(RSS)
Во вторник, 20 мая, в Маунтен вью (США), завершил свою работу Архиерейский Собор Русской Православной Церкви Заграницей.
В понедельник, 19 мая, в Маунтен вью (США), молебном, ослуженном Преосвященнейши Архиепископом Андроником, открылось заседание очередного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви Заграницей.
Преподобный Иов Почаевский, скончавшийся в 1651 году, ста лет от роду, был родом из села Покутья, в Галиции, которое, как и самый Почаев, находилось на территории тогдашней Польши.
МОСКВА, 15 мая — РИА Новости: "Пятнадцатого мая исполняется 70 лет со дня кончины патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского), годы церковного служения которого пришлись на конец XIX и первую половину XX века, а патриаршество — на время Великой Отечественной войны. Памятные мероприятия в этот день пройдут в Нижегородской епархии — в городе Арзамасе, где родился будущий патриарх.
"Полнота Русской православной церкви всегда помнит о служении и подвиге патриарха Сергия, который сохранил Церковь в сложнейшие для нее годы", — сказал РИА Новости руководитель патриаршей пресс-службы диакон Александр Волков.
По сообщению сайта РПЦ, в преддверии 70-летия со дня кончины предстоятеля в Богоявленском кафедральном соборе столицы, где он погребен, была совершена панихида. Заупокойное богослужение возглавил благочинный храмов Покровского округа Москвы протоиерей Александр Абрамов в сослужении 17-ти священников и пяти диаконов.
А на родине патриарха Сергия, в Арзамасе, в четверг утром в кафедральном соборе Воскресения Христова клириками городского благочиния будет совершена панихида по предстоятелю. Чуть позже в "Музее русского патриаршества" на Соборной площади города состоится круглый стол "Роль патриарха Сергия в истории России и Церкви", говорится в сообщении на сайте благочиния Арзамаса. Там же пройдет подведение итогов и награждение победителей конкурса детского и юношеского творчества "Первый среди равных", проходившего в благочинии в марте-апреле этого года.
Патриарх Сергий (1867-1944) в разное время был членом Православной духовной миссии в Японии, инспектором Московской духовной академии и ректором Санкт-Петербургской духовной семинарии, настоятелем русской посольской церкви в Афинах, а также — епископом Ямбургским, архиепископом Владимирским и Шуйским, Финляндским и Выборгским, митрополитом Нижегородским, членом Священного Синода. Был арестован советскими властями, несколько лет провел в тюрьме. С декабря 1925 года был заместителем патриаршего местоблюстителя, а 8 сентября 1943 года Архиерейским собором избран патриархом.
Глава синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин, оценивая личность и служение патриарха Сергия (Страгородского), выразил надежду, на то, что "когда улягутся страсти вокруг обсуждения русской истории XX века, его роль будет оценена как роль одного из самых великих иерархов Русской православной церкви".
"И до революций 1917 года, и после них он проявил себя как мудрейший церковный деятель, в высшей степени просвещенный, умевший в диаметрально разных политических обстоятельствах сохранять верность Христу, верность Церкви, независимость ума, способность говорить с сильными мира сего без потери подлинно христианского этоса. Это был человек, видевший все трудности и опасности каждого периода и посреди этих сложных обстоятельств, умевший сделать все для блага Церкви и для блага России. Это особенно ярко проявилось в период Великой Отечественной войны, когда он — с большей, наверное, решимостью, чем государственная власть — призвал народ подняться на борьбу с агрессором, который тогда выглядел гораздо более сильным", — сказал РИА Новости Чаплин.
Он отметил, что разные периоды отечественной истории, на которые пришлось время церковного служения Сергия, — "дореволюционный, период революции и гражданской войны, советский период, время Великой Отечественной, — все это единая наша история".
"Живя и служа Богу в эти такие разные периоды, святейший патриарх Сергий сохранил и себя как вверенную Богом личность, и умение быть непреклонным в отношении того единственного вектора развития нашей страны, того единственного ее исторического пути, который не изменился даже несмотря на все попытки подчинить ее внешним идеологиям, которые, что в феврале 1917-го, что в октябре этого года, что в 30-е годы, что во времена гитлеровского нашествия, многим казались прогрессивными, но в итоге показали свою губительность", — сказал Чаплин.
"Россия преодолела все эти идеологии и осталась собой, и святейший патриарх Сергий, будучи по-человечески практически бессильным, силою своего слова оказался мощнее, чем все эти идеологии", — добавил глава синодального отдела.
Не все в Русской церкви принимали деятельность Сергия (Страгородского), особенно после подписания им, будучи на посту заместителя патриаршего местоблюстителя, "Декларации" 1927 года, регулировавшей отношения Церкви и советской власти в условиях гонений на верующих. Политику митрополита Сергия ("сергианство") не приняла возникшая в 1920-х годах Русская православная церковь заграницей (РПЦЗ), объединившая эмигрировавшую или оказавшуюся в изгнании после революции 1917 года и гражданской войны в России часть духовенства.
Известный церковный публицист, руководитель информационного отдела Иваново-Вознесенской епархии РПЦ иеромонах Макарий (Маркиш) считает, что термин "сергианство" можно "уподобить лонгету, которым врач-хирург фиксирует перелом".
"Русская православная церковь испытала в ХХ веке тяжелейший перелом, перелом единства между Церковью в России и в зарубежных странах. Перелом сопровождался тяжелой болью… Термин "сергианство" фиксировал взгляд Зарубежной церкви на события, происходящие на Родине, ограничивал ее подвижность — но и не давал перелому превратиться в раскол", — сказал иеромонах Макарий, в прошлом выпускник Свято-Троицкой духовной семинарии РПЦЗ в Джорданвилле.
Он напомнил, что "все ответственные церковные деятели, все архиерейские соборы, как в России, так и за рубежом, подчеркивали принцип единства Русской церкви, хоть и надломленное политическими реалиями, и свое неуклонное желание к восстановлению единства".
"И вот, молитвенным усилием всех верующих, трудами приснопамятных патриарха Алексия и митрополита Лавра в 2007 году пришло исцеление (был подписан "Акт о каноническом общении" РПЦ и РПЦЗ). Церковь едина не только в принципе, но в реальности: перелом устранен. Что происходит с лонгетом? Он больше не нужен. Его снимают и отправляют в анналы истории", — заключил собеседник агентства".
ИЗ КОНСПЕКТА ПО НРАВСТВЕННОМУ БОГОСЛОВИЮ
Легко видеть, что все рассмотренные нами подробности отношений христианина к ближним - кротость, миротворчество, незлобливость и т. д. - приводят нас к одной добродетели - основной и главной. Эта добродетель - христианская любовь, и она-то и есть коренной принцип христианской нравственности.
Помимо того учения о нравственности (морали), которое предлагается христианством, существуют нехристианские, светские системы морали. Согласуясь во многих своих пунктах с учением христианской морали, эти системы, однако же, отказываются признать принцип христианской любви основой учения о нравственности. Их как бы пугает высота любви, заповедуемой Евангелием, и они ищут более легких и приемлемых для себя принципов.
