Пастыри Катакомбной Церкви в России
Священномученик Владимир Амбарцумов родился 20 сентября 1892 в Саратове. Его отец, армянин по национальности, Амбарцум Егорович, происходил из города Шемахи Бакинской губернии и был почётным гражданином этого города, одним из сподвижников основателя обучения глухонемых в России Федора Андреевича Рау. Первая жена Амбарцума Егоровича умерла при родах, оставив мужу трёх малолетних детей. После её смерти он переехал в немецкую колонию Сарепту под Царицыном в поисках воспитательницы для осиротевших младенцев. В местной кирхе ему порекомендовали благочестивую девицу из лютеранской семьи Каролину Андреевну Кноблох; она согласилась взять на себя заботы о детях Амбарцума Егоровича и со временем стала его женой. Во втором браке у него родилось ещё трое детей, младшим из которых был Владимир. Детей воспитывали в лютеранской вере.
Дочь священномученика Владимира, Лидия Владимировна Каледа, пишет: «Для старшего поколения родственников отца Владимира были характерны духовные искания и активная общественно-религиозная жизнь… В роду Кноблох были миссионеры, страдавшие от иноверцев. Сама Каролина Андреевна была глубоковерующей и вышла замуж из-за сострадания к овдовевшему Амбарцуму Егорычу и его трём осиротевшим детям… Родная сестра Каролины Андреевны, Ольга, принимала активное участие в жизни Сарептской лютеранской общины, за что в середине 30-х годов высылалась в Вятку… Активная религиозная жизнь была характерна и для рода Амбарцумовых. Брат Амбарцума Егорыча, Саркиз, был видным религиозным деятелем в Армении».
В Саратове, по семейному преданию, Амбарцум Егорович содержал частную школу для глухонемых. Будучи человеком милостивым, нестяжательным (детей бедняков он учил безвозмездно) и, по-видимому, непрактичным, он не смог справиться с финансовыми трудностями и разорился. Из Саратова семья Амбарцумовых в конце 1890-х переехала в Москву и поселилась на Шаболовке. Владимир поступил учиться в Московское Петропавловское училище при Петропавловской лютеранской церкви, находившееся в Петроверигском переулке.
Владимир был резвым и смелым мальчиком. Однажды во время ледохода он на спор перебежал по льдинам Волгу около Саратова. Другой раз на пари пролежал под проходящим поездом. Он «с ранних лет… очень любил природу, много бродил по лесам, хорошо знал пение птиц; имея прекрасный слух, умел вторить любой птице. Он их любил особенно и всегда мечтал иметь целое окно птиц. В лесу он всегда слышал пение птиц и сразу определял, какая поёт, и удивлялся, что мы этого не слышим. Охотником папа никогда не был. В юности у него была собака фокстерьер Дорон, спасённая им от мучивших его мальчишек. Дорон был очень умным псом и очень любил папу. Папа научил его всяким фокусам, в частности лазанью по деревьям за кошками… Папа был очень музыкальным, умел играть на скрипке, фисгармонии и хорошо пел. Видимо, его музыкальность способствовала изучению иностранных языков. Он знал греческий, латынь, английский и немецкий».
В училище Владимир увлёкся физикой, особенно электричеством. Дочери он показывал круглую дыру под окном в доме на Шаболовке, которую некогда пробил, соорудив электрическую «пушку». Своей «сестре Наташе он часто подсовывал какие-нибудь электроды, и её било током, он довёл её до того, что при виде какого-нибудь блестящего предмета она с криком убегала».
После окончания училища в 1911 он поступил в Московский Императорский университет, где проучился полтора года. В марте 1913 по настоянию матери он переехал в Германию, чтобы продолжить образование в Берлинском университете, считавшимся лучшим в мире по техническим наукам. В Берлине он жил у родственников Каролины Андреевны, а средства на учёбу зарабатывал частными уроками.
Здесь Владимир познакомился с христианским студенческим движением, целью которого была проповедь слова Божия среди молодёжи, а основной формой деятельности — изучение Евангелия в небольших кружках. Владимир Амбарцумович стал активным членом движения и, возможно, уже тогда перешёл из лютеранства в баптизм. Позднее он говорил: «Баптизм — это первый класс, но нельзя всю жизнь ходить первачком».
Отъезд его из Берлина, как пишет дочь, «…был знаменательным. Проснувшись утром, он неожиданно почувствовал, что надо срочно возвращаться в Россию. Поезд из Берлина в Россию шёл, огибая город, и имел несколько остановок. Когда отец принял решение ехать на родину, поезд уже отходил от первой станции. Папа успел окончить свои дела и на последней станции сел в этот последний или предпоследний поезд из Германии в Россию накануне первой мировой войны».
Образование он продолжил на физико-математическом факультете Московского университета. В те годы в университете также существовал христианский студенческий кружок, и Владимир принял активное участие в его деятельности. В России в христианское студенческое движение входила и православная интеллигенция. В кружке он познакомился с Валентиной Георгиевной Алексеевой, на которой женился в 1916. «Родители решили всю свою жизнь посвятить проповеди слова Божия», — пишет Л.В.Каледа.
