смирил Себя, почему Бог Его и превознес, как говорит Апостол (Фил. 2:8)! А фарисей взошел весьма надмеваясь и кичась и выставляя себя праведником, и то — пред лицом Бога, перед Которым вся наша праведность не больше драных рубищ; так поступал Фарисей, ибо он не послушал, говорящего: «Нечист пред Богом всяк высокосердый» (Притч. 16:5); и — «Господь гордым противится» (Притч. 3:34); и — «Горе, иже мудри в себе самих, и пред собою разумни» (Ис. 5:21).
Не только же нрав и направление, будучи различными, разделяли их, но — и самая форма молитвы: ибо и она также была двояка. Потому что молитва есть дело не только прошения, но и благодарения: так, один молящийся входит в церковь Божию, славя и благодаря Бога за те блага, который восприял от Него; а другой — вымаливает себе то, что еще не получил и в чем у него особенно недостаток в данное время; к этому же относится и прошение об отпущении грехов. Что же касается обещания Богу с нашей стороны того, что приносится Ему по благочестию, то это называется не «молитвой», а — «обетом»; и это явил тот, кто говорит: «Помолитеся и воздадите Господеви Богу нашему» (Пс. 75:12); а также вещающий: «Благо тебе еже не обещаватися, нежели обещавшуся тебе, не отдати» (Еккл. 5:4). Но обе формы, молитвы встречаются и с двойным видом опасности, предостерегающей неосмотрительных: так вера и сокрушение, при наличии отстранения от зла, делают молитву об оставлении грехов и прощении истинно достигающей своей цели; а отчаяние и огрубелость — делают ее бездейственной. Благодарение же за те блага, которые восприняты от Бога, делает благоприятным Ему смирение и отсутствие дерзости в отношении тех, которые не имеют того; а надменность в благодарении, как будто бы благодаря своему тщанию и знанию оно пришло, и осуждение тех, которые сего не имеют, — делают благодарение неугодным Богу. Недугуя и в том и в другом, Фарисей сам собою и собственными словами осуждается; ибо взойдя в храм, благодаря, а не вымаливая, он к благодарению Бога безумно и бедственно примешал надменность и осуждение. Ибо говорится: «Став сей, сице в себе моляшеся: Боже хвалу Тебе воздаю, яко несмь якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы, прелюбодее». В том положении, которое занял Фарисей, сказывается не рабская покорность, а безрассудная гордыня, состояние противоположное состоянию того, который, по смирению, не дерзал даже глаз поднять на небо. Действительно Фарисей «в себе моляшеся», ибо он не поднялся к Богу, хотя не остался незамеченным Сидящим на Херувимах и призирающим глубины бездн. Такова была его молитва: говоря — «Благодарю Тебя», — он не прибавил, — «за то, что без всяких заслуг с моей стороны, Ты, смилостивившись, даровал мне, немощному для борьбы, свободу от ловушек лукавого; ибо большой подвиг необходим душе, удержанной западнями супостата и впавшей в сети греховности, чтобы возмочь чрез покаяние освободиться. Поэтому лучшим Промыслом относительно нас управляются дела, и часто мало или даже и совсем не заботясь, мы пребываем с Богом выше многих и великих злоключений, сострадательно облегченные Им по причине нашей немощи; и нам подобает быть благодарными за этот дар и смиренными пред лицом Даровавшего, а не надмеваться. Фарисей же — «Благодарю Тебя, — говорит, — Боже, — не за то, что я воспринял от Тебя помощь, но за то, что я не таков, как прочие люди; как будто бы по природе сам и благодаря своей силе он обладает тем качеством, что не был хищником, прелюбодеем и неправедником, если только правда — он не был таковым: ибо он не себе внимал, так что можно было бы поверить, что он — праведен, на основании того, что он сам о себе говорит, но, так выходит, что он смотрел на других, а не на себя, и всех, — о, безумие! — презирая, он считал, что единственный на свете праведник и целомудренный, это — он; «Яко несмь», говорит он, «якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы, прелюбодее, или якоже сей мытарь». Какое безумие! — мог бы тебе кто–нибудь сказать: если, за исключением тебя, все люди грабители и обидчики, то где же тогда место для жертвы, терпящей хищничество и ущерб? Что же означает выражение «сей мытарь» и это особое упоминание о нем? Будучи одним из общего числа и вместе с прочими принадлежа к, приведенному тобою обществу, разве и он уже тем самым, так сказать, не подлежит общему осуждению? Или же ему долженствовало двойное осуждение по той причине, что он попался на твои фарисейские глаза, хотя и далеко был позади? Кроме того, в том, что он явно является мытарем, ты видишь в нем беззаконника, но откуда тебе известно, что он и прелюбодей? Разве на том основании, что он нанес неправду другим, тебе разрешается безответственно наносить неправду ему? Это — нельзя, нельзя! Но он, вот, нося в смирении души твое гордое порицание и принося Богу вместе с осуждением себя моление, справедливо получит от Него аннулирование осуждения за те неправды, которые совершил; а ты, гордо обвиняющий его и всех людей и из всех только себя оправдывающий, справедливо будешь осужден.
«Яко несмь, якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы, прелюбодее». Эти слова показывают пренебрежение Фарисея и в отношении Бога, и в отношении всех людей. Кроме того, они свидетельствуют о ложной направленности его мировоззрения: ибо и всех людей вообще он открыто презирает, и свое воздержание от зла приписывает не Божией силе, а — своей личной. Если же он и выражает благодарность, однако сразу же сквозь это, он всех людей, за исключением себя, признает разнузданными и обидчиками и грабителями, как будто бы никого, кроме него, Бог не удостоил проявлять добродетель. Но если все люди таковы (как их изображаете Фарисей), то, следовательно, имущество Фарисея должно было подвергнуться расхищению со стороны всех людей, такого рода. Но это представляется не так; ибо он сам прибавляет, что: «Пощуся двакраты в субботу, десятину даю всего елико притяжу». Он не говорит, что отдал десятую часть того имущества, которое раньше приобрел, но говорит — «которое приобретаю», этим показывая прибавление и рост своего имущества; значит, он обладал тем, что раньше приобрел и к этому прибавлял без ущерба то, что мог; так как же тогда, все люди, кроме него, грабили и похищали?! Так зло само себя позорит и само себя предает! Так всегда к безрассудству примешивается ложь! Итак, давание десятины он привел в свидетельство избытка своей праведности: ибо как мог бы быть хищником чужого тот, кто дает десятую часть своего имущества? Пост же он приводит в показание своего воздержания: ибо пост является матерью целомудрия. Итак, пусть будет так: ты являешься целомудренным и праведным; если же желаешь, и мудрым, и благоразумным, и мужественным, и если и еще каким обладаешь добрым качеством; и если, действительно, ты обладаешь этим благодаря самому себе, а не от Бога имеешь, то к чему ложь облекаешь в образ молитвы, и восходишь в храм и за не за что приносишь свое благодарение? Если же ты обладаешь этими качествами, потому что воспринял их от Бога, то не для того ты их принял, чтобы хвалиться ими, но для того, чтобы служить в назидание другим в славу Даровавшего. Да, тебе подобало радоваться, воистину, со смирением, а также благодарить Даровавшего за те дарования, которые ты воспринял: ибо не столько ради себя, светильник воспринимает свет, сколько ради смотрящих. Говоря же о субботе, Фарисей имеет в виду не седьмой день недели, но седмицу всех дней, из которых два постясь, он надмевается, не зная, что добродетель это — дело людей, но гордость — свойство бесов; посему, так поступая, он делает добродетели бесполезными, и гордыня, сопряженная с добродетелями, сводит их на нет, даже если бы они и были истинными, а тем более — если они фальшивы.
Но довольно о Фарисее.
«Мытарь же издалеча стоя, не хотяше ни очию возвести на небо: но бияше перси своя, глаголя: Боже, милостив буди мне грешнику». Видите, какое смирение, вера и самопорицание? Видите ли, как с молитвой сего Мытаря сочеталось крайнее смирение помыслов и чувств, вместе же и — сокрушение сердца? Так, восшед в церковь, моля об отпущении своих согрешений, он привел с собою прекрасных посредников к Богу: веру, которая не постыждает, самопорицание, освобождающее от осуждения (на суде Божием), сокрушение сердца, не подлежащее уничижению, и возносящее смирение. С молитвой же прекрасно сшествовало и терпение. Ибо говорится: Мытарь тот «стоя вдали»; не сказал Христос — «став», как говорится относительно Фарисея, но говорится — «стоя», — тем самым являя стояние в течение длительного времени, также как и длительность молитвы и слов умилостивления: ибо ничего иного не прибавляя и не измышляя, он внимал только себе и Богу, повторяя вновь и вновь только это кратчайшее моление, что является наиполезнейшим видом молитвы.
Итак, стоя вдали, Мытарь не дерзал даже глаз поднять на небо. Само стояние его обозначало и терпение и покорность, и не только — жалкого раба, но и — состояние осужденного. Представляет же этим и освобожденную от грехов душу, но далекую от Бога, ибо не стяжала она еще к Нему дерзновения, приобретаемого добрыми деяниями. Ожидается же, что душа сия приблизится к Богу, так как оставила она грехи свои и имеет доброе предрасположение. И вот, стоя т. обр. вдали, Мытарь не желал даже глаз поднять на небо, являя и поведением своим и видом осуждение себя и самопорицание: ибо считал себя недостойным ни неба, ни земного храма. Посему он стоял в притворе, не дерзал даже на небо взирать, а тем более, куда больше, — поднять глаза к Богу небес. Но от сильного сокрушения, ударяя себя в грудь и представив себя достойным здесь ударов, глубоко скорбя и воссылая стенания, и свесив голову, как бы осужденный, он называл себя грешником и с верою добивался милости, говоря: «Боже, милостив буди мне грешнику». Он поступал так, потому что верил говорящему: «Рех, исповем на мя беззаконие мое Господеви: и Ты оставил еси нечестие сердца моего» (Пс. 31:5). Чем же закончилось дело? — «Сниде сей оправдан», говорит Господь, «паче онаго. Яко всяк возносяйся, смирится: смиряяй же себе, вознесется». Как диавол есть воплощенная гордыня, и гордость является его злой стихией, — почему, примешиваясь, она и одерживает верх и сводит на нет всякую человеческую добродетель, — так и (напротив) смирение пред Богом есть добродетель добрых Ангелов, и она одерживает верх над всякой человеческой греховностью, приключившейся споткнувшемуся: ибо смирение является колесницей восшествия к Богу, подобно оным облакам, которые имеют поднять вверх к, Богу тех, кто будет пребывать с Богом в нескончаемые веки, как пророчествует Апостол: «Яко восхищени будем на облацех в сретение Господне на воздусе: и тако всегда с Господем будем» (1 Сол. 4:17). Ибо смирение, соединенное с покаянием, является подобным некоему облаку: оно и источники слез из очей изводит, и выделяет достойных от недостойных, и возвышает и Богу представляет туне [3] оправданных в силу благорасположенности намерения.
Итак, Мытарь, раньше злостно присваивавший себе чужое имущество, затем оставивший порок и не оправдывавший себя, был оправдан; а Фарисей, не удерживающий себе имущества, принадлежащего другим, но сам себя выставлявшей праведником, был осужден. Но чему же, тогда, подвергнутся те, которые не удерживаются от похищения чужого имущества и пытаются, при этом, оправдать себя? — И мы не станем говорить о таковых, поскольку и Господь ничего не сказал о людях такого рода, как, возможно, о не могущих быть вразумленными словами. Бывает же, что когда мы, молясь, смиряем себя, то и мы, в равной степени, рассчитываем получить оправдание, как оный Мытарь; но дело обстоит иначе: ибо необходимо заметить, что даже после того, как Мытарь поднялся от состояния греховности, он был в лицо презираем Фарисеем, и сам он, презирая себя, осуждал, не только не противовещая Фарисею, но и вместе с ним выступая против себя. Таким образом, когда и ты, оставив греховный навык, не будешь противоречить презирающим тебя за грехи и поносящим, но вместе с ними осудишь себя, признав себя, действительно достойным сего, и в сокрушении, путем молитвы притечешь к единой милости Божией, то знай, что ты — спасен, хотя бы и был мытарем. Ибо многие называют себя грешниками и говорят так и в действительности таковы; но сердце–то испытывается бесчестием. (Что же касается того, что) хотя великий Павел далек от фарисейской надменности, однако пишет к говорящим на языках в Коринфе: «Благодарю Бога моего, паче всех вас языки глаголя» (1 Кор. 14:18), то он, говорящий в ином месте, что он — «всем попрание» (1 Кор. 4:13), пишет это для того, чтобы привести в должный порядок тех, которые кичились над теми, кто не обладал этим даром.
Итак, как Павел, хотя писал это, однако был далек от фарисейской надменности, так и, напротив, можно говорить и слова оного Мытаря и смирять себя по его примеру, и, однако, не стать оправданным, как он был оправдан: ибо мытаревым словам долженствует быть присуще также и обращение от зла, и расположение в душе, и сокрушение и выдержка его. Так и Давид показал, что тот, кто считает себя повинным пред Богом и покается, должен понести справедливое и выносимое оскорбление и бесчестие в отношении себя со стороны других. Ибо, после того, как совершил грех, он, слыша оскорбления со стороны Семея, сказал желающим отомстить за него: «Оставите его и тако да проклинает, яко Господь рече ему проклинати Давида» (2 Цар. 16:10), говоря этим, что за допущение им греха, он имеет от Бога заповедь поносить его; хотя в то время Давид боролся со страшной и великой бедой, поскольку как раз тогда Авессалом восстал против него. И, вот, с нестерпимой скорбью поневоле оставляя Иерусалим, затем убегая, он прибыл к подножью Елеонской горы, и нашел прибавление в огорчении: Семея, бросающего на него камни и нещадно проклинающего, и бесстыдно поносящего и называющего его кровопийцею и беззаконником, как бы приводя в порицание пред очи царя его тяжкое преступление, которое он совершил в отношении Вирсавии и Урии. И не раз, и не два прокляв и бросив камнями и словами более острыми, чем камни, он прекратил это делать, но — шел, говорится, царь и все люди его с ним, а Семей шел по окраине горы, со стороны его, злословя и бросая камнями с боку и обсыпая царя пылью. Царь не имел недостатка в желающих заступиться за него. Так, Авесса воевода, не будучи в силах снести это, сказал Давиду: «Почто проклинает пес умерший сей господина моего царя? Ныне пойду, и отъиму главу его» (9). Но царь удержал его и слуг своих, говоря им: «Оставите его … негли призрит Господь на смирение мое, и возвратит ми благая вместо клятвы его» (12).
То, что совершилось тогда и исполнилось на деле, это же, как явствует и чрез эту притчу о Мытаре и Фарисее, действительно всегда совершается. Так что истинно считающий себя повинным вечной муке, не перенесет ли доблестно не только бесчестие, но и — убыток и болезнь, и всякую, так сказать, превратность и бедствие? Явивший же такое терпение, будучи как бы должником и повинным, он, чрез более легкое и временное и прекращающееся осуждение, освобождается от воистину оного тяжкого и нестерпимого мучения; ибо на основании этих устремляющихся ныне бедствий, воспринимается начало получения Божественной благостыни, как бы долженствующей за терпение. Поэтому–то один из учительно наказуемых Богом, сказал: «Я снесу наказание Господне: ибо я согрешил пред Ним». Да будем и мы учительно наказуемы Богом (в нынешней жизни) с милостью, но не с гневом и яростью (в будущем веке); не будем впадать в малодушие от Божиего наказания, но, как говорит Псалмопевец, будем до конца исправлять себя, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому подобает всякая слава, честь и поклонение, со безначальным Его Отцом и Пресвятым и Благим и Животворящим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Хотя и того письма, которое недавно пришло к твоей благопристойности, достаточно было, чтобы успокоить горесть твоей скорби, но так как властная сила уныния весьма изнурила тебя, то я счел необходимым к первому письму присоединить и второе, чтоб ты могла воспользоваться изобильным утешением и чтоб твое здоровье на будущее время не подвергалось опасности.
Итак, сюда! Я хочу рассеять пепел твоего уныния, прибегнув к другим средствам. Хотя я и думаю, что уныние из гнойной раны и опухоли превратилось в пепел, однако даже и при таких обстоятельствах не следует пренебрегать заботой о твоем здоровье, потому что и пепел, если тщательно не сдувать его, наносит вред самому лучшему из членов, мутя прозрачность глаза и расстраивая все зрение беспечного человека. Итак, чтобы не случилось того же и здесь, уничтожим старательно и остаток зла.
Но и ты восстань и протяни нам руку, потому что как обычно случается с телами больных, — уничтожается (всякая) польза для здоровья, если врачи будут исполнять свой долг, а те не станут выполнять требуемого от них, — так обыкновенно бывает и с душой. Чтобы этого не случилось, старайся же и ты с подобающей тебе рассудительностью содействовать нам со своей стороны, чтобы таким образом польза происходила с обеих сторон.
Но, может быть, ты скажешь: я желаю, но не могу, потому что не в состоянии удалить от себя густое и мрачное облако уныния, даже и при упорной настойчивости. Это только отговорка и предлог. Я знаю благородство твоего ума, знаю крепость твоей богобоязненной души, знаю обилие рассудительности, силу любомудрия, знаю, что тебе достаточно только приказать свирепеющему морю уныния, чтобы все сделалось спокойным. А чтоб это стало для тебя более легким, окажем и мы, со своей стороны, содействие.
Как же именно будешь ты в состоянии легко сделать это? С одной стороны, обдумывая все заключающееся в первом письме (потому что многое в нем сказано нами ввиду этого предмета), с другой — делая вместе с тем и то, что я теперь приказываю.
Что же именно? Когда услышишь, что одна из Церквей пала, а другая колеблется, третья заливается свирепыми волнами, иная претерпела другие непоправимые бедствия, одна взяла волка вместо пастыря, другая — морского разбойника вместо кормчего, третья — палача вместо врача, то хотя скорби, — потому что не должно переносить этого без боли, — но скорби так, чтобы печаль не переходила должных границ. В самом деле, если и в тех делах, в которых мы сами погрешаем и в которых должны дать отчет, излишняя скорбь не необходима и не безопасна, а, напротив, даже очень пагубна и вредна, то еще более излишнее и напрасное и, сверх того, сатанинское и пагубное для души дело — малодушествовать и сокрушаться о погрешностях других.
2. И чтобы знать тебе, что излишняя скорбь действительно дело сатаны, я расскажу тебе древнюю историю.
Один коринфский муж (1 Кор. 5), причастившийся святых вод и очищенный чрез Таинство крещения, получивший участие в страшной Трапезе и сделавшийся участником всех вообще наших Таинств (а многие говорят, что он занимал даже место учителя), после этого священного введения в общение Таинств, после того как был допущен ко всем неизреченным благам и занимал в Церкви первые ступени, согрешил тягчайшим грехом. Посмотрев нечестивыми глазами на жену своего отца, он не остановился на этой бесчестной похоти, но привел свое необузданное желание даже и в действие; и то, на что он отважился, было не только блуд, но и прелюбодеяние, а лучше сказать, дело гораздо более тяжкое, чем и прелюбодеяние. Поэтому и блаженный Павел, услышав (о преступлении) и будучи не в силах дать свойственное греху и надлежащее имя, иначе показал тяжесть этого беззакония, говоря так: отнюд слышится в вас блужение, и таково блужение, яковоже ни во языцех не именуется (1 Кор. 5, 1). Не сказал: и не терпимо, но: и не именуется, желая показать крайнюю степень этого беззакония. Он предает его диаволу, отлучает от всей Церкви и не дозволяет, чтобы он с кем-либо участвовал в общей трапезе. С таковым, говорит он, не следует и есть вместе (ст. 11). Наконец, проникается духом (ревности), требуя для грешника высшей меры наказания, воспользовавшись для этого в качестве палача сатаною, чтобы через этого последнего изнурить плоть преступника.
И, однако, тот самый Павел, который отсек грешника от Церкви, не позволил ему даже участвовать с кем-нибудь в общей трапезе, повелел всем плакать за него: и вы разгордесте, говорит, и не паче плакасте, да измется от среды вас содеявый дело сие (ст. 2), — отовсюду изгонял его, как какую-нибудь заразу, закрыл для него доступ во всякий дом, предал сатане, требовал для него столь великого наказания, — этот самый Павел, когда увидел, что он поражен скорбью и раскаялся в своем грехе, и что самими делами свидетельствует об отречении (от греха), и сам так опять изменился, что тем, кому предписал вышесказанное, дал затем противоположное приказание. В самом деле, сказавши: отсеките, отвергните, плачьте, и да возьмет его диавол, — что говорит он теперь? Утвердите к нему любовь, да не како многою скорбию пожерт будет таковый, и да необидимы будем от сатаны: не неразумеваем бо умышлений его (ст. 7, 8, 11). Видишь, как неумеренная скорбь является сатанинским делом и произведением его коварства; видишь, как и спасительное лекарство он делает вредоносным вследствие неумеренности? И действительно, оно становится вредоносным и предает ему (сатане) человека, когда он впадает в неумеренность. Вот почему Павел и говорил: да необидимы будем от сатаны.
Смысл его слов таков: овца покрылась множеством струпьев, была отчуждена от стада, отлучена от Церкви, но поправилась от болезни и сделалась овцой, какой была прежде (такова сила покаяния), наконец возвратилась в наше стадо; привлечем же ее к себе всецело, примем с распростертыми руками, обхватим, обнимем, введем в единение с нами самими, потому что если бы мы не захотели сделать этого, то значило бы, что диавол обманывает нас, захватывая не своего, но того, который сделался нашим, — захватывая по причине нашей беспечности, потопляя его в результате неумеренного уныния и, наконец, делая его своей собственностью. Поэтому-то апостол и присоединил: не неразумеваем бо умышлений его, так как диавол имеет обыкновение вовлекать неосторожных в обман, даже и при посредстве того, что часто приносит пользу, если это полезное получает не должное применение.
3. Если же Павел не дозволяет предаваться излишней печали даже и ввиду допущенного греха, — и притом греха столь тяжкого, — но спешит, торопится, делает все и заботится, чтобы уничтожить бремя уныния, называя неумеренность сатанинской, говоря, что она выгодна для диавола и есть дело его злости и бесчестных его намерений, — то как же не признак крайнего безумия и сумасшествия убиваться и скорбеть из-за того, в чем согрешили другие и за что другие же должны дать отчет, убиваться и скорбеть до такой степени, чтобы привлекать в свою душу неизреченный мрак, беспокойство, смущение, тревогу и невыразимую бурю?
Если же ты опять скажешь мне то же самое, что хотя и желаю, но не имею силы, то и я опять скажу тебе то же самое, что это — только предлог и отговорка, потому что я знаю силу твоей любомудрой души. А чтобы и иным способом сделать для тебя более легкими и сопротивление этому неуместному и пагубному унынию, и победу над ним, для этого опять исполняй, что я приказываю.
Когда услышишь, что кто-либо рассказывает об этой гибели, то быстро убегай от размышлений об этом, беги к мысли о том страшном дне и размышляй о страшном седалище, о Судье неподкупном, о реках огня, протекающих перед тем седалищем и шумящих сильнейшим пламенем, об изощренных мечах, жестоких наказаниях, о мучении, не имеющем конца, мраке беспросветном, тьме кромешной, черве смертоносном, узах неразрешимых, скрежете зубов и плаче неутешном, о зрелище вселенной, лучше же — зрелище той и другой твари, высшей и низшей. И силы небесныя, говорится, подвигнутся (Мф. 24, 29), потому что, хотя они и ничего не сознают за собой и не должны давать отчета, но, созерцая судимыми весь род человеческий и бесчисленные народы, предстоят там не без страха. Столь велик тогда будет страх.
Итак, помышляй об этом и о тех обличениях, спастись от которых не будет никакой возможности. Тот Судья не нуждается ни в обвинителях, ни в свидетелях, ни в доказательствах, ни в уликах, но все, как оно было сделано, объявляет публично и перед глазами согрешивших. Тогда не будет никого, кто явился бы и спас бы от наказания, (не помогут) ни отец, ни сын, ни дочь, ни мать, ни другой какой-либо родственник, ни сосед, ни друг, ни защитник, ни деньги, ни обилие богатства, ни величие власти; все это удалено, как пыль от ног, и один только подсудимый ожидает за свои дела или оправдательного или обвинительного приговора. Тогда никто не судится за то, в чем согрешил другой, и лишь за то, в чем погрешил каждый сам.
Итак, соединивши все это, приумножив страх и противопоставив его сатанинской и душевредной печали, стань таким образом против нее в боевом строю, в котором и показавшись только, ты будешь в состоянии рассеять и уничтожить ее — легче, чем паутину. В самом деле, печаль эта, кроме того, что суетна и бесполезна, еще и очень гибельна и вредна: а этот страх и необходим, и выгоден, и полезен, и соединен с большой прибылью.
Но я, впрочем, незаметно увлекся полетом слова и предложил неподходящее к тебе увещание. Ведь это для меня и для тех, которые, подобно мне, погружены во множество грехов, необходима эта речь, потому что она устрашает и возбуждает, а тебя, цветущую таким множеством добродетелей и коснувшуюся уже самого свода небес, она вовсе не может поражать страхом. Поэтому, беседуя с тобой, я обращусь к песни другого рода и стану ударять по другой струне, потому что этот страх не может поразить тебя, а если и поражает, то только в такой разве степени, в какой — и Ангелов.
Итак, перейдем к другому, а вместе с нашей речью перейди сюда и сама ты, а именно: помышляй о воздаяниях за свои добродетели, о блестящих наградах, о светлых венцах, о хороводе вместе с девами, о священных обителях, о небесном брачном чертоге, об уделе общем с Ангелами, о полном дерзновении и общении с Женихом, о том удивительном шествии с факелами, о благах, превосходящих и слово, и ум.
4. Не противоречь моим словам, если даже я и причислил тебя, прожившую во вдовстве, к хору тех святых дев. Ты часто слышала меня и наедине, и публично беседовавшего о том, как вообще определяется девство, и что никогда нельзя было бы воспрепятствовать тебе быть сопричисленной к хору тех дев, а лучше сказать — превзойти и их в значительной степени, тебе, которая проявила великое любомудрие и в остальных добродетелях. Вот почему и Павел, давая определение девства, назвал девой не ту, которая не знает брака и свободна от сожительства с мужем, но ту, которая «печется о Господних» (1 Кор. 7, 34). И Сам Христос, показывая, насколько важнее девства милостыня, скипетр которой ты сама крепко держишь и за которую давно стяжала себе венец, изгнал из того сонма половину дев, так как они вошли без этой добродетели; лучше же сказать потому, что не владели ею в достаточной степени, потому, что масло у них было, но не в достаточной мере; а тех, которые вошли без девства, но облечены были добродетелью милостыни, принял с великой честью, и называя их благословенными Отца, и призывая к Себе, даруя им участие в Царстве Своем, и провозглашая (об их добродетели) перед всей вселенной (Мф. 25), и в присутствии Ангелов и всей твари не отказался назвать их питавшими Его и оказавшими гостеприимство.
Этот блаженный голос и сама ты услышишь, тогда и в изобилии вкусишь эту награду. Если же только за милостыню такое великое воздаяние, такие венцы, такое отличие, такой почет и слава, то, если бы я перечислил и остальные твои добродетели, какой великой милости ты заслуживала бы, ты, которая должна бы в силу этого уже праздновать, радоваться и ликовать, и увенчивать себя, а между тем убиваешь себя печалью из-за того, что такой-то неистовствует, а такой-то низринулся с крутизны, и делаешь более легким нападение на твою святую душу для диавола, которого ты до сего дня непрестанно уничтожала.
В самом деле, что мог бы кто-нибудь сказать о твоем терпении, которое так разнообразно проявляется во множестве видов и образов? Какое слово, опять, будет у нас достаточно, каковы должны быть рассказы, если кто-нибудь стал бы перечислять твои страдания, начиная с детского возраста до настоящего времени, страдания от домашних, от чужих, от друзей, от врагов, от находящихся в родстве, от тех, кто ни в каких родственных отношениях не стоял, от обладающих могуществом, от людей простых, от начальников, от частных лиц, от принадлежащих к клиру? Ведь каждое из этих страданий, если бы кто стал излагать его, только само по себе в состоянии превратить рассказ о нем в целую историю. А если бы кто перешел к другим видам этой добродетели и стал повествовать о страданиях, причиненных тебе уже не со стороны других людей, а тобой же, то какой камень, какое железо, какой адамант он найдет не побежденным тобой?
В самом деле, получив такое хрупкое и нежное тело, выросшее во всякой роскоши, ты так преследовала его разнообразными страданиями, что оно находится теперь в положении нисколько не лучшем того, как если бы оно уже умерло, — в нем разгорелось такое множество болезней, что стали напрасны и искусство врачей, и сила лекарств, и всякие попечения, и ты всецело предалась непрерывным страданиям.
5. Если же кто-нибудь пожелал бы рассказать о твоей воздержанности и терпеливости, проявляющихся за обедом и во время ночей, то как много пришлось бы ему говорить? Впрочем, в отношении к тебе эти добродетели нельзя уже назвать ни воздержанием, ни терпеливостью; для них нам следует искать другое — гораздо более сильное название.
В самом деле, мы говорим, что тот воздержан и тверд, кто, обеспокоиваемый какой-либо страстью, одерживает верх над ней. Тебе же не над чем одерживать верх, потому что ты, с самого начала напавши на плоть, с большой стремительностью потушила ее страсти, не обуздав коня, но связав и повергнув на землю, и заставив его лежать неподвижно. И если ты тогда вполне овладела воздержанием, то теперь владеешь, наконец, бесстрастием. Страсть к роскоши не надоедает уже тебе, и ты не трудишься, чтобы преодолеть ее, но, раз навсегда истребив ее и сделав плоть свою недоступной для нее, ты приучила свой желудок вкушать пищи и питья лишь столько, сколько нужно, чтобы не умереть и не потерпеть за это наказания. Вот почему я и называю это не постом и не воздержанием, но чем-то иным, большим этого.
То же самое можно видеть и в твоем священном бодрствовании, — потому что, когда потушена была вышеупомянутая страсть, вместе с ней была потушена и страсть ко сну, так как сон питается пищей.
Ты уничтожила эту страсть и другим образом, сначала насилуя саму природу и проводя целые ночи без сна, а впоследствии, в силу постоянной привычки, возведя это и в степень природного свойства, до того, что как для других дело сообразное с природой — спать, так для тебя — бодрствовать.
Все это удивительно и изумительно уже и само по себе. Но если кто-нибудь обратит внимание на время, на то, что достигла ты этих добродетелей в незрелом возрасте, затем — на отсутствие людей, которые могли бы научить, и на множество соблазнов, а также и на то, что все это совершалось в душе, недавно вышедшей из нечестивого дома и только что обратившейся к Истине, и что все это претерпевало тело женское и притом, вследствие знатности и роскоши предков, тело нежное, — то какие моря чудес откроются перед ним, если он станет рассматривать все это в отдельности одно от другого?
Об остальном — смиренномудрии, любви и прочих добродетелях твоей святой души, не стану поэтому и упоминать. И в самом деле, только что я вспомнил об этих добродетелях и перечислил их, как ум мой заструился бесчисленными источниками и вынуждается сказать, хотя бы отчасти, о видах и этих добродетелей, подобно как и предшествующей, или лучше — только об их основаниях, потому что об этом надо было бы говорить без конца. Но чтобы не уклониться от того предмета, который я решился раскрыть, я не дозволю себе унестись в беспредельное море.
Если бы теперь не было у меня назначено с корнем исторгнуть у тебя уныние, то я с удовольствием занялся бы этими речами и поплыл бы по беспредельному морю, а лучше сказать — по морям, пролагая разнообразные пути каждой твоей добродетели, из которых всякий путь рождал бы опять море, и у меня была бы речь или о терпении, или о смиренномудрии и милостыне, разнообразно проявляющейся и распространившейся во все концы вселенной, или о любви, одерживающей верх над бесчисленными страстями, или о безмерном благоразумии, исполненном великой благодати и превосходящем природное естество. А если бы кто желал перечислить порожденные отсюда добродетели, то он стал бы делать то же самое, как если бы кто вздумал считать морские волны.
6. Поэтому, пробежав мимо беспредельных этих морей, я попытаюсь показать «льва по ногтю», сказавши несколько слов о твоем платье, об одеждах, облегающих тебя еле-еле — простых и безыскусственных. По-видимому эта добродетель меньше остальных; но если бы кто исследовал ее тщательно, то нашел бы, что она очень велика и требует души мудрой, презирающей все житейское и стремящейся к самому небу. Вот почему не только в Новом Завете, но даже и в Ветхом, когда Бог вел человеческий род как бы сокровенно — посредством пророчеств и образов, и когда нормы жизни устраивались более плотски, когда не было еще никакой речи о небесном, никакого указания на будущее, никакого намека на господствующее теперь любомудрие, когда законы евреев писались в очень грубой и плотской форме, в то еще время Бог строго запрещал проявляющуюся в одеждах страсть к украшениям, говоря через пророка: сия глаголет Господь на начальные дщери Сиони; понеже вознесошася дщери их, и ходиша высокою выею, и помаванием очес и ступанием ног, ризы влекущыя, и ногами купно играющыя. И смирит Господь начальный дщери Сиони, и открыет срамоту их, и отъимет славу риз их, и будет тебе вместо вони добрыя смрад, и вместо пояса ужем препояшешися, и вместо украшения, еже на главе твоей, плешь имети будеши дел твоих ради, и вместо ризы багряныя препояшешися вретищем (см.: Ис. 3, 16, 17, 18, 23), — это тебе будет вместо украшения.