Из этих светских систем морали наиболее известны и, в то-же время, наиболее распространены в практической жизни: эвдемонизм и утилитаризм.
Эвдемонизм (иначе - эпикурейство) в основу нравственности ставит свойственное людям стремление к счастью. При этом, счастье здесь понимается как сумма удовольствий и наслаждений, от которых жизнь человека делается приятною и счастливою. Однако, эвдемонисты расходятся в своих мнениях по вопросу о том - каких же именно удовольствий должен искать человек, желающий быть "счастливым." Некоторые из них (едва ли не большинство) говорят почти исключительно о грубых, чувственных удовольствиях. О таком грубом эвдемонизме ал. Павел говорил: "Станем есть и пить, ибо завтра умрем." Другие эвдемонисты, ссылаясь на то, что увлечение чувственными удовольствиями разрушает тело и душу человека, рекомендуют не прельщаться ими, а добиться удовольствий более устойчивых и длительных, а также более одухотворенных. Таковыми являются, напр., музыка, поэзия и вообще - различные роды искусства и науки.
Но, конечно, ни в том, ни в другом виде эвдемонизм не приемлем для христианина как основное начало нравственности. Основной вопрос нравственности - различие между добром и злом, между тем, что хорошо, что дурно. А эвдемонизм говорит о том, что приятно и что неприятно. А кто же будет спорить о том, что это - далеко не одно и то же?! И не ясно ли, что человек-эвдемонист в жизни практической всегда будет эгоистом, который охотно будет требовать и получать то, что ему приятно, и отказываться от того, что ему неприятно (хотя бы это было приятно и полезно другим). Да и о какой нравственности можно говорить в том случав, если все люди начнут добиваться только того, что им нравится?..
Еще более несостоятельным и положительно нелепым является эвдемонизм со строго христианской точки зрения. Христианство все время обращает мысль человека к бессмертию души и отчету человека о своей земной жизни и поведении на Страшном суде. А чего же должны ожидать эгоисты-эвдемонисты на суде Того, Кто спросит у них дел любви и помощи страдавшему брату? Участь богача в Евангельской притче о богатом и Лазаре - вот их ужасный удел в вечности. И иначе быть не может, т. к. основной принцип христианства известен: "входите тесными вратами; ибо широки врата и пространен путь, ведущий в погибель, и многие идут ими. Ибо тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их"(Матф. 5:13-14).
Несколько лучшею системою безрелигиозной морали является утилитаризм (иначе - философия общего блага). В нем человеку предписывается делать не то, что ему приятно, а то, что для него полезно. Но и эту систему нравственности нельзя признать состоятельною. Прежде всего, само понятие пользы далеко не всегда совпадает с идеей блага, как чего-то, безусловно, доброго. Полезно, напр., лекарство для укрепления здоровья, но ведь полезно разбойнику и его оружие - револьвер или нож, полезные для осуществления его злой цели. Таким образом, принцип полезности в основу нравственности поставлен быть не может. А если его выразить в резкой и краткой форме: "поступай как тебе полезно, т. е. выгодно," то разве не ясно, что здесь опять проглядывает тот же грубый эгоизм, о котором столько уже говорилось ранее. А поэтому некоторые утилитаристы-философы стараются смягчить это обстоятельство тем, что рекомендуют человеку добиваться не своей только личной выгоды, но и общего блага, общей пользы, в которой, говорят они, - заключается и личное благо каждого. Конечно, в этом случае утилитаризм является в более облагороженном и возвышенном виде, однако он и здесь все же является несостоятельным, если не подкрепить его высокими принципами христианства. Во-первых, основной его недочет - несовпадение понятий "пользы" и "добра," остается и здесь. Во-вторых, в жизни практической бывают положения, в которых человека может удержать от преступления именно только религиозный страх - боязнь нарушить закон Высшей Правды, а не сухой расчет утилитаризма. Напр., голодный человек стоит пред искушением украсть хлеб или деньги у соседа. Что его может удержать от этого? Конечно, только религиозное сознание греховности такого поступка. Но утилитаризм ему нравственной опоры в таких колебаниях дать не может. Пусть утилитаристы его учили искать не своего, а общего блага - именно потому, что в общем благе заключается его личное благо, но ведь если он во имя этого "общего блага" не украдет денег или хлеба, то может погибнуть от голода. Где же тут его личное благо? В голодной смерти?
Так, ни эвдемонизм, ни утилитаризм мы, христиане, не можем признать сколько-нибудь состоятельными системами нравственности. И хотя эти системы морали, эти эпикурейско-утилитаристические взгляды широко развиты теперь - однако же необходимо отметить, что те, кто придерживается их, - часто бывают вполне порядочными людьми. Почему? А потому, что общественная нравственность, воззрения и взгляды на жизнь у нас до сих пор носят на себе отпечаток влияния христианства. Много веков существует христианство в человечестве - и на все наложило оно свою крепкую печать. И только поэтому, люди, считающие себя эвдемонистами или утилитаристами, в действительной жизни являются христиански-честными и добропорядочными. Они выросли, воспитались в чисто-христианских, возвышенных нравственных понятиях, и потому - во многом остаются по душе христианами, и даже - сами того не сознавая - на свои утилитаристические и эвдемонистические идеи накладывают покров христианского идеализма...
Сегодня, 14 мая, состоялась встреча губернатора Одесской области Игоря Палицы с представителями религиозных конфессий региона.
Кому это надо
Мне предлагали назвать мой доклад «О НЕОБХОДИМОСТИ домашнего богослужения для мирян в условиях ИПЦ». Но говорить о необходимости имеет смысл не для всех мирян, а только для двух их групп.
СЕМЬЯ И ГОСУДАРСТВО
Здоровая и крепкая семья - это первая и главная ячейка общества и государства. Самое сильное и организованное государство приходит в состояние упадка и разрушается, если в нем разложена семья и нет прочных устоев семейной жизни и воспитания; наоборот - если семья крепка и воспитание ведется на здоровых началах, то и при большом внешнем разрушении форм государственной жизни народ остается жизнеспособным и может восстановить государственную мощь и единение.
Но нужно помнить, что христианская семья не должна всецело замыкаться в себе, обращаться в "курятник." Такая жизнь - жизнь семейного эгоизма. Человек, живущий ею, вне своей семьи не имеет никаких интересов, ничего знать не хочет о радостях и горестях окружающего мира и ничем ему не служит. Конечно, такая жизнь - не христианская жизнь, и такая семья - не христианская семья. Как уже сказано, христианская семья есть именно ячейка общества, его часть, неразрывно связанная со своим целым. Она принимает живое участие в общественной жизни и служит своим ближним, неизменно оказывая им участие и посильную помощь.