Владимир Амбарцумович был талантливым физиком, и его ждала блестящая карьера, однако после окончания университета в 1917 он оставил научную деятельность, стал зарабатывать на жизнь частными уроками и продолжал трудиться в кружке.
В 1917 у Амбарцумовых родился сын Евгений, в 1919 — Виктор. В конце 1919 из-за голода в Москве семья переехала в Самару, где Владимир Амбарцумович сблизился с Владимиром Филимоновичем Марценковским (†1970), по благословению Патр.Тихона проводившим активную проповедническую деятельность среди учащейся молодёжи. Здесь Владимир Амбарцумович организовал около десяти христианских кружков, в каждый из которых входило от десяти до пятнадцати человек. Собрания кружков вначале устраивались на частных квартирах, а затем был приобретен дом, в одной половине которого поселилась семья Амбарцумовых, а в другой проводились занятия и собрания кружков. За активную деятельность по организации молодёжного христианского движения проповедник в 1920 был арестован и перевезен в Москву. Это был его первый арест. Через пять недель его освободили из заключения с подпиской о невыезде из столицы. Жена навещала его в Москве, а после смерти в 1921 сына Виктора переехала к нему со старшим сыном.
Восстановив связь с московским студенчеством, Владимир Амбарцумов организовал новый христианский кружок. В Кречетниковском переулке[1] нашли брошенный дом и силами студентов привели его в порядок. Здесь поселились Амбарцумовы и наиболее активные члены кружка и проводились занятия с молодёжью по изучению Евангелия. В начале 1920-х христианское студенческое движение получило развитие во многих городах России. Его объединяющим центром стал Центральный комитет христианских студенческих кружков, председателем которого был избран Владимир Амбарцумович. Комитет вёл организационную работу, устраивал съезды представителей кружков (последний легальный съезд проводился в 1924).
В 1922 в семье Амбарцумовых родилась дочь Лидия, а 24 мая следующего года умерла от пищевого отравления Валентина Георгиевна. Перед смертью, прощаясь с мужем, она говорила: «Володенька, я умираю. Но ты не очень скорби обо мне. Я только прошу тебя: будь для детей не только отцом, но и матерью. Поручаю тебе их, и Женечку, и Лидочку, и Никиту[2]. Времена будут трудные. Много скорби будет. Гонения будут. Но Бог даст сил вам, и всё выдержите…».
«Папа очень любил маму, — пишет Л.В.Каледа, — и часто повторял, что не знает, где кончается он и где начинается она. Очень переживая смерть супруги, папа, как мне рассказывали его друзья, внешне держался спокойно».
Похороны Валентины Георгиевны пришлись на Троицкую родительскую субботу и проходили необычайно торжественно: «Все были в белых платьях и пели песнопения. На могиле много говорили о маме, говорил и папа». Через много лет, уже будучи священником, о.Владимир исповедовал человека, который рассказал ему, что толчком, послужившим его приходу к вере, было необычное зрелище: похороны, а все одеты как на торжество, все радостные и все поют… «Это были похороны моей жены!» — сказал о.Владимир.
Незадолго до смерти Валентина Георгиевна беседовала со своей подругой о заупокойных молитвах. Обе они были баптистками и отрицали значение этих молитв. На сороковой день после кончины Валентины Георгиевны эта подруга увидела её во сне и стала рассказывать усопшей о её муже и детях, но та сказала: «Это не то, а вы молитесь за меня? Молитесь, молитесь, это нужно».
«После смерти мамы нас сперва хотели разобрать и взять к себе разные друзья и родственники, но, чтобы сохранить семью, нас стала воспитывать и отдала нам всю свою жизнь её очень близкая подруга, Мария Алексеевна Жучкова... Мария Алексеевна всегда была православной. Это был великий человек, пожертвовавший для нас своей личной жизнью и счастьем иметь своих детей, чтобы мы не остались сиротами. От нас никогда не скрывали, что мама умерла, и мы всегда, как я себя помню, ездили 24 мая на её могилу на Ваганьковское кладбище…
О папе было предсказано, что он будет священником (священство ему предсказала блаженная Мария Ивановна (†1931) из Дивеева, где первый раз он был ещё до перехода в Православие), поэтому Мария Алексеевна, зная, что второженец не может быть священником, отказалась выйти за него замуж. Ещё она боялась быть нам мачехой, если будут свои дети… Об этом разговор у них был только один раз. Больше отец к этому вопросу никогда не возвращался…
После смерти жены Владимир Амбарцумович целиком посвятил себя работе в кружке и жил в основном на его средства (время от времени он находил работу, не требовавшую от него большой отдачи: в 1922-1923 состоял на службе в Рентгеновском институте, а в 1923-1924 — в Союзе коммунальников). До 1924 христианские студенческие кружки пользовались всеми правами легальных общественных организаций, проводили публичные лекции на религиозные темы, в том числе и в Политехническом музее. В 1924 деятельность христианского студенческого движения была запрещена советской властью, и многие его руководители были готовы подчиниться запрещению, но Владимир Амбарцумович рассудил иначе. Он считал, что в такое сложное и бурное время, какими были послереволюционные годы, христианское просвещение в России необходимо, и продолжил деятельность нелегально. Занятия проводились на частных квартирах; собирались членские взносы, организовывались съезды представителей кружков (последний состоялся летом 1928 в Подмосковье).