Видишь, какой чрезвычайный гнев? Видишь, какое сильное наказание и мщение? Видишь, какой жестокий плен? Отсюда догадывайся о величине греха, потому что Человеколюбец никогда не наслал бы столь тяжкого наказания, если бы грех, навлекавший его, не был еще более тяжким.
Если же грех велик, то очевидно, что и добродетель, которая ему противостоит, весьма велика. Поэтому-то и Павел, беседуя с женщинами, любящими мирскую жизнь, не только отклоняет их от ношения золотых украшений, но не дозволяет облекаться и в дорогие одежды. Он знал, знал ясно, что это опасная и труднопреодолимая болезнь души, болезнь, которая служит величайшим доказательством растленного ума и для борьбы с которой нужен ум очень мудрый, что и доказывают не только женщины, следующие обыкновенному образу жизни и вступившие в брак с мужьями, из каковых ни одна без труда не оказалась послушной этому совету, но и такие женщины, которые, по-видимому, были мудры и получили в удел принадлежать к сонму дев. Многие из таких женщин, приступив к борьбе с властной силой природы и в чистоте совершая путь девства, подражая в этом ангельскому образу жизни и в смертном теле показывая зачатки воскресения, потому что в том веке, говорит Христос, ни женятся, ни посягают (Лк. 2, 35), — соревнуя бесплотным силам, и в тленном теле споря с нетлением, и, — что для многих даже и слышать трудно, — самими делами счастливо выполняя это: отталкивая от себя похоть, как бы бешеную и постоянно нападающую собаку, успокаивая свирепеющее море и спокойно плывя среди диких волн, счастливо несясь с попутным ветром по взволнованному морю, стоя в печи естественной страсти и не будучи сжигаемы, но попирая эти угли, как грязь, — многие и из таких дев были постыдно и плачевно пленены этой страстью и, превозмогши большее, были покорены этим пороком.
7. Действительно, девство — столь великое дело и требует такого великого труда, что Христос, сойдя с неба для того, чтобы сделать людей Ангелами и здесь насадить вышний образ жизни, не решился даже и при такой цели предписать его и возвести в степень закона, и несмотря на то, что дал закон и умирать (что могло бы быть тяжелее этого?), постоянно распинать себя и благодетельствовать врагам, девства, тем не менее, не узаконил, а предоставил на добровольный выбор слушателей, сказав: могий вместити, да вместит (Мф. 19, 12).
Велико, действительно, бремя этого дела, трудность этих подвигов и пот от этих состязаний, равно как и место этой добродетели весьма обрывисто. Это доказывают и те, которые процветали многими добродетелями в Ветхом Завете. Так, даже тот великий Моисей, глава пророков, преискренний друг Божий, насладившийся таким дерзновением, что мог исторгнуть от ниспосланного Богом поражения шестьсот тысяч подлежавших наказанию, — этот столь великий и славный муж, несмотря на то, что приказал морю и разделил воды, расторгнул скалы, изменил воздух, воду нильскую превратил в кровь, воздвиг против фараона полчища жаб и саранчи, изменил всю тварь, показал другие бесчисленные чудеса и представил много примеров добродетели, — а он блистал и тем и другим, — даже и он был не в силах посмотреть на эти состязания, но нуждался в браке, сожительстве с женой и проистекающей отсюда безопасности, даже и он не отважился пуститься в море девства, боясь несущихся оттуда волн.
Равным образом и патриарх, приносивший в жертву сына, был в состоянии преодолеть властнейшее чувство природы и мог убить сына, и притом сына Исаака в самом цветущем возрасте, в самую лучшую пору юности, единородного, дорогого, данного вопреки всякой надежде, сына, который был единственной его опорой, и притом во время глубокой старости, сына, украшенного многими добродетелями, — и его-то он был в состоянии возвести на гору, намереваясь совершить свое дело, построил жертвенник, сложил дрова, положил жертву, взял нож и вонзил его в гортань сына (Быт. 22). И в самом деле он вонзил, и этот адамант обагрился кровью, а лучше сказать — и адаманта твердейший, так как тот владеет твердостью по природе, а этот подражал естественной твердости через свою мудрость, проистекавшую из доброй его воли, и проявил своими делами бесстрастие Ангелов. И все же, оказавшись в состоянии довести до конца столь великое и прекрасное состязание, выступив из границ самой природы, он не отважился приступить к подвигам девства, но убоялся и сам этих опасностей, и предпочел покой, какой дает брак.
8. Если угодно, к упомянутым лицам присоединю и Иова, праведного, любящего истину, благочестивого, воздерживающегося от всякого дурного дела (Иов. 1, 1). Этот Иов сокрушил уста диавола, ударяемый, не ударяя, он опустошил весь его колчан, и, постоянно поражаемый от него стрелами, он выдержал всякий вид искушений, и каждый — с совершенным превосходством. В самом деле, что в жизни кажется печальным и в действительности является таковым? Это, по преимуществу — бедность, болезнь, потеря детей, восстание врагов, неблагодарность друзей, голод, постоянные страдания плоти, обиды, клевета и стяжание дурного о себе мнения. Все это излилось на одно тело и было приготовлено против одной души; и что было еще тяжелее — все это налегло на человека, не приготовленного к тому.
Этими словами я хочу сказать следующее: тот, кто родился от бедняков и воспитался в такого же рода доме, легко может перенести тяжесть бедности, так как он упражнялся в перенесении ее и привык к ней; тот же, кто обладает великим имуществом и изобилует богатством, а потом сразу подвергается изменению своей участи на противоположную ей, не может легко перенести перемены, потому что она, приключившись внезапно, человеку неопытному кажется более тяжелой. Опять, человек незнатный и родившийся от незнатных же родителей, живущий в постоянном пренебрежении со стороны других, был бы не особенно смущен, если бы его стали злословить и оскорблять; но тот, кто пользовался великой славой, кого все охраняли, кто был на устах у всех и о ком повсюду громко говорили, (такой человек) ниспав в бесславие и ничтожество, испытал бы то же самое, что и человек, который из богатого вдруг сделался бедным.
Равным образом, опять, человек, лишившийся детей, даже если бы он лишился всех их, но не в одно и то же время, имеет утешение за умерших в остающихся, и когда горе, вызванное смертью первых, прекратится, то, если со временем присоединится и смерть еще следующего, это горе для него бывает уже более тихим, потому что оно приходит не тогда, когда рана свежая, но когда она уже успокоилась и исчезла, что, конечно, не мало убавляет скорби.
Иов увидел, что весь сонм похищен у него в один миг, и притом горчайшим родом смерти. В самом деле, смерть была и насильственная, и безвременная, даже время и место не мало увеличивали скорбь, потому что смерть произошла во время пира и в доме, открытом для гостей, так что дом этот для них сделался могилой.
Что мог бы кто-нибудь сказать о том необыкновенном, неподдающемся объяснению, голоде, голоде добровольном и невольном? Не знаю, как мне назвать его, потому что не нахожу и имени, которое можно бы приложить к этому виду неожиданно обрушившегося несчастья. И в самом деле, он воздерживался от находившейся перед ним трапезы и не касался лежавшей перед его глазами пищи, потому что зловоние от бывших на теле ран, встречаясь с желанием пищи, уничтожало это желание, и саму трапезу делало отвратительной. Указывая на это, он говорит: смрад бо зрю брашна моя (Иов. 6, 7). Сила голода заставляла его касаться предлежавших яств, но невероятное зловоние, исходившее от тела, преодолевало силу голода.
Вот почему я и сказал, что не знаю, как его назвать. Добровольным? Но он желал вкусить предлежавших яств. Невольным? Но пища была налицо, и никто не препятствовал вкушать ее. Как мог бы я рассказать о муках, потоках червей, о стекавшем гное, об упреках от друзей, презрении от слуг? Слуги мои, говорит, не пощадили меня от оплеваний лица (Иов. 30, 10). А об оскорблявших, нападавших на него? Ихже, говорит он, не вменях достойными псов моих стад, эти теперь напали на меня, и дают наставления мне люди ничтожные (Иов. 30, 1). Тяжело и на самом деле.
Сказать ли мне о главнейшем из бедствий, о вершине несчастья, наиболее давившей его? Буря смятений, бывших в его рассудке, — вот что больше всего невыносимо давило его, и чистая совесть его более всего превращала это во внутреннюю бурю, помрачала рассудок и приводила в замешательство кормчего. В самом деле, люди, сознающие за собой много грехов, если и потерпят какое-нибудь несчастье, по крайней мере, могут найти причину происходящего, взвешивая свои грехи и таким образом устраняя смущение, рождающееся от неизвестности. Опять, если что-нибудь подобное испытают люди, не сознающие за собой ничего, но украшенные добродетелями, то, зная учение о воскресении и помышляя о будущих воздаяниях, знают, что приключающаяся им борьба служит основанием и для бесчисленных венцов. Этот же, и будучи праведным, и ничего не зная о воскресении, больше всего обуреваем был сомнением, не зная причины того, что испытывал, и мучился незнанием ее более, чем червями и страданиями.
И чтобы ты поняла, что это так, обрати внимание на следующее: когда человеколюбивый Бог счел Иова достойным того, чтобы сказать ему причину этой борьбы, сказать, что все это допущено затем, чтобы обнаружилась его праведность, то он так ожил духом, как будто бы не испытал ни одной из тех печалей, что он и выразил в произнесенных им тогда словах.
И все-таки, несмотря на то, что он страдал, прежде чем понял причину, он мужественно переносил страдания, и после потери всего произнес те удивительные слова: Господь даде, Господь отъят: яко Господеви изволися, тако и бысть: буди имя Господне благословенно во веки (Иов. 1, 21).
9. Но под влиянием любви к этому мужу я, кажется, ушел очень далеко от предложенного для рассуждения предмета: поэтому, присоединив еще несколько слов, я снова займусь тем, что мною раньше предложено.
Итак, этот столь великий и славный муж, поправший столько законов природы, — даже и он не осмелился устремиться на это состязание, а насладился и жизнью с женой и сделался отцом многих детей. Столь велика трудность девства, так высоки и велики соединенные с ним подвиги и тяжелы труды, и требуют для себя большой твердости духа.
И все же многие из приступивших к этому подвигу не побороли страсти к щегольству в одеждах, но были пленены и покорены ею более, чем даже мирские женщины. Не говори мне того, что они не носят на себе золота, не одеваются в шелковые и шитые золотом платья и не имеют украшенных драгоценными камнями ожерелий. Что всего тяжелее и что особенно ясно обнаруживает их болезнь и властную силу страсти, это то, что они всеми мерами старались и силились посредством простых своих одежд превзойти украшение облеченных в золото и в шелковые платья, и таким образом казаться более них прелестными, занимаясь, как сами они думали, безразличным делом, а как показывает сущность дела, гибельным и вредным, и ведущим в глубокую пропасть.
Вот почему тысячами уст должно провозглашать о тебе, по той именно причине, что с чем бороться оказалось трудным для дев, то оказалось так не трудно и легко для живущей во вдовстве, как и показано на опыте. В самом деле, не невыразимой только простоте одеяния, превосходящей простоту одежд и самих нищих, дивлюсь я, но в особенности отсутствию всякой изысканности и искусственности в одежде, обуви, походке, а это все — краски добродетели, извне живописующие таящуюся в душе мудрость. Одеяние мужа, говорится, и смех зубов, и стоны человека возвестят, яже о нем (Сир. 19, 27).
В самом деле, если бы ты со всей решительностью не низвергла долу и не попрала земных размышлений о блеске этой жизни, то ты и не обнаружила бы в такой степени презрения к ним, не победила бы и не отогнала бы с такой силой этого тягчайшего греха.
Никто да не обвиняет меня в излишней резкости слова, если я назвал этот грех тягчайшим. Если этот грех и на мирских еврейских женщин, и в то еще время, навлек столь великое наказание, то какое могут получить извинение те, которые должны иметь жительство на небесах и подражать ангельской жизни, которые проводят жизнь в благодати, если они отваживаются на то же самое еще в гораздо большей мере?
В самом деле, когда увидишь, как дева нежится в одеждах, влечет платье по земле, за что пророк произнес обвинение, ступает гордой поступью, и голосом, и глазами, и одеждой готовит губительную чашу для взирающих на нее бесстыдными глазами, более и более роет ямы для проходящих мимо и отсюда расставляет силки, то как ты назовешь ее после этого девой, а не причислишь ее к женщинам-блудницам? Не столько действительно последние обольщают, сколько первые, отовсюду распростирающие крылья удовольствия.
Вот почему ублажаем тебя, вот почему удивляемся тебе, так как ты, освободившись от всего этого, и здесь показала образец умерщвления, не наряжаясь, но обнаруживая юношескую отвагу, не украшаясь, но вооружаясь на борьбу.
10. Теперь, когда мы показали «льва по ногтю», да и то отчасти (потому что я не раскрыл вполне и этой твоей добродетели, боясь, как я раньше сказал, войти в беспредельные моря остальных твоих добродетелей, — впрочем, мы теперь и не ставили себе цели сказать похвалу твоей святой душе, а старались приготовить лекарство утешения), снова повторим сказанное прежде.
А что мы прежде сказали? Перестав размышлять о том, почему тот согрешил и почему другой впал в ошибку, помышляй постоянно о подвигах твоей выносливости в трудах, твоего терпения, поста, молитв, священных всенощных бодрствований, воздержания, милостыни, страннолюбия, разнообразных трудных и частых испытаний. Помышляй, как с первого возраста до настоящего дня ты непрестанно питала алчущего Христа, поила жаждущего, одевала нагого, гостеприимно принимала Его странником, посещала больного, приходила к связанному. Имей в мыслях море твоей любви, которое ты открыла до такой степени, что оно с большой стремительностью достигает самих границ вселенной, потому что не только твой дом открыт для всякого пришедшего, но и повсюду на земле и на море многие воспользовались твоей щедростью, благодаря твоему гостеприимству. Объединив все это, наслаждайся и увеселяйся надеждой на будущие венцы и награды.
Если же желаешь увидеть наказанными этих беззаконников, питающихся кровью и совершивших гораздо еще более тяжкие преступления, то увидишь тогда и это, подобно тому как и Лазарь видел горящего в пламени богача (Лк. 16, 2, 3), потому что хотя вследствие различия их жизни им было назначено и различное место, и пропасть разделяла их, и один был на лоне Авраама, другой в огне невыносимом, все же Лазарь и увидел его, и услышал его голос, и отвечал. Это тогда будет и с тобой.
Если, в самом деле, презревший и одного человека терпит такие наказания и если, опять, соблазнившему и одного лучше повесить себе мельничный жернов на шею и броситься в море (Мф. 18, 6), то соблазнившие такую великую часть вселенной, истребившие столько Церквей, наполнившие все смятением и замешательством, превзошедшие даже разбойников и варваров жестокостью и бесчеловечием и приведенные в такое крайнее неистовство их вождем-диаволом и содействующими ему демонами, что сделали смешным и для иудеев, и для эллинов то страшное учение, полное святости и достойное Давшего его, потопившие бесчисленные души и причинившие во всей вселенной бесчисленные кораблекрушения, зажегшие столь великий костер, рассекшие тело Христа и члены Его рассеявшие во многих местах, — говорит ведь апостол: вы есте тело Христово и уди от части (1 Кор. 12, 27), — впрочем, зачем я стараюсь изобразить их безумие, для разъяснения которого слово бессильно, — так какому наказанию, думаешь ты, подвергнутся эти губители и кровопийцы?
Если не напитавшие алчущего Христа присуждаются с диаволом к неугасимому огню, то подумай, какое наказание потерпят люди, предавшие голоду сонмы монахов и дев, обнажившие одетых, не только не принявшие гостеприимно странников, но даже и выгнавшие их, не только не посетившие больных, но измучившие их еще более, не только не обращавшие внимания на связанных, но и устраивавшие, чтобы были ввергнуты в темницу и разрешенные от уз.
И вот, ты увидишь тогда, как они будут гореть в пламени, будут сожигаемы, связаны, как будут скрежетать зубами, вопить, наконец, напрасно плакать и бесполезно и без выгоды для себя раскаиваться, подобно тому, как тот богач. И они, в свою очередь, увидят тебя, увенчанную в том блаженном уделе, ликующую вместе с Ангелами, соцарствующую Христу, и сильно будут призывать на помощь и плакать, раскаиваться в тех обидах, какие они причинили, принося к тебе мольбу, вспоминая о твоем сострадании и человеколюбии, — и ничего уже для них более не будет.
11. Итак, помышляй и постоянно напоминай обо всем этом своей душе, и ты будешь в состоянии рассеять этот пепел. А так как есть еще, как мне думается, и нечто другое, что заставляет тебя сильно страдать, то приготовим и для этого размышления лекарство через то, что сказано и что теперь скажем. В самом деле, я думаю, что ты страдаешь не только по указанным причинам, но и вследствие того, что разлучена с нашим ничтожеством, думаю, что об этом ты постоянно плачешь и всем говоришь: не слышим того языка, не наслаждаемся учением, к которому привыкли, и томимся голодом, и чем Бог угрожал некогда евреям, теперь терпим мы — не алкание хлеба и не жажду воды, но голод Божественного учения (Ам. 8, 11).
Что же мы на это скажем? А то, что тебе вполне возможно и при нашем отсутствии беседовать с нами письмами. И мы будем прилагать старание, всякий раз как встретимся с доставителями писем, постоянно посылать тебе частые и длинные письма.
Если же ты желаешь слышать наше учение в живой речи, то, может быть, и это случится, и ты опять увидишь нас, а вернее — не может быть, а нисколько не сомневайся в этом. Напомним тебе, что мы сказали это не необдуманно и не с целью обмануть тебя и ввести в заблуждение, но ты услышишь и от живого голоса то, что теперь узнаешь через письма.
Если же ожидание печалит тебя, то пойми, что и оно для тебя не бесполезно, а принесет тебе великую награду, если ты будешь мужественна, не станешь произносить ни одного горького слова, а будешь и за это прославлять Бога, что ты действительно постоянно и делаешь.
Перенести разлуку с любимой душой — это подвиг не малый, для него нужны и очень мужественная душа, и любомудрый ум. Кто это говорит? Если кто умеет любить искренно, если кто знает силу любви, тот знает, что я говорю.
Но, чтобы нам не блуждать в поисках искренно любящих (а действительно, это — редкое явление), поспешим к блаженному Павлу, и тот скажет нам, как велик этот подвиг и сколь великой души требует он для себя. В самом деле, этот Павел, совлекший с себя плоть и сложивший тело, обходивший вселенную почти обнаженной душой, изгнавший из духа всякую страсть, подражавший бесстрастию бестелесных сил, обитавший на земле, как бы на небе, стоявший вверху с Херувимами, участвовавший с ними в той таинственной песни, хотя и переносил без труда все остальное, как бы страдая в чужом теле, — и тюрьмы, и узы, и изгнания, и бичевания, и угрозы, и смерть, и побиение камнями, и погружение в море, и все виды наказания, — но, разлученный с одной любимой им душой, он так был расстроен и смущен, что тотчас и ушел из города, в котором ожидал увидеть любимого человека и не нашел его. И об этом вместе с ним знает Троада, оставленная им по этой причине, так как она тогда не могла показать ему того, кого он любил. Пришед, говорит он, в Троаду во благовестие Христово и двери отверзене ми бывшей о Господе, не имех покоя духу моему, не обретшу ми Тита брата моего, но отрекся им, изыдох в Македонию (2 Кор. 12, 12–13).
Что это, о Павел? Заключенный в колодки, живя в тюрьме, имея отпечатлевшиеся следы бичеваний, с текущей по спине кровью, ты вводил в Таинства, крестил, приносил жертву и не пренебрег даже и одним человеком, который должен был получить спасение; а придя в Троаду и видя, что нива расчищена и готова принять семена, что рыбная тоня наполнена и доставляет тебе большую легкость, ты выбросил из рук такую прибыль, и несмотря на то, что по этой причине ты и пришел (пришед, говорит, в Троаду во благовестие, т. е. ради Евангелия), и никто не оказывал тебе противодействия (двери, говорит, отверзене ми бывшей), ты, однако, тотчас ушел?
Да, говорит, потому что я был одержим силой уныния, потому что мой дух очень смущало отсутствие Тита, и печаль так овладела и осилила меня, что принудила сделать это. А что, действительно, он испытал это вследствие уныния, о том нам нет нужды заключать по каким-нибудь догадкам; мы можем заключать и узнать это от самого же Павла, так как он, указав причину своего удаления, сказал: не имех покоя духу моему, не обретшу ми Тита... но отрекся им, изыдох.
12. Видишь, какой величайший подвиг — быть в состоянии спокойно перенести разлуку с любимым человеком, и как горестно и печально это дело, как оно требует для себя души возвышенной и мужественной? Этот подвиг совершаешь и ты сама. Но чем более велик подвиг, тем больше и венец, и блистательнее награды. Да будет тебе это утешением в ожидании, равно как и то, что мы опять во всяком случае увидим тебя, изобилующую наградой за этот подвиг, увенчиваемую и осыпаемую славнейшими похвалами.
В самом деле, для любящих недостаточно одного лишь соединения друг с другом душой, они не довольствуются этим для утешения себя, а нуждаются и в телесном присутствии друг подле друга; и если это не приходит, то исчезает немалая доля радости.
Что действительно так, мы узнаем, если опять придем к питомцу любви. Посылая письмо македонянам, он так говорил: мы же, братие, осиротевше от вас ко времени часа, лицем, а не сердцем, лишше тщахомся лице ваше видети многим желанием хотехом прийти к вам, аз убо Павел единою и дважды, и возбрани нам сатана. Темже уже не терпяще, благоволихом остатися во Афинех едини, и послахом Тимофеа (1 Сол. 2, 17, 18; 3, 1, 2).
О, какая сила заключается в каждом выражении! Хранящееся в его душе пламя любви он показывает с большой ясностью. В самом деле, не сказал: будучи разлучены с вами, или: будучи отделены от вас, или: расставшись, или: будучи в отсутствии, но — осиротевше от вас. Он отыскал выражение достаточно сильное, чтобы показать страдание его души. Хотя для всех он сам был в качестве отца, но говорит словами осиротелых детей, в незрелом возрасте лишившихся своего родителя, желая показать крайнюю степень своей печали.
Действительно, нет ничего горестнее преждевременного сиротства, когда возраст не может помочь сиротам ни в каком деле, и нет людей, которые бы искренно позаботились о них, (а наоборот) является внезапно множество готовых напасть и имеющих против них злые замыслы, когда сироты как агнцы бывают поставлены в середину волков, которые отовсюду терзают их и наносят удары. Никто не может изобразить словом величину этого несчастья. Вот почему и Павел, отыскивая повсюду слово, которое могло бы выразить как одиночество, так и тяжелое несчастье, употребил это выражение, чтобы показать то, что он терпел в разлуке с любимыми.
Дальше он опять усиливает его непосредственно следующими за ним словами. Осиротевше, говорит он, не на (долгое) время, но ко времени часа, и будучи разлучены не мыслью, но одним только лицем, мы даже и при таких обстоятельствах не переносим происходящей от этой разлуки скорби; хотя мы и имеем достаточное утешение в том, что соединены душой, что вы находитесь в нашем сердце, что мы видели вас вчера и третьего дня, однако все это не избавляет нас от уныния.
Чего же ты хочешь и желаешь, скажи мне, и желаешь так сильно? Видеть самое лицо их. Лишше, говорит, тщахомся лице ваше видети. Что говоришь ты, высокий и великий муж? Ты, который имеешь мир распятым в себе и сам распят миру, ты, который освободился от всего плотского, стал почти бестелесным, — до такой степени сделался плененным любовью, что спустился в бренную, сотворенную из земли и чувственную плоть? Да, говорит, и я не стыжусь своих слов, но еще и горжусь, и ищу этого потому, что имею изобилующую во мне любовь — мать благ.
И не просто телесного присутствия ищет он, но более всего желает увидеть их лицо. Лишше, говорит, тщахомся лице ваше видети. Итак, скажи мне, ты стремишься увидеть их очи и желаешь созерцания их лица? Даже и очень, говорит он, так как здесь место собрания органов чувств. Обнаженная от тела душа, сама по себе сблизившись с другой душой, не будет в состоянии ни сказать чего-либо, ни услышать, а если я буду пользоваться телесным присутствием, то и скажу что-либо, и услышу от любимых. Поэтому я желаю увидеть ваше лицо: там есть и язык, который издает звук и сообщает вам о происходящем внутри нас, и слух, который воспринимает слова, и глаза, живописующие душевные движения, так что при посредстве их можно лучше насладиться беседой с любимой душой.
13. И чтобы ты поняла, как он пламенеет желанием этого созерцания, обрати внимание на следующее. Сказав: лишше тщахомся, он не удовольствовался этим выражением, но прибавил: многим желанием (1 Сол. 2, 17). Потом не перенося того, чтобы его смешивали с прочими, но показывая, что он любит сильнее прочих, словами: лишше тщахомся и хотехом прийти к вам (1 Сол. 2, 18) он отделил себя от остальных и, поставив только себя одного, прибавил: аз убо Павел единою и дважды, чем и показал, что он старался больше остальных.
Затем, так как ему не удалось (прийти к солунянам), он не довольствуется письмами, но посылает своего спутника Тимофея, который должен был быть для него вместо писем, почему и прибавляет: темже уже не терпяще.
Какое опять благородство в выражении! Какая сила изречения, показывающая неудержимую и нестерпимую его любовь! И подобно тому как кто-нибудь, будучи сжигаем огнем и стараясь найти какое-нибудь облегчение от пламени, употребляет все средства, так и он, пламенея, задыхаясь и сгорая любовью, придумывал, насколько ему позволяли обстоятельства, возможное утешение. Уже, говорит, не терпяще, послахом Тимофеа служителя Евангелия, и споспешника нашего (1 Сол. 3, 1, 2), отделивши самый необходимый член нашего собрания и променяв печаль на печаль. А что он не легко переносил отсутствие и Тимофея, а избрал себе эту великую печаль из-за них, это он показал словами: благоволихом остатися едини.
О, душа, совершенно претворившаяся в саму любовь! Как только был разлучен с одним только братом, уже говорит, что сделался одиноким, и это тогда, когда имел с собой многих других.
Вот об этом постоянно заботься и сама, и чем это дело для тебя мучительнее, тем более считай его полезным, если переносишь с благодарностью. Ведь не только наносимые телу удары, но и страдание души приносит неизреченные венцы, и душевное страдание даже больше, чем телесное, если поражаемые переносят с благодарностью. Подобно тому как если бы ты мужественно переносила терзания и бичевания тела, прославляя за это Бога, то получила бы большое вознаграждение, так точно и за эти страдания души ожидай теперь великих воздаяний. Ожидай же и того, что, во всяком случае, ты опять увидишь нас, освободишься от этой скорби и получишь происходящую из печали большую прибыль, и тогда, и теперь. Этого достаточно тебе для утешения, лучше же не тебе только, но и кому угодно, хотя бы то был безумный и имел каменную душу. А где столь великое благоразумие, где такое богатство богобоязненности и высота мудрости, и душа, презревшая блеск житейских благ, там легче и уход за болезнью. Покажи же и в этом твою любовь к нам, покажи, что мы и через письма имеем у тебя большую силу и именно такую же, какую имели при личном присутствии.
А ясно ты покажешь это, если мы узнаем, что наши письма принесли тебе некоторую пользу, лучше же — не только некоторую пользу, но и такую именно, какой мы желаем. А желаем мы, чтобы ты теперь пребывала в той же самой радости, в какой мы видели тебя, живя там. И если мы узнаем это, то и сами будем наслаждаться немалым утешением в том одиночестве, в каком мы находимся. Поэтому, если желаешь и нам сообщить хорошее расположение духа (а я знаю, что желаешь и даже весьма озабочена этим), то покажи, что удалила весь сор уныния и что живешь спокойно, и дай нам эту награду за наше к тебе благожелание и любовь, а ты знаешь, ясно знаешь, что опять ободришь наш дух, если счастливо совершишь это и согласно с истиной известишь нас об этом письмом.
На фото - Комплекс Свято-Софийского храма в Циндао, Китай. Храм и жилой дом настоятеля. Проектный макет
Устав Свято-Софийского православного Братства г. Циндао был утвержден начальником Российской духовной миссии в Китае епископом Виктором 10 августа 1938. Свято-Софийская церковь была построена в Циндао в августе 1939 усилиями прот. Валентина Николаевича Синайского; в ней он прослужил до 1942. Ее возвели на Русском кладбище на склоне горы Лаошань над скалистым берегом морского залива по проекту архитектора В. Г. Юрьева. В возведении церкви активное участие принимал военный инженер Н. И. Капошилин.
Объемно-пространственная композиция сооружения состоит в сочетании центричного одноглавого объема и высокой стройной колокольни, завершенной шатром с главкой. Юрьев создал остро современный и весьма необычный для русской архитектурной традиции в Китае образ храма, хотя его, без сомнения, можно отнести к неорусскому стилю. Оригинальность восточного фасада создана за счет декоративного использования характерного абриса такой детали убранства проемов, как кокошник, в завершении фасадной стены и оформлении входной группы. Необычным представляется отделка высокого цоколя крупными камнями. В подчеркнутой устремленности ввысь этого сооружения, лаконичной разработке фасадов, возможно, проявилось какое-то влияние католической традиции, имевшей место в Циндао. По доступным нам фотографиям можно предположить, что здание сооружено из бетона.
Помещение церкви, по воспоминаниям, было просторным и светлым, хорошо оформленным. Сам Юрьев принимал участие в оформлении интерьера, написал несколько образов.
Церковь просуществовала, по крайней мере, по сер. 1950-х. На месте разрушенного храма в начале 1990-х стоял четырёхэтажный многоквартирный дом. Уцелели ворота ограды участка церкви, и капитальный одноэтажный жилой дом на три квартиры, где жили настоятель, псаломщик и регент (автор проекта – В. Г. Юрьев).
Библиография:
Косик В. И. Русское православное зарубежье: ХХ век в биографиях духовенства от Америки до Японии: Материалы к словарю-справочнику. М.: Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, 2008. С. 335.
Свято-Софийская церковь в Циндао, Китай. Арх. В. Г. Юрьев, 1939 г.
Попался сегодня в руки 25 номер "The Faithful Steward" за 2006 год, газеты, выпускаемой HOCNA или Святой Православной Церковью в Северной Америке. Эта юрисдикция была основана архимандритом Пантелеимоном (Митропулосом), основателем знаменитого Свято-Преображенского монастыря в Бостоне.
В этой юрисдикции будущий митрополит Димитрий получил сан епископа. А сан митрополита Северной и Южной Америки уже получил в другой юрисдикции - в GOC of Greece или Церкви Истинных Православных Христиан Греции (ЦИПХ Греции или ЦИПХ Америки, если речь идет об американской митрополии ЦИПХ).
На фото: епископ Димитрий и митрополит Макарий
Но предмет моего интереса здесь не юрисдикционный, а аскетическо-назидательный. Какая все-таки удивительная личность этот митрополит Димитрий.
Я лично его знал лишь короткое время, в 2014 году на протяжении двух месяцев я жил в Свято-Вознесенском монастыре близ поселения Келсвилл, штат Нью-Йорк. Митрополит являлся игуменом этого монастыря и не пропускал ни одной службы. Он ходил даже на ежедневный дневной молебен, который не посещало большинство монахов, занятых на послушаниях.
Для справки: в 2016 году вся братия Свято-Вознесенского монастыря во главе с митрополитом Димитрием, за исключением 2-3 человек, переехала в окрестности городка Коблескилл (тоже штат Нью-Йорк) и основала новый монастырь - монастырь святого Иоанна Сан-Францисского.
На фотоколлаже: иеродиакон Варсонуфий, инок Филарет, схимонах Серафим (верхний ряд), митрополит Димитрий и снова схимонах Серафим (нижний ряд). Фото взято с сайта монастыря св. Иоанна Сан-Франциского, Коблескилл, Нью-Йорк. События на фото - времен их жизни в Свято-Вознесенском монастыре, Берсвилл, Нью-Йорк.
Приведу лишь несколько наиболее замечательных мест из биографии митрополита Димитрия, напечатанных в газете. Так, он рассказывает, что огромное влияние на него оказала его бабушка, которая впоследствии приняла монашество.