Однако и этого мало. По ясному учению Евангелия, живые отношения христианина не должны замыкаться не только в семейных рамках, но и в отечественных, национально-государственных. Нет, в своей любви христианство всечеловечно. Для христианина каждый человек, к какой бы нации он ни принадлежал, есть его ближний, любить которого он должен, по заповеди своего Спасителя. Об этом ясно говорит нам притча о милосердном самарянине, и, а особенности, ее категорическое заключение. В этой притче Спаситель указал иудею-законнику на то, с каким милосердием и любовию добрый самарянин отнесся к израненному и ограбленному иудею - т. е, представителю народа, враждебного самарянам. А дальше - сказал законнику: "иди и ты поступай так же." Таков закон христианской любви!
Но если к такой всеобъемлющей любви призываемся мы, христиане, то не прав ли тот космополитизм, то учение о братстве народов, по которому человек есть "гражданин всей вселенной," - а вовсе не своего государства. По этому учению, в человечестве не должно быть никаких государственно-национальных различий и разделений, но все оно должно представлять из себя одну семью.
Несомненно, что в положительной части своего учения космополитизм близко подходит к христианству. И опять-таки несомненно, что свои призывы к братству, к любви, к взаимной помощи он взял именно из христианства. И призывы эти чисто христианские. Но как раз, только эти-то христианские идеи и есть то, что ценно в космополитизме. Зато к этой правде космополитизм примешал еще много уродливой неправды и заблуждений. Благодаря этому его учение оказалось узко-односторонним и искусственным, а потому и не жизненным. Такими заблуждениями являются все выводы космополитизма против чувства патриотизма, против православного учения о долге служения отечеству, его благу и безопасности. Но кто не знает, какими черствыми и неспособными к сердечному, участливому отношению постоянно являются в жизни многоречивые проповедники космополитизма? Они с пеной у рта кричат о своей любви к человеку и не умеют полюбить как должно своего ближнего. А полюбить ближнего - значит полюбить всякого человека, поставленного на их пути промыслом Божиим и часто нуждающегося в сострадании и поддержке. Христианство не имеет этой ложной односторонности космополитизма. Христос заповедал нам не искусственную любовь к "человечеству," но именно - любовь к ближнему. Таким ближним для христианина является вообще "каждый человек (поэтому-то христианин и должен любить всех) а в частности - каждого человека, с которым он встречается в повседневной жизни. И любовь христианская проявляется более всего - именно в этих личных встречах, в живом взаимообщении, взаимной поддержке и сочувствии. Как далеко от этого одностороннее учение космополитизма с его искусственными, оторванными от жизни призывами о любви к "человечеству!"
Когда человек бывает еще ребенком, то в детские годы для него ближними являются родители, братья и сестры и вообще родственники. И в эту пору для него вполне достаточно и хорошо, если он будет хорошим, любящим, отзывчивым и преданным членом семьи. Но, очевидно, для него недоступны еще понятия о любви к другим людям, не входящим в его семью. С ними он не имеет никаких живых отношений, и поэтому они для него, именно, "чужие." Постепенно подрастая, в отроческие и юношеские годы он уже завязывает личные, живые отношения с многими людьми, они становятся для него "своими." И вот здесь доброе воспитание должно научить ребенка и к этим новым для него "ближним" относиться по-христиански - дружески, благожелательно, с искренней готовностью помочь, оказать посильную услугу. (Хотя, конечно, наиболее ближними являются для него по-прежнему его родные). Но и здесь подросток еще не развит в своем духовном кругозоре до того, чтобы можно было от него требовать таких же сердечных отношений любви к каким-нибудь жителям других народов и стран. И лишь тогда, когда христианин становится взрослым и вполне развитым, горизонт его раскрывается широко, и "ближним" для него становится всякий человек, к какому бы народу он ни принадлежал. Но, конечно, прежде и более всего он изо всех людей любит, во 1-х, свою семью, своих родных, среди которых он вырос и живет, а во 2-х, свою страну, свой народ, к которому он принадлежит. С этим народом он связан всеми своими государственно-политическими и гражданскими обязанностями. Его история, культура, обычаи, все отличительные черты его родного народа, а в особенности, его святыни - являются для него также "своими," "родными." Он привязан к своему народу, к своей родине, он их любит - и эта любовь к родине и есть тот христианский патриотизм, против которого так усиленно борются космополиты в своем заблуждении.
Но, конечно, христианский патриотизм чужд тех крайностей и ошибок, в которые часто впадают люди, именующие себя "патриотами." Христианин-патриот, любя свой народ, не закрывает глаза на его недостатки и трезво смотрит на его национальные свойства и характерные черты. А поэтому он никогда не согласится с теми "патриотами," которые все родное (даже национальные пороки и недостатки - пьянство, ругань и т. д.) склонны возвеличивать и считать законным и хорошим. Он не замечает того, что это уже не патриотизм, - а раздутая национальная гордость, т. е. тот грех, против которого так сильно борется христианство. Нет, истинный патриот не закрывает глаза на грехи и недуги своего народа - он видит их, скорбит о них, борется с ними и кается пред Богом и другими людьми за себя и свой народ. Кроме того, христианский патриотизм совершенно чужд ненависти к другим народам. Если я люблю свой народ, то почему же я должен не любить китайцев, турок, евреев или любой другой народ? Это было бы нехристианским чувством. Нет, дай Бог и им всякого благополучия, ибо все мы люди - дети одного Отца.
Но самые главные данные в пользу патриотизма мы можем найти а Священном Писании. Еще в Ветхом Завете - вся история еврейского народа исполнена свидетельством о том, как евреи любили свой Сион, свой Иерусалим, свой храм. Это был лучший образец истинного патриотизма, любви к своему народу и его святыням. И недаром наша христианская Церковь это прославление евреями своих святынь взяла в свое богослужение, хотя, конечно, в их христианском понимании, и поет "благословен Господь от Сиона, живый в Иерусалиме. Аллилуйя." Особенно поразительный пример любви к своему народу в Ветх. Завете показал пророк Моисей. Когда, сразу после заключения завета с Богом, израильский народ изменил своему Богу и поклонился золотому тельцу, сильно возгорелся тогда гнев правды Божией. Моисей стал молиться о согрешившем народе, не сходя 40 дней и 40 ночей с горы, на которой он молился. Господь отвечал "Оставь Меня, не удерживай, да воспламенится гнев Мой на них, и истреблю их." Замечательно в этих словах Божиих - свидетельство о силе молитвы праведника - которою он, по смелому выражению Иоанна Златоуста, как бы связывает Бога! - Еще пламеннее стал молиться великий пророк - и наконец, воскликнул: "Прости им грех их, а если нет - то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал..." - "и послушал его Господь и на сей раз, и не восхотел погубить," - говорит св. Библия. Разве это - не высочайший подвиг самоотверженного патриотизма?
Подобный же пример из Нового Завета мы видим в жизни великого апостола Павла. Никто не мешал ему в деле проповеди так злобно и упорно, как его соотечественники, не уверовавшие во Христа. Они ненавидели Павла, считая его изменником вере своих отцов. Что же говорит апостол об этих своих соотечественниках? А вот что: "Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть израильтян." Из этих слов мы видим его любовь к родному народу. Эта любовь была так велика, что он, подобно Моисею, готов был даже пожертвовать своим личным вечным спасением (а не временною только жизнью) за спасение этого народа.