Вслед за запрещением на движение обрушились репрессии, и проповедник чудом избежал ареста. Однажды он ночевал в доме Николая Евграфовича Пестова[3], куда с ордером на обыск и арест пришли сотрудники ОГПУ. Чекист, проводивший обыск, не знал, что перед ним председатель студенческого движения; он продержал его всю ночь и рано утром отпустил, арестовав только хозяина квартиры. Владимир Амбарцумович пошёл по Москве от одних друзей к другим, но у всех в этот ранний час горел свет — шли обыски. Проходив по городу до открытия парикмахерских, он сбрил бороду и усы, постриг волосы, затем сменил обычные очки на пенсне.
После этого случая он полностью перешёл на нелегальное положение — уволился с гражданской службы и не имел постоянного места жительства. «Мы в то время жили в Манихино, — вспоминает дочь, — в каком-то барском доме. «Маме» сообщили, что папа ждёт её на поляне. Она пришла туда и видит, что там сидит какой-то совсем чужой человек, с большим трудом она узнала в нём папу… Ночевал в это время он у друзей, иногда снимал на короткое время какую-нибудь комнату. Нередко бывало, что, войдя в какой-нибудь дом, при выходе он одевал другую одежду, чтобы быть менее узнаваемым… А мы в это время молились об отце: “Господи, дай, чтобы папа опять был с бородой”».
В середине 1920-х среди близких знакомых Владимира Амбарцумовича появилось много православных; тогда же он познакомился с о.Валентином Свенцицким, оказавшим большое влияние на его духовную жизнь. В 1925 в Никольской церкви на Ильинке о.Валентин крестил детей, а в начале следующего года и их отец принял Православие.
«В Манихино «мама» нас водила в церковь, но никогда не причащала, что очень смущало священника (мы же были некрещёные). Папа, видя скорбь «мамы», решил нас крестить до своего присоединения к Православию».
Став прихожанином Никольского храма на Ильинке, Владимир Амбарцумович сразу включился в жизнь прихода, начал прислуживать и читать в церкви, принял участие в организации и осуществлении паломничеств в Дивеево и Саров. В эти годы он жил на средства, получаемые от частных уроков по немецкому языку и общеобразовательным предметам. В конце 1927 он, как ставленник протоиерея Валентина Свенцицкого, был направлен в город Глазов к Епископу Ижевскому Виктору (Островидову). 4 декабря в кафедральном Преображенском соборе он был рукоположен во диакона, а 11 декабря — во иерея и определён на служение к Георгиевской церкви Глазова. Через две недели о.Владимир был перемещён на службу в Московскую епархию и назначен настоятелем московского Князе-Владимирского храма в Старосадском переулке. Вторым священником в храме был о.Сергий Барделиус, впоследствии иеромонах Феодор, который погиб в заключении в 1930-х.
С этого времени началось непродолжительное открытое служение Церкви священномученика Владимира. По свидетельству прихожан Владимирского храма, он служил вдохновенно, особенно в праздники. Проповедовал он «живо и доходчиво»; особенно большое влияние оказывал на молодёжь и подростков.
В эти годы о.Владимир был близок с о.Сергием Мечевым, расстрелянным в 1941. Летом 1928 по просьбе священника Василия Надеждина, с которым у него также сложились близкие отношения, он временно служил в храме во имя Святителя Николая у Соломенной Сторожки. Отец Василий после продолжительной болезни уехал лечиться на кумыс, доверив о.Владимиру своих духовных чад. Тот в короткое время расположил к себе прихожан Никольского храма своей деликатностью и полным отсутствием желания «завоевать» их сердца, принадлежавшие другому пастырю.
В 1929 Князе-Владимирский храм был закрыт. Оставшись без места, о.Владимир с сыном пытался проехать к о.Георгию в Кара-Тюбе, но из-за голода и болезни сына был вынужден вернуться в Москву.
В октябре о.Василия Надеждина арестовали и сослали в Кемский концлагерь, и 19 февраля 1930 он скончался в Кеми, перед кончиной написав письмо своим духовным детям и о.Владимиру, прося его возглавить осиротевший приход. Отец Владимир откликнулся на эту просьбу и стал настоятелем храма Святителя Николая у Соломенной Сторожки; вместе с ним служил о.Михаил Шик, расстрелянный в Бутове 27 сентября 1937.