Когда она жила в доме родителей Виктора (имя, полученное митрополитом при крещении), он и бабушка часто спали в одной комнате. "И когда бы я ни проснулся среди ночи, - рассказывает митрополит, - я всегда видел, что она молилась с воздетыми вверх руками"; "все наши разговоры были всегда о Боге".
Многие ли говорят в наше время со своими бабушками о Боге? Да, еще и все время?
Еще одним человеком, который повлиял на духовное становление митрополита, был старец Иоахим со святой Афонской Горы. В школьные годы Виктор переписывался с ним на протяжении 5 лет.
"За несколько месяцев до моего поступления в Свято-Преображенский монастырь, я провел некоторое время со святым старцем в пустынном месте Афона. Старец Иоахим жил в безмолвии, поэтому я также следовал этому уставу. Так, если кто-нибудь приходил проведать нас, я не должен был ни с кем разговаривать, не испросив предварительно благословения у старца... Эти ночные бдения, и особенно Божественная Литургия, которую служил старец, были чем-то неземным".
Многие ли из нас способны пожить вот так хотя бы короткое время: отсечь свою волю настолько, чтобы ни с кем не говорить, не получив на то благословения?
Кстати, не знаю, как сейчас в монастыре св. Иоанна Сан-Франциского это практикуется, но в мою бытность в 2014 году в Свято-Вознесенском монастыре, монахами строго соблюдался устав молчания после вечернего богослужения и до окончания утренней службы на следующий день. За нарушение молчания полагалась епитимия.
Устав по трапезе тоже был строгий: в 9.00 завтрак, в 15.00 обед, и все! Следующий прием пищи только после утренней службы следующего дня. Такой устав в современных США, для людей рожденных и выросших в США (а таковыми являются почти все монахи), я считаю чудом.
<...> Став рясофорным иноком, я всецело предался росписи храма и другим монастырским послушаниям, но укоренившийся патриотический либерализм еще тлел в левой стороне моей души.
Я никогда не был сторонником какой-нибудь политической партии, но склонялся влево, как и многие мои соратники, однокашники и соработники. Я не преклонялся перед личностью государя Николая II и вообще перед идеей монархии — она рассматривалась как устарелая форма государственного строя. Никаких личных убеждений я не имел; встречающихся в эмиграции монархистов мы высмеивали, принимая их убеждения как правую партийную организацию, сентиментально навязывающую свои идеи, стремясь возобновить потерянные привилегии, добытые зачастую карьеризмом. Почитание царя я понимал как «культ личности», нужный избранному обществу.
Такая настроенность была присуща немалой части эмигрантского общества, особенно той, что проживала в Париже, Праге, Берлине и, наверное, в США.
Большое влияние на эмигрантов имела пресса. Либеральный душок отжившей керенщины невольно прилипал, придавая упадочное направление читателям газеты «Последние новости», редактируемой лидерами Государственной думы Винавером и Милюковым, ловко трактовавшими на свой лад причины революции, чему дружно сочувствовали и содействовали живущие за границей представители литературы конца XIX и начала XX веков.
Передовое духовенство также свысока смотрело на религию, что в свое время выразилось в обновленчестве и частично отразилось в Парижском экзархате.
В монастыре мне редко приходилось размышлять и беседовать на эти темы — все мы здесь были единомысленны, но, видно, «розовый» уклон где-то в душе моей гнездился и совершенно исчез после удивительного сна, или, скорее, полусна. Однажды ночью моя чердачная келья озарилась небесным (иначе нельзя сказать) светом. В центре этого света, в овальном световом обрамлении вроде радуги, но только в гамме голубых лучей, предстала предо мной юная дева в царственном серебристом одеянии с венцом на голове. Она смотрела прямо мне в глаза и со светлой улыбкой сказала: «Я царевна Татьяна». И, действительно, в ее чертах было видно сходство с известными фотографиями, но в преображенном виде. В каком-то полуиспуге или в несказанном изумлении я воскликнул: «Как, ко мне?» Ведь я так много худого говорил и думал о государе! Она еще светлее улыбнулась и так ясно произнесла незабываемые слова: «Ты теперь будешь говорить и думать по-иному», и видение исчезло.
Вскоре я увидел во сне самого Государя Императора Николая II при таких обстоятельствах: я вижу себя по горло в воде; вокруг широкое водное пространство; я почти подплываю к берегу и барахтаюсь изо всех сил, стараясь схватиться за край маленьких мостков, устроенных для полоскания, но белые волны все относили, и вижу, что мне не сдобровать, что я сейчас утону. Сделав последнее усилие и приблизившись к мосткам, я увидел на них стоящего Государя в военной гимнастерке защитного цвета и такой же фуражке. Он подошел к краю мостков, опустился на одно колено, протянул руку ко мне и, захватив за ворот, как щенка, вытянул меня на мостки. Я вблизи увидел его лик с удивительными глазами, милостиво смотрящими на меня. Тут я проснулся, охваченный невыразимым чувством любви к Государю, и навсегда стал думать о нем и говорить по-иному как предрекла мне царевна Татьяна за несколько дней до этого сна, окончательно отрезвившего меня от демократического угара.
Другой раз я видел Государя при иных обстоятельствах, это тоже незабываемый сон. Мне снилось, будто я нахожусь в лесу или, вернее, в богатом парке со статуями, вроде как в Версале или в Летнем саду. Вокруг меня тьма, и меня охватывает тревожное чувство: я заблудился, и из этого места выхода нет. Но стал приглядываться: вдали показался свет, и я пошел по направлению к этому свету. Подойдя ближе, я увидел освещенное внутри здание, похожее на версальский Трианон. Главные двери дворца были широко раскрыты на обе стороны, а внутри — море света, и там двигалось много людей в парадных формах, расшитых золотом мундирах, фраках, все больше люди седые и с блестящими лысинами. Я бессознательно шел по направлению к свету, подобно ночному насекомому, но не заметил, что перед самыми дверями лежала громадная куча навоза, как возле коровьего хлева. Я влип прямо в эту навозную кучу, и с трудом выбравшись из нее, пошел дальше, прямо к освещенной двери. Стоявшие близ дверей с внутренней стороны, замахали на меня руками и стали гнать вон, не вынося смрада, следовавшего за мной. И тут я увидел Государя, идущего твердой походкой из глубины зала по направлению к дверям. Движением руки он раздвинул толпящихся вельмож и, взяв меня за руку, ввел на середину блестящего зала. Он был одет в парадную форму гвардейской пехоты с красным нагрудником, в орденах, как на официальных портретах.
Еще много раз я видел во сне Государя, но не припомню при какой обстановке, только после каждого такого сна всегда было спокойно и хорошо на душе. Где-то в 1978-1979 гг. я видел сон, будто бы я стою на солее храма в полном облачении после отпуста Литургии и даю богомольцам прикладываться ко кресту, раздавая антидор. Среди них подошли взять антидор и поцеловать крест царевич Алексей Николаевич и одна из младших царевен, не могу вспомнить, которая из них. Когда прошли все богомольцы, исчезая в колоннаде огромного собора, юный царевич с сестрой пришли обратно, и подойдя ко мне, остановились. Наследник, обратясь ко мне, сказал: «Заходите как-нибудь к нам». Я поклонился им, а они, поднявшись по солее, вошли в алтарь через Царские врата.
Чем объяснить значение этих снов? Не тем ли, что мне как иконописцу первому надлежало изобразить икону Новомучеников Российских и в центре их — Царскую семью.
Весной 1934 года архимандрит Виталий был вызван Блаженнейшим Митрополитом Антонием в Сербию, где в то время находился Синод Русской Зарубежной Церкви, для возведения его в сан епископа. Возвратившись в обитель после хиротонии, владыка Виталий оставался некоторое время настоятелем обители и прихода, подготавливая себе смену. На пост игумена монастыря и заведующего типографией был назначен отец Серафим. Настоятелем прихода был назначен иеромонах Савва (Струве), впоследствии проявивший себя как самоотверженный пастырь, полагавший душу свою за овцы своя <...>
В 1937 году архиепископ Виталий, уже будучи епархиальным архиереем в Америке, прибыл в Европу для обсуждения положения Русской Зарубежной Церкви. В этот свой приезд он оставался некоторое время в монастыре; тогда он решил постричь меня в мантию.
Чин пострига — обряд, совершаемый над лицом, всецело отрекающимся от мира и всего, что в мире: от родных, друзей, всякой собственности и самого себя, всецело посвящая себя Богу и служению Ему. Постригаемый приводится монахами к игумену монастыря, одетый в длинную белую сорочку, под пение трогательной стихиры: «Объятия Отча отверсти ми потщися, блудно мое иждих житие, на богатство неижди-ваемое взираяй щедрот Твоих, Спасе, ныне обнищавшее мое да не презриши сердце. Тебе бо, Господи, умилением зову: согреших на небо и пред Тобою». Постригаемый, крестообразно распростершись на полу перед настоятелем, выслушивает наставления и дает постригальные обещания об отречении от мира. Настоятель крестообразно постригает волосы на его голове и возлагает на его спину параман, то есть четырехугольный плат, на котором вышиты крест на Голгофе и священные надписи; от каждого угла отходят тесьмы, соединяющиеся на груди в деревянном кресте, через прорезанные в нем отверстия и связанные крепким узлом.
Этот плат остается на теле монаха до смерти. Затем надевается черный подрясник и ряса, и все покрывается мантией — черным широким одеянием без рукавов, соединяющимся на вороте. Одежда без рукавов символизирует обет отречения от своей воли и посвящение себя всецело воле Божией.
Потом настоятель дает ему в руку крест и горящую свечу и вручает ново-постриженного духовнику, с соответствующим поучением от святых отцов. Потом нового инока приветствует братия: целуя друг друга в плечо, один спрашивает, как его новое имя, и тот отвечает: «Грешный монах (имярек)». Затем братия расходится по кельям, а но-вопостриженный монах остается в церкви на трое суток, с крестом и свечой в руке. Так совершается пострижение в монашество, так был пострижен и я от рук благостного архиепископа Виталия.
Оставшись на ночь в церкви, я прочитал положенное «Правило ко святому Причащению», состоящее из трех канонов: Спасителю, Богородице и Ангелу Хранителю, а также акафист. В свое время природа взяла свое, и я крепко уснул. Проснувшись и придя в себя, я с изумлением увидел, что мой параман с крестом лежит на полу с развязанными тесьмами; все остальное находилось на мне — пояс стягивал бедра, на одеждах все пуговицы были застегнуты, клобук был на голове.
На следующую ночь повторилось нечто подобное, только белая сорочка была натянута на голову, причем рукава оставались на свое месте, а тесьмы с параманом скрутились вокруг шеи. Застегнутые на все пуговицы верхние одежды были на мне. В третью ночь обошлось без приключений.
Монашеский постриг я принял в 1936 (или 1937) году, а в 1938-м я был рукоположен в сан иеродиакона. Служил по праздникам с архимандритом Серафимом. Жизнь текла своим порядком по монастырскому чину; с ним я слился всей душой.
В 1940 году из Югославии прибыл к нам Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви Митрополит Анастасий [1]. Меня определили к нему келейником, что я выполнял с большой ревностью. Однажды утром я вошел к владыке: он попросил наполнить водой умывальник. Там не было водопроводов и удобствами пользовались по примитивной системе. Я снял с гвоздя умывальник, висевший над тазом. Владыка Митрополит остановил меня, сказав, что надо в кувшине принести воды, но я не послушался, сказав, что можно прямо в умывальнике — будет проще, но владыка повторил: «Нет, надо в кувшине». Я не внял его практическому совету, снял умывальник со стены и пошел, чтобы принести воды. Выйдя за крыльцо, я вылил в траву оставшуюся воду. Кран выпал и исчез где-то в траве. Я не мог его найти, как ни старался отыскать этот злополучный кран, исчезнувший на пространстве одного квадратного аршина. Пришлось с повинной вернуться в покои Митрополита. «Вот видите, — сказал владыка Анастасий, — это за непослушание». Я ушел с неловким чувством, и в недоумении размышлял: «Куда же делся кран»? Но кран так и не нашли, а владыке что-то устроили для умыванья.
Несмотря на мою оплошность, владыка Анастасий пожелал рукоположить меня в сан иеромонаха, что и совершил, ознаменовав этим свое единственное посещение нашей обители на Карпатах.
После практического ежедневного служения в сане иеромонаха меня назначили обслуживать приход в Вышнем Орлихе, в новопостроенной каменной церкви; приходилось ездить туда на велосипеде и с субботы на воскресенье ночевать там в хате сторожа.
В русинских церквях принято общенародное пение, что практикуется издревле. В таком общем пении всех молящихся бывают, конечно, погрешности, в смысле точного уставного исполнения богослужения, но народное пение во время Литургии всегда поднимает молитвенное настроение стоящего перед престолом иерея.
Бывали и курьезы. Как-то приезжаю я в Вышний Орлих для совершения страстных и пасхальных богослужений. Меня встретила жена старосты с радостной улыбкой и торжественно объявила, что мне не нужно беспокоиться об уборке церкви к выносу Плащаницы и Великому дню: «Уже девчата прибрали, и алтарь помыли, и престол облачили, и ручники постирали и погладили». Я был тронут таким усердием, но попросил этого больше не делать, объяснив, что в алтаре только священник может облачать престол и жертвенник.
Она поблагодарила и сказала, что на другой год они этого делать не будут, что и исполнилось. На другой год началась война, и все мы — братия монастыря — эвакуировались по вызову архиепископа Виталия [2] в Америку, для пополнения Свято-Троицкого монастыря, который состоял из нескольких человек братии.
Первым этапом нашего «исхода» была столица Словакии - Братислава. Там удалось найти на набережной Дуная обширное помещение бывшего питейного заведения с низкими потолками и подвалом, из которого тянуло смрадом сырости и гнили. Там, в первом зале, устроили церковь и, как могли, почистили ее и устроили временный иконостас. Во втором зале было устроено братское общежитие. Кто-то пожертвовал койки с матрасами, одеяла и все, что необходимо для скромных потребностей жизни при новых условиях иноческого общежития в большом европейском городе. Там мы прожили несколько месяцев, по возможности соблюдая все правила монастырского устава: в 4.30 утра — подъем на полунощницу, затем совершали утреню и Литургию, на которую стали приходить богомольцы — русские старожилы из числа первой эмиграции. Среди них было много наших знакомых, почитателей нашей обители в селе Ладомирово на Пряшевско-Карпатской Руси, в которую они ездили, когда могли, на поклонение святым мощам и списку Почаевской иконы Пресвятой Богородицы.
Эти люди поддерживали братию в смысле питания и других житейских нужд.
В Братиславе мы впервые встретились с представителями второй волны русских беженцев, оказавшихся за рубежом своей родины. Это знакомство произошло при следующих обстоятельствах. Как-то утром я вышел пройтись по набережной Дуная. В нескольких шагах от нашего общежития, из соседнего дома, вышел мальчик лет 11-12 и смотрит прямо мне в глаза с приветливой улыбкой. По голубым глазам и белокурым волосам его легко было принять за местного жителя-словака. Я наугад спросил: «Ты русский мальчик?» Он утвердительно кивнул головой, и мы сразу познакомились. Оказалось, что он действительно русский, по фамилии Мироненко, по имени Юра. Его родители и бабушка поселились в соседнем доме. Это была первая встреча с земляком из страны, покинутой нами много лет назад. В тот же день все Мироненки стали прихожанами нашей странствующей обители. В настоящее время мальчик Юра Мироненко — солидный господин, возглавляющий семью, состоящую из супругов и двух взрослых дочерей, кончающих университет в Сакраменто (Калифорния, США), где их отец имеет доходную усадьбу, два нарядных особняка и сад из пальм и апельсиновых деревьев. Если кому из старшей братии случается бывать по службе в Сан-Франциско, то семья Мироненко радушно принимает их в своем доме, вспоминая дни первой встречи на берегу Дуная.
В состав нашей братии, прибывшей в Братиславу, входили: архимандрит Серафим, архимандрит Нафанаил, игумен Иов, игумен Филимон, иеромонах Антоний, иеромонах Киприан, иеродиакон Сергий, отец Виталий (ныне митрополит [3]) и другие. Я был послан настоятелем, отцом Серафимом, в Братиславу заранее, чтобы подыскать помещение для братии, так как я имел знакомых в этом городе, которых с Божией помощью удалось вскоре найти. Когда братия прибыла в Братиславу, помещение было найдено и приготовлено к приезду братии.
Поздоровавшись со всеми, мы удивились, что отсутствуют двое подростков, юнейших наших собратьев; мы их звали Вася черный и Вася белый. Отец Виталий с удивлением воскликнул: «А где же мальчики?!» Оказывается, архимандрит Серафим не захотел их брать, считая, что они будут излишним «балластом». «Ах, возиться только с ними; пусть сидят у себя дома», — сказал он.
Такое решение настоятеля никто из братии не разделял. Эти мальчики были местные жители, но с малых лет они сблизились с монастырем и были в нем как младшая братия. Вася Шкурла - сегодня владыка Лавр, архиепископ Сиракузский и Троицкий, настоятель Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле, окончил среднюю школу, куда ездил на велосипеде в местечко, называемое Свидник. Другой, теперь игумен Свято-Троицкого монастыря, отец Флор. Оба они ходили на клирос и во всем были полезны, живя среди братии. Несмотря на такое решение отца Серафима, отец Виталий наскоро собрался и уехал обратно за Василиями. Надо было решиться на опасность встретиться с партизанами, пробираясь через взорванные мосты и другие препятствия на пути в Братиславу.
С Божией помощью предприятие окончилось успешно: через несколько дней все трое благополучно соединились с братией, преодолев преграды, порождаемые войной.
За время пребывания братии в Братиславе, к нам присоединилось еще несколько человек: архимандрит Агапит (впоследствии епископ), иеромонах Валентин, Петр Чернобыль (теперь архимандрит Нектарий, духовник в Гефсиманском монастыре в Иерусалиме) и некоторые семьи. Все эти беженцы с юга России оказались крепкими православными борцами за веру.
Их присутствие поднимало и укрепляло дух братии. Вскоре наша обитель оказалась центром создавшейся общины: монастырские ежедневные службы стали привлекать православных, число которых увеличилось, и наши богослужения стали принимать общественный характер. Большинство среди приезжих были киевляне, они оказались опытные церковные певчие, что обогатило наш клирос.
Так мы прожили несколько месяцев.
Угроза нашествия большевиков нависала над Словакией; надо было думать о продвижении на Запад. Наш находчивый настоятель отец Серафим, списавшись с аввой Свято-Троицкого монастыря архиепископом Виталием (Максименко), бывшим в то время правящим архиепископом в Северной Америке, получил от него личный вызов для каждого из нас, поэтому мы начали готовиться к эвакуации в сторону Берлина, где тогда был во главе Зарубежной Церкви Митрополит Серафим (Ляде) — по крови немец, но по душе православный. Он был очень добрый архипастырь, всегда помогавший русским, оказавшимся на территории его епархии, главным образом, в Берлине, где нас встретили добрые люди и проводили в собор, в котором в это время шла предрождественская служба.
Храм был наполнен «остами» («восточными», то есть выходцами из Советского Союза, угнанными на работы в Германию. — Прим. ред.). Все они горячо молились. Беда, навязанная безбожниками, научила горячо молиться, что давало им благодатное утешение, и которое утрачивается, лишь только физическая безопасность и довольство коснутся души. Тогда охлаждается дух, стремление к Богу, и настает снижение «духовной температуры» души. Это наглядно наблюдается теперь, спустя 30-40 лет, в «благословенной» Америке. Очень многие из тогдашних «остов» нажили, подчас тяжелым трудом, можно даже сказать — праведным, богатую собственность, и о Боге стали забывать. Счастья же не нашли, и духовная температура опустилась до минимума, до следующей встряски...
Вернемся к прерванному повествованию. В первую ночь нам предоставили возможность переночевать в храме, и мы разместились, кто на полу, кто на клиросе и где кто нашел подходящий уголок. Настоятелем собора в то время был киевский протоиерей Адриан Рымаренко. Он, с большой группой прихожан, эвакуировался из Киева раньше нас. Во все время нашего пребывания в Берлине город находился под угрозой бомбежек; многие из наших соотечественников стали жертвами налетов американских самолетов на город. Так погиб сын отца Адриана, Серафим, что потрясло не только его родителей, но и всех прихожан. Были и другие жертвы...
Примечания:
1. Митрополит Анастасий (Грибановский; +1965) — второй по счету после митрополита Антония (Храповицкого; +1936) Первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей с 1936 по 1964 годы.
2. Архиепископ Виталий (Максименко; 1873-1960 ) - переехал в США в 1934 г. и в том же году был хиротонисан во епископа Детройтского с местом пребывания в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле; с 1948 по 1960 — настоятель Свято-Троицкого монастыря.
3. Митрополит Виталий (Устинов; 1910-2006) — четвертый по счету Первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей с 1986 по 2001 годы.
ВАШИНГТОН. Президент США Дональд Трамп заявил о несправедливости по отношению к сирийским христианам, которым, по его мнению, тяжелее, чем мусульманам, эмигрировать в США, и пообещал помочь им. Об этом он заявил в интервью Christian Broadcasting Network (Христианская вещательная телесеть).
"Знаете, если вы были бы христианином из Сирии, то вам было бы невозможно, по крайней мере очень трудно, попасть в Соединенные Штаты. Если бы вы были мусульманином, то могли бы прийти", — заявил Трамп.
По его словам, террористы в Сирии отрубают головы многим людям, но в большей степени страдают именно христиане. Поэтому нынешнюю ситуацию с миграцией христиан в США он назвал "очень-очень несправедливой". "Мы собираемся помочь им", — заверил президент.
В пятницу Трамп подписал указ, который приостанавливает прием беженцев в США на 120 дней, запрещает на неопределенный срок размещение беженцев из Сирии и ужесточает некоторые правила въезда в США.
Архимандрит Киприан (в миру Кирилл Пыжов) родился 7 января 1904 года в Санкт-Петербурге. Вскоре его семья переехала в город Бежецк Тверской губернии, в котором и прошли детство и юность отца Киприана. Родителей отца Киприана звали — Димитрий Михайлович и Александра Константиновна. В семье кроме отца Киприана были ещё два мальчика. Семья не отличалась особенной набожностью, но всё-таки основные понятия о церковной жизни детям были преподаны. Мать скончалась от туберкулёза на третий день Пасхи 1912 года. Дети тяжело переживали кончину матери.
Из раннего периода жизни в памяти отца Киприана навсегда запечатлелся следующий интересный случай. Однажды они вместе с отцом и младшим братом посетили Благовещенский собор Бежецкого женского монастыря. Неожиданно к ним подошла старица-схимница и, трижды перекрестив их, ушла. Монахини, видевшие всё это, разъяснили, что схимница просто так ни к кому не подходит и что её действия таят какое-то прозорливое предсказание. Впоследствии отец Киприан писал в своих воспоминаниях, что предсказание схимницы исполнилось, так как отец, брат и он сам через некоторое время «оказались в монастыре... там умер младший брат, иеромонах Григорий, отец жил несколько лет в этом же монастыре и скончался в пути, эвакуируясь вместе с братией, покинувшей монастырь ввиду приближения красных».
Вскоре грянула революция. Осиротевшая семья встретила её в родном Бежецке. Через некоторое время пришлось перебираться в Санкт-Петербург. Затем Димитрия Михайловича определили на службу в город Щигры Курской губернии, куда с ним отправился и Кирилл. Но однообразная жизнь в Щиграх скоро наскучила юноше; шла гражданская война, и Кирилл загорелся мечтой примкнуть к Белой армии, но для этого необходимо было перейти линию фронта. Юноша, ничего не сказав отцу, решился на побег. Однако, пробыв в бегах недолго и успев за это время побывать красноармейцем, Кирилл вернулся к отцу с твёрдой уверенностью, что белые скоро будут в Щиграх. Так оно и случилось. По приходе белых Димитрий Михайлович принял решение — отправляться в Крым. Там Кирилл пятнадцати лет от роду был принят добровольцем в белую армию. Вместе с белой армией он отступал до Симферополя, откуда эвакуировался в Константинополь.
Потом были Галиполи и Болгария, где Кирилл Димитриевич окончил Александровское военное училище. Странствия по Европе продолжались. Кирилл Димитриевич жил некоторое время в Париже, где учился в школе живописи. Потом он переехал в Ниццу. Там, благодаря знакомству со священником Александром Ельчаниновым, произошло духовное перерождение молодого человека.
Отец Александр был из тех представителей творческой интеллигенции, которые приходили к пастырскому служению осмысленно и по призванию, после серьёзных раздумий о смысле и целях своего бытия. Такие пастыри, коих было немало в послереволюционный период, отличались жертвенностью и аскетичностью служения, готовностью идти за Христом даже на смерть. Неудивительно, что их пастырство приносило добрый и стократный плод в лице многих сотен русских людей, возвращавшихся от формально-православного обрядоверия к горячей и искренней православной вере. Именно таким пастырем был отец Александр, чью память отец Киприан благоговейно чтил всю жизнь. Такое же благотворное перерождающее влияние оказал отец Александр и на брата отца Киприана, будущего иеромонаха Григория. В тот же период матушка отца Александра Ельчанинова Тамара Александровна, преподала отцу Киприану первые уроки иконописания. Сама она, в свою очередь, была ученицей иконописца-старообрядца Пимена Максимовича Сафронова, преподававшего в то время при обществе «Икона». Мог ли тогда кто-нибудь предположить, что эти уроки иконописи станут судьбоносной вехой не только в жизни молодого живописца, но и фактически явятся началом возрождения канонической иконописи в русском зарубежье, возрождения которое неразрывно связано с именем отца Киприана? Как знать, быть может, именно тогда умирал для мира перспективный светский художник Кирилл Димитриевич, к тому времени уже расписавший один из престижных ресторанов Монмартра, участвовавший в создании декораций для кинофильма «Дон Кихот», в котором главную роль играл Шаляпин и т.д., и рождался для Церкви Христовой иконописец отец Киприан — защитник и проповедник строго православного церковного искусства.
Летом 1932 года Кирилл Димитриевич познакомился с прибывшим из Словакии, с Карпатской Руси, в Ниццу собратом типографского братства Преподобного Иова Почаевского, иеромонахом Саввой (Струве). Под впечатлением от рассказов Кирилл Димитриевич принял неожиданное решение - отправиться в Словакию, дабы трудиться в типографском братстве. «Хоть и Карпатская, но всё же - Русь»,- думал он, готовясь к отъезду. В конце 1932 года это важное решение было осуществлено.
Нелегко было светскому юноше привыкать к монастырской жизни, но постепенно, с Божией помощью, отец Киприан освоился. Архимандрит Виталий (Максименко), возглавлявший типографское братство, расположившееся в селе Ладомирово (Словакия. — Г.И.), доверил послушнику Кириллу расписывать монастырский храм. Начинающий иконописец достойно справился с этой задачей. Осенью 1933 года архимандрит Виталий постриг послушника Кирилла в рясофор с наречением имени в честь святителя Киприана, митрополита Киевского. В 1936 году (или в 1937) рясофорного инока Киприана постригли в мантию без перемены имени, а в сентябре 1938 года он был рукоположен в иеродиаконы. В 1940 году митрополит Анастасий посетил миссионерскую обитель на Карпатах и 5 сентября того же года рукоположил отца Киприана во иеромонаха.
В связи с началом второй мировой войны типографское братство Преподобного Иова Почаевского было вынуждено начать странствие, окончившееся в 1946 году в Америке, в небольшой тогда Свято-Троицкой обители. Сия обитель была основана иеромонахом Пантелеймоном в 1928 году при селении Джорданвилль. В то время в обители жило менее десяти человек. Прибытие типографского братства из Словакии вдохнуло в неё новую жизнь. Работа закипела. Уже в 1950 году была окончена постройка каменного собора, который расписал отец Киприан со своим учеником, ныне здравствующим архиепископом Алипием.
Вся дальнейшая долгая жизнь отца Киприана была связана со Свято-Троицким монастырём и одноименной духовной семинарией в Джорданвилле. Батюшка прожил долгую жизнь, проникнутую служением Богу и людям, главным образом через церковное иконописное искусство. После себя отец Киприан оставил то, что по праву можно назвать джорданвилльской иконописной школой, или школой отца Киприана. Из его многочисленных учеников достаточно упомянуть только несколько хорошо известных в церковном зарубежье имён — архиепископа Алипия Чикагского и Детройтского, архимандрита Алексия (Розентула), иерея Феодора Юревича, иеромонаха Андрея (Эрастова), чтеца Владимира Красовского. Кроме них, отец Киприан оказал прямое или косвенное влияние на множество других иконописцев, которые наполнили своими каноническими иконами и фресками, образно говоря, всю «вселенную» русского зарубежья.
Жизнь отца Киприана была посвящена развитию и укоренению в странах русского рассеяния древнерусской канонической школы иконописи. Во множестве православных храмов под его влиянием была заменена так называемая художественная живопись («под итальянцев») на канонические фрески и иконы. Пожалуй, главная заслуга отца Киприана перед Святой Церковью как раз и состоит в возрождении и утверждении строго православной иконописной традиции, являющейся неотъемлемой частью Священного Предания.
В течение синодального периода русская церковная жизнь — в таких важных областях, как иконопись, церковное пение, зодчество и других — значительно отклонилась от православной традиции. Эти отклонения в свою очередь подготовили почву для начавшегося после 1917 года отступления в вероучении, проявившегося в обновленчестве, модернизме, соглашательстве с безбожной властью, а впоследствии и в экуменизме... но постепенно, в первую очередь в русском зарубежье, а с падением безбожного режима и в России, начался возврат к святой православной традиции: как в вероучении, так и в церковном искусстве. Роль отца Киприана и его школы в этом возрождении отнюдь не эпизодическая и не случайная. Для дела возрождения в такой важнейшей области, как иконопись, нужен был именно такой человек, каковым был отец Киприан, — с душой творческой и мужественной, с огромной работоспособностью, напористостью, целеустремлённостью и добросовестностью. Отстаивание православной иконописной традиции — это ведь тоже борьба за Святое Православие. И для такой борьбы был нужен иконописец-воин, бесстрашный, несгибаемый и самоотверженный, каковым и был отец Киприан.
В то же время отец Киприан был чужд формализма и фарисейского законничества. Отсекая от церковного искусства неправославные западные наросты, он в то же время всегда оставался служителем не буквы, но духа. Иконописное творчество отца Киприана как раз и раскрывало сам этот дух Православия. Под его кистью иконы и фрески, написанные по древним образцам, оживали. Он не боялся творчески подойти к делу, найти неожиданное и смелое решение, разумеется, в рамках разумного. С большой любовью и отнюдь не механически создавал отец Киприан свои иконописные образы. Его иконопись несёт в себе целый мир, созерцая который, душа как бы общается с небожителями и чувствует благодатное прикосновение неба. Некоторые иконописные произведения отца Киприана, особенно храмовые росписи, можно рассматривать подолгу, совершенно не утомляясь.
Интересно отметить, что отец Киприан является автором множества картин и рисунков. Писал он чаще всего акварелью, но также использовал гуашь и масло. Под кистью отца Киприана - художника оживали милые картинки старой дореволюционной России. Рисунки отца Киприана создали, так сказать, классический тип джорданвилльских пасхальных и рождественских почтовых карточек, которые он специально писал к Пасхе и Рождеству.
Все многочисленные картины и рисунки отца Киприана проникнуты светлой духовностью. Даже если он писал пейзажи или натюрморт, то всегда старался вложить в них какой-нибудь духовный подтекст. Бесспорно, художественному наследию отца Киприана ещё предстоит явить себя на родине в России, где оно вполне может стать мощной эстетической проповедью православной русскости.
Кроме прочего, отец Киприан был воспитателем многих поколений семинаристов, духовником сотен и сотен русских эмигрантов, монашествующих и даже архиереев. В частности, он являлся духовником ныне здравствующего настоятеля Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле архиепископа Лавра.
Личная духовная жизнь отца Киприана была им тщательно скрываема от посторонних глаз. Отец Киприан был чужд всякой лицемерной елейности. Напротив, он зачастую держался даже излишне строго и сухо, дабы избежать восторженного почитания. Но те, кто его знал близко, прекрасно понимали, что строгость и суровость отца Киприана более напускные, чем подлинные, и что в действительности он добрый, порой даже до нежности, человек. Иконописное дело, тем более при такой интенсивности, которая была у отца Киприана, требует больших духовных сил. И они, эти силы, у отца Киприана были, только он никогда не хвалился и не гордился ими. Достаточно привести единственный пример из жизни отца Киприана, относящийся к самому началу его монашеского пути, чтобы понять, какого духовного масштаба был этот человек. Будучи ещё трудником в Ладомирово, отец Киприан сподобился духовного созерцания Божественного света, чего мало кто из подвижников сподобляется даже к концу жизни. Вот как описывает это сокровенное духовное переживание отец Киприан: «В храме было очень холодно, сыро и мрачно... вдруг совершенно неожиданно почувствовал внутренний свет — совершенно необъяснимое состояние: всё во мне внезапно изменилось, внезапно согрелось тело, а душой почувствовал невыразимую радость... Всё в один момент изменилось, хотя видимость оставалась той же: братия продолжала петь и прикладываться к образам... Вдруг тьма стала светом, и мгновенное обновление всех чувств».