Но вот - пример Самого Спасителя. В Евангелии мы читаем, как Он говорил о том, что пришел прежде всего - к своему народу. В другом случае Он, обращаясь к Иерусалиму, говорил:
"Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посылаемых к тебе! Сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели" (Лук. 13:34-35). А когда Он ехал а Иерусалим под крики "осанна," когда весь народ ликовал в восторге, Спаситель плакал... Но плакал Он не о Себе, а об этом Своем городе - о гибели тех, кто сейчас кричал Ему "осанна," а через несколько дней будут кричать "распни, распни Его..." Так Сам Он любил свой народ - трогательной, глубокой любовию.
Таким образом, чувство патриотизма христианством не отрицается и не осуждается. Не осуждается им, вопреки ложной точке зрения космополитов, и законность преимущественной любви к своим родным и близким. Мы знаем уже слова апостола: "если кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже невернаго." А в другом месте, говоря об избрании кого-либо на служение Церкви, апостол ставит условие, чтобы избираемый "хорошо управлял детьми и домом своим." Но еще раз подчеркиваем то, что такая любовь и забота не должны быть эгоистичными, самозамкнутыми. Нет, заботясь о тех, кто в жизни непосредственно соприкасается с ним, христианин должен всегда в своей христианской любви не забывать и других людей - своих ближних и братьев во Христе. В заключение, приведем еще слова ап. Павла (из послания к Галатам): "Пока есть время, будем делать добро всем, а в особености - своим по вере."
Графъ Георгiй Александровичъ Шереметевъ родился 29 ноября/11 декабря 1887 г. въ Санктъ-Петербургѣ. Тамъ же онъ учился на историко-филологическомъ факультетѣ университета. Затѣмъ поступилъ вольноопредѣляющимся въ Кавалергардскiй полкъ. Въ 1910 г., будучи офицеромъ, сочетался бракомъ съ княжной Екатериной Дмитрiевной Голициной. Графъ Георгiй вышелъ съ полкомъ на войну 1914 г. Защишая «Вѣру, Царя и Отечество» онъ провелъ всю войну въ рядахъ полка, вплоть до революцiи, когда полкъ распался. Предчувствуя необратимость революцiонныхъ событiй, графъ Георгiй перебрался на Кавказъ. Здѣсь, какъ бы вновь вспыхнулъ свѣтъ надежды на освобожденiе Родины отъ ига безбожниковъ. Когда въ Крыму возродился Кавалергардскiй эскадронъ, графъ Георгiй вернулся въ родную часть и участвовалъ въ бояхъ противъ красныхъ въ Крыму, до самой эвакуацiи Бѣлой Армiи. Соединился съ семьей онъ уже за границей. Конецъ II Мiровой войны засталъ графа Георгiя въ лагерѣ бѣженцевъ Фишбекъ, гдѣ онъ, спустя нѣкоторое время, принялъ священство (1950). О. Георгiй много помогалъ бѣженцамъ духовно и матерiально, хотя и самъ жилъ болѣе чѣмъ скромно.
Въ 1958 г. о. Георгiй быль переведенъ въ Англiю, въ Лондонъ, гдѣ сталъ настоятелемъ при храмѣ женской Благовѣщенской обители. Онъ скончался въ Лондонѣ 12 мая по н.ст. въ 1971 г.
В Воскресение, 11 мая, в США в Астории (штат Нью-Йорк) в греческом храме св. Маркела, после того, как митрополит США ИПЦ Греции Павел ушел на покой, состоялась интронизация нового митрополита США Димитрия.
От разных лиц получаю я письменные запросы о том, как можно оправдать войну с христианской точки зрения. Ответить на вопрос, поставленный в такой общей форме, совершенно невозможно: нужно разложить его на более частные и более определенные вопросы. Это необходимо потому уже, что войну ведет государство, а Христово учение и учение Св. Апостол не устанавливает никаких правил для жизни государственной, и нигде в Новом Завете не предусмотрено о том, что будут существовать когда-либо христианские государства: приказано только исполнять те пассивные требования, которые предъявляются со стороны государства подданным: повиноваться властям (Рим. 13, 1-7), в особенности же царю и другим начальникам, как поставленным от него (1 Петр. 2, 13), затем молиться за Царя, и тех, кто во власти (1 Тим. 2; 1-2), платить подати, установленные царским законом и т. п. (Матф. 22, 21). Можно с уверенностью прибавить к этому, что на государство, даже языческое, Господь, Предтеча и Апостолы не взирают, как на явление отрицательное, но как на разумный порядок человеческой жизни. Так, святой Иоанн Креститель не осудил ремесла ни мытарей, ни воинов, но только приказал им не допускать злоупотреблений (Луки 4, 13); в своих притчах наш Спаситель нередко говорит о царях и их распоряжениях, как о явлении вполне нормальном и разумном, причем цари представляются обыкновенно милостивыми и справедливыми. Благоразумный разбойник изрекает слова, помещенные Евангелистом с полным сочувствием его мыслям: "Мы убо вправду (осуждены) достойная бо по делом наю восприемлева, сей же ни единаго зла сотвори" (Лука 23, 41). Еще определеннее высказывает благоволительное отношение христианства к идее государственной власти Ап. Павел в послании к Римлянам: "Всякая душа да будет покорна высшим властям: ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее: ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, — бойся; ибо он не напрасно носит меч, он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надо повиноваться не только из страха наказания, но и по совести. Для того вы и подати платите: ибо они Божии служители, сим самым постоянно занятые. Итак отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк — оброк, кому страх, страх, кому честь, честь" (13, 1 -7).
«Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе.
Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, - но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало».
1866
Федор Михайлович Достоевский. Преступление и наказание // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30-ти т. Л., 1973. Т. 6. С. 419-420.
«Это последняя страница из "Преступления и наказания" - бред Раскольникова в Сибири. Я читал эту страницу много раз и раньше, но теперь мне казалось, что ее никогда раньше не было и она только что выросла в этой книге. Я читал ее другим, которые, я знал, любили эту книгу, и они тоже не могли вспомнить именно этой страницы. Очевидно, глаза наши до нынешних времен скользили по этим строкам, не видя их.
Только дыхание ужаса революции выявило их для нас, как прикосновение огня обнаруживает бледные буквы, написанные химическими чернилами на белом листе бумаги.
Оно было написано ровно сорок лет тому назад - это апокалипсическое видение, в котором уже есть все, что совершается, и много того, чему еще суждено исполниться… в словах Достоевского чувствуется приближение катастрофы иного рода, - катастрофы психологической, которая все потрясение переносит из внешнего мира в душу человека… Нужно самому быть пророком для того, чтобы понять и принять пророчество до его исполнения. Пророчество Достоевского оставалось для нас невнятным, пока мы не ступили на самый порог ужаса … В настоящую минуту Россия уже перешагнула круг безумия справедливости и отмщения».
1906
Максимилиан Александрович Волошин. Пророки и мстители // Перевал. 1906, ноябрь. № 2. С. 12-27.