Община Никольского храма, созданная в 1920-е о.Василием, была известной в Москве. Храм посещало много молодёжи. Прихожане, в основном, жители посёлка при Сельскохозяйственной академии, занимались преимущественно научной деятельностью. Когда после революции запретили преподавание Закона Божия в школах, группа профессоров академии обратилась к о.Василию с просьбой организовать религиозно-нравственное воспитание их детей. Батюшка часто проповедовал, не жалея сил для того, чтобы уберечь свою паству от соблазнов безбожного времени. Он устраивал беседы об основах православного вероучения. Создал прекрасный молодёжный хор.
Отец Владимир сумел сохранить и укрепить общину Никольского храма. Его службы и проповеди собирали полный храм. Прихожанам запомнились беседы на темы апостольских посланий и Евангелия. Со свойственной ему ревностью священномученик Владимир заботился о благолепии храма, уделял много внимания церковному хору. Обладая прекрасным музыкальным слухом и красивым голосом, он хорошо знал и любил богослужебное пение[4] и часто обсуждал с регентом предстоящие службы, выбирая соответствующие песнопения.
Он считал, что в храме ничто не должно отвлекать внимание от молитвы. Как-то он сказал регенту правого хора Ольге Павловне Шпор: «Выхожу на амвон, смотрю на ваш хор — цветник, а не церковный клирос: платочки и шапочки всех видов, цветов и узоров». После этого девушки-певчие стали надевать чёрные платки, и хор внешне воспринимался как единое целое.
Священномученик Владимир «был высокого роста с чёрными длинными волосами, всегда с бородой, и в молодости тоже». Он обладал твёрдым, не терпящим компромиссов характером и в то же время был очень миролюбив и не переносил ссор. С каждым человеком, за очень редким исключением, он разговаривал как с самым важным и дорогим. Он запечатлелся в памяти духовных детей как очень цельная личность; окружающих всегда поражал сосредоточенный взгляд его тёмно-карих глаз; трудно было представить у него хаотическое блуждание мыслей, как это бывает у большинства людей. Он мог сосредоточенно молиться среди шума и суеты; его близкие, у которых он нередко жил, вспоминают, как он подолгу молился, стоя в углу комнаты, в которой жизнь шла своим чередом: кто-то разговаривал, ел, спал и т.д.
Весной 1931 благочинный предложил духовенству следовать формуле поминовения властей, введенной митр.Сергием, и определить своё отношение к Декларации 1927. В случае несогласия предлагалось уволиться, и о.Владимиру ничего другого не оставалось как уйти. В сентябре 1931 он поступает на службу в Научно-исследовательский институт птицеводства заведующим группой измерительных процессов.
Находясь на гражданской службе, он продолжал активную духовно-религиозную работу: руководил своими духовными детьми, совершал службы в домах наиболее близких из них, исповедовал, занимался с молодёжью. Не имея возможности часто встречаться с духовными детьми, он прикреплял духовно неопытных чад к более зрелым.
Сам испытав тяготы лишений, о.Владимир разыскивал семьи репрессированных и организовывал им постоянную материальную помощь. В то время он имел неплохой заработок, значительную часть которого отдавал неимущим. Ограничивая потребности своих собственных детей, он оставляя самый минимум и не допуская никакого излишества. «Помню, у меня были туфли, — пишет Л.В.Каледа, — а кто-то подарил мне синие резиновые тапочки, папа их у меня отобрал и отдал нуждающейся семье». Своих духовных детей, имеющих достаток, он благословлял помогать семьям лишенцев, требуя, чтобы помощь поступала регулярно в договорённом объёме и в чётко определённый срок.
Среди семей, которым помогали о.Владимир и его духовные дети, были как семья о.Василия Надеждина, так и семьи других священников. Дочь вспоминает, как в начале 30-х они с отцом ходили по Сергиеву Посаду и искали семью о.Владимира Медведюка, «с которым папа, видимо, был достаточно хорошо знаком, так как они одно время служили в соседних храмах».
5 апреля 1932 о.Владимир был арестован органами ОГПУ как «активный участник Всесоюзной контрреволюционно-монархической организации “Истинно Православная Церковь”». В протоколе допроса имеются такие его слова: «Формулу, введенную Сергиевским Синодом, о поминовении властей я считал для себя неприемлемой (как новшество) и поэтому её не употреблял. Это, в частности, было одним из мотивов моего ухода от священнической деятельности. Как верующий человек я, естественно, не могу разделять политики соввласти по религиозному вопросу… Фамилии своих знакомых предпочитаю не называть, дабы не навлечь на них неприятностей… Ведя организованную работу среди молодёжи, я ставил перед собой задачу удовлетворения их личных запросов, в духе христианского понимания жизни. Это были частью из числа прихожан церкви Соломенной Сторожки, частью — не прихожане. Организованной эту работу понимать следует в том смысле, что отношения эти были результатом личного доверия, дружбы. Постепенно эти люди от меня отошли — в силу моей загруженности и намерения оставить эту деятельность. По социальному признаку это были, главным образом, советские служащие, преимущественно женщины. Повторяю, что назвать персонально этих людей я отказываюсь по моральным и религиозным причинам…»
В обвинительном заключении, составленном в июне 1932, о.Владимиру инкриминировалась «контрреволюционная работа среди молодёжи». Фактически же арест, что признают даже нынешние увёртливые историки, был связан с непризнанием декларации митр.Сергия. По этому делу было арестовано более ста человек духовенства и мирян, не поминающих митр.Сергия, в том числе и большая группа прихожан Соломенной Сторожки.
Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ СССР 7 июля 1932 о.Владимир был приговорён к высылке в Северный край сроком на три года, но затем было постановлено приговор считать условным и обвиняемого «из-под стражи освободить», о чём ходатайствовало руководство Академии наук, где он в то время работал.
После освобождения о.Владимир продолжал работать научным сотрудником в ряде научно-исследовательских организаций, занимался разработкой и конструированием различных приборов и установок, имел авторские свидетельства на изобретения. «Помню, он что-то паяет, а потом ходит дует куда-то в трубку. Так он сделал мне маленькую железную чернильницу «невыливайку», так как в школе не было чернил и мы носили их из дома в пузырьках или стеклянных чернильницах и, кувыркая их, вечно обливались чернилами...»
До зимы 1934-1935 о.Владимир не имел возможности жить со своими детьми. Они с Марией Алексеевной жили в Подмосковье, снимая комнаты то в одном, то в другом месте, а о.Владимир скитался из квартиры в квартиру по своим московским друзьям. Иногда, войдя в чей-нибудь дом, он видел, что там и так много народа, и уходил, ища пристанища на ночь в другом месте. Соскучившись по семье, он ехал её навещать, говоря: «Я поехал в Лидино», — так по имени дочери он называл места, где жили дети. «Когда папа священствовал, — вспоминает Лидия Владимировна, — то мы были лишенцами, не получали карточек и не могли поступать в институт. Папа привозил продукты из Москвы, то, что нам собирали на приходе — собирали, урывая от себя». Когда дети подросли, он старался приезжать регулярно, хотя бы раз в неделю, занимаясь их воспитанием и образованием. «Помню, мы с Женей «делили папу» по часам, и иногда когда Женино время кончалось и он не отходил от папы, говоря: “О чём тебе с Лидой говорить, только о куклах”, а я плакала».
Отец Владимир читал с детьми Слово Божие, с каждым отдельно. Кроме того, он учил дочь обиходному пению, а с больным сыном, не имевшим возможности посещать школу, занимался физикой и математикой. Полученных в это время знаний Евгению было достаточно, чтобы, когда он стал студентом-филологом, подрабатывать себе на жизнь репетиторством по физике и математике.
В 1934 о.Владимир устроился на работу в Институт климатологии в посёлке Кучино. Здесь он снял две комнаты, в которых поселился вместе с детьми и Марией Алексеевной. Затем им представилась возможность переехать в Никольское — ближе к Москве.
«Эти годы были для меня самыми счастливыми, — пишет Л.В.Каледа, — папа жил всегда с нами. Наконец пришла возможность привести нашу фисгармонию[5], и папа с наслаждением играет на ней и поёт духовные и церковные песнопения, “песни Сиона” — песни и гимны студенческого кружка:
| Непобедимое дано нам знамя, Среди гонений его вознесём, Бог нас в любовь приобрёл Себе вечно, И нам победу даёт Христос… |
Папа, сам будучи с рождения не православным, очень всегда просил «маму» держать православный быт в доме. Все церковные праздники у нас отмечались, конечно, хождением в церковь, а также праздничным столом, на который «мама» была мастерицей, несмотря на скудость продуктов… В церковь мы ходили в “Салтыковке”[6]. Папа обычно стоял в алтаре. В неделю Святых отцов перед Рождеством папа всегда читал Апостол и очень подчеркивал слова «ВЕРОЮ…» (Евр. 11:36-39). И теперь в этот день я всегда почти со слезами вспоминаю своего отца, так как это чтение подходит к его жизни: Друзии же руганием и ранами искушение прияша, еще же и узами и темницею… И сии вси поспешествовани бывше ВЕРОЮ…
В середине тридцатых годов о.Владимир стал духовным сыном иеромонаха Данилова монастыря Павла (Троицкого), почившего в 1992, после долгих лет жизни в затворе. Вместе с ним у о.Павла окормлялась и вся семья.