Этот невидимый для нас грешных свет Божества посещал и утешал отца Киприана в долгие месяцы его тяжёлой предсмертной болезни. И в то время как внешний человек его тлел, внутренний со дня на день обновлялся. На виду было внешнее: страдания, беспомощность, но за этой внешней старческой немощью скрывалась молящаяся душа монаха, продолжающая невидимую брань с духами злобы...
Скончался отец Киприан в монастыре в своей келье 20 марта/2 апреля сего года (2001). А 22 марта(4 апреля) он был отпет и затем погребён в усыпальнице за алтарём главного монастырского собора. На погребение прибыло множество почитателей и духовных детей батюшки. Во время отпевания многие обратили внимание на то, что на груди отца Киприана лежала икона св. царевны мученицы Татианы. Эта икона была положена во гроб не случайно. Не случайно и написана она была Владимиром Красовским в своё время, а затем подарена им же батюшке. Как известно, отец Киприан был одним из первых иконописцев, написавших иконы всех членов святой царской семьи. А нужно сказать, что ещё задолго до того отцу Киприану было благодатное явление царевича Алексия и одной из царевен, вероятнее всего Татианы. Когда они уходили, то цесаревич сказал отцу Киприану: «Заходите как-нибудь к нам». И вот теперь св. царевна Татиана сопровождала отца Киприана в самом важном пути — от земли к небу.
В заключение хочется повторить, что хотя в последние годы отец Киприан был прикован к постели и внешне практически не общался с братией, всё же его духовное присутствие в обители очень чувствовалось. Он был среди нас, на земле, и молился за нас. Ныне с нами, как молитвенное поминовение об отце Киприане, остались четырнадцать расписанных им храмов и часовен, многие сотни икон и духовных картин. И всё же с его уходом Свято-Троицкая братия осиротела, а русское зарубежье лишилось ещё одной нити, связывающей его с прежней царской Россией... А вместе с тем верится, что хотя мы и осиротели, но Вселенское Православие обогатилось новым молитвенником на небесах за православных христиан.
В одном издании было опубликовано такое сообщение об отпевании и погребении архимандрита Киприана:
«20марта(2 апреля) с.г. около 4 часов дня отошёл ко Господу один из старейших собратьев Свято-Троицкого монастыря архимандрит Киприан (Пыжов). 12 мерных ударов большого колокола известили братию о кончине. Настоятель Свято-Троицкого монастыря архиепископ Лавр и несколько священнослужителей: игумен Георгий, иеромонах Иоанн и иеромонах Роман сразу же прочитали канон на исход души. Тело отца Киприана облачили в полное монашеское одеяние и положили в простой деревянный гроб. В две предшествующие отпеванию ночи в храме Преподобных отцов Оптинских у гроба отца Киприана монашествующие и семинаристы читали Псалтирь, а священнослужители — Евангелие.
В среду 22 марта(4 апреля), в день отпевания, в Свято-Троицком соборе Преосвященным архиепископом Алипием Чикагским и Детройтским была отслужена литургия Преждеосвящённых Даров. Гроб с телом архимандрита Киприана стоял в центре собора. Отпевание монашеским чином и погребение отца Киприана состоялось в тот же день в 1 час дня. Возглавили отпевание преосвященные архиепископы Лавр Сиракузский и Троицкий и Алипий Чикагский и Детройтский. Последний прибыл проститься с отцом Киприаном, так как являлся одним из ближайших учеников по иконописи и духовным чадом. Также прибыли родственники отца Киприана — Ольга Райан, внучатая племянница с семьёй.
Отпевание прошло торжественно, молитвенно и трогательно. Сослужили восемь священников при четырёх диаконах. Пели на два клироса. Правый — под управлением иеромонаха Романа, а левый — Марка Гребёнки. После пения заупокойного кондака: «Со святыми упокой...», архиепископ Алипий сказал слово о том, что наша Свято-Троицкая обитель является духовным центром русского зарубежья, во-первых, благодаря семинарии, во-вторых, по причине нашей издательской деятельности и, в-третьих, благодаря иконописной школе. Вот эту школу и создал о. Киприан. Отец Киприан приобрёл много учеников, которые под его руководством научились иконописи, и таким образом каноничное иконописное искусство распространилось в зарубежье.
Затем чин отпевания продолжился. Перед «последним целованием» архиепископ Лавр сказал прощальное слово, в котором обрисовал жизненный путь отца Киприана. Владыка остановил внимание собравшихся на том, что отец Киприан не только расписывал храмы, трапезную и кладбищенский храм в честь Успения Пресвятой Богородицы в нашей обители, но также — написал иконы для Кафедрального собора и храма преподобного Сергия Радонежского в одном здании с архиерейским синодом в Нью-Йорке. Огромного размера иконописное панно было написано им для Вознесенского собора на Бронксе (ныне находится в синодальном соборе); отцом Киприаном расписаны храмы в Ладомирово, в обители преподобного Иова Почаевского в Мюнхене, собор «Всех Скорбящих Радости» и Казанская церковь в Сан-Франциско, храм Свв. апостолов Петра и Павла в Люксембурге, храмы в Сиракузах и Ютике, Свято-Владимирский храм-памятник в Джаксоне, Нью-Джерси. В 1984 году отец Киприан был приглашён в Святую Землю для росписи пещеры около гробницы в Гефсимании, где по преданию уснули апостолы во время Гефсиманской молитвы Спасителя. Отцом Киприаном расписана алтарная апсида (уничтожена пожаром) в соборе в Монреале, Канада. Последней росписью отца Киприана была фреска на монастырской колокольне, где изображено Сошествие Святого Духа на апостолов. Отцу Киприану принадлежат такие ставшие поистине символическими иконы Свв. Новомучеников и Исповедников Российских, Свв. Царственных Мучеников. В заключение своего слова владыка Лавр поблагодарил монаха Гавриила, иеромонаха Андрея и брата Константина Бутенова, которые всё время до самой кончины отца Киприана усердно за ним следили и ухаживали, также владыка поблагодарил архимандрита Луку и других священнослужителей, которые ежедневно причащали отца Киприана Святых Христовых Тайн.
После проповеди владыка Лавр прочёл разрешительную молитву над телом отца Киприана, и началось прикладывание при пении стихир: «Придите, последнее целование дадим, братие, умершему...» Во время прикладывания трогательное слово сказал протодиакон Иосиф Ярощук. О.Иосиф прибыл в семинарию почти что в отроческом возрасте. Он рассказал, что о. Киприан явился отцом, как ему, так и другим его сверстникам-семинаристам. Он воспитывал в них характер. С этой целью он, как то подобает, налагал наказания, но за такой внешней суровостью скрывалось любяще сердце. Оно проявлялось в том, что о. Киприан проявлял даже положительное участие в устроении жизни своих воспитанников.
Затем начался крестный ход. Гроб был единожды обнесён вокруг собора и потом опущен с соответствующими молитвами и поясными поклонами в специально приготовленное место для погребения, в усыпальнице за алтарём кафедрального собора с левой стороны. Несмотря на близость Страстной седмицы, на отпевание и погребение собралось много богомольцев издалека, в основном это были многочисленные духовные чада и ученики новопреставленного отца Киприана».
Конечно, он любил рассказывать о монастыре в Ладомирово, где провёл много лет и где познакомился со старцами, вышедшими из России во время революции. Там, в монастыре, была строгая подвижническая жизнь. В монастыре была вопиющая нужда и очень часто голод. Иногда на всю братию у них были одна - две картофелины и всё. Об этом рассказывал и владыка митрополит Лавр, который поступил в монастырь подростком, и владыка Виталий (Максименко) в своих воспоминаниях описывает это. Им приходилось ходить по убранным полям, собирая оброненные колосья пшеницы. Местные крестьяне не были расположены к монастырю, очень редко кто из них помогал. Но не смотря на все тяготы, в монастыре была и иконописная школа, и своя типография, они обслуживали все православные русские сёла, а также и словацкие, где нужны были священники. Летом устраивали лагерь для мальчиков, то есть активно занимались миссионерством. Не имея почти ничего, они и эти крупицы отдавали другим.
Отец Киприан был именно этой школы.
Приведем несколько интересных случаев из жизни отца Киприана. Он сам их рассказывал. Первый случай произошел с ним еще в Ладомирове. В 1936 году, после пострига в мантию, он остался в храме один и, прочитав правило к причащению и трехканонник, через некоторое время уснул. Проснувшись, он обнаружил, что параман с крестом, которые были под одеждой, почему-то лежат на полу с развязанными тесьмами. При этом одежда и пояс остались туго застегнутыми. На вторую ночь повторилось нечто подобное. Это были явно бесовские проделки.
Второй случай случился в бытность отца Киприана келейником митрополита Анастасия. Один раз владыка попросил отца Киприана наполнить его ручной умывальник водой. Отец Киприан снял умывальник, висевший над тазом, и направился за водой, чтобы принести ее прямо в умывальнике. Владыка остановил келейника, сказав, что воду лучше принести в кувшине, но отец Киприан сделал по-своему. Когда он вышел на двор и вылил остатки воды на траву, из умывальника выпал кран. Выпал и исчез бесследно на пространстве одного квадратного метра. Сколько ни старался незадачливый келейник, он не мог найти кран. Пришлось возвращаться с повинной к митрополиту. Владыка Анастасий встретил его словами: «Вот видите, это за непослушание».
Третий случай имел место в Джорданвилле в конце семидесятых годов, незадолго до прославления новомучеников российских во главе с царственными мучениками. Отец Киприан видел сон, в котором царевич Алексий и одна из младших царевен подошли к нему. Царевич сказал: «Заходите как-нибудь к нам». Отец Киприан поклонился им, после чего царевич и его сестра, поднявшись по солее, вошли в алтарь через Царские врата. Архимандрит Киприан предполагал, что слова царевича Алексия были связаны с тем, что отцу Кйприану, как иконописцу, первому надлежало изобразить икону Новомучеников Российских и в центре неё — Царскую семью. Что он и сделал, с помощью Божией, впоследствии.
Архимандрит Киприан в душах многих и многих людей оставил незабываемый светлый след. На годовщину со дня его кончины журнал «Православная Русь» опубликовал воспоминания монаха Вениамина. Он пишет: «Холодная снежная зима 1977—1978 года. По дороге в Джорданвилль из-за огромных сугробов создавалось впечатление, что едешь в бесконечном снежном туннеле. После солнечной Южной Калифорнии заваленный снегом монастырь казался чем-то вышедшим из далёкого прошлого. Приехал я в обитель под Великий пост. Всё тут было новое и необычное. Поначалу стало довольно одиноко.
Помогла встреча с архимандритом Киприаном! Меня предупреждали, что он строгий, ворчливый и с ним надо держать ухо востро. Отец Киприан в этот день расписывал братскую трапезную. Подошёл к нему под благословение. Познакомились. И я по неосторожности представился как художник. Сразу же мне была вручена кисть, и отец Киприан стал в процессе работы делать едкие замечания по поводу моих способностей. Вообще, потом он нередко мне ставил на вид, что я «художник». Вёл он себя так, как будто я уже целый день у него путался под ногами. Но за всей этой внешней ершистостью чувствовался взгляд добрых и участливых глаз, который не позволял все его замечания принимать слишком близко к сердцу.
Вскоре отец Киприан зашёл в мою келлию, сел, и мы разговорились просто, почти на равных. Уходя, он сказал: «Переезжай жить в иконописную». И у нас завязалась, дерзаю сказать, дружба. Жизнь в монастыре потекла под его отеческой опекой. Я очень привязался к нему, отчего он иногда отмахивался: «Знаешь, что Соломон сказал? — Если хочешь сохранить друга, реже открывай дверь его дома!» Приходилось смиряться, а вопросов было много, и казалось, что он на все знает ответ.
Один из первых его духовных уроков был урок о благотворительности. Захожу как-то раз к нему в келию, а он открывает письмо-просьбу о помощи какого-то фонда содействия слепым и говорит: «Вот, смотри, посылаю им пять долларов, завтра вернутся в три раза больше». Я думал, шутка. На следующий день и правда, какой-то благотворитель прислал ему 15 долларов. Тут у меня проснулся интерес, и я решил испытать эту теорию на себе. Проверить было не легко, так как сбережений всего было 3 доллара. В тот же день подходит ко мне один семинарист и просит одолжить ему 3 доллара. Жалко стало расставаться с последним капиталом, но вспомнил урок отца Киприана и решил проверить — отдал. Ровно через час захожу к себе в келию — на аналое кто-то положил 30 долларов, до сих пор не знаю, кто.
В тот же день за уборку келии отца Киприана получил ещё 10 долларов, а когда пропылесосил келию отца Михаила Помазанского, то ещё 10, обычно за это я ничего не получал, это было послушание. Тут я решил, что хватит уже, даже страшно стало. Больше я таким образом Божие милосердие не испытывал. Это не значит, что оно всегда должно именно в такой математической последовательности повторяться, но суть урока была в том, что Господь рядом с нами в малейших наших нуждах и мне, как свежевыпеченному послушнику, с этим было важно познакомиться.
Работоспособность у отца Киприана была удивительная. Он мог на лесах под куполом в невыносимую летнюю жару весь день расписывать храм, а его молодые помощники не выдерживали и одного часа. Он это делал даже когда ему было за 80 лет. Как-то отец Киприан сказал, что когда он залезает на леса, все его болячки проходят, и тут же сделал вывод: «Значит, это моё предназначение от Господа — расписывать храмы». И этот вывод он сделал после того, как расписал уже более десяти храмов зарубежья. В восьмидесятилетнем возрасте отец Киприан ещё ходил на общин послушания, такие как сбор картошки и работа на кухне по воскресеньям и праздникам. На кухне он нередко нёс послушание, и обычно его меню входила «гурьевская» каша и кислые щи.
У него был особый подход к критике своей работы. Он принимал критику, если она была по существу. Но когда критика вытекала из желания проявить себя, то тут он не знал пощады. Как-то раз я указал отцу Киприану на какую-то ошибку, и он её тут же исправил, тогда, вдохновившись, я решил найти ещё какие-то поправки, и тут в ответ услышал эпиграмму А.С. Пушкина «Художник и сапожник» — «Берись-ка, брат, судить не выше сапога!»
Чужие работы он критиковал довольно прямо, без обиняков. Если начинающие иконописцы не принимали его критики, то о таких он говорил: «У них роста не будет, если человек не принимает критику, это мёртвый талант».
Когда в мирских домах ему показывали какие-либо картины, украшающие стены, и спрашивали его мнения, отец Киприан, если работа была бездарная, говорил: «Красивая рама». Кривить душой он не умел.
Он всегда был самим собой и правду говорил, не взирая на лица. Не важно был ли то первоиерарх митрополит Филарет или Виталий, или всемирно известный виолончелист Мстислав Ростропович, им всегда приходилось выслушивать не подверженное цензуре слово отца Киприана. Когда его кто-то называл старцем, то он отвечал: «Я не старец, а старик». Не любил он и уменьшительно-ласкательных выражений. Как-то одна дама подошла к нему под благословение: «Отец Киприан, можно вашу ручку». «Ручка — это у двери», - даней был ответ наждачным голосом. В другой раз: «Отец Киприан, хотите покушать?», а в ответ: «Кушают дети, а взрослые люди едят».
Вообще отец Киприан был большой ревнитель чистоты русского языка. В трапезной он сидел прямо около чтеца. Сколько поколений семинаристов и монахов были прерываемы во время чтения житий святых его поправками правильного произношения русских слов, сколько из них за пятилетний курс семинарии имели возможность, благодаря ему, шлифовать свой русский язык.
Отец Киприан всегда очень почитал святителя Иоанна (Максимовича), был близок к нему. Владыка Иоанн хотел, чтобы отец Киприан принял епископство, но тот всегда отказывался. Один раз ему даже назначили день хиротонии в Синоде, но отец Киприан не явился. Как-то зашла у нас речь о владыке Иоанне и гонениях на него. «Да, владыка Иоанн многим был непонятен, — сказал отец Киприан, — ну, представь себе, захожу я в Синод, сидит он на стуле и спит, ряса открылась, и видны его голые перебинтованные ноги. Какой для его недругов это был князь Церкви?!» Надо сказать, что случалось это у святителя от постоянного подвига бодрствования. Вспоминается ещё один случай про владыку Иоанна, который рассказал отец Киприан. Зашли они с владыкой к одному батюшке в Нью-Йорке. Священник этот очень увлекался изготовлением различных настоек. Стал он им показывать всевозможные настойки и с чувством объяснять, от какой болезни какая помогает. Владыка Иоанн слушал, да и говорит: «Да, вижу, батюшка, у вас от всех болезней есть наливки, кроме одной». «Какой же?» — заинтересовался священник. «Алкоголизма!»
Святитель Иоанн и после смерти был близок к отцу Киприану. У отца Киприана была светская привычка сидеть нога на ногу. Зашёл к нему как-то утром, а он говорит: «Приснился сегодня владыка Иоанн, будто мы с ним сидим на скамейке и беседуем, а он возьми и закинь нога на ногу, я сразу почувствовал, насколько это не соответствует его сану, а он дразнящими глазами посмотрел на меня, и тут я понял, что он этим меня обличает».
Был отец Киприан страстным грибником, полюбил он это занятие ещё в детстве в родном Бежецке. Как только начинался грибной сезон, он брал корзинку и отправлялся в лес. Грибы он собирал почти всех сортов, так как тут, кроме рыжиков и опёнков, знакомых грибов нет, то он давал им свои названия: «водопад, например, странному грибу, который был похож на замёрзший водопад, а иногда он на себе проверял их съедобность. Захожу, а он лежит на кровати и смотрит в потолок: «Что с вами, отец Киприан, вы себя плохо чувствуете?» — «Вот съел новый гриб, теперь жду результата». А один раз он предложил мне на ложке попробовать какой-то уже сваренный гриб, уверял, что это деликатес. Смотрю — варёный мухомор. «Нет, — говорю, — отец Киприан, никогда в жизни, это же мухомор!» — «Да никакой это не мухомор, это деликатес, ешь!» — «Да нет, батюшка, вы уж увольте». — «Ешь на послушание». Пришлось съесть, оказался очень вкусный гриб и вовсе не мухомор, хотя и розовый, и с белыми крапинками.
Отец Киприан сохранял чувство юмора даже в самых трагических ситуациях. Как-то раз он серьёзно заболел, да так, что мы с отцом Андреем, иконописцем, думали уже вызывать «скорую помощь», но как последнее средство решили взять у отца Михаила Помазанского самолечебник и проверить симптомы. Заходим к нему в келию с грустным видом и с лечебником в руках. Отец Киприан со своего ложа посмотрел на нас и говорит: «Вы что же, Псалтирь пришли читать?!» «Нет, — говорим — это лечебник, хотим определить, что у вас». Стали вслух советоваться, что в этом лечебнике читать. И тут опять голос с ложа: «А вы читайте подряд с самого начала, как Псалтирь».
Дверь его келии всегда была открыта для всех ищущих общения с ним, будь то архиерей или семинарист первого курса. И его тёплое отношение без всякой елейности находило добрый отклик в душах многих приходивших к нему.
Говорят, что незаменимых людей нет. На моём опыте эта теория не оправдывается, и отец Киприан — лучшее доказательство тому».
Епископ Григорий вместе с протоиереем Вдадимиром Петренко и иереем Андреем Фрик посетили изгнанную из Троицкого прихода в Астории после смерти настоятеля о. Всеволода его матушку Ирину Дутикову и его дочь Ларису, на новом месте их жительства в съемной квартире.
Матушка с дочерью сняли жильё недалеко от Вознесенского прихода близ Вашингтона (настоятель о. Андрей Фрик), чтобы иметь возможность посещать богослужения в приходе РПЦЗ.
Биография архимандрита Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ), знаменитого иконописца и художника Киприана (в миру Кирилла Дмитриевича Пыжова) известна достаточно подробно. Родился 7 (20) января 1904 г. в г. Санкт-Петербурге. Из потомственных тверских дворян. Детство провел в Бежецком уезде, куда был направлен на службу земским начальником его отец…
Вот о родителях будущего архимандрита и хотелось бы рассказать подробнее. Его отец, Дмитрий Михайлович Пыжов, родился 13 ноября 1866 г. в с. Матеево Лугининской волости Вышневолоцкого уезда Тверской губернии. 5 сентября 1867 г. определен в вышневолоцкие дворяне. Он был 13-м ребенком (последним) в семье отставного ротмистра Чугуевского уланского полка М.Ф. Пыжова (1820-1870). Мать, Любовь Николаевна (ур. Сеславина) (1837-?), была второй женой Михаила Фёдоровича.
После отмены крепостного права многочисленные потомки всесильных владельцев молдинской округи Пыжовых стремительно разорялись. Материальное положение семьи Дмитрия еще более ухудшилось со смертью главы семейства 14 апреля 1870 года. 33-летняя вдова Л.Н. Пыжова осталась одна с 13-ю детьми (7 от первого брака М.Ф.Пыжова со А.И.Смагиной и 6 от второго брака с Л.Н.Сеславиной). Старшие дочери и сыновья уже достигли того возраста, когда могли позаботиться о себе, а вот младших предстояло еще «поднять на ноги». Сестры и братья матери, безусловно, помогали им по мере своих возможностей. Маленькому Дмитрию в сельской удомельской глуши, наверное, казалось невероятным, что в незнакомой, далекой столице Санкт-Петербурге его старшая тетя, Мария Николаевна Огарева – статс-дама при императорском дворе, а дядя Александр Александрович Колокольцов – генерал по Адмиралтейству, начальник Обуховского сталелитейного завода. Удивительно, в архиве дворян Колокольцовых спустя столетие сохранились две фотографии Анны Михайловны Пыжовой (р. 1855-?) (дочери М.Ф. Пыжова от первого брака). Также неслучайно то, что дочь подполковника Н.М. Пыжова – Ольгу Николаевну, приняли в Смольный институт благородных девиц (выпуск 73. 1905 г.).
Младшего Дмитрия Пыжова по скромному состоянию семьи отправили учиться в Бежецк. Это был родной город его тети С.М. Андреевой (урожд. Веселаго) и ее сына В.В. Андреева (будущего выдающегося русского музыкального деятеля). Так случилось, что именно с бежецким краем будут связаны не только детство и юность Д.М. Пыжова, но и судьба его сыновей. Отсюда он уедет в Санкт-Петербург, увлеченный идеями народничества. Будет служить по земским учреждениям. В столице встретит свою будущую жену, художницу Александру Стринскую, дочь Константина Стринского, окончившего Художественную Академию во Флоренции. Она обучалась в Московском Училище Живописи, Ваяния и Зодчества, работала в студиях таких мастеров живописи, как В. Перов, В. Поленов, К. Маковский.
Молодые люди поженились. В Петербурге у Пыжовых родилось трое сыновей: Евгений, Кирилл и Георгий. Вскоре после рождения второго ребенка (Кирилла в 1904 г.) Дмитрий Михайлович получил назначение на должность земского участкового начальника в Бежецкий уезд, и семья переехала в город Бежецк. Земской начальник в Российской империи – это, прежде всего, особый чиновник, сочетающий на территории своего участка административную власть по отношению к крестьянам и ограниченную судебную власть по отношению ко всему населению. Новая работа занимала много времени у отца, и поэтому детей воспитывала мать. Семья жила небогато и не отличалась особой набожностью.
Для младших Пыжовых Бежецк стал городом детства. С ним связаны самые яркие воспоминания отрочества будущего архимандрита Киприана. Здесь их постигло большое горе – Александра Константиновна, имевшая слабое здоровье и болевшая чахоткой (туберкулезом), скончалась в 1912 г. на третий день Пасхи. Дети очень тяжело переживали смерть матери.
Однажды Кирилл вместе с отцом и младшим братом посетил Благовещенский собор Бежецкого женского монастыря. Неожиданно к ним подошла старица-схимница и, трижды перекрестив их, ушла. Монахини, увидев все это, разъяснили, что схимница просто так ни к кому не подходит и что ее действия таят какое-то прозорливое предсказание. Впоследствии отец Киприан писал в своих воспоминаниях, что предсказание схимницы исполнилось, так как отец, брат и он сам через некоторое время «оказались в монастыре... там умер младший брат, иеромонах Григорий; отец жил несколько лет в этом же монастыре и скончался в пути, эвакуируясь вместе с братией, покинувшей монастырь ввиду приближения красных»...
В Бежецке Дмитрий Михайлович прожил с сыновьями до революции 1917 года. Безусловно, он навещал родные молдинские места. Маленький Кирилл бывал в Храме Преображения Господня, который построил его предок, стрелецкий полковник Богдан Пыжов.
После февральской революции Кирилл Пыжов с отцом и братьями, Евгением и Георгием, переселяется в Петроград, где им пришлось испытать нужду и голод. К концу лета 1918 г. отец получил назначение в город Щигры Курской губернии, куда уезжает с сыном Кириллом. Шла Гражданская война и, несмотря на возраст, мальчик не смог оставаться в стороне и бежал на фронт. Юный Пыжов мечтал добраться до частей Добровольческой армии, но сначала попал в Красную. Красноармейцем был недолго и вернулся к отцу. Когда Щигры были заняты Добровольческой армией, Пыжовы отправились в Крым, где Кирилл в возрасте пятнадцати лет был принят в Белую армию, с частями которой эвакуировался в Константинополь, затем, в 1920 г. через Галлиполи — в Болгарию. В Софии Кирилл поступает в Александровское военное училище, где он пребывает три года до расформирования в 1923 году.
Из Болгарии Кирилл уезжает во Францию к своему старшему брату. Вскоре после переселения Кирилла в Париж приехали его отец и брат Георгий. Поселившись втроём, братья Пыжовы специализируются по малярному ремеслу. По вечерам братья посещают Монпарнасскую школу живописи и рисования, где преподавали профессора из Академии Де Боз Арт. Расписал один из ресторанов Монмартра и участвовал в создании декораций к фильму «Дон-Кихот» Георга Пабста (1932) с Фёдором Шаляпиным в главной роли.
Потом Кирилл переехал в Ниццу. В Ницце брал уроки иконописи у Тамары Ельчаниновой, был духовным сыном о. Александра Ельчанинова. Стал защитником и проповедником строго православного церковного искусства.
Узнав в 1932 г. о типографском братстве Преподобного Иова Почаевского в селе Ладимирове, в Закарпатской Руси, решил отправиться туда и там трудиться. В том же году стал послушником монастыря преподобного Иова Почаевского в селе Ладимирово на Пряшевской Руси в Чехословакии.
По поручению архимандрита Виталия (Максименко) начал расписывать монастырский храм. Первая роспись храма была выполнена в течение 1934 года. Осенью 1933 г. архимандритом Виталием (Максименко) пострижен в рясофор с именем Киприан.
В 1938 г. инок Киприан рукоположен в сан иеродиакона. В 1940 г. прибывшим из Югославии митрополитом Анастасием (Грибановским) рукоположен во иеромонаха и назначен настоятелем церкви в словацком селе Вышний Орлик.
В годы Второй мировой войны жил с монахами в Берлине. В 1946 г. вместе с Братством преподобного Иова Почаевского переехал в США и обосновался в Свято-Троицком монастыре возле Джорданвилля (штат Нью-Йорк). Был келейником митрополита Анастасия (Грибановского).
В 1955 г. возведён в сан игумена, в 1964 г. — в сан архимандрита. Профессор Свято-Троицкой Духовной семинарии в Джорданвилле.
Вместе со своим учеником Алипием (Гамановичем) исполнил росписи Свято-Троицкого собора, строительство которого было окончено в 1950 году.
Много сил посвятил развитию в странах русского рассеяния древнерусской канонической школы иконописи, был основателем джорданвилльской иконописной школы и расписал 14 храмов, и его нередко именовали "иконописцем всея зарубежья". Автор картин, рисунков, рождественских и пасхальных открыток, выполненных акварелью, гуашью и маслом.
Личная духовная жизнь отца Киприана была им тщательно скрываема от посторонних глаз. Отец Киприан был чужд всякой лицемерной елейности. Напротив, он зачастую держался даже излишне строго и сухо, дабы избежать восторженного почитания.
Был воспитателем многих поколений семинаристов и духовником многих русских эмигрантов, монашествующих и архиереев. Отсекая от церковного искусства неправославные западные наросты, он в то же время всегда оставался служителем не буквы, но духа. Иконописное творчество отца Киприана как раз и раскрывало сам этот дух Православия.
Архимандрит Киприан скончался 2 апреля 2001 г. в Джорданвилле. Похоронен в усыпальнице за алтарём главного Свято-Троицкого собора в Джорданвилле.
Ариадна (Мичурина) (1900-1996), схиигумения, настоятельница Богородице-Владимирской женской обители в Харбине, Шанхае и Сан-Франциско.
В миру Мичурина Августа Александровна, из богатого купеческого дома. Отца она лишилась в раннем детстве, а в 1917 году скончалась и ее мать. Только что вышедшая из гимназии, 8 июня 1917 года, на 40-й день после смерти матери, Августа впервые переступила порог Иоанно-Богословской обители в Чердыни и сразу попала под начало игумении Руфины, основательницы монастыря. Игумения приняла молодую послушницу во время ее большого горя, приласкала ее, и с тех пор до конца до конца жизни она оставалась верной сотрудницей матери Руфины, перенося все ее тяготы. По вступлении в монастырь новую послушницу, посвятившую себя иночеству, наряду с другими послушаниями, сразу же назначили в приют для сирот погибших на войне воинов, помощницей заведующей и воспитательницей.
После 11-месячного пребывания в монастыре послушнице Августе пришлось вынести тяжкие испытания и страдания, когда обитель подверглась гонению безбожников. Вскоре последовал арест матушки Руфины, затем ее освобождение белыми войсками. В 1919 году, в сопровождении четырех сестер, в числе которых была послушница Августа, игумения Руфина, ничего не взяв с собою кроме ручного багажа и некоторого количества муки и масла, вынуждена была срочно покинуть монастырь. Через несколько месяцев они добрались в Новониколаевск (ныне Новосибирск), где "путешествующая обитель" с помощью добрых людей приняла 150 детей в приют и ясли и получила разрешение на создание Марфо-Мариинской общины. Но это начинание не получилось, и матушка Руфина вместе с будущей матушкой Ариадной и еще одной послушницей, в вагоне, в предельной тесноте вынуждены были ехать на Дальний Восток. У сестер начался тиф, и им пришлось остаться в Чите. В феврале 1920 года матушка Руфина, одинокая и измученная, прибыла во Владивосток, а через некоторое время приехали из Читы выздоровевшие сестры. На еду зарабатывали стиркой и весь свой заработок сестры отдавали матушке. Понемногу черная работа стала отменяться более тонкими видами труда: стежкой одеял, рукоделиями. Нашлись благодетели, и было создано монастырское подворье, покровительницей которого стала Богородица Смоленская, Одигитрия. Получив участок земли близ городского кладбища с правом пользоваться кладбищенской церковью Всех скорбящих Радости, сестры привели в порядок могилы на кладбище, рукодельничали, помогали при совершении треб. Обитель постепенно становилась на ноги, но просуществовала лишь 3 года, когда пришлось бросить и ее и бежать дальше.
В начале июня 1923 года игумения с сестрами прибыли в Харбин. Материальная скудость, отсутствие денег, отсутствие дров и неприспособленность к уходу за заболевшей игуменией ставили молодых сестер в беспомощное положение. Только горячая вера в Бога и любовь к немощной и недвижимой матушке, уже почти не принимавшей пищи, давали им силу нести труд, приводивший их порою в полное изнеможение. Постепенно община стала устраиваться – число сестер стало расти, учреждена была обитель во имя Божией Матери Тихвинской, при которой была устроена маленькая церковь. В этой обители явилось чудо милости Божией, укрепившее насельниц в вере, что Владычица Сама невидимо руководит жизнью обители и духовным развитием ее насельниц. 8 сентября 1925 года в руках игумении Руфины в один момент обновился образ Божией Матери Владимирской, чему была свидетельницей и мать Ариадна, так вспоминавшая об этом событии:
«...и здесь я, недостойная, была этого свидетельницей. Старенький и невзрачный образок, висевший в алтаре, матушка Руфина, предполагая поднести одному высокопоставленному лицу, распорядилась снять и передать ей. В душе я подумала, как можно подносить такую икону, да еще знатному лицу, но будучи воспитана в иноческом строгом послушании, я не осмелилась высказать вслух этой своей мысли, и, сняв образ, передала его в руки всечестной матушки игумении. И... чудо! Невзрачную, ничего не стоящую на наш человеческий взгляд, фольговую, проржавевшую икону, невидимый Художник, сотворивший из ничего весь мир одним Своим словом, в один момент превратил в светлый, новый, сияющий благодатью образ Своей Пречистой Матери!»