СЛОВО ПРЕОСВЯЩЕННОГО ЕПИСКОПА СЕРГИЯ (ЛАРИНА) В ДЕНЬ ПОБЕДЫ, 9 МАЯ 1945 г., ПРОИЗНЕСЕННОЕ В УСПЕНСКОМ СОБОРЕ г. ОДЕССЫ
Сегодня, братие, память Св. Апостола Иоанна Богослова, девственника — проповедника любви. Люди очень много говорят и пишут о любви, но на самом деле в современном обществе очень мало самоотверженной безкорыстной любви и сердечного сочувствия к своим ближним. Еще менее современные люди почитают высшую добродетель — девственность, открывающую путь к полному Богообщению.
Митрополит Агафангел и Архиепископ Георгий в пятницу, 16 мая, прибыли в США для участия в очередном Архиерейском Соборе. Также на Собор к этому дню прибыли и другие наши архиереи: Преосвященные Софроний, Афанасий, Кирилл и Николай.
Автор и ведущий игумен Мефодий. Гость студии Митрополит Агафангел рассказыват о духовности в современном мире.
Конвой вводит подсудимого в клетку. Заламывает руки, пригибает к полу голову, покрикивает — беззлобно, безразлично, единственно по привычке к насилию. Подсудимый не реагирует, не поднимает глаз. Молчит.
В клетке он немедленно садится, без выражения смотрит вперед. Черный свитер, светлые волосы. Лицо припухшее, бесстрастное, когда-то выразительное, а сейчас смытое, стертое, так что и отношение свое к нему не понять.
В небольшом зале плотно, практически прижимаясь друг к другу, рассаживаются близкие убитого. Друзей подсудимого нет. Только немолодая женщина с замотанным шарфом и наполовину скрытым за париком лицом, робко поднимает руку и едва заметно, кончиками пальцев, машет ему. Подсудимый не видит.
 |
| Сергей Пчелинцев: до убийства и после |
 |
Эта история началась 5 августа прошлого года, когда выпускник ВГИКа, 27-летний кинооператор Сергей Пчелинцев ударом в сердце убил псковского священника, 75-летнего Павла Адельгейма, и дважды ударил ножом себя.
Жизнь убийцы спасли. В институте им. Сербского у него диагностировали параноидную шизофрению и комплексное психическое расстройство личности, суд отправил его на принудительное лечение. История закончилась. Преступление свершилось, покаяние невозможно. Диагноз «шизофрения» стал заглушкой, которой все, от друзей жертвы до родственников убитого, закрывали тему убийства, заслонялись от нее. Он оказался сильнее, чем сочувствие, злость, даже любопытство.
Все время, прошедшее со дня убийства, меня, знавшую и любившую жертву, но по возрасту и кругу общения близкую скорее убийце, не оставляла странная мысль. Что если диагноз «шизофрения» — исходная точка, а не финал? Что если убийство обусловлено не только соотношением химических веществ в мозгу?
Я попыталась восстановить эту историю так, как ее мог видеть убийца, найти объяснения его поступкам — от приезда в Псков до убийства, от начала болезни до ее апогея. Мне хотелось понять, была ли эта трагедия предсказуема, можно ли было ее предотвратить. Теперь мне кажется, что шизофрения — лишь один из факторов, которые привели к трагедии. Все остальное — предельно логично.
О Сергее в доме священника услышали за несколько месяцев до убийства. Его обещала привезти Аня, дочь покойного старого друга. Мол, собираемся обвенчаться, хотим подготовиться. Затем — менее уверенно: Сережа, наверное, приедет один.
Пчелинцев приехал из Москвы в Псков 3 августа. Вел себя странно, несколько раз убегал из дома, жаловался на плохое самочувствие и бессонницу, то ложился во дворе на траву, то возвращался мокрым (якобы ходил купаться на мелкую, грязную, поросшую тиной реку), то подбегал к отцу Павлу, вскрикивал: «Я понял! Я все понял». Как вспоминает вдова Адельгейма Вера Михайловна, гость им с мужем не приглянулся: слишком нервный, взвинченный, суетливый. Но выгнать его никому в доме в голову не пришло: из этого дома вообще немыслимо никого выгнать.
Психиатр, знакомая с заключением судебно-психиатрической комиссии центра им. Сербского, позже шумела, что уже в первый же день в Пскове было понятно, что пора вызывать скорую психиатрическую помощь, диагноз был очевиден. Но невролог городской больницы, куда привез Сергея отец Павел, обнаружила только повышенные давление (160/80) и учащенный пульс.
Потом, после убийства, я нашла этого невролога, и она неохотно рассказала, что помнит того молодого человека: «Он выглядел усталым. Несколько заторможен. Медленная речь. Не спал несколько суток. Бессонница — тревожный симптом, поэтому я предложила ему обратиться к психиатру. Никогда бы не догадалась, что он…»
На второй день за Сергеем приехал отец. Уезжать тот не хотел: просился остаться жить у отца Павла, затем в монастырь, затем упал на колени: «Папа, не отправляйте меня в психушку!»
Отец все же посадил сына в поезд. На допросе он описывал это подробно: сначала сын читал книгу, затем позвонил Адельгейму («Отец Павел, простите меня»), затем Ане, невесте. После стал ходить по вагону, на станции Пола сказал, что должен выпить лекарство, взял рюкзак и пошел за водой к титану. И вдруг выскочил в тамбур, оттолкнул проводницу и выпрыгнул из поезда уже на ходу. В Псков отец не вернулся.
…Объявился Сергей следующим утром. Священник не раздумывая поехал за ним и привез домой.
Вечер в доме казался мирным. Матушка Вера Михайловна готовила ужин, дочь Маша мыла посуду, отец Павел за обеденным столом резал кабачки. Вера Михайловна на минуту вышла, как вдруг услышала дикий крик Маши: «Папу зарезали!» Потом, после убийства, Псков будет особенно часто вспоминать эти кабачки – простую, мирную, будничную деталь.
…В зале суда душно. Кто-то открывает окно, и снаружи становятся слышны скрип колясок, крики детей — мирный городской гул.
Подсудимый сидит в клетке, не глядя ни на кого. Иногда кажется, что он спит.
— Имя, дата рождения, адрес? — спрашивает судья. Пчелинцев называет маленький подмосковный поселок. «Просто там свежий воздух», — вдруг без выражения добавляет он.
Суд уложился в три заседания — каждые две недели по 3—5 часов. Два из них занял опрос соседей.
Из показаний свидетелей: «Я услышала вскрик, вижу, он (Пчелинцев. — Е.Р.) стоит перед столом и кричит: «Бес, бес, бес, бес». А на столе лужа крови. Я его выгнала на огород (задний двор, дверь в который идет из кухни. — Е.Р.) и сказала соседке вызвать «скорую помощь». Тут он снова забежал в кухню, схватил нож и убежал на улицу».
«На меня шел юноша, в руке у него был нож. Он кричал: «Господи, что я сделал!» Это были нечеловеческие какие-то крики, даже визги. Я решила, он идет в церковь убивать людей».