В августе 1937 начались массовые аресты. «Каждое мгновение мы ждали ареста папы. Вечерами и ночью мы прислушивались к каждому автомобильному сигналу». В ночь с 8 на 9 сентября сотрудники НКВД явились в дом на окраине села Николо-Архангельское, неподалеку от Москвы, где в то время в двух маленьких проходных комнатках жила семья Амбарцумовых. Отец Владимир с сыном спали в сарае и, услышав стук, стали переговариваться, спрятано ли облачение. Пришедшие прошли на голоса в сарай, нашли облачение и предъявили ордер на арест. Начался обыск. Следователь искал священные сосуды и антиминс. Он с радостью хватал каждую шёлковую тряпочку и всё спрашивал: “Где это?” (он забыл слово “антиминс”)... Антиминс был спрятан внутри старой фарфоровой керосиновой лампы, которая стояла на шкафу. Священные сосуды — в вещах на чердаке. Следователи стали подниматься на чердак, но, видимо, устали и вернулись с половины лестницы. Забрали много всяких бумаг, писем, книг, молитвенники, комплект облачений, наперсный серебряный крест. Хотели забрать медальон с частицей мощей святителя Николая, отложили его с другими вещами на стол, но Евгений потихоньку забрал его и спрятал[7]… Мы собрали папе какие-то вещи и положили их в наволочку. Папа вышел из дома, мы его провожали. Когда проходили садом, я сорвала яблоко и подала папе. “Не надо”, — сказал следователь. “У вас есть дети? — оборвала его мама. — Так дайте же детям проститься с отцом”. Батюшка попросил прощения у хозяйки дома за беспокойство. Она сказала, что давно поняла, что он священник. Это была простая верующая женщина. Дети проводили отца до железнодорожной линии, дальше их не пустили. С платформы он помахал рукой и сел вместе с сопровождающими в поезд.
«Утешайтесь надеждою, в скорби будьте терпеливы, в молитве постоянны», — было написано на пасхальном яичке, присланном о.Павлом (Троицким) Лидии Амбарцумовой на Пасху 1938.
Отец Владимир был заключён в Бутырскую тюрьму. Допрашивали его 20 и 21 сентября, а также 12 октября 1937:
— В каких контрреволюционных организациях, когда и где вы вообще состояли?
— Я никогда ни в каких контрреволюционных организациях и группах не состоял.
— А чем вы тогда объясняете арест членов христианского студенческого кружка, фактически занявшегося контрреволюционной деятельностью? — Прежде всего, я глубоко убеждён, что советская власть религиозных людей не понимала и не понимает по сие время, поэтому совершенно естественно, уже тогда возникли подозрения в том, что христианский студенческий кружок, проповедовавший христианскую веру среди студенческой молодёжи, занимается контрреволюционной деятельностью. Я этот факт категорически отвергаю, а поэтому не могу считать себя состоявшим в контрреволюционной организации.
— Назовите известных вам по 1920 году членов христианского студенческого кружка и укажите, где они находятся в настоящее время.
— Руководителями этой организации были: Марценковский Владимир Филимонович — лектор, примерно в 1921 году был выслан из пределов СССР за границу; где он находится, мне неизвестно, и связи с ним я не имею; Шереметьева Анна Сергеевна (бывшая графиня) — умерла примерно в 1933 году. Фамилий рядовых членов организации я не назову, ибо не нахожу нужным.
— Расскажите следствию, какую роль вы играли в христианском студенческом кружке в 1920 году.
— В городе Куйбышеве (бывшая Самара) я был активным руководителем организации, являясь председателем.
— Назовите круг ваших родственников и близких знакомых и укажите, где они живут, чем занимаются.
— Брат — Амбарцумов Аршак Амбарцумович, живёт в городе Москве, Вспольный переулок, дом № 19, квартира 9, работает инженером Главугля; сестра — Амбарцумова Наталья Амбарцумовна, проживает в городе Москве, Владимиров проезд, дом № 6, работает учительницей глухонемых; что касается своих знакомых, то я их просто не назову, ибо не хочу компрометировать своей судьбой. Должен ещё указать тётку Кноблох Ольгу Андреевну, которая выслана в Кировскую область в 1935 году из Сталинградского края, города Красноармейска, а за что — мне неизвестно…
— Следствие располагает данными, что вы у себя на квартире проводили тайные богослужения. Дайте показания по этому вопросу.
— Тайных богослужений у себя на квартире я не проводил. Начиная с 1931 года я бросил работать как священник и с тех пор богослужениями не занимаюсь вообще, хотя сана с себя не снимал — не отказывался.
— Имели ли место случаи, когда во время личного богослужения присутствовали посторонние люди?
— Таких случаев не было…
— Вы на следствии 21 сентября 1937 заявили, что категорически отвергаете контрреволюционную деятельность христианского студенческого кружка в 1920 году. Чем объяснить такую уверенность и гарантию в отношении этой организации и людей её?
— На основании принятого устава этого кружка как сама организация, так её члены должны были быть аполитичными. Поэтому я категорически заявляю, что ни сам кружок, ни его члены контрреволюционной деятельности не могли проводить.
— Вы вчера отказались дать показания в отношении лиц, входивших в организацию в 1920 году, известных вам сейчас как по месту жительства, так и по месту работы. Следствие настаивает, чтобы вы перечислили их.
— Так как я не усматриваю в деятельности этой организации ничего контрреволюционного, то я окончательно отказываюсь называть фамилии её членов…
— Назовите круг лиц, посещавших вашу квартиру, и расскажите о характере разговоров с ними.