После этого обитель была переименована в Богородице-Владимирскую. В 1927 году послушница Августа была пострижена в рясофор с наречением имени Аглаиды, а в 1931 году рясофорная монахиня Аглаида была пострижена в мантию с наречением имени Ариадна. Матушка Ариадна и малое число других сподвижниц, прошедших школу монашеского послушания с игуменией Руфиной, стали ядром, собравшим сонм новых, юных и старых, послушниц, инокинь и монахинь. Обитель росла, в 1932 году при ней открылся приют, в 1935 году появилось Шанхайское отделение Харбинской обители куда стала постепенно перебираться и вся обитель. Игумения Руфина переехала в Шанхай и начала там устраивать обитель и приют для сирот, оставив монахиню Ариадну в Харбине своей заместительницей. Летом 1937 года матушка Руфина почувствовала себя плохо, ее болезнь усилилась, но мать Ариадна не решалась ехать к ней, чувствуя себя связанной распоряжением игумении не отлучаться из Харбина. Наконец, как вспоминала мать Ариадна:
«В одну из бессонных ночей я ясно слышу голос матушки Руфины: “Гутя, скорей!” И я тут же бесповоротно решила ехать в Шанхай, словно предчувствуя что-то недоброе. И действительно, если бы я задержалась на один-два дня, я не смогла бы приехать в Шанхай и не имела бы возможности присутствовать при последних днях моей дорогой руководительницы».
Она застала матушку Руфину в постели очень слабой и стала ухаживать за своей матушкой. 28 августа 1937 года игумения Руфина скончалась, завещав руководство в обители и в приюте старшей сестре - монахине Ариадне, ближайшей ее помощнице. С 16 сентября 1937 года монахиня Ариадна распоряжением архиепископа Мелетия была назначена настоятельницей Богородице-Владимирского монастыря, согласно избрания ее сестрами обители. Она знала о намерениях почившей, оставшихся неосуществленными из-за ее преждевременной кончины, знала она и о трудном положении обители. Обратившись с горячей молитвою о помощи к Небесной Покровительнице обители - Божией Матери, она спокойно приняла на себя тяжкую ношу. Учтя шанхайскую обстановку, матушка Ариадна пересмотрела планы благоустройства и развития обители согласно требованиям жизни Шанхая. 26 ноября 1938 года за труды на ниве Божией указом Заграничного Синода мать Ариадна была возведена в сан игумении по ходатайству архиепископа Мелетия. Чин возведения в сан игумении совершался в Харбине впервые и привлек в монастырский храм много молящихся. Соврешил чин архиепископ Мелетий. Закончив дела харбинской обители, мать Ариадна вернулась в Шанхай, где ей была устроена теплая и торжественная встреча.
При новой игумении снова закипела работа. В обители заработали белошвейная и прикладных искусств мастерские, открылась молочная, ставшая снабжать население Шанхая первосортными молочными продуктами по доступным ценам, несколько позднее матушкой Ариадной была открыта трикотажная фабрика. Но главные труды направлялись на благоустройство и украшение храма. Матушка игумения тратила большие средства на религиозно-просветительные работы, издавая брошюры и листы различного духовного содержания. С раннего утра и до поздней ночи матушка Ариадна находилась на ногах, не оставляя ни одного дела, ни одной работы без своего наблюдения и руководства. Она была в курсе любой мелочи, отлично зная, в каком порядке все идет и как закончится.
Особой заботой матушки Ариадны пользовались дети Ольгинского приюта, большинство которых были сиротами. Они не только жили в отличных условиях, получали хорошое образование и показывали во всем завидные успехи, так что про них иногда говорили, что это институтки, а не воспитанницы приюта. Мать Ариадна часто говорила им: «Обращайтесь к Божией Матери, как к своей маме»; «расскажи Ей свое горе, как живой, и Она милосердная, тебя услышит». В другой раз учила говорить: «Сейчас я молюсь Тебе, Пречистая Матерь, но не оставь меня тогда, когда я не смогу молиться!» Однажды написала воспитаннице: «Как мне больно было узнать, что ты ссоришься! Как ты посмотришь Владычице в глаза, когда умрешь? А ведь мы все умрем, вечно жить не будем!» Вообще учила вести себя и поступать всегда так, как бы в присутствии Самого Господа. «Если мысли нехорошие бывают, чего-либо боишься, читай про себя Иисусову молитву»; «что-то потеряла или трудности какие - читай “Верую”». Матушка Ариадна во всем приглядывала за воспитанницами, заботилась о них как мать, и воспитывала их души в вере и любви к Спасителю, Царице Небесной, ко всему святому, вкладывала в них православный дух и любовь к Святой Руси - России.
Заботы игумении Ариадны распространялись не только на насельниц обители, но и за врата монастыря. Она нередко посещала страждущих людей с необходимыми вещами и продуктами, помогала устраивать их в госпиталь. Матушка иногда брала с собой послушниц и всегда сопровождала эти посещения словами: «Ты никому не говори, где мы были!» Иногда матушка клала в «корзиночки» для этих людей вкусные лакомства, которых в приюте девочкам не хватало, и если кто-то из девочек возражал, она отвечала: «Мы живем под покровом Царицы Небесной. Она нам пошлет. А у этих людей ничего нет».
Бывшая воспитанница вспоминала как в военное время матушка вечером брала в свою келью чудотворную Владимирскую икону Божией Матери и в ночной тишине было слышно, как она плакала и молилась перед иконой, прося защиты и помощи - то об угле, то о хлебе, а то - о невинно заключенных. Иногда ездили вокруг города и матушка осеняла Шанхай Владимирской иконой.
После Второй мировой войны обитель вновь переместилась на новое место – в Сан-Франциско, США, где с 1942 существовало монастырское подворье. 4 ноября 1948 года матушка Ариадна выехала из Шанхая в Сан-Франциско, сопровождая чудотворный образ Божией Матери Владимирской и другие святыни обители, а затем стали группами переезжать сестры обители. В Сан-Франциско матушка Ариадна продолжала идти по стопам древних русских монастырей, молитвенно занявшись большой созидательной работой.
При вновь устроенном в монастыре, одной из первых православных обителей в Америке, были устроены типография «Луч», свечной завод, приходская школа имени святителя Стефана Пермского. Матушка Ариадна опубликовала несколько работ, посвященных своей наставнице игумении Руфине, издавала сборники «Светоч Любви». По приезде в Сан-Франциско матушка Ариадна приняла большое участие в выписке русских эмигрантов из Шанхая, приехавших в США через Тубабао, Филиппины, а позднее и из Европы. В 1950-х годах произошел большой наплыв эмигрантов-русских, и обитель оказывала им большую моральную, а нередко и материальную поддержку, чаще всего совершаемую безымянно. 11 мая 1952 года, по инициативе игумении Ариадны и с благословения митрополита Анастасия и Сан-Францисского владыки Тихона, было открыто при обители «Братство ревнителей Православия» во имя святой равноапостольной Нины, для укрепления веры православной и помощи нуждающимся православным людям. Как о своих родных детях заботилась матушка Ариадна и о своих бывших воспитанницах после того, как вырастила и воспитала их. Ее любовь и щедрость к ним продолжалась и в Америке, она часто навещала их не с пустыми руками.
В свое время слезное увещевание игумении Ариадны хранить полноту предания Православной Церкви и не выбирать для себя что "важно", а что без чего "можно обойтись", утвердило недавно обратившегося в Православие Евгения Роуза, будущего отца Серафима. Как он писал, ему впоследствии встречалось много людей с учеными степенями по Православному богословию, но ни в ком из них он "не чувствовал той власти простой игумении которая обратилась к его сердцу." Не смотря на их ученость, они "не сообщали ощущения или вкуса Православия так как это делала простая, богословски неученая игумения".
Игумения управляла общиной твердой рукой и порой казалась суровой, но многие кто знал ее, говорили о ней как о светоче веры и любви. Строгая жизнь монастыря и его расположение в неблагополучном квартале Сан-Франциско, Mission District, приводили в него лишь немногих новых послушниц, и община умалилась. При этом мать Ариадна сумела сохранить монашескую традицию и передать ее следующему поколению.
В 1990 году архиепископ Антоний Сан-Францисский и Западно-Американский совершил постриг матушки Ариадны в великую схиму.
С 1991 года начался последний предсмертный подвиг матушки Ариадны – подвиг терпения многолетней мучительной болезни. У нее была парализована правая сторона тела, и она лишилась дара речи. Сильно заболела она 1993 году, так что врачи были уверены, что она уже умирает, и были удивлены, не находя объяснений, когда ее здоровье стало улучшаться. В последующие годы матушка Ариадна лежала, окруженная сестрами, ухаживающими за ней с преданностью и любовью. 17 июня 1996 года у нее случился сердечный припадок, она перестала есть и пить. Архиепископ Антоний успел приехать и прочитать канон на исход души, во вторник матушка причастилась в последний раз Святых Христовых Таин. До конца она слышала и понимала все. Схи-игумения Ариадна (Мичурина) тихо скончалась в среду 19 июня 1996 года в 12 часов дня. Торжественное отпевание и похороны по монашескому чину возглавил владыка Антоний с владыкой Сеаттлийским Кириллом в сослужении с монастырским, соборным и епархиальным духовенством при диаконах и прислужниках, в полном храме. Уличное движение в районе монастыря было приостановлено и кавалькада полицейских на мотоциклах очищала путь и сопровождала длинную похоронную процессию до самого кладбища с Сан-Франциско.
Архив схиигумении Ариадны, содержащий материалы преимущественно по истории обители, хранится в Музее русской культуры в Сан-Франциско, а микрофильмы документов - в читальном зале Гуверовского архива.
На Украине стремительно растёт различие между богатыми и бедными. Прожиточный минимум у нас установлен, примерно, в 1600 гривен (60 долларов в месяц). В деревнях есть старики, которые получают пенсию 800 гривен (30 долларов). За эти деньги им надо оплатить коммунальные платежи, приобрести еду, лекарства, одежду, обеспечить себя топливом на зиму. Не говоря уже о ремонте жилья, мебели и одежды. Если купить в магазине буханку хлеба, по килограмму колбасы, картошки и гречки, бутылку подсолнечного масла и 10 яиц (больше старику домой, пожалуй, и не донести) – это будет стоить свыше 200 гривен (7,5 долларов). Один скромный поход в магазин за продуктами – это четверть их пенсии. В то же время, один раз отобедать в хорошем ресторане в Киеве (куда ходят многие депутаты и члены правительства Украины) на одного человека обойдётся от 250 до 750 долларов. Только из одного этого сравнения можно представить глубину социальной пропасти между простым народом Украины и её правящей верхушкой. Не говоря уже о том, сколько официально "зарабатывают" в месяц высокопоставленные госслужащие. Например, председатель государственной компании "Нафтогаз Украины", некий А. Коболев, ежемесячно получает за свою "работу" больше 2 миллионов гривен (74 000 долларов – против 30 долларов, которые получают на месяц старики). К большому сожалению, разрыв в доходах богатых и бедных постоянно увеличивается.
Приближается Великий пост, время поста и молитвы, и Церковь святая заботливо нас готовит к тому, чтобы вступить в это поприще постное и проходить его, как должно. Уже почти две недели тому назад мы с вами слышали за службой литургийной Евангелие, в котором была приведена притча Спасителя о мытаре и фарисее, в которой Господь указывает нам, какая молитва праведная и какая неправедная. Мытарь ничего не принес в церковь, кроме грехов, но покрыл и уничтожил их истинным покаянием. А фарисей начал хорошо свою молитву, благодаря Бога. Мы, к сожалению, часто забываем Бога благодарить, а он начал, именно, благодарностью к Богу, но увы! благодарил Его не за то, что нужно, и этим испортил свою молитву.
В следующий воскресный день читалась нам притча о блудном сыне. Это одна из самых трогательных страниц Евангелия, где говорится о том, как Отец Небесный готов принять любого грешника кающегося, как блудного сына, лишь бы человек с покаянным чувством к Нему обратился. Но есть души отвердевшие, ожесточившиеся в своих грехах и, чтобы их как-то пробудить от этой греховной спячки души, Церковь предлагает им и нам всем, конечно, беседу Спасителя о Страшном суде. Если покаянное чувство как-то не трогает человека, то во всяком случае, он хотя бы устрашится того, что впереди. От Страшного суда Христова ведь никто не уйдет. Он постоянно в притчах Своих предлагает одно, другое, третье.
Когда-то святителю Феофану Затворнику кто-то написал: «Владыко, я верю, что вы обладаете даром прозрения, предскажите мне, откройте, что мне будет?» Святитель Феофан смиренно ему ответил: «Если Златоуст говорил о себе, что он не пророк, не сын пророка, тем более и я, грешный. Но одно тебе твердо скажу, совершенно твердо и несомненно, что твое будущее будет совсем не таким, каким ты его себе представляешь». Вот это и нужно помнить!
Многое думает человек, о многом мечтает и ко многому он стремится, и сплошь и рядом ничего у него в жизни не осуществляется. А вот, страшного Христова суда никто не избежит. Недаром говорил когда-то Премудрый: «помнипоследняя твоя, и во век не согрешишь» (Сир. 7:39)! Если помнить, чем окончится земная жизнь и что от нее потребуется дальше, тогда мы будем жить так, как должно жить христианину. Ученик или ученица, перед которыми трудный ответственный экзамен, о нем не забудут, все время помнят и стараются готовиться к нему. Но этот экзамен будет страшный, потому что это будет экзамен за всю нашу жизнь внешнюю и внутреннюю. Кроме того, по этому экзамену переэкзаменовки уже не будет. Это тот страшный ответ, каким определится участь человека на всю беспредельную вечность. И потом перемены не произойдет и конца не будет тому, что будет переживать человек: или радость в Царствии Божием или страшные страдания в адской геенне.
Нужно об этом помнить и готовиться во время поста к страшному Христову суду, потому что Господь Иисус Христос хотя и многомилостивый, но и праведный. Конечно, Дух Христов преисполнен любви, которая пришла на землю, отдала себя всю для спасения человека. Но страшно будет тем людям на страшном суде, которые увидят, что они этой Великой Жертвой воплотившейся Любви не воспользовались, а отвергли ее. Поминай последнее свое, человек, и во век не согрешишь. Аминь.
Тяньцзин был одним из центров русского православия в Китае. 30 июля 1901 в Русском парке на братской могиле 108 русских солдат, погибших во время Ихэтуанского («Боксерского») восстания 1900 года был сооружен небольшой памятник. После Русско-японской войны он стал служить мемориалом павшим и в этой войне. Памятник представлял собою небольшую часовню с алтарем из серого тесаного мрамора на высоком подиуме. На подиум высотой около 4 м, сложенный из квадров того же мрамора, вела торжественная двухсходная лестница. По оси восток-запад на некотором расстоянии от часовни установлена арка, составляющая с ней единую композицию. На вершине полуциркульной арки красовался огромный чугунный двуглавый орел с распростертыми крыльями, устремленный на запад, что очевидно символизировало духовную связь памятной часовни с Россией. Грани восьмерика церкви поочередно с окнами были украшены нишами со вставками из белого мрамора с выгравированными на них именами русских воинов, павшими в 1900 в Тяньцзине. Восьмерик украшал высокий парапет из мелких килевидных кокошничков, образующих подобие короны, а перекрывался весьма прихотливой по форме конструкцией. Она имела две части: нижняя – интенсивно приположенная полусфера, родственная луковичной форме, и верхняя – высокая многоярусная шея с луковичной главкой. Часовня-памятник была освящена в 1909 во имя Христа Спасителя. Посвящение часовни-памятника Христу Спасителю не только символично, но и типично для своего времени. Соотнесение подвига воинов, погибших на поле брани, с подвигом Христа, пронизывает все воинские храмы-памятники XIX – начала ХХ вв.
В дальнейшем здание часовни-памятника претерпело капитальные изменения. С наплывом русской эмиграции в Тяньцзинь, оно в 1929 было основательно расширено на пожертвования известного в Китае благотворителя И. В. Кулаева. Новый расширенный храм был освящен митрополитом Иннокентием 3 ноября 1929 в честь Покрова Пресвятой Богородицы, вмещал около тысячи человек.
Автор проекта реконструкции связал воедино разные части мемориального комплекса. Новый объем церкви, превысивший первоначальный в три раза, включил в себя и часовню, и арку. Часовня стала алтарной частью храма, арка же была использована в качестве горельефа на западном фасаде колокольни. В объемно-пространственной композиции нового сооружения двухъярусное перекрытие первоначального объема часовни доминировало, а декоративный мотив (лента кокошничков) тактично продолжен в новых частях. Нетрадиционно для православной архитектуры выглядел маленький приплюснутый куполок, завершающий колокольню. Возможно, автор проекта не был профессиональным архитектором, или не было технической возможности изготовить необходимой формы купол.
В 1939 по распоряжению японских властей церковь-памятник была снесена. В 1941 усилиями русской колонии Тяньцзиня храм снова возродился, но уже в других архитектурных формах. Он вмещал 900 прихожан. Первая служба в нем прошла 7 ноября 1941. Росписи в новом храме, выполненные художниками Карамзиным, Кулаевым, Н. Л. Кощевским, Ступиным и Токаревым, по словам современников создавали этому храму славу одного из лучших в Китае. Предполагалась установка огромного иконостаса, который стал бы памятником русской эмиграции в Тяньцзине.
Часовня-памятник во имя Христа Спасителя в Тяньцзине.
7 февраля в Иерусалиме в возрасте 78 лет отошёл ко Господу монах Филарет. Монах Филарет (в миру Зосима Дубин) родился в Харькове в катакомбной семье и с ранних лет помогал на клиросе в катакобных богослужениях. Прибыл в Святую Землю в 1992 году. Был верным сыном Зарубежной Церкви и, живя в монастыре на Елеоне, выполняя волю своего духовника архимандрита Нектария (Чернобыль), завещавшего не молиться в храмах, где поминают Московского патриарха, после присоединения Синода митр. Лавра к Московской Патриархии не причащался c отступившими и слившимися с созданной советской властью "церковью", за что претерпевал гонения от окружения предателя РПЦЗ архиеп. Марка (Арнта). О. Филарет был келейником архимандрита Нектария и хорошо усвоил его духовные наставления. В его келье несколько раз служили Литургию наши клирики, совершавшие паломничество в Иерусалим. Он молился и причащался в храме Георгия Победоносца в Назарете, когда там служил во время посещения Св. Земли митр. Агафангел. За несколько дней до смерти его напутствовал и причастил Св. Даров Епископ Роман. Похоронен монах Филарет рядом со своим духовником о. Нектарием на кладбище Вознесенского монастыря не Елеоне. Царство Небесное!
Беседы на Евангелие святого апостола Иоанна Богослова
"Нет никакой пользы для нашего спасения от правых догматов, когда наша жизнь развращена".
Хочешь ли узнать, какое великое зло – гнев? Стань на площади, когда там ссорятся другие. В себе самом тебе нельзя так видеть это безобразие, потому что разум во гневе помрачается и сознание теряется, как у пьяных. Но когда ты очистишься от этой страсти, тогда наблюдай в других себя самого, так как в это время у тебя рассудок не поврежден. Итак, смотри вот на окружающую толпу, а среди нее на бесчинствующих в раздражении людей, подобно беснующимся. Когда ярость, возгоревшись в груди, восстанет и ожесточится, тогда огнем дышат уста, огонь испускают глаза, все лицо вздувается, руки беспорядочно протягиваются, смешно прыгают ноги и наскакивают на удерживающих. Ничем не отличаются раздраженные от сумасшедших, все делая без сознания, и даже не отличаются от диких ослов, когда те бьют и кусают друг друга. Поистине, безобразен человек раздраженный. Потом, когда после этого столь смешного зрелища, они возвратятся домой и придут в себя самих, то возымеют еще большую скорбь и страх, представляя себе, кто присутствовал при их ссоре. Как безумные, прежде не видя присутствующих, потом, когда приходят в сознание, рассуждают, друзья ли были зрителями их, или враги и неприятели. Равно боятся они тех и других: первых – потому, что они будут укорять их и увеличивать стыд; а вторых – потому, что они будут радоваться об их посрамлении. А если им случилось еще нанести друг другу раны, тогда тягчайший бывает страх, чтобы не случилось чего-нибудь еще хуже с раненым, чтобы, например, болезнь от ран не принесла ему смерти, или, чтобы поднявшаяся неисцелимая опухоль не подвергла его жизнь опасности. "И что мне была за надобность ссориться? Что за брань и ссоры? Пропадай они совсем". И вот они проклинают все те случайные обстоятельства, которые послужили поводом к ссоре. А глупейшие из них обвиняют в происшествии и лукавых демонов и злой час. Но не от злого часа это происходит, потому что и не бывает никогда злого часа, и не от злого демона это происходит, а от злобы увлеченных гневом. Они-то сами и демонов привлекают, и всякое зло на себя наводят. Но сердце, скажет кто-нибудь, от оскорблений возмущается и терзается. Знаю это и я. Поэтому-то и превозношу тех, которые укрощают этого ужасного зверя. Если желаем, то можем отразить от себя эту страсть. Почему мы не подвергаемся этой страсти, когда укоряют нас начальствующие? Не потому ли, что в нас (при этом случае) возникает страх, равносильный этой страсти, который поражает нас и не допускает даже зародиться в нас гневу? Почему и рабы, получая от нас тысячи укоризн, все это переносят в молчании? Не потому ли, что и на них наложены те же узы? Так и ты помысли о страхе Божием, о том, что сам Бог тогда уничижает тебя, повелевая тебе молчать, и ты все будешь переносить кротко. Скажи нападающему на тебя: что я могу тебе сделать? Некто иной удерживает мою руку и язык мой. И эта мысль побудит и тебя и его к благоразумию. Иногда из-за людей мы терпим даже несносные обиды, и говорим оскорбителям нашим: не ты, а такой-то оскорбил меня. К Богу ли не будем иметь даже и такого благоговения? Какое же будет для нас оправдание? Итак, скажем нашей душе: Бог нас уничижает ныне, - Бог, удерживающий наши руки; не будем же храбриться, и да не будет для нас Бог менее людей досточтим. Вы ужасаетесь этих слов? Но я желаю, чтобы вы страшились не слов только, но и дел. Бог повелел нам не только терпеть, когда нас заушают, но и быть готовыми переносить что-нибудь и хуже того. А мы, напротив, с таким усилием сопротивляемся, что не только не бываем готовы на злострадания, но и стараемся мстить за себя, а часто даже первые поднимаем неправедные руки; считаем себя униженными, если не воздадим тем же. Странно, что мы считаем себя победителями, тогда как терпим крайнее поражение и бываем повержены долу; получая бесчисленные удары от дьявола, думаем, что мы его преодолеваем. Итак, познаем, прошу вас, этот род победы, и будем побеждать таким образом. Злострадать - значит быть увенчанным. Если мы хотим быть прославлены от Бога, будем соблюдать не обычаи мирских подвигов, а закон, данный от Бога для подвигов духовных; будем все переносить с долготерпением. Таким образом мы победим и препирающихся с нами, и все, что есть в мире этом, и обетованные блага получим, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым Отцу со Св. Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
В Салониках, в честь святителя Григория Богослова и дня Тезоименитства Митрополита Григория Салоникийского, в церкви Святого Креста состоялись праздничные богослужения, которые возглавил Высокопреосвященнейший Григорий, в сослужении Митрополитов Хризостома Аттикийского и Беотийского, Амвросия Филиппийского и местного духовенства. Священнослужители и верные собрались, чтобы поздравить своего архиерея.
Внешние характеристики российского монашества предреволюционной поры выглядели оптимистично. Число монастырей, женских общин и их насельников быстро росло, причем с ускорением. В 1914 году насчитывалось 1025 монастырей и общин и почти 95 000 монашествующих. Умножалось число школ, больниц, богаделен и других заведений при обителях. Очень большим был приток паломников в монастыри. После революции все это дало повод многим говорить о возрождении или расцвете русского монашества в XIX – начале XX века. Об этом до сих пор пишут многие российские и зарубежные исследователи.
Однако, если обратиться к голосам современников – людей, живших в ту самую эпоху, то складывается совершенно другая картина. Можно даже не говорить о внешней критике, обрушившейся на монашество со страниц светской прессы, с трибуны Государственной думы и т. п. Сами монашествующие – епископы, настоятели монастырей – расценивали это время как тревожное, говорили, что иночество очень ослабело и нуждается в укреплении.
Крупный мыслитель архиепископ Никон (Рождественский) с горечью писал в начале XX века: «Много, слишком много у нас монастырей, а настоящих иноков – много ли в них?.. Их надобно искать с фонарем Диогена! Монастырей много, а постригать некого, рукополагать в саны священнослужителей некого, ставить в настоятели некого... Жизнь монастырская едва прозябает, о духовной жизни в собственном смысле мало имеют понятия. Идут в обители не ради Иисуса, а ради хлеба куса. Даже те, которые, по-видимому, искренне ищут спасения, полагают его найти в самочинных внешних подвигах и уродуют себя так, что с ними не сладишь, не сговоришь: ими овладевает погибельная гордыня. Вериги носят, а слова обличения не терпят – это ли смиренные рабы Божии, это ли спасаемые во Христе?.. Знаю, есть тихие пристани духовной жизни, но – ах, как их мало – все наперечет!»[1]. Конечно, выделялись и были у всех на устах отдельные монастыри с сильными духовными традициями: Соловецкий, Валаамский, Ново-Афонский, Оптина, Саровская, Глинская пустыни и др. Как впоследствии напишет Г.П. Федотов, Оптина и Саров – «два костра, у которых отогревается замерзшая Россия» [2]. Костры – яркий образ живой духовности, но если перевести фокус с них на общий фон, то перед нами предстает замерзшая, ледяная пустыня.
Представления об ослаблении монашества в России не оставались на уровне слов и образов. С 1860-х годов Святейший Синод предпринимал различные практические меры по преобразованию жизни в монастырях. Позже сами монашествующие вырабатывали программу преобразований на своих съездах, в том числе на первом Всероссийском съезде монашествующих 1909 года и на съездах 1917 года. Конкретные меры опирались в качестве образца на опыт вышеупомянутых знаменитых обителей. Принимались решения о постепенном переводе своекоштных (необщежительных) монастырей на общежительный устав, о распространении традиции старчества (в том числе о своеобразных стажировках монахов в тех обителях, где процветает старчество), просветительского служения иноков.
Революция 1917 года сильно изменила условия, в которых оказалось иночество, и добавила новых проблем. Еще до октябрьских событий и начала уничтожения Церкви большевиками монастыри стали одной из мишеней революции. В дневнике З.Н. Гиппиус запечатлена характерная сценка из послефевральской жизни – некая женщина просвещала слушателей: «Сама видела, написано: долой монахию. Всех, значит, монахов, по шапке»[3]. Начались разбойные нападения на обители, грабежи монастырского имущества, стихийные захваты земель крестьянами. Причем зачастую отнятые земли не обрабатывались, то есть в этом не было никакой корысти – чистая принципиальная враждебность.
Одновременно печальные явления стали происходить в самих обителях. Обострились конфликты между настоятелями и братией: сыпались жалобы местным архиереям, Святейшему Синоду, Временному правительству и даже Советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, во многих обителях монахи устраивали забастовки, митинги, самовольно смещали настоятелей и т. п.
Важная черта революционных дней – бурная самоорганизация монашества, как и всей Церкви, освободившейся от государственной опеки. В 1917 году проводились многочисленные съезды монашествующих. В июле в Троице-Сергиевой Лавре один за другим состоялись сразу два всероссийских съезда: ученого монашества и представителей от монастырей. Планировался в конце июля и третий – всероссийский съезд представительниц женских монастырей, но он не состоялся из-за организационных проблем. Вскоре начался Поместный Собор, на котором среди прочих тематических отделов занял свое место отдел о монастырях и монашестве под председательством архиепископа Серафима (Чичагова). Туда вошли такие яркие представители черного духовенства, как архиепископ Антоний (Храповицкий), епископ Феодор (Поздеевский), архимандрит Исаакий (Бобраков), иеромонах Афанасий (Сахаров), иеромонах Алексий (Соловьев). В отделе был подготовлен большой проект определения «О монастырях и монашествующих», затрагивающего все основные стороны их жизни. После обсуждения на пленарных заседаниях Собора и некоторой корректировки 13 сентября 1918 года соборное определение было принято [4].
Революционные процессы наложили свой отпечаток на принимавшиеся на съездах 1917 года и на Соборе решения. Одним из главных требований момента был принцип выборности. Конечно, он не чужд иночеству: в частности, и до революции проводились выборы братией настоятелей в общежительных обителях. Но после февраля 1917 года стремление к выборности было резко усилено, так как это стало одним из революционно-демократических требований общества. В монашеском сообществе применение выборности начиналось с подбора делегатов на монастырские съезды. Наместник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Кронид (Любимов) рассказывал о том, как проходили выборы делегатов на майский съезд монашествующих Московской епархии: «До момента сего царившая в обителях тишина, мир, братская любовь и спокойствие вдруг поколебались; все мгновенно зашумело, образовались партии, и обители превратились в злобные митинги, и восташа брат на брата до сего дне. А в одном из монастырей… делегатом… братия выбрала худшего инока. Я спросил иноков, что заставило их избрать заведомо столь порочного человека, и они, нисколько не стесняясь, ответили: “Он нам обещал на съезде говорить против начальников”» [5].
Монастырские съезды в своих постановлениях распространяли принцип выборности на все инстанции, начиная с выборов братией настоятелей и членов духовного собора обители и заканчивая выборами в Учредительное собрание, на которых монашествующие требовали для себя активного и пассивного избирательного права. Принцип выборности в разные монастырские инстанции был проведен и на Соборе, но, поскольку он отнюдь не гарантировал получение власти достойными, для него выработали противовес. Помимо избранных членов в те же инстанции адресно приглашались настоятели или наместники лавр и «наиболее выдающихся обителей», а также «опытные в духовной жизни иноки».
В условиях обострения социальных противоречий, враждебности, с которой монашествующие порой сталкивались со стороны белого духовенства и мирян, они стремились защищать свои интересы, обособляясь от других внутрицерковных групп. На съездах была разработана автономная система органов монастырского самоуправления (собраний и советов) на епархиальном и на всероссийском уровне. Эти органы составлялись из представителей монашества и подчинялись в епархии местному архиерею, а на центральном уровне – высшей церковной власти. Тем самым от управления монастырями устранялось белое духовенство и миряне. На Соборе велись жаркие споры о том, насколько канонично такое обособление, не попытка ли это создать «церковь в Церкви». И все же возобладало мнение сторонников монастырского самоуправления, делавших акцент на защите интересов монашествующих и на более компетентном принятии решений.
Одновременно процессы обособления происходили и внутри иночества. В частности, обретала четкие очертания более узкая группа – ученое монашество. Ее составляли люди, принимавшие постриг в духовных академиях, получавшие широкие административные возможности (из них часто выходили ректоры духовных школ и епископы) и, как правило, почти не жившие в монастырях. Но, несмотря на все своеобразие своего положения, с XVIII до начала XX века они формально не были отделены от остальных монашествующих. И только в 1917 году ученое монашество стало проводить свои особые съезды, разработало для себя проект Иноческого церковно-просветительного братства с председателем, специальными монастырями, учебными заведениями. В соборном определении «О монастырях и монашествующих» подчеркивается принципиальное единение ученых иноков со всем монашеством в силу единства цели жизни, но в то же время ученому монашеству посвящена отдельная глава, в которой оно названо особым послушанием, исполняемым в особых условиях.
Большое внимание в 1917 году было уделено женскому монашеству, которое с середины XIX века бурно развивалось и во многом обеспечило общий количественный рост русского монашества. Вдобавок именно после Февральской революции впервые в истории России было введено равноправие женщин с мужчинами. Под влиянием этих обстоятельств для монахинь были разработаны особые правила, учитывающие специфику женских обителей. Если до революции постриг для мужчин был ограничен тридцатью годами, а для женщин – сорока, то теперь возраст был уменьшен до двадцати пяти лет и выравнен для мужчин и женщин. Монахини получили свое представительство на съездах и на спроектированных на Соборе епархиальных монашеских собраниях. В частности, игумения Зачатьевского монастыря Мария (Коробка) вошла в президиум московского епархиального съезда монашествующих в мае 1917 года, став товарищем его председателя. В число членов Поместного Собора женщины попасть тогда не могли, однако ничто не мешало им участвовать в заседаниях соборных отделов в качестве приглашенных экспертов. На практике такие случаи наблюдались только в отделе о монастырях и монашестве: та же игумения Мария стала одной из четырех участниц соборных дискуссий.
Один из самых громких перед революцией споров по поводу монашества касался «служения Марфы» и «служения Марии» – нужно ли монахам ориентироваться в первую очередь на аскетический, созерцательный идеал, или на социальное служение (работу в школах, больницах, богадельнях и т. п.). Целый ряд деятелей Церкви предлагали организационно разделить монастыри на созерцательные и благотворительные. Однако в данном случае в 1917–1918 годах возобладало стремление к сохранению единства иночества: «служение Марфы» и «служение Марии» постарались совместить. В постановлениях монастырских съездов и Собора говорилось о важнейшем значении строгого уставного богослужения без сокращений, о необходимости распространения традиции старчества, общежительных принципов, о том, что главное дело настоятеля – духовное водительство и воспитание душ. Одновременно речь шла о важности благотворительной, просветительской, хозяйственной деятельности на пользу окрестному населению.