«Он резко повернулся и пошел в моем направлении. Я начал отодвигаться, не очень-то это приятно, человек с ножом… На всякий случай взял бревно и сказал всем, чтобы зашли за калитки»
…Свидетелей много, в зале душно, журналисты скучают. Убийца слушает молча. Я пытаюсь понять, что на его лице? Отстраненность, спокойствие? Гордыня, равнодушие? Скука? Кажется, он просто хочет все это перетерпеть.
Из показаний старшего уполномоченного ОВД: «Он бежал нам навстречу с криками… Когда до нашей машины было метров 15, он нас увидел, что-то сказал, два раза ударил себя в грудь ножом и попытался пробежать мимо. Водитель сделал маневр, открыл дверь, заблокировал ему дорогу, я выскочил с другой стороны. Он кричал, что в него вселились дьяволы, демоны, несколько раз спрашивал: «Я его убил? Я его убил?».
Как мне потом рассказывали очевидцы, на самом деле полицейские не стали выходить из машины, наехали бампером, сбили — а только потом победно скрутили, положили на траву. Соседи долго судачили, сам ли Пчелинцев ударил себя в грудь, или полиция перестаралась.
Убивал, впрочем, Сергей себя сам: нож втыкал в грудь под углом в 90 градусов, второй рукой помогал. Полицейский на суде усмехнулся: мол, совсем неопытный парень. А соседка Адельгеймов Люба рассказала мне, как подошла к нему, уже тяжелораненому, лежащему на земле:
— Гляжу: руки за спиной, грудь открыта, проколото между ребрами, видно, как шевелится там всё… Говорю: «Что ты наделал?» «Я его убил или нет?» «Да, убил». «Убейте меня, убейте!»
 |
| Служба отца Павла в храме Жен-мироносиц. Январь 2013 года |
Первое заседание обвиняемый сидел в клетке, не двигаясь и приложив руку к виску. Узкая кисть прикрывала лицо, и непонятно было, загораживается он от телекамер или пытается унять боль.
От головной боли Сергей страдал с детства. Врачи разводили руками: последствия родовой травмы, ничего не поделать. Мигрени начались в 7 лет, родители развелись, когда ему было шесть. С 16-ти Пчелинцев жил один: мать с новым мужем и дочерью уехала за границу, в разговорах с друзьями он о них почти не вспоминал.
Сразу после школы Сергей поступил во ВГИК, в 19 женился, через год развелся, позже никогда об этом браке не упоминал. Из института то ли ушел сам, то ли был отчислен, в 2009 году восстановился, отзывы однокурсников и преподавателей хорошие: добрый, отзывчивый, трудолюбивый, никто бы не подумал, что…
Поговорить со мной согласились немногие и не самые близкие знакомые Пчелинцева, поэтому не всему можно доверять. Однако из этих рассказов очевидны две вещи: его, Сергея, удивительная харизматичность — и абсолютная рассудочность.
Юношеское прозвище Сергея было Принц: золотистые кудри, тонкие черты, отстраненное, красивое, гордое лицо…
Пчелинцев ставил себя так, что в любой съемочной группе его воспринимали как профессионала. Доверяли ему абсолютно. Двое коллег долго рассказывали, каким опытным и талантливым оператором его считают — и только после моих вопросов поняли, что решили так, не посмотрев ни одного его фильма, лишь по тому, как он организует съемки.
Сергей был педантичным, настойчивым, мог замучить подчиненного — но добиться своего. Коллеги хотели ему нравиться, за его внимание боролись.
Отлично управляя людьми, Сергей никогда не кричал без необходимости, не выходил из себя. Казалось, рациональное в нем преобладает над эмоциональным. Когда после тяжелых съемок в Ростове съемочная группа возвращалась в общежитие и еще долго шумела, пытаясь расслабиться, Сергей молча ложился и засыпал. Представить его злоупотребляющим алкоголем или наркотиками знакомые не могут: Сергею нужен был абсолютный самоконтроль. Как с этой рассудочностью уживалась шизофрения? Никто не знает.
Однако нельзя сказать, что уж совсем «никто не подумал бы, что….». Дальние и потому равнодушные к нему знакомые говорили, что не удивлены. У Пчелинцева бывали периоды плохого настроения, когда он становился раздражителен, необщителен, мог наорать. Иногда целыми днями лежал, иногда — метался, не находя себе места. Видимо, все это было связано с головной болью.
В 2012 году, катаясь на кайте, Сергей получил травму шеи, и мигрени стали мучить его еще больше. Его бывшая девушка вспомнила, как однажды Сергей попросил ее купить лекарства. Список она показала маме–врачу. Оказалось, все это — сильнейшие обезболивающие, почти наркотики.
В деньгах Пчелинцев особенно не нуждался: сдавал квартиру, подрабатывал фотосъемкой, вел небольшой бизнес матери. Друзьям рассказывал про невероятные не то проекты, не то действующие бизнесы. Например, про фирму с остроумным оруэлловским названием «1984»: системы электронного слежения за сотрудниками компаний.
К деньгам, по словам друзей, Сергей относился равнодушно, как к средству, в основном тратил их на съемки кино.
Я видела три фильма Пчелинцева. Это ювелирная, выверенная, насквозь рассудочная работа. Как будто он в деталях продумывал каждый кадр, точно рассчитывая, какое воздействие тот будет иметь.
Просчитывать эффект — вообще очень про него. Он любил манипулятора Набокова, мечтал экранизировать «Камеру обскуру».
Почему он выбрал операторский и увлекся кино? Друзья не знают. Оператором был его дед — а Сергей, возможно, просто хотел заниматься творчеством, и кино оказалась понятной стезей. Ясно одно: он хотел быть хорошим оператором. Очень хорошим. Как будто он сделал на себя ставку и с каждым годом ее повышал.
За несколько часов до убийства в последнем, прощальном разговоре с невестой (режиссером по профессии) Сергей вдруг сказал, что им нужно было больше снимать кино, что теперь он этого больше не сможет… Кино, главное — кино.
— Сережа его специально убил, чтобы я его не видела никогда. Чтобы он вкусненькое не ел. Чтобы вообще ничего вкусненького не ел! Папе сделал больно. Если бы я знала, я б его за шкирку — и за калитку. Пусть бы всю ночь там сидел! — дочь отца Павла Маша говорит не зло, а скорее обиженно. В детстве Маша перенесла менингит и на всю жизнь, до своих 50-ти, осталась ребенком. По случайности, она оказалась единственной, кто видел убийство: «Я поливала огород — потом прихожу, смотрю — он тут с ножом. Я стала орать, мама «скорую» вызвала и меня увезли в Богданово (психбольница под Псковом. — Е.Р.). Там у меня нашли знаете что? Стресс».
Маша чистит картошку. Очистки разлетаются под ее руками, пальцы в тяжелых красивых перстнях плюхают картошку в ведро, рядом чешется, пофыркивая, огромный пес.
После больницы у Маши возобновились приступы эпилепсии. Теперь она плохо понимает, что ей говорят — словно не слышит, — и постоянно просит маму «включить папу», часами глядя фильмы о нем. Осторожно спрашиваю, что бы Маша сказала Пчелинцеву, если бы встретила.