— О том, что квартиру посещали мои брат и сестра, я уже говорил, а в отношении других показания давать я категорически отказываюсь. Разговоры, которые я вёл, носили характер семейно-бытовой, религиозный и научный, причём должен указать, что эти разговоры не носили политического характера, и я, в частности, считаю, что политические проблемы не являются главными проблемами ни в жизни отдельных людей, ни в жизни общества…
— Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились в Шиком Михаилом Владимировичем?
— С Шиком я знаком с зимы 1928-1929 года, и с осени 1929 года я с Шиком хорошо познакомился, когда его двадцатка с моим отзывом пригласила его служить в церковь у Соломенной Сторожки священником. Я в это время замещал настоятеля церкви.
— Когда и где вы встречались последний раз с Шиком М.В.?
— Последняя моя встреча была с Шиком М.В. осенью 1934 года в Москве, я его случайно встретил на Арбате, и пошли к нему на квартиру.
— Следствие располагает данными, что вы с Шиком М.В. встречались в начале 1937 года, и требует от вас правдивого показания.
— В начале 1937 года я с Шиком М.В. не встречался.
— Зачитываю вам показания обвиняемого вашего единомышленника Шика М.В. от 3 июня 1937 о том, что вы у него были два раза в городе Малоярославце в 1935-1936 годах и два раза был у вас на квартире обвиняемый Шик М.В.
— Да, я, Амбарцумов В.А., целиком подтверждаю показания Шика М.В. о том, что я был у него два раза в городе Малоярославце и он у меня был два раза на квартире в селе Никольском, встречи были у нас в 1935-1936 году.
— Почему вы скрывали от следствия встречи с Шиком М.В. в начале 1937 года?
— Встречи с Шиком М.В. в начале 1937 я скрывал от следствия лишь только потому, что я боялся, что буду обвинён как участник контрреволюционной организации церковников, будучи связан с арестованным Шиком М.В.
— Цель поездок к Шику М.В. в город Малоярославец в 1935-1936 годах?
— Цель моих поездок к Шику М.В. в город Малоярославец в 1935-1936 годах — личные встречи с единомышленником и обменяться мнениями по церковным, общерелигиозным вопросам, а также и жизненным вопросам.
— Изложите содержание контрреволюционных разговоров, имевших место между вами и Шиком М.В.
— При наших встречах мы, то есть я, Амбарцумов, и Шик, обсуждали о тяжёлом ненормальном положении Православной Церкви в СССР, говорили, что раз Церковь отделена от государства, то государство не должно вмешиваться в церковные дела, также говорили, если Церковь не занимается политикой, то надо дать Церкви свободу действий и дальнейшего её развития, дать возможность провозглашать свободно проповеди с целью укрепления Православной Церкви. Я говорил, что бывают случаи, когда служители культа невинно осуждаются за контрреволюционную деятельность и высылаются в концлагеря и в тюрьмы.
— Что вы говорили о новой Конституции?
— По вопросам Конституции я говорил, что хотя служители культа и получили по новой Конституции права быть избранными и избирать, но я не верю, что служители культа будут избраны в советы.
— Ваше отношение к советской власти?
— Я по своим убеждениям заявляю, что советская власть есть явление временное, как всякая власть.
Как видно из протоколов, на вопросы о знакомых, сотрудниках по Христианскому студенческому движению, близких духовных чадах и собратьях-священниках о.Владимир называл уже скончавшихсях, лиц находящихся вне досягаемости властей, то есть говорил лишь о том, что и без него было известно сотрудникам НКВД, или просто отказывался отвечать.
2 ноября было составлено заключение по следственному делу. Отец Владимир обвинялся в том, что он был «активным участником и организатором контрреволюционной нелегальной монархической организации церковников — последователей “ИПЦ”, среди своих единомышленников проводил большую контрреволюционную работу, направленную к свержению соввласти и реставрации монархического строя в СССР, то есть в преступлении, предусмотренном ст.58, п.10 и 11 УК РСФСР».
Следственное дело было направлено на рассмотрение тройки при УНКВД СССР по Московской области, которая 3 ноября 1937 постановила «Амбарцумова Владимира Амбарцумовича расстрелять».
5 ноября священномученик Владимир был расстрелян на Бутовском полигоне под Москвой. На запросы родных отвечали: «Осуждён на 10 лет без права переписки». В начале 1956 сын отца Владимира, уже ставший к тому времени сергианским священником[8], подал в Прокуратуру заявление с просьбой предоставить сведения о судьбе отца. В полученном ответе говорилось, что о.Владимир умер 21 декабря 1942 в лагере от заболевания почек. Дата эта родными не была воспринята как день смерти.
«Память о твоём папе у меня глубоко в сердце: при жизни он был для меня одним из самых близких по духу и дорогих для души людей, а теперь он сияет мне из Вечности, как сияют многие из великих христиан трёх первых веков нашей эры… Тогда семьи подобных твоему папе считали себя счастливыми, имея близких покровителей в Царстве Небесном», — писал в то время Н.Е.Пестов.