Определение Поместного Собора 1917–1918 годов «О монастырях и монашествующих» в силу обстоятельств, сложившихся после революции, не могло быть реализовано на практике. При этом до сих пор его нельзя считать утратившим силу, так как его пока не заменил новый аналогичный акт. Уже несколько лет обсуждается проект нового положения о монастырях и монашествующих, и, хотя он сильно отличается от определения 1918 года, в целом ряде тем преемственность можно проследить. В частности, в обоих текстах средоточием жизни общины названо богослужение; общежитие представлено как лучшая форма монашеского жительства; при определении настоятеля монастыря архиерей может назначить своего кандидата, сделать выбор в пользу кандидата, подготовленного прежним игуменом, или дать выбор братии; упоминается духовный собор как совещательный орган, созываемый настоятелем; предписывается собирать сведения о насельниках, исключенных из монастырей, чтобы не допускать их в другие обители; особо оговаривается, что хозяйственная, а также социальная, духовно-просветительская деятельность монашествующих не должна противоречить их молитвенному служению; все монастыри должны регистрироваться как юридические лица.
Решения, принятые столетие назад на съездах и на Соборе по монашескому вопросу, имеют большое историческое значение. Фактически в тот момент были подведены итоги двухвекового синодального периода, выявлены наиболее болезненные проблемы монашества и намечены пути их решения. Этот опыт может быть полезен и сейчас, так как многие проблемы остаются актуальными. Вместе с тем необходимо учитывать и то, что в решениях 1917 года отражался дух революционного времени с его противоречиями.
Запальский Г. М.
ИСТОЧНИКИ:
[1] Приходское чтение. 1910. № 6. С. 119–120.
[2] Федотов Г.П. Святые Древней Руси (X–XVII ст.). Париж, 1985. С. 235.
[3] Колоницкий Б.И. Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года. СПб., 2012. С. 74.
[4] Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. М., 1994. Вып. 4. С. 31–43
[5] Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. М., 2000. Т. 10. С. 7.
Сященное Писание Ветхого Завета поведает нам о том страшном испытании, которому был подвергнут израильский народ во времена плена вавилонского. Царь вавилонский Навуходоносор выстроил огромный истукан и огласил среди народа, что будут помилованы все те, которые поклонятся этому истукану и прославят его как Бога, а те которые не захотят это сделать будут брошены в страшную печь огнем разженную.
В ночь с 4 на 5 февраля в Одессе ограблен храм в честь Димитрия Солунского на Дмитриевском кладбище. Преступники проникли внутрь через северное окно храма (над крышей пристройки), выбив крепления оконной решётки и разбив стеклопакет. Вынесены богослужебные сосуды, иконы и другие ценные вещи. Антиминс, слава Богу, оказался не тронут. Сначала воры хотели проникнуть в храм через алтарное окно, но решётка на нём оказалась прочно закреплена.
Теперь настоятелю протоиерею Василию Забуряному и прихожанам предстоит восстанавливать разрушенные конструкции, похищенную церковную утварь и иконы.
"Мне недавно пришлось говорить с чрезвычайно солидным и очень пожилым русским барином относительно свободы вероисповедания и новых в этом вопросе узаконений. Мой собеседник глубоко возмущался теми "безобразиями", которые теперь творятся при "свободе совести". Вот слова этого авторитетного человека: "Я совершенно беспристрастен, я не имею вашего монашеского фанатизма (!), я и в церковь-то совсем не хожу, все некогда, и учения Церкви об Иисусе Христе тоже во всех ваших тонкостях не знаю, но мне все-таки как-то неловко, что Иисуса Христа ставят рядом с каким-то Магометом ...". Такова речь этого без подозрения православного человека, мнения которого могли когда-то иметь значение и для других. Но это приведённое нами мнение - по своей формулировке и по своему содержанию - в высшей степени характерно. Его можно переложить другими словами так: "Я, собственно, индифферентно отношусь ко всякой религии; я так мало дорожу Церковью, что никогда не посещаю Храма Божия, - все некогда; - и даже об Иисусе Христе тоже почти ничего не знаю, но мне обидно, что другие верят не по-моему, не так, как я, и вот - вот и я хочу, чтобы все так же верили, как я". Ещё короче перефразируя это "мнение", можно его выразить так: "Я очень плохо верю во что бы то ни было, но хочу, чтобы и другие так же плохо верили, но по-моему"... Вот в существе дела все речи и возмущения против "начала веротерпимостям" и сводятся к тому, что говорил мой собеседник.
Между тем в религиозной жизни православных христиан нисколько не страшны ни свобода совести, ни так называемые начала веротерпимости. Святая Церковь переживала страшные гонения, и врата Адовы никогда не сломят Ее, и из горений Она выходила с ещё большей славой и нравственной силой. Беда для православия в том, что среди так называемых православных народились люди, ровно ничего не знающие ни в православии, ни в кривославии; появились такие "православные", которые и в храм Божий никогда не заглядывают, всё им некогда - и своим "беспристрастием", то есть полным неверием раздражают и развращают всех окружающих. Между тем вот как Св. Каноны смотрят на тех, кому "все некогда в церковь ходить". Вот что правило 80 Шестого Вселенского Собора говорит об этом (в переложении Зонάры): тех, которые в течении трёх седмиц оставляют свои церкви без всякой настоятельной нужды или другого препятствия и хотя и пребывают в городе, но не приходят в церковь с верными, если это клирики и епископы, правило повелевает извергать (из сана), а если миряне - отлучать - удалять от общения (церковного).
Так Святые Отцы вселенского Собора смотрят на подобных людей "без фанатизма", которые ничего не знают об Иисусе Христе, но которым всё-таки "как-то неловко", что Иисуса Христа ставят рядом с каким-то Магометом... Между тем ничто так не унижает веру христианскую, как именно индифферентизм, это полупрезрительное невнимание так называемых православных людей - к своему православию.
Святой Церкви не страшны ни глумления над Нею людей невежественных, ни гонения явные, ни преследования тайные ее врагов, СТРАШЕН ТОЛЬКО ГРЕХ ЕЕ СЫНОВ, ради которых Имя Божие хулится у язычников (Рим 2:24). Подобные люди слишком нравственно ничтожные, чтобы верить как нужно, и достаточно трусливые, для того, чтобы сознаться, что они ни во что не верят - такие люди действительно унижают Господа в сердце своём, они действительно не верят в силу Божию, которую хранит святая Церковь.
Вот они - "охранители" Православия, которые призывают на помощь своей "вере" всю полицию, а сами даже дорогу в Храм Божий забывают. Вот они - наши консерваторы", которые отвергают свободу совести, которые НАВЯЗЫВАЮТ другим свою "веру", а на самом деле никакой веры не имеют, а пребывают в полном религиозном безразличии, столь сильно осуждаемом в Апокалипсисе (3:16).
Но "начала веротерпимости", как бы на них ни смотреть, - они в России факт, с которым православным людям нужно считаться. И если они хотят действительно послужить Св. Церкви, то они не должны праздно вздыхать о каких-то счастливых днях покоя, когда не было у нас этих "начал" (и которые расплодили весь современный индифферентизм), а пусть немедленно изучают святейшие догматы Православия, пусть уразумеют всю красоту его и узнают всю неизреченную радость искренней веры в спасение и его переживания. Если таким образом они уверуют, что Иисус Христос есть единственно всесовершенная истина, единственный указатель пути к ней и единый предстатель сил для достижения этой истины, - о, тогда они не будут бояться за истину Евангелия, тогда не будут оскорблять ее требованиями полицейской защиты - тогда они сами будут апостолами этой вечной истины. Вот это-то нужно сейчас! Этого сейчас требуют от всех православных христиан те "начала веротерпимостям", которые могут "явить миру" всю нравственную силу Православия, Богом хранимого и основанного на камне краеугольном; и верующий в Него не постыдится..."
Здесь представлены редкие кадры 1960-х годов служения в Свято-Серафимовском храме в Си-Клифе (США, РПЦЗ) великого святителя Русского Зарубежья - архиепископа Иоанна Шанхайского, Митрополита Анастасия (Грибановского), епископа Митрофана (Зноско-Боровского), протоиерея Даниила Думского (первого настоятеля), архиепископа Аверкия (Таушева) в сане иеродиакона на освящении закладки, а потом в сане иеромонаха на Великом освящении храма, и других деятелей общецерковных и приходских.
Президент США Дональд Трамп считает, что его скандальный указ необходимый для обеспечения свободы вероисповедания в Соединенных Штатах
Президент США Дональд Трамп, комментируя свой скандальный указ о запрете въезда мусульманам в страну, заявил, что он (указ) имеет решающее значение для обеспечения религиозной свободы и толерантности в Америке.
27 января митрополит Фотий (ИПЦ Греции) в сослужении епископа Иоанна (РПЦЗ) возглавил Божественную Литургию на престольном празднике в честь святого Саввы Сербского в монастыре "Новый Каленич". Им сослужили архимандрит Христофор, протоиерей Кркич, иеромонах Симеон, священник Александр (Сербская Свободная Церковь), иеромонах Иоаннис (ИПЦ Греции), священник Небойша и протодиакон Василий Якимов (РПЦЗ).
Утреня и Божественная Литургия сопровождалась крестным ходом вокруг монастырского храма и сербской Славой.
Каноническое положение высшей церковной власти в СССР и заграницей
(Джорданвилль, 1948 г.) Глава 8
Окончание
8. ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Разрыв митр. Сергия с епископатом
Митрополит Сергий, заместитель местоблюстителя Патриаршего престола, обвиняется в том, что, вопреки основному церковному закону, чтобы первому епископу ничего не творить без рассуждения всех прочих, в июле 1927 г. превысил свои полномочия и, не смотря на протесты Епископата, а также клира и народа, сознательно пошел на путь самочиния.
Церковь получила то, чего могла бояться в начале, когда увеличила права первого епископа. Она встретила в нем не только утешение и поддержку в борьбе, но и малодушие и падение. Возможность произвола, злоупотребления положением единоличного возглавителя Церкви, соблазн власти или восхищения высших ее прав, превратилась в действительность. Насколько очевиден разрыв первого епископа с собратиями свидетельствуют факты.
Епископ Дамаскин, в промежутке между ссылками, был в Москве и 11 декабря 1928 г. лично беседовал с митр. Сергием. Об этом он напоминает ему в своем послании. "Вы уверяли меня, – пишет еп. Дамаскин митр. Сергию, – что стали на путь своей декларации совершенно сознательно и добровольно, что Вы осуществили лишь то, к чему неудачные попытки делал и почивший Патриарх и митрополит Петр, только те делали шаг вперед, а два назад, Вы же разрубили узел ... Ваши преемники вынуждены будут считаться с уже совершившимся фактом. На мои два вопроса 1) считаете ли Вы, что решение Ваше является голосом соборного иерархического сознания Российской Церкви, и 2) имеете ли Вы основание считать Ваш личный авторитет достаточным, чтобы противопоставить его сонму маститых иepapxoв, совершенно не разделяющих Вашу точку зрения, – Вы не дали мне ответа, чем привели меня тогда в крайнее смущение. – "Я считаю это полезным для Церкви... мы теперь получили возможность свободно молиться, мы легализованы, мы управляем – говорили Вы мне". Далее еп. Дамаскин добавляет: "Мудрость Ваша попустила Вам настолько переоценить себя и свои полномочия, что Вы решаетесь действовать вопреки такому основному иерархическому принципу Церкви, который выражен в 34 прав. св. апостолов".
Мы знаем уже, что предшественники митр. Сергия по власти сообразовались с голосом епископата и всей Церкви и ничего не творили без рассуждения всех, и последний заместитель арх. Серафим Углицкий отказался действовать единолично, не спросив голоса старших иepapxoв.
Авторитетный голос епископата, клира и народа об отношении к условиям легализации был выражен в осуждении обновленческого и григорьевского расколов и в специальных актах, как послание группы соловецких епископов.
Наконец, выступление против декларации и действий митр. Сергия со стороны епископата, клира и мирян, всей массы верующих, являются подтверждением прежних позиций Церкви, их твердости и неизменности.
Вот та стена Церкви, которая стала против нового поведения митр. Сергия. Но главное еще в том, что и сам митр. Сергий считался с голосом епископата, искал его, на него опирался в своих действиях, выражал те же мнения об условиях легализации и открыто их исповедывал до самого своего последнего заключения. Здесь он сам явился судьей для своего будущего. 28 мая/10 июня 1926 г. он выпустил проект обращения к правительству об условиях легализации и просил епископат отозваться на него, но 16/29 июня 1927 г. издает декларацию с самостоятельными решениями. На свое новое выступление митр. Сергий уже не запросил общего согласия. Довольно советоваться, пора действовать по собственному усмотрению. Вот разительный факт перехода от одних действий, солидарных, к другим, самочинным. Митр. Сергий знает, что делает, и потому не дал никакого ответа еп. Дамаскину.
Запрещение протестующих
Протест давал ему основание проверить свой поступок, усомниться в правильности своих действий и исправить их, как исправляли его предшественники. Протесты епископов достаточны для того, чтобы всякое действие свое посчитать ошибочным и приостановить его и поискать соборного голоса, и без него не решаться на шаги такого характера. Иначе единоличное по нужде управление превращается в превышение власти, в узурпацию прав епископата. Надо остановиться. Нельзя пользоваться бессилием епископата, не имеющего возможности собраться в одно место, чтобы выразить свое мнение, а также своими временными правами единоличного правителя, чтобы ими злоупотреблять до нарушения прав всех других, и, наконец, выгодой своего положения и тем более покровительством в этом деле гражданской власти, враждебной Церкви. Но всем этим первый епископ воспользовался и поступил преступно. Проявив совершенно неуместное упорство, он сознательно и дерзко выступил против епископов с церковными мерами запрещения. Сам, нарушая закон и свое единство с епископатом, он осмеливается мерами запрещения в священнослужении, обрушиваться на мужественных и честных исповедников истины церковной, как на раскольников, нарушающих единство Церкви. Он один запрещает всех несогласных с ним епископов Православной Церкви без согласия всех других, опираясь только на Синод своих личных, только что подобранных им, сторонников из шести человек, тогда как в отношении к григорьевцам он брал с собой Собор в 25 епископов, то есть всех, кого мог в это время опросить около себя в самое короткое время. Он теперь вооружен и оправдан в своих глазах прошлой своей практикой, которую применяет против истины так же, как и за истину. Кто признавал его прежние прещения на раскольников законными, должен, по его логике, призвать их таковыми же и на себя. Будучи сам виновен теперь в том, в чем некогда обвинял раскольников, он обрушивается на православных епископов, среди которых сам был, только за то, что они остались на прежних своих позициях, тогда как он от них отошел.
Диктатура первого епископа
Законное Высшее Церковное Управление, в лице Патриаршего Синода и Высшего Церковного Совета, разогнано еще в 1922 году. Синод, созданный митрополитом Сергием в 1927 г., по каноническому существу своему, не может претендовать на такую роль высшего церковного управления. Этот Синод… не избранники Поместного Собора в числе шести епископов и не вызываемые (пять) по очереди из епархий, как полагается по закону (Опред. Собора от 7 декабря 1917 г. п. 4), а искусственно подобранные единоличным избранием первого епископа и советской власти из его сторонников.
Зная это, митр. Сергий, кроме себя, члена Синода по избранию Собора, хотел иметь в его составе хотя митр. Арсения, и объявил об этом раньше, чем получил от него отрицательный отзыв на свои действия, благодаря которому митр. Арсений никогда и не оказался в сергиевском Синоде. Таким образом, синод митр. Сергия – незаконное учреждение и не облекает никаким высшим авторитетом его единоличное управление.
Также искусственно подбирает он себе епископат. Не весь епископат ему нужен, как полагается по закону, для одобрения или порицая его действия, а только часть его, та, которая определенно поддержит его и пойдет за ним, то есть сторонников той диктатуры, которую он установил в своем лице. Принцип же единоличного управления установился в Церкви с момента самочиния митр. Сергия, когда он и не спросил общеепископского мнения на свои действия и отверг протест его.
Митр. Сергий восстал против соборности Церкви, пренебрегши духовным Собором. Претензией первого епископа на непогрешимость и насилием безбожной власти в Русской Церкви исключена открытая борьба за истину. Возник новый режим в Церкви, которого никогда не было, и он действует в ней в лице московской Патриархии и в настоящее время. Синод, и какой-либо Собор, допускаются постольку, поскольку эти учреждения поддержат позицию первого епископа, принятую им от гражданской власти. Синод является только канцелярией при нем, а Собор – одной авторитетной формой его утверждения, без действительных прав и осуществления общеепископской власти. Два епископских собора 1943-44 гг. и Поместный Собор 1945 г. протекали в условиях полного внутреннего стеснения, без собственной инициативы и прав, как жалкие исполнители директив антирелигиозной власти, с которой в контакте только московская Патриархия.
До какой степени соборное начало и воля Церкви игнорируются в практике Московской Патриархии, свидетельствует недавний пример в Западной Европе. Патриарх Алексий хотел иметь дело только с единоличными решениями митрополитов Евлогия и Серафима, и как только выяснилось, что большинство приходов одной епархии будет не на стороне подчинения Москве, Патриарх, до созыва епархиального собрания, объявил его незаконным, требуя твердо стоять на заветах почившего уже митр. Евлогия (Послание от 17 сентября 1946 г.). Его делегация в Париже удивлялась, что вообще какие-либо вопросы могут решаться епархиальным съездом. Все должно быть по приказу сверху.
Вполне, конечно, естественно, что в соответствии с общей советской системой, в Церкви установлен диктаторски способ управления, который продолжает насильственно удерживаться на своем месте. Но тем более очевидна его неканоничность. Советская власть, склоняя на компромисс с собой первого епископа, в лице Пaтpиapxa и его преемников, содействовала потом укреплению ответственной пред собою единоличной формы управления Церковью. Митр. Сергий пошел на это.
Нарушение догматов
Все, что в Символе веры, суть догматы. Митр. Сергий погрешил против 9-го члена символа веры о Церкви единой, святой, соборной и апостольской. В свое время это отметил в полемике с митр. Сергием Николай (Добронравов), еп. Владимирский (от 7/20 апр. 1928 г.), сказав, что "против апостольства Церкви он погрешил введением в Церковь мирских начал и земных принципов, против святости – похулением подвига исповедничества, против соборности – единоличным управлением Церковью", не говоря уже о том, что он нарушил и единство ея.
Кафолическая Церковь, по-славянски, соборная, есть Церковь, собранная отовсюду, всеобщая, заключающая в себе верующих всех мест, времен и народов – вселенская. Она есть человеческий собор, возглавляемый Христом. Вселенскость пронизывает всю Церковь насквозь, от домашней Церкви и союза двух, до Церкви вселенской, через приход, епархию и поместную Церковь. Церковь вселенская – собранное целое, и каждый член ея должен не нарушать догмата соборности. Можно погрешить против вселенскости Церкви на местах, не храня "единства духа в союзе мира" (Еф. 4, 3) самочинием, идя против связующего в ней начала, ибо соборная Церковь состоит из множества членов, хранящих единство. Поэтому всякий, кто противополагает свою волю всей Церкви, погрешает против догмата о соборной Церкви. Каждый ея член должен верить так, как она. И чтобы ему оставаться в Церкви вселенской, он не может отходить от той части Церкви, в которой находится, ибо она связана со всей Церковью.
Это простое основание догмата относится и к первому епископу. Для Церкви существенна идея епископа, необходимого ей как связанного непрерывным преемством с апостолами и Христом. И идея апостольства подчеркивается в избрании первого из них возглавления поместной Церкви. Однако и он связывается единением со всеми одинаково с ним правомочными епископами по образу Пресвятой Троицы. Правило Апост. 34, сочетавая в церковном управлении единоличное начало с соборным, укореняется в догмате: "епископы ничего не творят без рассуждения первого, и первый ничего не творит без рассуждения всех, ибо так будет единомыслие, и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святый Дух".
Первый епископ, глава Поместной Церкви, прежде всего хранит единство со своими епископами, а потом уже и с главами других церквей. Ему надо иметь единство со своими епископами, чтобы иметь единство со всеми другими церквами. А если он в расколе со своими, то какой же он представитель Церкви и член Церкви Вселенской? Московская Патриархия не выражает голоса епископата Российского и его не представляет, и как звено не соединяет его со Вселенскою Церковью, хотя апостольское преемство в российской Церкви не иссякло и без этого высшего церковного управления.
Церковь вселенская есть братский союз поместных самовозглавляемых или самоуправляющихся автокефальных церквей. Это апостольский, любовью связуемый союз под единым Главою Христом. Оформлением его является сначала поместный собор, как братский съезд епископов каждого народа, а потом вселенский, как общение представителей и первых епископов всех Поместных церквей.
Церковь вселенская объединяется для решений во вселенском Соборе, который выражает голос ея, определяет истинные православные догматы и законы ея управления, обязательные для всех ея частей. Вселенский Собор, принятый и признанный Вселенскою церковью, – верховная власть Церкви, столп и утверждение истины. Поэтому в догмате кафоличности, вселенскости, в собранности Церкви воедино лежит аргумент соборного управления ею в лице равных по полномочиям епископов Церкви, как глав поместных церквей, так и епархий. Поэтому словом "кафолическая" обозначается не только Церковь Вселенская, собранная отовсюду, всеобщая, но и Церковь, управляемая вселенским Собором, и в своих частях вообще Собором епископов, по-гречески Синодом. Поэтому похищение общеепископской власти соборной есть уже не раскол, а ересь единоличного управления церкви епископом, отколовшимся от соборного единства, а потому предосужденного уже православной Церковью в ея отношении к Римскому первому епископу. Безусловно существует антагонизм между Папским единовластием, решения которого имеют законную силу и без формального согласия епископского Собора и прочих верующих, и соборным началом вселенской Православной Церкви.
Догмат о Церкви, выраженный в 9-ом члене Символа Веры, был нарушен в прошлом определенным открытым образом в Римской Поместной Церкви единоличной диктатурой первого ея епископа, заявившего претензии на таковое же главенство над всею Церковью. Но православная Вселенская Церковь отвергла это притязание и порвала общение с Римской поместной церковью, и эта церковь таковой же поместной и осталась до сего времени, несмотря на свои размеры, и благодаря именно своей несоборности. В ней некому и не для чего собираться при диктатуре папы, и происходившие у нее соборы ничего общего не имеют с теми, которые были до этой диктатуры. Не для раскрытия же и утверждения истины они, если вся истина в папе. Самочинием первого епископа в Русской Церкви в последнее время нарушен догмат соборности.
Бесплодность защиты
Мы видим еще раз бесплодность защиты митр. Сергия и Московской Патриархии. Правила 14-15 Двукр. Собора говорят: "Если пресвитер или епископ, или митрополит дерзнет отступить от общения со своим Патриархом, и не будет возносить имя его по определенному чину, но прежде соборного оглашения и совершенного осуждения его учинит раскол, таковому быть совершенно чужду всякого священства. Отделяющееся же от общения с представителем ради некия ереси, осужденной соборами или отцами, когда он проповедует ересь всенародно и учит оной открыто в Церкви, таковые, если и оградят себя от общения с так называемым епископом, прежде соборного рассмотрения, не только не подлежат положенной правилами епитимии, но и достойны чести, подобающей православным. Ибо они осудили не епископов, а лжеепископов и лжеучителей и не расколом пресекли единство, но потщились охранить Церковь от расколов и разделений".
Вот содержание этих правил, та стена, за которую пытался укрыться митр. Сергий. Кроме того, что он должен был считаться с духовным Собором епископов, от которого имел свои полномочия и которым теперь был осужден, он напрасно думал, что нет оснований считать его и нарушителем догматов. Вкрадывающееся зло не сразу распознается членами Церкви. Проповедовать и учить ереси всенародно и открыто можно не только словами, но и делами. Самое похищение общеепископской власти, самочиние и превышение своих полномочий, или разрыв единомыслия с епископатом совершились в моменты издания декларации, принятия условий легализации и пренебрежения всеобщим протестом. Как громок был протест, так и демонстративно и всенародно было его попрание. Ссылка же на будущий Собор и правила Двукр. Собора была методом насилия для уничтожения общеепископского свободного мнения, для порабощения епископата, для обмана его таким обещанием, которое никогда не будет выполнено. Сам же первый епископ посчитал себя непогрешимым в своих решениях, могущим повести Церковь, куда он хочет, только пользуясь связанностью епископата и поддержкой для себя от насилия власти. Хотя самая опора на указанное правило есть уже сознание совершенных нарушений, но откладывание суда над собою было с твердой надеждой, что его никогда не будет. Это бесстыдство первого епископа никогда не может быть забыто и оставлено без должных последствий. Таким образом, ересь единоличного управления вкралась в Церковь, и возможность ея в начале, в 1920 г., когда первый епископ получал полноту власти, превращается в действительность его упорными действиями.
Вполне справедливо было отмечено (Сборник Троица. Письмо пастыря к пастырю, 1947 г.), что и иконоборчество вначале никем не почиталось догматической ересью и казалось вопросом обрядовым, внешним, дисциплинарным, и канонически нельзя было восставать против Патриаpxa и Собора. Однако Церковь почувствовала здесь ересь и протестовала против нея, и не форма, а правда канонов и истина Церкви была с протестующими и победила.
Без законного преемства власти
Преемник Патриаршей власти, не имеющий при себе официальных органов церковного управления – Синода и Совета, и решивший опираться не на епископат, а на насилие большевицкой власти, порвал ту тонкую нить законного преемства власти, которую имел в единоличной передаче прав власти от одного к другому, одобряемую неофициальным собором. Превышение власти, восхищение общеепископских прав лишило его законного преемства власти, потому что он посягнул на источник своих прав, которым был укреплен и поддержан.
Власть в Церкви не может быть захваченной, и примеры беззаконий в истории не могут служить основанием для порядка Церкви. Первый епископ избирается Собором епископов, и власть его стоит и падает с одобрением и неодобрением общеепископского решения. Он ничего не может творить без рассуждения всех, а если творит, и не имеет общеепископского одобрения на свои действия и прервал единомыслие, то и преемство потерял и не имеет права на управление. Управление его беззаконное, насильственное.
Епископат выразил свое несогласие с первым епископом, но не мог лишить его власти. А первый епископ настаивал на своем формальном преемстве и злоупотреблял правами по бессилию епископата.
По слову св. Григория Богослова "единомыслие делает и единопрестольными, разномыслие же – разнопрестольными, и одно преемство бывает только по имени, а другое в самой вещи" (Слово 21 похвальное Афанасию В.).
И вот при всем том, что сохранилось преемство власти только по имени, остались епископы, которые и после протеста не порвали, но подчинились первому епископу до Собора. А коль скоро таковые нашлись и признали власть первого епископа все еще законной, то нельзя с этим не считаться.
Митр. Агафангел и его викарий Варлаам и Евгений (10 мая 1928 г. Ярославль), в дополнение к декларации 6 февраля сообщают митр. Сергию: "принципиально власть Вашу, как заместителя, не отрицаем; распоряжения заместителя, смущающие совесть и, по нашему убеждению, нарушающие церковные каноны, в силу создавшихся обстоятельств на месте, исполнять не могли и не можем". Только благодаря этому заявлению митр. Агафангел не попал под запрещение.
Однако, до каких же пор епископы, выразившие протест, но согласившиеся подчиняться митр. Сергию, должны ждать соборного суда? Ясно, что до ближайшего Поместного Собора. Но после 18 лет ожидания (с 1927 г.), состоявшийся в 1945 г. Поместный Собор в Москве, который назвался вторым после первого в 1917 г., соборного суда не производил, и епископы эти оказались обманутыми, как это и предполагали другие. На последнем соборе узурпация общеепископской власти, раз произведенная единоличной властью иepapxa, утвердилась без суда и разбирательства происшедших беззаконий. Таким образом, вопрос о дальнейшем подчинении Московской Патриархии для таковых отпал. После Собора 1945 г. эта Патриархия есть самочинное и незаконное учреждение и не подлежит никакому признанию и уважению, как таковая, стоящая на ложном основании в самом своем учреждении и продолжающая на нем укрепляться при всеобщем потворстве или вынужденном молчании.
Преднамеренно и не даром последний Собор был обставлен с необыкновенной пышностью и наибольшим авторитетом, чтобы облечь Московскую Патриархию всеми видами законности и неоспоримых прав, которых ей не хватало. Но для самой Русской Церкви, и настоящем и в будущем ея истории, этот день Собора был приговором о ея совершенной неканоничности и для остатков старого епископата и верных и сведущих сынов Церкви концом всякого примирения и временного общения с нею.
Новообновленческий раскол
Митр. Сергий, пользуясь поддержкой гражданской власти и невозможностью для епископата собраться в одно место для официального собора, принял решения общецерковного значения, пренебрегая его протестом, и, таким образом, восхитил себе общеепископские права верховной церковной власти.
Точно таким же образом, в свое время, сначала обновленцы, а потом григорьевцы, пользуясь поддержкой гражданской власти и заключением первых епископов, патр. Тихона и местоблюстителя митр. Петра, восхитили себе их права высшей церковной власти.
Третий раз в одинаковой обстановке, в одних и тех же условиях, повторилось одно и то же преступление – похищение высшей церковной власти, причем похитители возвышаются по положению, и похищение увеличивается по своему качеству. В первом расколе выступают священники-реформаторы, во втором – епископы-староцерковники, в третьем – сам первый епископ из канонической среды. Обновленцы и григорьевцы похищают единоличные права первого епископа, а здесь первый епископ – общеепископские. Первые производят кражу темной ночью общей церковной смуты, тюремного заключения, неизвестности положения, вторая происходит среди бела дня на глазах у всех. Там – хитрый обман и ложь, здесь – открытый дерзкий грабеж и насилие. Синода, или какого-либо органа, ограничивающего действия этого первого епископа, нет, а старших епископов он не только не слушается, но еще и обрушивается на них с прещениями. Он может делать все, что хочет.
Кроме того, приняты обновленческие условия легализации, оправданы гонения на Церковь, поставлен новый епископат на место прежнего, даны прещения заграницу, установлен полный контроль безбожников в Церкви и пособничество им в политических делах.
Но отсюда же следуют и соответствующие уже бывшие выводы. Как захват власти Патриарха и местоблюстителя, так и власти общеепископской, и вообще высшей церковной власти, и путь советской легализации осуждены уже противообновленчским судом Церкви и канонами ея. Путем похищения обновленцы и григорьевцы не приобрели законного преемства, церковной власти, а сергиевцы его потеряли.
Действия в пользу врагов Церкви
Действия митр. Сергия антиканоничны по их существу и общей форме, в том именно как они совершены, то есть, прежде всего, вопреки рассуждению всех епископов, но они преступны и по фактическому своему содержанию в том, что им совершено и что явилось причиной несогласия всех епископов с первым.
Постановлением Собора 1917 г. "о мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь" от 5/18 апр. п. 13в определено: "лишать доверия и права представительства предателей из клира и мирян, сознательно действующих в пользу врагов Церкви".
Собор происходил во время гонений, и его постановления направляют Церковь по определенному руслу и являются законом жизни Церкви этого времени. Чтобы отменить их, не могло явиться достаточного основания и авторитета, а потому нарушения этих постановлений относятся к преступлениям. Какие же действия в пользу врагов Церкви совершила Московская Патриархия?
1. Подчинение церковного управления врагам. Митр. Сергий и Московская Патриархия допустили вмешательство во внутренние церковные дела гражданской и богоборческой власти и таким образом уничтожили каноническую свободу церковного самоуправления и самоорганизации, и тем помогли безбожникам нанести ей больше вреда, и сами сделались участниками их преступлений.
Признав за большевиками право санкционировать или отвергать назначение епископов и клириков, сама Московская Патриархия возникла вновь, "употребив мирских начальников" (Седьм. 3). В первый период своего заместительства, до своего заключения, митр. Сергий имел власть, как и его предшественники, по согласию епископов. Во второй раз, выходя из заключения, он ее получил из рук мирских начальников, потому что принял их условия легализации, уже отвергнутой ранее Церковью и им самим. Теперь, решившись на эти действия без рассуждения всех и идя на разрыв с епископатом, он именно за то самое, что лишает его права на власть в Церкви и получает вновь ее от мирских начальников. Эта измена Церкви и была условием получения им вновь епископской в Церкви власти. Он целиком и вновь ставленник гражданской власти, как и обновленцы и григорьевцы, на тех же условиях похитившие церковную власть. Таким образом, современная Московская патриархия основана на заведомом преступлении или, как выразился о ней один из полемистов в России, – "во грехе рожденная и в беззакониях зачатая". Поэтому, по совершенно точному смыслу правила, митр. Сергий и Сергиевская Патриархия должны быть низвержены и отлучены, как не имеющие полномочий Церкви и избранники мирских начальников.