— «Ты моего папу убил — уходи отсюда. Уходи!», — насуплено отвечает Маша, и ясно, что она (максимум) вытолкала бы убийцу за порог. Всю жизнь жившая в родительском доме, Маша не видела агрессии больше, не знает зла. Она почти любит Сергея — потому, что в ее мире не умеют не любить.
После убийства Маша выскочила из дома с криком: «Сережа дурак!»
Мне не удалось поговорить ни с кем, кто видел бы Пчелинцева в последние месяцы перед убийством. Приятелям он говорил, что болеет, голос звучал глухо, но «никто б не подумал, что…»
За два дня до убийства он вдруг прислал смс бывшей девушке. Что-то вроде: «Прости меня за все. Читай Библию детям», — точнее она не запомнила, да и детей у нее нет.
В июле Сергей обратился к неврологу, который диагностировал панические атаки и объяснил, что причина головной боли — не неврология. Еще раньше, как объяснял Пчелинцев другу, у него в мозгу обнаружили кисту. Он вбил себе в голову, что болен смертельно, испугался, что не сможет работать. Головные боли усилились.
Сергей увлекся религией — так, как может увлечься ею смертельно больной. Читал Библию, ходил в Храм Христа Спасителя, прикладывался к кресту Андрея Первозванного (говорил, что почувствовал «некое озарение» и головные боли прошли). Прошлой весной Сергей увидел интервью отца Павла в журнале «Большой город» и восхитился им. Его девушка Аня рассказала, что Адельгейм был духовным отцом ее родителей, она сама когда-то жила у него неделю. Пара строила планы приехать, официально — подготовиться к венчанию. Впрочем, на допросе Аня это уже отрицала. По ее словам Сергей, с которым они уже давно жили вместе, «не был тем человеком, с которым я бы хотела связать дальнейшую жизнь. Отношения у меня к нему были чисто дружескими, теплыми, как к человеку, испытывающему недуг». Сидя в клетке, Пчелинцев выслушал это, не изменившись в лице.
А тогда, прошлым летом, признаки безумия нарастали, и Сергей всеми способами пытался спастись.
В конце июня Пчелинцев вдруг позвонил своему отцу, с которым после развода родителей виделся ровно три раза. Они встретились. Сергей пожаловался на головные боли, сказал, что ходил к разным врачам. «Какой результат был от лечения, я уже не помню», — объяснял отец следователю.
30 июля, за шесть дней до убийства, Сергей вновь позвонил отцу и сказал, что ему плохо. Отец приехал в поликлинику, где тот был. Пока ждали врача, сын вдруг стал говорить, что только сейчас понял, как плохо относился к близким, посоветовал читать Библию, рассказал, что собирается к священнику. У него тряслись руки. От врача Сергей вышел расстроенный, почему, отец не знает, к врачу он не зашел.
Ехать домой, к Ане, Сергей отказался, к матери — тоже: мол, не хочет расстраивать. Взрослому успешному человеку с большим кругом общения вдруг оказалось некуда пойти. Две ночи он провел у отца.
Судя по тому, что позже рассказывал Сергей психиатрам, с середины июня болезнь перешла в открытую стадию. Состояния менялись каждый день, от страха смерти до легкости и приподнятости, Пчелинцев не мог спать, целыми днями читал Библию, на исповедь пришел «с двумя тетрадями грехов».
За день до отъезда в Псков Сергей позвонил Ане, сказал, что ему очень плохо, он не спал четыре ночи, мучается от головной боли и «что если из него не выгнать бесов, он умрет». Из протокола допроса Ани: «На это я ему предложила выпить успокоительного и поспать, после чего прекратила наш разговор». И всё.
Кажется, параллельно тому, как развивалась шизофрения, разваливались и распадались все связи: дружеские, семейные... Близкие не замечали болезнь, а вместе с ней — состояние того, кем она завладела. Вакуум вокруг нарастал, любовь ближних терпела крах: ее не хватало, ни чтобы отсрочить сумасшествие, ни чтобы распознать его. Впрочем, сколько раз мы все проходили мимо, не умея услышать и почувствовать близкого человека.
А тогда, в нарастающем безумии, в невероятной концентрации эмоций, которые Пчелинцев всю жизнь боялся и всю жизнь пытался контролировать; посреди полного одиночества и невозможности спастись — он вспомнил о добром священнике из Пскова. И поехал к нему.
…В Пскове было зелено, пыльно и сонно. Прорывалась из-под разбитого асфальта трава, вздыбился урожаем любовно ухоженный огород Адельгеймов. Убийство все еще могло не случиться — если бы отец Павел не оказался первым, кто не был к Сергею равнодушен.
Вряд ли священник не понимал, что имеет дело с болезнью (его друг-психолог в шутку говорил мне, что они с Адельгеймом часто менялись «пациентами»). Но не считал нужным заслоняться от нее. Отец Павел всюду проповедовал церковь как любовь и свободу: среди ссыльных в Караганде; в лагере, где оказался за веру; в нынешней, не принимавшей его РПЦ. Вероятно, Сергей (как и сотни людей, прибившихся к дому Адельгеймов) почувствовал в нем эту любовь, отсвет ее на себе.
Любовь ближних оказалась несовершенна. В ней были эгоизм, страх; да и нелюбовью оказывалась она иногда. Любовь отца Павла была всего этого лишена. Он не умел отстраняться, закрываться, прогонять. Не умел — или не хотел, не считал нужным; не в храме, а в миру вел свое служение, видел не только Бога, но и людей.
В единственном письме, которое передали вдове Адельгейма невеста Сергея и ее мать, сказано, что «чудовище, прятавшееся в больном мальчике, в любой момент могло наброситься на нее (Аню. — Е.Р.)» и что «сострадание к больному мальчику — вот все, в чем мы виноваты… Отец Павел прикрыл Аню собой, по сути, спас ей жизнь». Скорее всего, близких Пчелинцева защитил не отец Павел, а их собственный эгоизм, закрытость, отстраненность от Сергея. Чтобы безумие могло высвободиться, нужен был кто-то, кто подойдет совсем близко, почувствует Сергея. Возможно, случись это раньше — трагедии могло бы не быть. Но отец Павел оказался единственным, кто принял его на равных и всерьез.
— …Подсудимый представляет существенную опасность в причинении вреда себе и другим, — женщина-прокурор читает громко, звонко, словно с угрозой. — Подлежит помещению в стационар специализированного типа…
— Подсудимый, вы хотите что-либо оспорить? — вмешивается судья.
— Мне нечего оспорить, — медленно говорит Пчелинцев. У него высокий, глухой голос, словно стиснутый, задавленный в себя.
— С какой целью вы приехали в город Псков? — перехватывает допрос прокурор.
— Я приехал с целью консультации по моему душевному состоянию. Я был в замешательстве, не понимал, со мной что происходит. Я испытывал страх, панические атаки. Это началось за пять дней до того, как я приехал в Псков. Я помню отрывочно, как картинки. Мне очень тяжело это вспоминать и больно... Я вряд ли смогу описать.