Чтобы узнать подлинные обстоятельства кончины священномученика Владимира, его дети и внуки в течение многих лет молились святому великомученику Артемию, помогающему отыскивать пропавших (память 20 октября/2 ноября). Весной 1989 родственники подали заявление в Прокуратуру с просьбой выдать копию свидетельства о реабилитации и в августе получили справку, в которой говорилось, что постановление тройки от 3 ноября 1937 аннулировано «из-за недоказанности преступления». В управление КГБ был подан запрос о причине и месте смерти.
1 ноября, накануне дня памяти святого великомученика Артемия, Лидия Владимировна читала его житие и молилась; ночь со 2 на 3 ноября прошла почти без сна. Наутро семья узнала, что о.Владимир принял мученическую кончину: 3 ноября один из его внуков был приглашен в КГБ, где ему сообщили, что именно в этот день, 3 ноября, в 1937 году постановлением тройки отец Владимир был приговорен к расстрелу и 5 ноября того же года расстрелян. По одному делу с ним были осуждены и расстреляны Владимир Алексеевич Комаровский, художник- иконописец, и Сергей Михайлович Ильин.
5 ноября 1989 года, через 52 года после расстрела священномученика Владимира, отец Глеб Каледа отслужил по нему заупокойную литургию. На Юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года священномученик протоиерей Владимир Амбарцумов был прославлен в лике святых.
К сожалению, как часто это бывает, природные дети и внуки не пошли по стопам своего святого родителя. Все они, насколько известно, стали последователями сергиевского лжеправославия и псевдокатакомб. Вот как заканчивает своё повествование об о.Владимире сергианский составитель его жизнеописания:
«В семье Амбарцумовых мечтали, что у них будет двенадцать детей — двенадцать проповедников Слова Божия. Господь исполнил эти чаяния в следующих поколениях: сейчас в роду Амбарцумовых-Каледа (Лидия Амбарцумова стала женой протоиерея Глеба Каледы) двенадцать священников: священномученик Владимир; его сын о.Евгений; пятеро внуков — два сына матушки Лидии и о.Глеба (один из них настоятель храма во имя Новомучеников Российских на Бутовском полигоне, где покоятся мощи его деда) и три сына о.Евгения; правнук и четыре зятя.
Младшая дочь матушки Лидии и о.Глеба, принявшая монашеский постриг с именем Иулиания, — игумения Зачатьевского женского монастыря в Москве. Кроме того, в роду три дьякона и два семинариста.
Одна из внучек священномученика Владимира, Мария (матушка о.Александра Ильяшенко), с детства мечтала иметь много детей, чтобы больше было православных людей. Господь исполнил ее желание: у них с о.Александром шесть сыновей и шесть дочерей».
Примечания
[1] Снесен в связи со строительством Нового Арбата.
[2] Никита был приёмным сыном Амбарцумовых; впоследствии он нашёл своих родственников и уехал на родину в Чувашию.
[3] Н.Е.Пестов (1892-1978) — известный писатель.
[4] По воспоминаниям близких, любимым гласом о.Владимира был седьмой.
[5] Эта фисгармония в настоящее время находится в Зачатьевском монастыре.
[6] Храм в честь Почаевской иконы Божией Матери у станции Салтыковка.
[7] Сейчас эта святыня находится в семье покойного Николая Амбарцумова (1950-1986), внука священномученика Владимира.
[8] Евгений Амбарцумов стал патриархийным священником в 1951; был настоятелем Свято-Троицкого собора Александро-Невской Лавры в Ленинграде; скончался 26 ноября 1968.
4 апреля (н. ст.) 2014 г. в Софийском Свято-Успенском кафедральном соборе (Болгарская Православная Старостильная Церковь) вечером состоялась утреня с Акафистом Пресвятой Богородице в честь праздника Похвалы Божией Матери. Возглавил богослужение епископ Фотий Триадицкий.
С достижением, по милости Господа, Союза с нашими братьями из Синода архиепископа Каллиника (во вторник, 5/18 марта 2014 года), наши церковные отношения сразу начали приносить спелые духовные плоды.
Протоиерей Александр Мень был убит утром 9 сентября 1990 года на тропинке к железнодорожной станции «Семхоз». Неизвестный ударил его тяжелым предметом (вероятно, топором) по голове. Священник дошел до своего дома, рядом с которым умер от потери крови. Предполагаемый убийца - пьяница и уголовник якобы просто спутал о. Александра с другим человеком, тем более, что священник был одет в гражданское платье.
17/30 марта 2014 г. в Бруквудском братстве Св. Эдварда (Англия, ИПЦ Греции) встречали Высокопреосвященнейшего епископа Софрония Сучавского из Старостильной Румынии, который отслужил воскресную Литургию. Церковь была заполнена народом, и особенно румынскими верными. Они также помогли петь на клиросе, т.к. монастырский регент (иеромонах), ввиду некоторых причин, остался один.