Свои должности получили от советской власти и члены Синода. И если право представлять епископов к рукоположению принадлежит только епископам (Седьм. 3, Апост. 30), то какое же каноническое значение имеет вновь рукоположенный епископат, представленный "Советом безбожников по делам Православной Церкви".
2. Перемещение епископов было необходимо для антирелигиозных целей советской власти. Во время гонений епископы и народ крепко духовно сплотились. Пребывающих в заточениях и ссылках народ сугубо почитал, и сколько бы эта разлука ни длилась, их помнили и поминали за богослужениями. А когда они возвращались на кафедры, по окончании сроков своего заключения, то их встречали величайшим торжеством. Даже советская террористическая система была бессильна против такой организации Церкви, единения пастыря и паствы и морального влияния церковного руководства: возвращать на кафедру – торжество и победа Церкви, не возвращать – продолжается память об епископе изгнаннике. Что делать? Единственную помощь безбожникам по разложению Церкви и моральной ея дезорганизации могла оказать только высшая церковная власть, которая, по их желанию, порвала бы связь епископа с паствой. Большею частью просто устраняя епископа с кафедры, когда переводя его на другую, которую и он, будучи репрессирован, также не увидит, и она его не знает, и назначая нового, указанного гонителями Церкви, патриархия оказывала подлинную услугу последним.
Вот почему тот пункт – устранение с кафедр не угодных епископов – был поставлен в условия легализации высшего церковного управления.
Всегда были перемещения епископов постановлением церковного центра, ко никогда с таким разрушительным смыслом и значением. Не важно, что переводят епископа на другую кафедру, но важно кто переводит и во имя чего. Во время гонения на Церковь, отказавшаяся от исповедничества церковная власть, в угоду гонителям-безбожникам, устраняет или перемещает с кафедры епископов-исповедников веры и правды и вместе с безбожными властями порывает духовные связи Церкви и лишает членов ея источников поддержки и утешения. Переживая остро этот тяжкий удар, петроградская епархия и ея епископ, своевременно выразили принципиальный свой протест против такого открытого действия главы Церкви в пользу врагов Церкви.
3. Оклеветание исповедников. 17/30 апреля 1926 г. митр. Сергий открыто, не боясь большевиков, писал митр. Агафангелу: "никто против Вашей личности, как таковой, ничего не имеет, особенно после перенесенных Вами лишений за Церковь Христову". Однако через год он эти лишения назвал должным наказанием за контрреволюцию. По его новым словам, "только люди, которым кажется, что нельзя порвать с прежним режимом и даже с монархией, не порывая с православием, тормозили усилия установить мирные отношения с советским правительством". (Декл. 16/29 июля 1927 г.). В интервью журналистам 15 февраля 1930 г. он заявил: "предпринятые советским правительством репрессии по адресу верующих и священников не имеют никакого отношения к их религиозным убеждениям. Эти репрессии вызваны исключительно антиправительственными действиями" (Воск. Чтение 23 марта 1930 г.). В 1945 г. митр. Николай Крутицкий в Париже заявляет то же самое: "Репрессии были против политической деятельности духовенства" (В. Ц. Ж. № 4). и т. д. до журнальных статей нынешнего дня у Московской Патриархии. Какие удивительные верноподданные у советской власти вдруг явились. Московские первосвященники повторяют в точности роль иудейских, которые пред языческой властью старались показаться ревностными поклонниками римского кесаря, и с ложью, лестью и лицемерием говорили о Христе: "Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю" (Лук. 23, 2). Он политически неблагонадежный. Человек. Так был оклеветан Первый Исповедник Правды.
Это обычный способ угождения властям, но примечательно то, что с расчетом именно пользы, тогда для народа (Ин. 11, 50) и теперь для Церкви, первосвященники действуют предательством и клеветой на неповинных, Поразительное сходство. Подлинно в мiре сейчас происходит, по образу Христа распятие Его Церкви. Оскорбляя и заушая связанный и заключенный епископат, Московская Патриархия вместе с большевиками объяснила пред всем мiром гонения на Церковь ея контрреволюционностью и действительно развязала руки врагам для продолжения и усиления их еще в течение 13 лет (1927-1940). Такова роль московских первосвященников, "дерзнувших корчемствовать истиной" (Шест. 2).
4. Отрицание гонений. В помощь врагам Церкви исповедники оклеветаны с таким бесстыдством, как будто налицо нет никаких других признаков гонения на веру народа, истребляемую всеми способами помимо арестов служителей ея. Церковное управление прикрывает злодеяния власти против Церкви, утверждая, что гонений никаких нет.
В том же интервью митр. Сергий, во всеуслышание мipa объявил: "в советском союзе никогда не было, и в настоящий момент не происходит каких-либо религиозных преследований. Многие церкви действительно закрыты, но закрываются они не по приказу властей, а по желанию населения, а во многих случаях даже по решению верующих".
Советская власть обманывает тех, кого можно обмануть, малых сих, простых людей заграницы, которые склонны идти за этой властью, ради обещания благ земных, но удерживаются слухами об ея антирелигиозных действиях. Роль Патриархии – вводить в заблуждение, сознательно участвовать в обмане, распространять заведомую ложь в пользу советской власти. Это – открытая измена Церкви и ея истине.
Факт гонений установлен Всероссийским Собором, который принял меры против действующих в пользу врагов Церкви и как предателей постановил лишать их доверия и представительства. Почему гонения перестали быть гонениями, и как можно объявить их несуществующим даже тогда, когда они были в разгаре? Какая наглая вражда с истиной.
5. Потворство безбожию. Возложение всей вины на контрреволюционность Церкви и отрицание факта гонения, само собой утверждает, что никакой антирелигиозной власти не существует, и безбожия, как духовного врага христиан, нет. Мы видели, что во всех документах, до падения митр. Сергия исповедывалась правда расхождения между христианством и безбожием правящей партии. Умалчивалось об этом и говорилось о полном единении только у обновленцев, а потом у митр. Сергия. Как бы во исполнение Советской Конституции – "Свобода религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды", – Патриархия и останавливается только на своем культе и отказывается от защиты верующих и признает право безбожия нападать на религию. Обличать безбожие или на него указывать верующим как на врага, она не смеет.
Таким образом, церковное управление отказывается от части населения христианской страны, уводимой в безбожие, без борьбы отдает столько христианских душ, сколько безбожная власть может их взять. Это не пастыри добрые, полагающие души свои за овец своих (Ин. 10, 11). Пастырский долг попирается и нет заботы, чтобы взыскать и спасти погибшее (Mф. 18,11). Никто не избавляет их от волков, и они отдаются им на съедение. Злу попускается свободно возрастать, внимание и бдительность народа усыпляется, достоинство Церкви в свидетельстве истины с малой хотя долей мужества не соблюдается. Церкви, воинствующей на земле за спасение чад своих, нет. Слово духовных руководителей больше не приправлено солью (Кол. 4, 6), ибо оно растворилось в компромиссах. Нет сопротивления врагу, нет воодушевления для борьбы. При полном разгроме объявлено благополучие. Это – лжепророки, которые говорят "мир, мир, – а мира нет" (Иерем. 6,14).
6. Молитва за власть врагов Церкви. 8/21 октября 1927 г. митр. Сергий издал указ о поминовении властей за богослужением. Если власть языческая, то она в древности всегда признавала себя учреждением божественным, по закону естественной справедливости служила для наказания зла и поощрения добра, и хотя не знала Христа, но и неповинна была в заблуждениях своей веры и достойна была молитв за себя по слову Апостола (Рим. 13, 1-7; I Тим. 2, 1-3). Но если эта власть отступническая, которая знает Христа, но отвергает Его и восстает на Него и гонит веру Божию вообще, то за нее, как согрешающую грехом к смерти, нельзя молиться (Ин. 5, 16).
"Грех к смерти есть, когда некие, согрешая, в неисправлении пребывают. Горше же сего то, когда жестоковыйно восстают на благочестие и истину, предпочитая мамону послушанию перед Богом, и не держась Его уставов и правил. В таковых нет Бога" (Седьм. 5). Сказанное по другому поводу это правило наиболее относится к большевикам, которые именно таковы: жестоковыйно восстают на благочестие, не имеют Бога и пребывают в неисправлении.
Неисправленность же или грех к смерти есть отвержение покаяния и дара Божия прощения грехов, того минимума, после которого ничего не остается для спасения человека. Дух Святый именно для прощения грехов и дан Спасителем ученикам дуновением уст Его: "примите Духа Святого, кому простите грехи, тому простятся, на ком оставите, на том останутся" (Ин. 20, 22-23). Отвержение благодатного прощения грехов или нераскаянность и есть та хула на Духа Святого, которая не простится ни в сем веке, ни в будущем (Мф. 12,31-32).
Патриарх Тихон в послании 19 января 1918 г. объявил большевикам: "властью, данною нам от Бога, запрещаем вам приступать к тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и по рождению своему принадлежите к Церкви Православной. Хотя в своем обращении в Верховный Суд 16 июня 1923 г. Патриарх и раскаивался в этом проступке, но, во-первых, его выступление было принято целым Собором, и им одним отменено быть не может, а во-вторых, власть не исправилась и не покаялась, чтобы имелось малейшее основание снять с нее отлучение, которое и остается в полной силе.
Eп. Николай (управляющий Владимирской епархией) своевременно (1928 г.) заявил, что поминовение отлученных за литургией есть богохульство. Поскольку эта власть остается неисцельно богоотступной и богоборной, к ней приложимо только моление помянника и молебна: "мерзкое и богохульное агарянское царство вскоре испровергни и благоверным царем предаждь". Так именно молились о падении власти Юлиана Отступника св. Григорий, отец св. Григория Богослова, и св. Василий Великий, ни о какой лояльности к отступнику не помышляя.
Если советская власть требовала от Московской Патриархии поминать себя за богослужением, то надо было иметь мужество отказать ей в этом, потому что, как безбожная, неверующая, она не нуждается в этих молитвах, а если нуждается, то только в определенном смысле этих молитв – об обращении ея к вере от пути погибели и всякого злодейства, что не могло бы служить ея престижу.
Однако Московская Патриархия ввела это богохульство – молитву к Богу об утверждении власти врагов Божиих – в богослужение с исключительно провокационным смыслом проверить отношение приходов к советской власти и к новой позиции Патриархии, принявшей условия легализации, и, таким образом, она отдала непокорных этому постановлению на новые репрессии гражданской власти.
Все эти действия Московской Патриархии в пользу врагов Церкви, – подчинение им церковного управления, перемещение епископов, оклеветание исповедников, отрицание гонений, потворство безбожию и молитва за их власть – караются высшей церковной властью Собора не только лишением доверия и права представительства, но и другими большими и предельными карами.
Определение Священного Собора "о мероприятиях к прекращению нестроений в церковной жизни", 6/19 апреля 1918 г., оповещает верных чад Церкви: "Рассудив о некоторых епископах, клириках, монашествующих и мирянах, не покоряющихся и противящихся церковной власти и обращающихся в делах церковных к враждебному Церкви гражданскому начальству, и навлекающих через то на Церковь, ея служителей, ея чад и достояние многоразличный беды, – Священный Собор таковых осуждает, как богопротивников и постановляет:
1. Епископ, противящийся высшей церковной власти и обращающийся при сем за содействием к власти гражданской, запрещается в священнослужении с преданием церковному суду, и если засим, по троекратном приглашении, не явится лично на сей суд, то извергается из сана (Ап. 74, Двукр. 14).
2. Священнослужители, состоящие на службе в противоцерковных учреждениях, а равно содействующие проведению в жизнь враждебных Церкви положений декрета о свободе совести и подобных ему актов, подлежат запрещению в священнослужении и в случае нераскаяния извергаются из сана (Ап. 62, Седьм. 12, 13, Петр. Ал. 10)".
Расчет пользы церковной
В чем польза Церкви во время гонений? Общеизвестно, что в проявлении нравственных сил мужества, бодрости, твердости, терпения в страданиях и испытаниях и в решимости на смерть. Церковь встретилась с врагами Бога и Христа. Ее преследуют и уничтожают за ея веру. В условиях сражения, на войне, когда открылось такое кровопролитие, и Церковь получила столько ран, ей нужно хранить веру, догматы, каноны или порядок своей внутренней жизни именно "всеоружием Божиим", имея пояс истины, броню праведности, обувь мира, щит веры, шлем спасения, меч слова Божия, устное исповедание правды, верность до смерти, до венца жизни вечной (Еф. 6, 13-17, Mф, 10, 17-20, Откр. 2, 10). Ни нравственность без догматов и канонов, ни каноны и догматы без нравственности, ибо они органически вкоренены друг в друга. В духовной же борьбе низложенный дух и павшая нравственность – причина повреждения и самых догматов и канонов и всего порядка Церкви. Поэтому показателем величайшего духовного упадка церковных людей нашего времени это их неспособность замечать пробел в этом принципе в поведении Московской Патриархии или считать его несущественным. Даже в правилах мiрской войны духовная сила солдата ставится во главу угла военного успеха. Мы же теперь подчеркиваем необходимость хранения догматов и канонов, умалчивая о нравственности, как будто без нее можно сохранить их. А в ней то и заключена главная польза Церкви, фундамент ея жизни, ея Духовная природа. Кажется, по времени, мы принуждены проповедовать азбуку христианства.
В десятилетний канонический период Церковь пережила истинную свободу, которая заключалась в исповедничестве среди страданий, в физических узах, но в духовной независимости от врагов, в жизни по своим внутренним законам. В неканонический период она попала в тяжкое рабство и связанность от богоборческой власти, и Патриархия надела на себя духовные узы лжи, неправды и всякого беззакония. Бывшее в течение десяти лет положение Церкви было нормальным, и иным не могло быть в этих условиях. В течение двух последних лет этого периода Церковь уже победила врагов стойкостью, сделав бесплодными их попытки ее поработить, и страданиями почти завоевала себе свободу церковного бытия в советских условиях. Отделить политику от религии было трудно, ибо, исповедуя религию, ты делаешься противником власти, которая с религией борется. Надо или отказаться от религии, или не бояться обвинения в противлении власти. Митр. Агафангел издал тайное послание, в котором писал: "я не призываю вас к противлению гражданской власти, все, что она требует от вас, не противного нашей христианской совести, исполняйте, но блюдите чистоту веры" .... (Путь № 11.). Во всем этом была безукоризненная нравственная честность. Никто не подумал, что все средства хороши для блага Церкви. Великая польза для Церкви иметь центральное церковное управление, но оно представлялось или существующим в своей позиции бескомпромиссной правды или совсем несуществующим по закону децентрализации (от 7/20 ноября 1920 г.), когда епархиальный apxиерей, если не мог найти и составить собора apxиepeeв, мог принять на себя всю полноту власти. Надо было посмотреть, что делали бы большевики без центральная церковного управления, которое им было так нужно, если бы оно закрылось после ультиматума первоиерарxa прекратить насилие над Церковью и епископатом, без которого он не может составить у правления всею Церковью.
Немыслимо, чтобы управление могло существовать легально, тихо и безмятежно при нелегальной гонимой и уничтожаемой Церкви. Принцип нравственности, с его пользой для Церкви, торжествует. Таким образом, обвинение против сергиевской патриархии усиливается, как только ясен другой, положительный путь Церкви, чем тот, который она избрала.
Понятие пользы у Московской Патриархии – это сохранение себя или центрального церковного управления во что бы то ни стало, жертвами и средствами. Митр. Сергий не преподал поручение Епархиальным архиереям о власти на местах, как митр. Агафангел и архиеп. Cepафим Углицкий. Он полагал, что будет сам распоряжаться всеми церковными делами ... даже может порвать с епископатом. Ему казалось, что и нравственностью можно поступиться ради такой выгоды Церкви, как это ее управление. Предложение советской власти сохранить его в эпоху гонений на условиях некоторых нравственных компромиссов ради только политики ея явилось поистине великим соблазном для первоиерарха. Польза показалась несомненной. Но предполагал ли первый епископ, что враг поставит его в трагические противоречия и рядом с собой для нанесения вреда Церкви? Трудно перехитрить диавола, компромисс с ним губителен и всегда несет в себе поражение.
Однако, может быть, политика и средства Патриархии под конец оправдали себя, и она выиграла в борьбе: какая-то свобода дана, и сама Церковь дождалась легализации, а не одно ея управление. Но заслуга ли это Патриархии и результат ли ея компромиссов?
Когда Церковь, многолетним гонением, при помощи того же управления, была обессилена до последнего предела, до полного изнеможения и перестала быть опасной для безбожия, тогда, в связи с новым этапом внешней политики советов, в агитационно-пропагандных целях, сделана временная уступка Церкви. Вместе с верующими разных стран, обманутыми нынешней русской церковной свободой, советская власть хочет бороться за мipoвую революцию, за интернационал, а потом уже за полное уничтожение всякой веры и религии у себя и во всех странах. Это – обычный советский метод, доказанный уже в разных сферах ее действий. С временным попутчиком – к главной цели, а потом ликвидация попутчика (см. "Соврем. Состояние Прав. Церкви в СССР" Пр. М.П.). В свое время советская власть создала себе удобное церковное управление, держала его наготове на всякий случай и теперь возлагает на него свои новые политические задачи. Несомненно это хорошо для советской власти, но хорошо ли для Церкви иметь наготове такую церковную власть с такою ролью? Да лучше было бы, если бы церковное управление создалось вновь из освобожденных заключенных, если действительно нужно дать подлинную свободу Церкви и этому пришло время.
"Свобода" нынешняя явилась сама собой, неофициально, без изменения параграфа конституции и программы партии, а потому без всяких гарантий на будущее, с возможностью быть отнятой в любое время, без общедоступной печати, без готовых кадров духовенства, множество которого остается в заключении, при закрытых центральных храмах страны. Но самое печальное в этой "свободе" то, что она по своему смыслу является новой и самой грандиозной провокацией, которая когда-либо была до сего времени.
Большевиков всегда беспокоила Катакомбная Церковь, и они жестоко с нею боролись. Она не выяснена была в своем составе, но все же создавалась уверенность в ея слабости. Однако, под немецкой оккупацией во время войны, она обнаружилась в большой народной мощи, и большевикам пришлось теперь сделать у себя отдушину свободы, чтобы выяснить себе весь ея состав до конца и начисто. При всем том, что интеллигенция, молодежь и чиновничий класс служащих достаточно отгорожены от религии, власть узнает теперь, кто, все же, просачивается в религию. В самой Церкви остатки старой духовной интеллигенции выведены сейчас в епископы, собраны в монастыри и поставлены на другие должности. Церковь естественно выходит из катакомб, из подполья, а безбожники, во главе с "Советом по делам Православной Церкви", работают по учету последних религиозных сил страны для последнего ликвидаторского шага в будущем. Горе тем, кто вышел из своего сокрытия. Но Церковь не доверяет этой свободе, отлично изучив своего врага, не доверяет и легальным священникам. Так, например, в данный момент практикуется общая исповедь, которая снимает со священника обязанность тайного сыска и подозрения в тайном руководстве верующими. Но верующие имеют одиночную исповедь и указывают на эту возможность по секрету друг другу. Катакомбные священники имеются и должны быть в силу ограниченности и ненадежности полученной свободы. Таким образом, происходит только вид отступления большевиков пред религией, но на самом деле это есть обходное движение в целях нанесения ей окончательного поражения. Нынешняя свобода опаснее прежнего гонения. Какие здесь полезные для Церкви достижения Патриархии – мы не видим.
Цели и средства. Цель – сохранить Патриархию как Патриархию, а не правду, с которой она стоит и падает – нанесла великий вред Церкви. Коль скоро и Церковь ставит себе внешние цели, а не духовные, внутренние, то она падает со своей высоты и принимает средства ей несвойственные. Она бросает "всеоружие Божие", а берется за оружие человеческое, а в данном случае оружие врагов своих (по принципу – надо с врагом бороться его оружием) – дипломатию, ложь, клевету, обманы, хитрости, чем изобилуют документы этого пути. На самом деле наше оружие правды превосходит все оружия наших врагов, и ему обеспечена вечная победа, хотя бы оно в настоящем заключалось только в крестных уничижениях, страданиях и самой смерти. Поэтому принять по-своему принцип врагов (ленинский) – "нравственно все, что служит на пользу пролетариата" – это значит изменить Церкви. Но пролетариат также входит в Церковь, и даже не о его пользе позаботилась Патриархия.
Если бы во время сражения, пред лицом врага, командир сказал солдатам, что они сражаются не за отечество и могут бросить оружие и сдаться врагу, то такой вождь будучи предателем и изменником отечеству, может внести великое смущение в ряды войска. Такое точно впечатление было в церковном народе, когда глава Церкви объявил, что Церковь преследуют не за Христа, а за противление властям. Самую де религию никто не гонит и не уничтожает. Однако митр. Сергий стал изображать из себя чуть не страдальца, когда Патриархию стали осаждать епископы, священники и миряне со своими протестами и замечаниями. В своем протесте Церковь показала, что имеет мужество бороться, в то время как первый епископ его потерял. Верующий народ боролся за чистоту веры, за Церковь, ясно сознавая, где правда и где измена, где Церковь и где отступники, свято чтил имена исповедников иepapxoв и за верность одним этим именам шел на мученичество. Теперь он потерял ясность этого ведения, стерлись границы правды и лжи, Церкви и отступников, имена исповедников забыты. На смену религиозному подъему и готовности к борьбе и стоянию за веру пришли апатия, равнодушие и инертность в сердца множества слабых. Смущение было повсеместным и великим. Народ лишился нравственной поддержки от своих духовных вождей, которые еще не так давно были так дороги народу и своим исповеданием исполняли всю Церковь внутренним ликованием при внешнем гонении. Церковная Власть морально теперь была низложена и умерла вовсе как духовная сила до нынешнего дня. Церковный народ предоставлен был сам ceбе. Чаша его скорбей выпита им до дна. Надо было быть в то время в России, чтобы видеть и слышать ту скорбь народа, когда он метался и не знал куда идти, он был рассеян как овцы, не имеющие пастыря. Церковь – убежище правды, истины, добра на земле, пристанище и утешение от лжи и зла. "Это место, – по словам еп. Дамаскина, – куда не захлестнут мутные воды неправды, это – престол, на котором сама Истина утверждает свое царство. Но если оттуда, с высоты амвона, зазвучат слова лицемерия, человекоугодничества и клеветы, то ложь торжествует свою конечную победу над мiром, и там где светит образ Воплощенной Истины, смеется уже в отвратительной гримасе отец лжи. Тогда уже и здесь не истина, без которой мы не можем дышать, а такая же ложь, как и во всем, лежащем во зле мiре. Не найдет больше человек утешения среди всеобщего растления. Нет Церкви, как столпа и утверждения истины".
Сергиевское церковное управление не служило сохранению ни единого зерна веры в этом народе. Напротив, оно сделало все, чтобы подорвать и унизить ее. И только вопреки, а не благодаря ему народ сохранил свою веру. Теперь оно дискредитировало себя в глазах народа навсегда непоправимо, как нравственно падшее. Существует раскол между русскою Церковью и ея управлением. Создано внешнее единство там, где в сердцах, в корне и в сущности полное разобщение. Внешняя оболочка прикрывает внутреннее расхождение. В нынешнем единении Церкви с Московской Патриархией есть ложь. Внутри самой Церкви нет тех согласия, единства и любви, которые в ней были раньше.
Патриархия хотела пользы Церкви, но принесла епископату вред и народу вред. Кому же польза? Одному высшему Церковному Управлению, которое все сделало, все принесло в жертву для своего сохранения. И что же, – принятые условия легализации, как условия союза Церкви со своими гонителями, уничтожали духовное и юридическое значение самой Церковной власти. Дурные средства загубили хорошую цель.
Личные характеристики
Интересен человек, который, получив в критическую пору укрепление законного преемства своей власти общеепископским мнением, затем решил действовать без его согласия и наперекор ему, пользуясь поддержкой насилия гражданской власти и формальной невозможностью созвать Собор и судить его действия. Пред нами мудрый ли политик, который знал цель, к которой шел и, укрепив сначала свое положение среди епископата, потом повел его за собой, куда хотел; предатель ли он по расчету, как Иуда, или павший от временного страха и малодушия, как ап. Петр?
Может быть ни то, ни другое или то и другое понемногу, по мелкости своего масштаба. Митр. Сергий – человек умственно даровитый, житейски опытный, но прошедший путь нравственных сделок и изощренный в эластичных отношениях с сильными мipa и с выгодами момента. Он не злонамеренный, а слабовольный. Переоценив значение для религиозной жизни внешних условий, он средством для цели избрал не исповедание церковной истины, а личную хитрость, неискренность, политиканство. Так и высшая церковная власть потеряла различие добра и зла, святого и не святого, что входит в обязанность священника Божия Ветхого Завета (Лев. 10, 10-11). Деяния ея исходят от лица, потерявшего пастырскую мораль, имевшего достаточную практику в нетвердых принципах.
По некоторым биографическим данным, моральные качества Московских иерархов не очень высоки и предопределили их настоящий путь.
Некогда Сергий, apxиеп. Финляндский, будущий митрополит и патриарх, присоединился к заведомо неканоническому мнению Иоанникия, еп. Архангельского, о допущении второго брака для вдовых священников и диаконов (см. Отзывы епарх. архиереев по вопросу о церковной реформе, 1906 г.).
Когда Распутин протежировал Варнаву в епископы, то Святейший Синод под председательством митр. Антония (Вадковского) отказал в этом, но временный заместитель последнего, арх. Сергий, в угоду Распутину, затем провел это дело через Синод.
На смерть члена Думы Караулова он говорит чисто кадетскую речь на удивление всем. После февральского переворота, когда назначенный Временным Правительством обер-прокурор Синода начал самоуправно распоряжаться увольнением и назначением епископов, Синод в своем заседании постановил, в случае продолжения таковой деятельности нового обер-прокурора, выйти в отставку. В этом постановлении принимал участие и арх. Сергий. Когда же все члены Синода, вместе с арх. Сергием, действительно подали в отставку, а обер-прокурор, чуть ли не на другой день, приступил к организации нового Синода, то деятельное участие в этом деле принимал и архиепископ Финляндский, и сам вошел в состав нового Синода. Таким образом, показал себя очень неверным братом.
После октябрьского переворота митр. Сергий попадает в тюрьму. Но он там не засиживается. В тюрьму является известный Владимир Путята, за чудовищные деяния лишенный Собором 1917 г. apxиерейского сана и отлученный от Церкви, который в это время сблизился с большевиками. В результате таинственных переговоров, митр. Сергия немедленно выпускают из тюрьмы. Митр. Сергий пишет огромный доклад в защиту Путяты патриарху и Синоду, которые единогласно отвергли это ходатайство. В послании к своей пастве, из Нижнего Новгорода в 1922 г., он проявляет исключительную нравственную приспособляемость к властям.
При изъятии церковных ценностей, Сергий, митрополит Владимирский, стал противником мнения Патриарха по этому поводу.
16 июня 1922 г. митроп. Сергий, и с ним apxиеп. Евдоким и архиеп. Серафим (Мещеряков), по поводу возникновения самочинного высшего церк. управления обновленцев объявил: "Рассмотрев платформу ВЦУ и каноническую законность управления, заявляем, что целиком разделяем мероприятия ВЦУ, считаем его единственной канонической законной верховной церковной властью и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными. Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов Церкви, как вверенных нам, так и других епархий".
В январе 1924 г. митр. Сергий в Москве приносит всенародное покаяние пред Церковью и Патриархом в своем отступлении в обновленчество, и получает из рук Патриарха архиерейскую мантию и белый клобук.
Конечно, после такого падения, нельзя было заканчивать решения о нем только волею Патриарха, как о каждом покаявшемся. Надо было допустить до священнослужения, но оставить подсудным Собору, и тем более нельзя было ставить его в возглавление Церкви.
Крайняя неустойчивость взглядов митр. Сергия разительна. В 1922 г. митр. Сергий признает обновленчество, в 1924 г. кается в этом пред Патриархом. В 1927 г. сам становится на его платформу. В 1926 г. считает советскую легализацию григорьевского высшего церковного совета "признаком неправославия", а затем сам добивается ея на тех же условиях попрания внутренней свободы Церкви. В 1926 г. он дает совет заграничным православным епископам создать там самостоятельное церковное управление, а ровно через год осуждает такое желание их.
Нынешний преемник митрополита и патриарха Сергия, епископ Алексей, находясь еще в Новгороде, попал в Петербургский кружок баронессы Икскуль, штаб Распутина, и здесь познакомился с ним и через его посредство имел аудиенцию у Императрицы. Для него не было достаточно знакомство с мученицею Великой Княгиней Елизаветой Федоровной, которая была с ним весьма любезна и дарила ему дорогие подарки. Это обстоятельство много испортило репутацию среди почитателей молодого епископа-карьериста.
Как известно, в гибели митрополита Петроградского Вениамина решительную роль сыграло его осуждение обновленчества и отлучение Александра Введенского от Церкви. Вслед за арестом митрополита Вениамина епископ Алексей снял запрещение с обновленцев, на что не имел никакого права и чем возмутил верный епископат. Поэтому когда митрополит Сергий ввел apxиеп. Алексия в свой легализированный Синод, то петроградская епархия в декабре 1927 г. протестовала перед митр. Сергием против допущения в члены Синода такого епископа, однако сам впадавший в обновленческий грех, защищал подобные ошибки других.
Репутация епископа Алексия Симанского была такая же, как и митр. Серафима Тверского. "Ответ неразумным и осторожным" – неизвестный документ от 13 апреля 1928 г. говорит: "Мы не настаиваем, что он (митр. Сергий) лично доносчик, но важно, что за него и несогласие с ним гонят, и что около него есть заведомые предатели, как Серафим Тверской, Алексий Симанский и др. от синодальных членов".
Назначение Иосифа митрополитом Петроградским архиеп. Алексий встретил враждебно и завистливо и много против него интриговал и писал доносы в ГПУ. Митр. Иосиф пребывал в заключении многократно и в 1938 г. расстрелян. Его кафедру занимал митр. Алексей, красный орденосец, а потом Патриарх.
Епископ Николай (Ярушевич) Сестрорецкий (теперь митр. Крутицкий) управлял Петроградской епархией в то время, когда митр. Иосиф был заключен, а митр. Сергий издал свою декларацию 1927 г., и всецело стал на сторону последнего. Чтобы увлечь народ за собой, он скрыл от народа указ митр. Сергия о поминовении властей и усиленно распространял ложь про борцов за внутреннюю свободу Церкви от богоборной власти. Введенный в заблуждение народ разделился на три части, но в большинстве пошел за епископом Николаем. Ложь, обман и клевета возымели свою силу.
Надлежит и вообще расследовать, кто из епископов и духовенства стал секретным сотрудником советского церковного надзора и предавал своих братьев. Общая характеристика духовенства, как нами уже сообщалось ("Совр. сост. Ц. В. СССР" 1946 г.), такова: "Весь клир находится в полной зависимости от произвола большевиков, которые одних допускают к легальному священнодействию, а других устраняют, естественно предпочитая худших лучшим. Люди, не обладающие выдающейся силой нравственного характера, готовы идти на всякие сделки с совестью и пресмыкаются пред большевиками, только бы последние оставили их в покое. Весь клир прошел известный фильтр и избавиться от тюрьмы и ссылки он не может без компромисса, если еще власти его предлагают. Все выверены через репрессии. Из небольшого остатка старых епископов, не говоря уже о новых, все были в заточениях и не даром получили свободу. Нынешний патриарх Алексий был в ссылке в Семипалатинске, Николай, митр. Крутицкий, был в Усть-Сысольске, митр. Ленинградский Григорий, бывший протоиерей Чуков, вместе с митрополитом Вениамином, был приговорен к расстрелу, но помилован. Все прошли через тюрьмы и все получили предложение сотрудничать, и кто на это не согласился, тот из тюрьмы и не вышел".
Если террор имеет такое огромное влияние на поведение иepapxoв Московской патриархии, то напрасно говорить о расчетах пользы церковной и видеть в этом мудрость, политику, выгоду, надежду. Ничего подобного нет у нее. Все позиции ея не проданы ею, а отданы, как отдает их человек, который подписывает свой собственный смертный приговор. Его осведомляют о приговоре и он расписывается, что читал. Если он остается еще жив, то живет каждый день на милость победителя и делает все, что приказано. Он работает, как обреченный на смерть раб, у которого вынуто из души все и которому нет никакого дела до морали и стыда. Это давно все уничтожено. Смертный же приговор может быть приведен в исполнение в любой день. Работай на каждый день. Если ни один человек в России не имеет гарантии существования на один день, и находится не под законом, а под диктатурой, которая сознательно отрицает закон, то что же те, кто заранее приговорены к смерти, как официальная Церковь в России, которой продлевают существование сообразно требованиям общей политики, и поскольку нужно, чтобы Церковь лила воду на мельницу мipoвой революции. Это временный попутчик, с которым давно решено рассчитаться по миновании надобности.
Итак, мы, безусловно, имеем пред собою падших во время гонений, которые, под угрозой смерти, приносят жертвы новым советским идолам.
Падшие во время гонений
Двадцатое столетие принесло нам кровавое гонение на христианство и на всякую уже веру в Божество, напомнившее нам древность, но и неслыханное в древности. Святые каноны Церкви остаются неотжившими и в той части своей, в которой говорится о падших во время гонений. И гонения есть, и падшие есть. Кто же гонители? Не только подлинные язычники, но и худшее, последнее развитие язычества, прикрывающее своих идолов новыми названиями.
Церкви предстоит показать ныне наличие у современности идолопоклонства, поставить его вновь на суд христианства, не позволить христианам идоложертвовать и снова осудить тех, кто поклоняется им и так или иначе потворствует и приобщается к язычеству. Надлежит нам не только не участвовать в делах тьмы, но и обличать (Еф. 5, 11).
Новое язычество и его идолы. Идолопоклонством называется всякое поклонение твари вместо Творца (Рим.1,25), начиная от поклонения силам и предметам природы, до самообожения человека и противления Богу (Иез. 14, 2-5, I Цар. 15, 23), до обольщения богатством, мipoм, чревом и изделиями рук человеческих (Еф. 5, 5; Кол. 3, 5; Иак. 4, 4; Рим. 16, 18; Фил. 3, 19). Даже еретики, не молящиеся Богу и Христу, а поклонявшиеся ангелам, как творцам и правителям мipa, называются идолослужителями (Лаод. 35).
Какой идол поставлен ныне вместо Бога истинного? Официальная программа правящей коммунистической Партии, гонителя религии и врага христианства, говорит следующее: "ВКН (всесоюзная коммунистическая партия) руководствуется убеждением, что лишь осуществление планомерности и сознательности во всей общественно-хозяйственной деятельности масс повлечет за собой полное отмирание религиозных предрассудков" (пар. 13. "Программа и Устав ВКП(Б)").
Что означает этот идол – "планомерность и сознательность по всей общественно-хозяйственной деятельности масс", призванный заменить Бога истинного? Человек сам своими силами, трудом и умом удовлетворяет все свои потребности и ни к каким силам другим, вышечеловеческим, ему обращаться не нужно. Обращение же к ним свидетельствует только, что он еще не сам управляет силами природы и общества и прежде всего хозяйством, в удовлетворении материальных своих потребностей, которые остаются основными. Социализм и есть сознательное и планомерное управление хозяйством и обществом, он податель всех благ и избавление от всех зол, бог всемогущий, который исключает всякую нужду в другом Боге. Никакого другого смысла за идеей Бога не признается. Человек понят, как материальное существо, без особого смысла жизни и высшего назначения для его разума и сознания, кроме материального самообслуживания. Первый бог-идол это – социалистическое хозяйство или богатства всего мipa, принадлежащая всем мамона, или удовлетворение материальных потребностей. Как высший идеал жизни, он еще требует своего воплощения.
Второй идол – социалистический человек, массы пролетариата, якобы избранная часть человечества, творец социализма, которому социалистическая и атеистическая интеллигенция льстит мipoвой властью и богатством за его многочисленность и физическую силу, нужную только для революций, которые, конечно, возглавляет она. Остальное человечество подлежит частью истреблению, а частью порабощению, ибо диктатура пролетариата должна быть над непролетариатом и, прежде всего над крестьянством. Этот бог, как видим, сам человек-пролетарий, и, конечно интеллигентный, в его плановом и сознательном руководстве хозяйством.
Третий идол, якобы собой все объясняющий, – все та же природа и даже просто материя, сущность всей природы, жизни, разума и сознания в ней, слепое начало, единственный возможный бог, от которого все произошло и которым все движется и существует. В основе мipa материальная стихия, не имеющая никакой цели, мipoвая бессмыслица, в которую все возвращается. Разум, сознание, любовь, все ценности культуры, превращаясь в материю, бесследно уничтожаются. Все из бессмыслицы и в бессмыслицу.
Таковы идолы новой религии и ея вера, носящая название экономического, исторического и философского материализма.
Вот вся та тварь, которой ныне поклоняются вместо Творца. Материя —творение Божие, самообоженный человек, пролетарий, – создание грешного общества, хозяйство – изделие рук человеческих.
Официальная программа партии нам указывает, что должно заменить Бога истинного и в каких богов коммунисты верят. Вместо Отца-Бога – материя; вместо Христа-Сына Божия – обладатель всеми богатствами мipa и славой их человек, отрекшийся от Бога (Mф. 4, 8-10); вместо Духа Святого и благ вечного Царствия Божия – воодушевляющая идея земного царства мамоны – врага Божия (Mф. 6, 24). Материя, человек и богатство – вот триединый бог нынешнего язычества, начало, средина и конец, основание, цели и идеал новой религии, уже отвергнутые христианским понятием об идолопоклонстве и всем его учением о Боге и спасении человека. Снова эти боги явились в новом виде, как объяснители мipa и вершители его судеб. Какой из этих богов важнее, нельзя сказать, они суть одно.
Культ. Таким образом, ныне явилось учение, которое рекомендует себя, как заменяющее веру в Бога, то есть, само как религия, достаточная для удовлетворения соответствующих запросов человека. И мы видим, что новые боги действительно окружены соответствующим культом. Есть соборы-съезды, утверждающие догматы. Есть догматы, непогрешимые основания, не верить в которые – преступление. Есть вера в будущие блага, ради которых отняты все настоящие, причем эти будущие блага будут принадлежать даже не вам, как в религии, а другим поколениям. Есть святые отцы, их иконы – носимые портреты, хоругви красных знамен, шествия не-крестных ходов, пение гимнов, цитация писаний, проповедь, славословия, благодарения, моления и покаяния. Есть жрецы этого культа и боги-олимпийцы, принимающие непрестанные похвалы. Это непогрешимые вожди и безошибочные в своих решениях папы, которым все обязаны беспрекословным послушанием. Культ этот идольский и омерзительный и известно, как верные христианские души без отвращения и возмущения не могут смотреть на это идолослужение и пародию на религию. Жертвы. Для воплощения бога-мамоны, мирового социалистического хозяйства, жрецы его требуют бесконечных, бесчисленных жертв трудом, деньгами, жизнями. Poccия знает уже много лет, по своему ужасному опыту, что такое поклонение языческим богам. Служение им требует миссионерства, распространения их влияния в мире, воспитания веры в них, похвал им и благодарностей за блага в России, и одновременно хуления на остальной мip, где они еще не царствуют, вплоть до того, чтобы за "железным занавесом" обманывать своих относительно жизни заграницей, и заграничных относительно жизни своих. Конечно, если этот идол – объединенное около богатств мipa пролетарское человечество – ставится на всемирный пьедестал, то требуются и планетарные обманы. Но жрецы требуют для воплощения его революций, насильственных переворотов с отнятием власти и богатств, с борьбой, убийством и грабежом. Для этого нужно развивать в людях зависть, вражду, классовую ненависть, а потому пускать в ход ложь, клевету, обман, провокацию, предательство, сокрытое преступление, молчание в одних случаях и шум в других. Все привлекаются служить этим богам такими нечистыми, отвратительными жертвами, чтобы идолослужение это утверждалось в мipе, распространялось все больше. Одни добровольно приносят эти жертвы, другие принуждаются к ним под страхом самой смерти, третьи подкупаются.
Гонения. Создав религию, якобы заменяющую Бога истинного, найдя своего бога, в которого требуется вера, чтобы воплотить его, обставляя веру культом и требуя жертв, большевизм проявляет и чисто религиозную нетерпимость, когда, кроме идейного оружия в борьбе с религиозными противниками, применяет к ним и физическое насилие. Однако, как его идолы, культ и жертвы носят современный утонченный идейный характер, так и гонения, несмотря на свои очевидные физические последствия, таковы же. Прикрытый лицемерием и ложью антирелигиозный фанатизм большевиков носит даже более отвратительный характер, чем когда-либо бывший религиозный. Древние язычники действовали прямолинейно. Теперь же не объявляют открытого гонения на религию, но преследуют скрыто, лукаво, хитро. Объявляют отделение Церкви от Государства, проводят национализацию и лишают Церковь имущества в виде духовных школ и монастырей и других учреждений чисто религиозного назначения. Закрывают храмы, якобы не для борьбы с религией, а для защиты материальных интересов самих верующих, когда прихожане не в силах заплатить непосильный налог, который наложен на храм тою же властью, или для безопасности граждан, так как храм не ремонтируется, или для склада картофеля, зерна, дров, заготовленных для насущных нужд населения. Народ уверяют, что аресты духовенства не являются мерой борьбы с религией, а самозащитой его от своих политических врагов. Духовенство якобы совершает политические преступления, хотя эти обвинения предъявляются без малейшего основания. Вся злейшая борьба с религией прикрыта благовидными предлогами.
Отречение от веры в Бога в прямом и официальном смысле, как включенное в программу коммунистов, требуется, таким образом, только от вступающих в правящую страной партию. Сам по себе этот факт огромного значения, как получивший место в наши времена и поставленный во главу угла государственного строительства. Им и определяется гонение на веру. В отношении к остальным членам государства и общества отречение от веры в Бога поставлено не официальным, а практическим условием службы и карьеры. Интеллигенция, военные, служащие, которые бывают замечены в симпатиях к религии, в посещении церкви, сначала подвергаются персональным "увещаниям" начальства или специальных агитаторов, а потом перемещениям, увольнениям, понижениям, исключениям по службе. Paбoчие верующие – прежде всего сокращениям и увольнениям при первом случае, раньше всех других. Молодежь – позору в стенных газетах школ и обструкции. В массах простых верующих внимание гонителей обращено на деятелей Церкви и особенно ревностных мирян, которых арестовывают и высылают при всякой очередной репрессии населения. Оставляются в совершенном покое старики простонародья, ибо вместе с их вымиранием "отмирают и религиозные предрассудки". В таком же смысле отречение от веры не требуется от духовенства и церковной иерархии коль скоро оно само, под давлением репрессий и бесконечных тюрем и лагерей, не откажется публично от веры и не сложит с себя сана или по крайней мере не принесет некоторых жертв богам советской власти, которые по существу равносильны отречению от веры, не поможет ей в ея политических и антирелигиозных даже целях. Другим путем оно не освободится от репрессий. Однако остаются, все же, массы женщин и мужчин выше среднего возраста, домашнего труда и мелких профессий, которые без контроля и под контролем власти посещают богослужения и наполняют немногие, оставленные им церкви в огромных, больших и малых городах и селах великой страны.
Исповедники и падшие. Во время всенародной переписи многие верующие показывали себя неверующими из малодушия, другие, со слезами того же страха, преодолеваемые, однако, обязанностью исповедания, записывались верующими, и таких оказалось множество к огорчению власти. Были интеллигенты, которые записывались в союз безбожников, чтобы продолжать иметь у себя Библию, якобы для антирелигиозных целей. Некоторые профессора искренне радовались, что их наука исключает антирелигиозные темы. Другие принуждены бывают приносить жертвы советским идолам несколькими антирелигиозными фразами от имени их наук, отдаленно соприкасающихся с религиозными воззрениями. Популярная научная литература самых последних советских изданий никогда не обходится без антирелигиозных выпадов (будь то "Происхождение небесных тел" или "Происхождение гор и материков", "Землетрясения" и т. п. ). Иногда можно просто удивляться, как они находят повод к этому. Видно, какая нужда заставляет их так писать. Остается упомянуть о политических и антирелигиозных выступлениях выдающихся служителей науки и искусства, чтобы перейти к служителям Церкви.
Мы видели, как в своих "действиях в пользу врагов Церкви" были принесены все нечистые идольские жертвы ложью, клеветою, обманом, предательством, враждою, лестью, человекоугодничеством (образцом нечистой и грешной идольской жертвы: лицемеpием, угодничеством и человеконенавистничеством является обращение собора епископов "ко всем христианам мipa" 8 сентября 1943 г., в котором последние призываются к борьбе за "полное уничтожение кровавого фашизма, поправшего идеалы христианства и свободу христианских церквей". У себя этого так и не заметили). Всего этого нельзя сделать без отречения от христианства, на самом деле, без лишних слов, но в той или другой мере, каждый раз, когда нужно отрицать гонения, клеветать на исповедников, вводить в заблуждение верующих, хвалить и благодарить палачей народа и гонителей Церкви. Солидаризироваться с радостями и успехами большевицкой власти это – "приобщаться злым делам ея" (1 Ин. 1, 11). Что центральное церковное управление может служить прямо и косвенно политическим целям христианского государства, по большей части не только не изменяя Bеpе, но и утверждая её этим, это известно. Но чтобы оно могло сделаться служителем преступных революционных, разрушительных целей и средств безбожного государства, борющегося с Церковью, и со всякой верой, это нечто новое и чудовищное, это победа сатаны, это падение христиан, его идоложертвование.
Суд над падшими. Религия и Церковь – сфера свободы, и суд церковный являет свою силу преимущественно над теми, кто ищет правды Божией и спасения, считает себя членом Церкви и хочет остаться в ней, но имеет пятно на совести и скорбь о случившемся с ним особенно во время гонений, когда ему пришлось исполнить какое бы то ни было желание язычников, не только прямо отрекшись от имени Христа, но и при исповедании Его. Для пробуждения нашей померкшей совести, перечисляемые древними канонами, в истории Церкви виды падения имеют исключительную цену. При свете их ясна картина и современного падения христиан.
Из правил Петра Александрийского мы видим, что некоторые проходили мимо идолов, не кланяясь и не принося жертв. Другие, так называемые либелятики, получили за взятку от римского начальства письменную справку (либели) о принесении ими жертвы, хотя на самом деле этого не было. Один павши, по словам св. Киприана, рассказывал: "я, когда представился случай иметь записку, пошел к начальству и объявил, что я христианин, и мне не позволено приносить жертву и нельзя приступить к жертвеннику диавольскому, и что я даю за это плату, чтоб мне не делать непозволенного" (п. 43. ч. 1. Твор.).
Таковые не совершили жертвоприношения или воскурения фимиама пред гением императора, но выполнили приказ языческой власти о выявлении своей лояльности в ущерб христианской совести. Некоторые вместо себя ставили наемников из язычников и даже собственных рабов из христиан. Образовался вид павших, так называемых традиторов или предателей, которые выдавали по требованию власти, книги Священного Писания, церковные сосуды или имена христиан. Они не отступили от веры, но, по тем или иным соображениям, споспешествовали язычникам против христиан, указывая им пути и дома христиан (Григ. Неок. 8. 9). Это большею частью духовные лица – пресвитеры и епископы. Но в отношении утвари и здесь хитрили и выдавали еретические книги и старые церковные вещи на слом или не бывшие в употреблении.
Некоторые по принуждению приняли "нечто идоложертвенное или некую пищу в руки насилием утеснителей влагаемую, но непрерывно исповедывали, что они христиане". Иные только под угрозой муками или отнятия имений, или изгнания, поколебались и идоложертвовали, причем некоторые и дважды и трижды идоложертвовали по принуждению. Были такие, которые идоложертвовали по принуждению, но сверх того "пред идолами пиршествовали, и, быв приведены, с веселым видом вошли и одежду употребили драгоценнее обыкновенной и участвовали в приготовленном пиршестве беспечно". А иные "вошли в одеянии печальном и возлегши ели, плача между тем во все время возлежания". Еще были, которые "пиршествовали в языческий праздник на месте, присвоенном язычниками, но приносили и ели свои собственные снеди". Наконец, были такие, "которые не только сделались отступниками, но и восставали на братий и принуждали их к отступлению или были виновниками такового отступления"(Анк. 3-9).
Сообразуясь с мерой преступления и качеством покаяния, павшие подвергаются лишению причащения даже на двенадцать лет, как, например, отпавшие без принуждения (Перв. 11), а клирики кроме этого всегда почти извержению из священного чина.
Обычный путь покаяния – три года проводят между слушающими слово Божие, семь лет припадают, прося прощения грехов у каждого с поклоном, стоят у дверей церковных, затем ниц простертые или коленопреклоненные, присутствуют на литургии оглашенных и выходят по возгласу "оглашенные изыдите", а потом уже допускаются до литургии верных и до святого причащения.
Павшими признаются все христиане, которые либо прямо отпадают от веры, либо тем или иным нравственно нечистым путем обойдут возложенную на христианина обязанность исповедания Веры. Церковь осудила все хитрости во избежание открытого исповедания веры, как выражения малодушия и трусости. Какое бы то ни было исполнение желаний язычников даже при исповедании имени Христова подлежало суду Церковной власти и собора, не говоря о том, что себя представляли на сей суд со смирением и сами провинившееся.
Всякое фальшивое сохранение веры Христовой напоминает двоеверие древних иудеев, которые и Богу истинному поклонялись и идолам служили (3 Цар. 3, 3). Массовое падение верующих в России напоминает подобное явление во времена языческого императора Декия, но в данном случае пало и само высшее церковное управление после десятилетнего исповедничества и борьбы. Оно впало в малодушие и маловерие и в земные расчеты в борьбе с безбожием, желая сохранить собственное существование и, принадлежа к разряду падших во время гонений, должно понести все последствия суда над таковыми.
Эпоха отступления. Перед язычеством ли мы стоим, не больше ли? Ведь язычество боролось за благочестие и веру в богов и являлось грандиозным недоразумением, которое должно было преодолеть, познавши единого истинного Бога, как Творца, как Воплощенного Спасителя и как Духа Животворящего. Апостол Павел пророчествует не о своей эпохе, когда говорит об отступлении. Это будет не язычество, и не отступление от Христа снова в язычество, а в чистую форму богоборства, в "превозношение выше всего называемого Богом или святынею" (II Фес. 2, 3-4). Это богоборство – не языческая ошибка, не недоразумение, а сознательное преступление "человека греха и сына погибели". Вот в какую эпоху, надо бояться, мы вошли. Соглашение церковной власти с безбожной властью мipoвoго нечестия, уже наводнившего мip преступлениями, это блуд больший, чем блуд ветхозаветной церкви с языческими властями и богами. Здесь посягательство на вселенскую Церковь, антихриста на Христа и извращение путей Церкви, взрыв Ея изнутри, который делает Московская Патриархия, впавшая в блуд с антихристом, коварно предложившим мир Церкви для ослабления ея влияния в мipе. Грядущий Собор, который придет в свое время, оглянувшись назад, вероятно уже безошибочно определит его. Тогда он может быть изречет более тяжелый суд: анафема, маран-афа, да будет отлучен до пришествия Господа (I Кор. 15, 22).
Только ради твердости канонических оснований суда над Патриархией мы должны были остановиться на языческих элементах современного безбожия, как уже пережитых Церковью.
Неканонический период и суд над ним
Строй церковного управления первого десятилетия, в силу стеснительных внешних обстоятельств, был только по форме полу-каноническим, ибо Первоиерарх не "управлял церковными делами совместно со Священным Синодом и Высшим Церковным Советом", и сами первые епископы не по избрании этих органов управления занимали свой пост, а по завещанию, но по самому существу своему он был совершенно каноническим, ибо преемство власти делалось законным по согласию всех епископов, и законность действий первого епископа заключалась в том, что он "ничего не творил без рассуждения всех".
Когда же первый епископ поступил без рассуждения всех и сознательно порвал свое единство с епископатом и впал в своеволие и самочиние, злоупотребив своим положением единоличного главы Церкви, то правление, по форме полуканоническое, стало по существу неканоническим.
Без рассуждения же всех он поступил в вопросе принятия условий легализации Церкви в безбожном государстве, которые были уже отвергнуты всею Церковью в предыдущей борьбе. Эти же условия повлекли за собой преступные действия в пользу врагов Церкви и нарушения целого ряда церковных законов.
Указанные преступления предусмотрены канонами вселенского значения, определениями Собора 1917-18 гг. Российской Поместной Церкви, учением Церкви и Священным Писанием.
Превышение полномочий первым епископом и подсудность его Собору: Апост. 34. Кир. 1 и др. Действия в пользу врагов Церкви, как предательство: Опред. Соб. 5/18 апр. 1918 г. Григор. Неок. 8-9. Вмешательство гражданской власти в церковные дела: Четв. 6. Седьм. 3. Аност. 30. Пренебрежение младшими прав старших по рукоположению: Карф. 97. Состав Собора: Перв. 5. Четв. 19. Карф. 87, 27. Догмат о Церкви: 9 чл. Символа Веры. Падение во время гонений: Лаод. 39. Перв. 10, 11, 14. Анк. 4-9. Григ. Неок. 8-9. Посмертный суд: Карф. 92. Священное Писание. Долг исповедничества – Mф. 10, 32-33; 5, 10. Раздельность кесарева и Божьяго: Mф. 22, 15-22. Невозможность союза христианства с безбожием: II Кор. 6, 14-16. Лишение церковного общения внешне и открыто безнравственных людей (и злоречивых) – I Кор. 5, 4-11 и т. д.
Московская Патриархия в современном ея составе ответственна за свое прошлое и за действия митр. Сергия, потому что возглавители ея как были ближайшими сотрудниками митр. Сергия, так и согласились продолжать церковное управление на установленных им беззаконных началах. Caм же митр. Сергий подлежит церковному суду и после своей смерти, в результате которого может подлежать и отлучению. Так были анафематствованы соборами Феодор Мопсуетский, Гонорий Римский, Кир Александрийский, Cepгий, Пирр, Петр и Павел Константинопольские.
Московская Патриархия, будучи осужденной мнением Духовного Собора епископов русской Церкви, полномочно действовавшего во время гонений, продолжает насильственно пребывать во главе Церкви, а потому подлежит и новому суду церковного свободного собора, который будет в силах прекратить ея существование и избрать другое высшее церковное управление. Она имеет против себя в настоящем доказанные обвинения, которые могут быть расширены, дополнены и уточнены еще более со временем, когда будет доступ ко многим другим данным.
Подсудность патриархии ничем неотвратима, разве только по физической невозможности этот суд произвести, по недосягаемости ея за перегородкой советской власти. Он может быть отложен на сколько угодно времени, но он неизбежен, как неизбежно и осуждение Сергиевской Патриархии.
Внимая памяти исповедников и страдальцев Церкви, которые остались запрещенными и поруганными своею же церковной властью, соборный суд санкционирует деяния Духовного Собора, бывшего во время гонений, и признает осуждение Московской Патриархии уже совершившимся. Всех, ей не подчинившихся, как осторожных и заявивших только протест против ея действий, так и решительно отторгшихся и прекративших общение с нею, суд объявит правыми, а не заявивших протеста, и тем более пособников и защитников неправых дел ея признает осужденными вместе с нею, и наложит на них, как и на нее, церковные наказания.
Как бы мы ни старались не предвосхищать решений будущего Собора, но мы не можем предположить, что даже, при самой великой своей снисходительности к павшим во время гонений и при раскрытии множества извиняющих их обстоятельств, Церковь не осудила бы отказ от исповедничества правды Христовой пред людьми, отменила бы заповедь Божию и не оградила бы себя в дальнейшем от таких отступлений.
Для приведения себя в порядок от безволия и расслабленности и чтобы не осудить строгости суда церковного, возьмем пример строгости от суда военного. Сословие военных обязывает быть жертвенным, и за невыполнение обязательства быть храбрым и отдать жизнь свою, если потребуется для защиты отечества, члены его подлежат суду. Так некогда военно-морской суд Кронштадтского порта признал адмирала Небогатова виновным в том, что 15 мая 1905 г., будучи настигнут в Японском море неприятельскою, превосходящею в силах, эскадрою, приказал поднять сигнал о сдаче, хотя и имел возможность защищаться. Суд признал уменьшающими вину обстоятельства: прежнюю долговременную беспорочную службу, крайнее физическое утомление после тяжелого перехода и угнетенное состояние духа после бывшего накануне боя, в котором, погибли лучшие корабли, и, хотя приговорил его и трех других подсудимых командиров к смертной казни, но постановил ходатайствовать пред Государем о замене смертной казни заточением в крепости каждого на 10 лет (В. Руадзе. Процесс адм. Небогатова. 1907 г). И у нас "превосходящий в силах противник" и сдавшийся ему митр. Сергий "имел возможность защищаться". Возможно, что и он утомлен был длительной борьбой с врагом, но, все же, угнетенное состояние духа вождя духовного менее простительно. А вот, что касается прежней службы, то здесь не уменьшающее, а увеличивающее вину обстоятельство. Она была не беспорочная. Десять лет отлучать от причащения у нас полагается тех, кто сам сдался и других понуждал к тому же (Анкр. 9). Есть также казнь и смертная – до пришествия Господа Иисуса, до будущего суда Господня, если Церковь не в силах помиловать. А связанное на земле будет связано и на небесах.
Есть примеры другого порядка
Во время гонений на веру Божию иудеев от язычников, когда прославились мученичеством святые исповедники семь братьев Маккавеев с учителем их Елеазаром и материю Соломонией, когда восстал ветхозаветный антихрист, царь Антиох Епифан, который ограбил церковные ценности, посвятил храм иерусалимский Юпитеру Олимпийскому и принуждал евреев к отступлению от Бога, тогда прославился предательством никто иной, как сам первосвященник народа Божия Иасон, а за ним Менелай, брат Симона, попечителя храма, также предателя сокровищ. Вот имена тех, которые "не размышляли о том, что успех против одноплеменников есть величайшее несчастье" (II Мак. 5, 6).
Уния митр. Сергия с безбожниками напоминает нам другое имя, Исидора, также Московского митрополита, который хотел завести унию с папизмом в 15 столетии. Но если уния с еретиками была отвергнута Церковью, то какова судьба унии с безбожниками? Слава Богу, не много у нас таких имен.
Вне славного и великого списка страдальцев и исповедников времен страшного гонения будет упомянут и злочестивый Сергий, лжепастырь Российской Церкви и его последователи по Московской Патриархии, которым да даст Бог, доколе живы, стать на путь покаяния и возвращения к правде и исповедничеству. Они сделали попытку узаконить Божие учреждение Церкви в боговраждебном государстве и возлюбили тьму больше, нежели свет и ложь предпочли истине, больше угождая власти земной нежели небесной. Они предпочли не страдать с Церковью, а много лет пребывать в благополучии, ценой всякой неправды.
После большевицкой власти, от праведного пути отпавшей и народ постаравшейся вовлечь в душепагубную пропасть, чтобы вместе с нею погиб, мы ждем соборного слова Русской Церкви о небесной жизни, которое врага прогонит, неверие в веру претворит и погубит все это мечтание бесовское. Однако в ожидании этого великого дня победы, мы, участники еще продолжающейся борьбы, должны поставить себя на определённую сторону. Весь опыт нас научил, что в борьбе с врагом мы не можем стать на путь компромисса с ним, хотя бы через признание Московской Патриархии. Ея компромисс с ним уже осудил ее.
Мы категорически утверждаем: современная Московская Патриархия в составе патриарха и его Синода – неканоническое учреждение.
Как осужденная Духовным Собором времени гонений при своем возникновении в 1927 г., как оставшаяся без обещанного церковного суда на своем незаконном соборе 1945 г., как погрешившая против веры в догмате о Церкви и в падении во время гонений и потому предосужденная Церковью до формального разбирательства собора, Московская Патриархия, по 15 прав. Двукратного Собора, не может рассчитывать на послушание себе от своей паствы.
Части Русской Церкви, епархии и приходы, их епископы клирики и рядовые члены, могущие осуществить неподчинение Московской Патриархии и прекратить с ней общение, впредь до суда над ней свободного Российского Поместного Собора, обязаны это сделать теперь же по долгу совести, голосу правды Божией, и велениям евангельских заповедей и церковного закона.
Пусть кто-либо не подумает, что тема о Церкви праздная, не заслуживающая внимания рядового мирянина. Неправильно предоставлять этот вопрос одним только богословам да архиереям. Грешно прикрываться пословицей, что “моя хата с краю и я ничего не знаю”. Эта тема должна живо интересовать всех русских, кто в Бога верует и считает себя православным.
Святитель Григорий Палама
Святитель Иоанн Златоуст
На фото - Комплекс Свято-Софийского храма в Циндао, Китай. Храм и жилой дом настоятеля. Проектный макет
Попался сегодня в руки 25 номер "The Faithful Steward" за 2006 год, газеты, выпускаемой HOCNA или Святой Православной Церковью в Северной Америке. Эта юрисдикция была основана архимандритом Пантелеимоном (Митропулосом), основателем знаменитого Свято-Преображенского монастыря в Бостоне.
Архимандрит Киприан (Пыжов)
ВАШИНГТОН. Президент США Дональд Трамп заявил о несправедливости по отношению к сирийским христианам, которым, по его мнению, тяжелее, чем мусульманам, эмигрировать в США, и пообещал помочь им. Об этом он заявил в интервью Christian Broadcasting Network (Христианская вещательная телесеть).
Архимандрит Киприан (в миру Кирилл Пыжов) родился 7 января 1904 года в Санкт-Петербурге. Вскоре его семья переехала в город Бежецк Тверской губернии, в котором и прошли детство и юность отца Киприана. Родителей отца Киприана звали — Димитрий Михайлович и Александра Константиновна. В семье кроме отца Киприана были ещё два мальчика. Семья не отличалась особенной набожностью, но всё-таки основные понятия о церковной жизни детям были преподаны. Мать скончалась от туберкулёза на третий день Пасхи 1912 года. Дети тяжело переживали кончину матери.
Биография архимандрита Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ), знаменитого иконописца и художника Киприана (в миру Кирилла Дмитриевича Пыжова) известна достаточно подробно. Родился 
Ариадна (Мичурина) (1900-1996), схиигумения, настоятельница Богородице-Владимирской женской обители в Харбине, Шанхае и Сан-Франциско.
Приближается Великий пост, время поста и молитвы, и Церковь святая заботливо нас готовит к тому, чтобы вступить в это поприще постное и проходить его, как должно. Уже почти две недели тому назад мы с вами слышали за службой литургийной Евангелие, в котором была приведена притча Спасителя о мытаре и фарисее, в которой Господь указывает нам, какая молитва праведная и какая неправедная. Мытарь ничего не принес в церковь, кроме грехов, но покрыл и уничтожил их истинным покаянием. А фарисей начал хорошо свою молитву, благодаря Бога. Мы, к сожалению, часто забываем Бога благодарить, а он начал, именно, благодарностью к Богу, но увы! благодарил Его не за то, что нужно, и этим испортил свою молитву. 
Тяньцзин был одним из центров русского православия в Китае. 30 июля 1901 в Русском парке на братской могиле 108 русских солдат, погибших во время Ихэтуанского («Боксерского») восстания 1900 года был сооружен небольшой памятник. После Русско-японской войны он стал служить мемориалом павшим и в этой войне. Памятник представлял собою небольшую часовню с алтарем из серого тесаного мрамора на высоком подиуме. На подиум высотой около 4 м, сложенный из квадров того же мрамора, вела торжественная двухсходная лестница. По оси восток-запад на некотором расстоянии от часовни установлена арка, составляющая с ней единую композицию. На вершине полуциркульной арки красовался огромный чугунный двуглавый орел с распростертыми крыльями, устремленный на запад, что очевидно символизировало духовную связь памятной часовни с Россией. Грани восьмерика церкви поочередно с окнами были украшены нишами со вставками из белого мрамора с выгравированными на них именами русских воинов, павшими в 1900 в Тяньцзине. Восьмерик украшал высокий парапет из мелких килевидных кокошничков, образующих подобие короны, а перекрывался весьма прихотливой по форме конструкцией. Она имела две части: нижняя – интенсивно приположенная полусфера, родственная луковичной форме, и верхняя – высокая многоярусная шея с луковичной главкой. Часовня-памятник была освящена в 1909 во имя Христа Спасителя. Посвящение часовни-памятника Христу Спасителю не только символично, но и типично для своего времени. Соотнесение подвига воинов, погибших на поле брани, с подвигом Христа, пронизывает все воинские храмы-памятники XIX – начала ХХ вв.
Святитель Иоанн Златоуст 
25 января/ 7 февраля 2017 г. ИПЦ Греции.
Внешние характеристики российского монашества предреволюционной поры выглядели оптимистично. Число монастырей, женских общин и их насельников быстро росло, причем с ускорением. В 1914 году насчитывалось 1025 монастырей и общин и почти 95 000 монашествующих. Умножалось число школ, больниц, богаделен и других заведений при обителях. Очень большим был приток паломников в монастыри. После революции все это дало повод многим говорить о возрождении или расцвете русского монашества в XIX – начале XX века. Об этом до сих пор пишут многие российские и зарубежные исследователи.
"Чего требуют от нас начала веротерпимости"
Здесь представлены редкие кадры 1960-х годов служения в Свято-Серафимовском храме в Си-Клифе (США, РПЦЗ) великого святителя Русского Зарубежья - архиепископа Иоанна Шанхайского, Митрополита Анастасия (Грибановского), епископа Митрофана (Зноско-Боровского), протоиерея Даниила Думского (первого настоятеля), архиепископа Аверкия (Таушева) в сане иеродиакона на освящении закладки, а потом в сане иеромонаха на Великом освящении храма, и других деятелей общецерковных и приходских. 
Протоиерей Михаил Польский