Допрос заканчивается. Пчелинцев всё стоит в клетке — и вдруг, грузно и тяжело, опускается на скамью. С каждым заседанием он становится все тише и глуше, одновременно возвращаясь в реальность, начиная реагировать на нее.
На допросе отец Сергея расскажет, что за сутки до убийства сын позвонил ему: «Сюда не приезжай, они тебя убьют». Мужчина перепугался, что сын попал в секту, и бросился за ним в Псков.
Только с 18 до 19 часов 3 августа (за два дня до убийства) Сергей отправит матери 52 смс: «Во время причастия дают наркотик, который нейтрализует людей», «Сюда не приезжай, он высосет душу», «Это система порабощения людей, свободных лесных жителей в добровольное рабство»… Мы не знаем, как она отреагировала. В суде мать откажется от показаний, отец и девушка Сергея в суд вообще не приедут.
Читать «Заключение судебной психолого-психиатрической комиссии экспертов» из центра им. Сербского страшно, как влезть в голову к сумасшедшему.
Сергей рассказывал психиатрам, что в Пскове мысли его — о своих грехах, о здоровье, о девушке, о грехе отчаяния — постоянно путались, казалось, от них «распирает голову», «мысли текут, как паровоз», в мозгу «каша, как миксером перемешалось».
Он плохо помнил, как приходил и уходил к Адельгеймам, как сел в поезд с отцом. Сознание проснулось, когда из поезда он позвонил Ане, и та закричала что-то вроде: «Ты сумасшедший! Тебе надо лечиться! У нас не может быть детей!» Сергей вспомнил, как когда-то снимал в психбольнице документальный фильм «Автопортрет в аду», представил, что его, как героя фильма, привязывают к кровати — и спрыгнул с поезда.
Ждать помощи больше было не откуда. Пошел на речку топиться, но вспомнил, что это грех. Вернулся в дом Адельгейма и, глядя вокруг, увидел, что у всех людей на руках пятна, чувствовал, что все «не как обычно», «все как во сне», будто кто-то руководит. «Я постоянно об этом думал, обо всех несуразных мелочах, возникло умопомешательство, мысли текли быстро, в голове был хаос, одновременно были мысли про фильм, про исповедь, про опухоль в голове. (…) Голова кружилась, был калейдоскоп мыслей. Дальше не помню, очнулся, когда он с ножом торчит».
…Сейчас Сергея, скорее всего, уже этапировали из СИЗО в больницу. Один из врачей, наблюдавших его после убийства, на условиях анонимности рассказал, что в больнице тот вел себя адекватно, признавал, что убил, говорил о раскаянии, называл свое состояние сумасшествием или — используя религиозную терминологию — «очарованностью».
Но эмоции в таких состояниях нивелированы: интонационно Сергей словно наговаривал сводку погоды:
Из суда уезжаем поздно, почти последние. Сегодня — полгода со дня убийства. Близкие отца Павла едут на кладбище, Светлана, мама Пчелинцева, подходит к ним попрощаться — и вдруг решается ехать тоже.
Все время в суде она молчала. Загораживалась от камер, натягивала на лицо шарф.
— Она к нам в августе домой пришла, — вспоминала вдова Вера Михайловна. — Меня дома не было, она Машу увидела, упала на колени. Плачет: «Простите меня, простите!» Маша перепугалась, кричит: «Мама! У мамы прощение просите!» Я подошла — она опять на колени... Я сказала, что претензий не имею. Ну, поплакали с ней, обнялись, напоила ее чаем.
…Отец Павел похоронен у стены его церкви, направо и по размокшей грязи — вверх, на холм. На могиле лежат свежие цветы, недавно зажженная — словно негаснущая — церковная свеча. Вера Михайловна долго гладит портрет на кресте, Светлана стоит рядом, в дурацком парике, с баулом одежды для СИЗО. Ее лица я не вижу — наверное, не нужно видеть его сейчас.
Они недолго прощаются: вдова жертвы, мама убийцы — немолодые усталые женщины в темных бесформенных пуховиках. Чавкает под ногами влажная земля, орут невидимые птицы, наполняются водой оставленные на могилах отпечатки сапог.
В конце суда убийца вдруг сам попросил последнее слово. Не запинаясь, но словно увязая в словах, попросил прощения у Веры Михайловны: «За то, что я совершил».
«Бог простит, — сказала она с той точной интонацией, в которой было, кажется, и горе, и принятие его, и прощение, и боль. — Бог простит».
Псков – Москва
________
*Шизофрения — психическое расстройство, которым страдает почти 1% людей. У мужчин она проявляется обычно в 20—28 лет. Вылечить ее невозможно, но лечение позволяет больным снять симптомы и вести полноценную жизнь.
В Бердянске на Украине наших прихожан сначала изгнали из построенного ими св. Троицкого храма, а теперь препятствуют иметь помещение для молитвы, которое своими силами строит их настоятель, протоиерей Олег Николаев на своем земельном участке.
Первоиерарх РПЦЗ Митрополит Агафангел отправил на имя исполняющих обязанности Президента, Министра Внутренних дел и Генерального прокурора Украины, по поводу ситуации в г.Малин, письма следующего содержания:
210 лет назад, 13 мая 1804 года в Москве родился Алексей Степанович Хомяков - русский поэт, художник, публицист, богослов, философ, основоположник раннего славянофильства, член-корреспондент Петербургской Академии наук.
Алексей Степанович является предком епископа РПЦЗ Григория (Граббе).
Богослужение и проповедь Митрополита Агафангела в Неделю Жен Мироносиц в Иоанноском женском монастыре в селе Егоровка Одесской области на Украине.
Председатель Синода и Собора
, политолог, директор Центра политического анализа «Стратагема», шеф-редактор аналитического портала «Хвиля», рассказал «і» о том, какая страна сейчас играет первую скрипку в глобальной политике, сможет ли вызвать украинский кризис тектонические сдвиги в глобальной мировой политике, какая роль России в глобальной политике и какие главные цели ставит перед собой РФ, — сообщают .
В день великой победы нашего народа над нацистской Германией предлагаем вашему вниманию размышления гениального русского философа, выдающегося сына Русской Зарубежной Церкви, идеолога Белого движения Ивана Александровича Ильина.
Будучи настоящим пророком распятой России Ильин подвергался преследованиям чекистов и был выслан за границу в 1922 году.
(К годовщине смерти Патриарха Сергия)
Сейчас, когда обновленческое движение в Православной Церкви почти прекратило свое существование, когда лучшие представители его и индивидуально и коллективно принесли покаяние и вновь со- делались членами Церкви Христовой,—уместно бросить взгляд на прошедшее и сделать некоторые выводы.
Что было причиной обновленчества и иных, подобных ему, течений?
В основном,— это, 1) желание модернизировать дисциплинарно- канонические церковные постановления, 2) несогласие с Патриархом Тихоном в его первоначальных ошибочных установках в отношении советской власти и 3) стремление к руководящей роли в церковной жизни.
Модернизация дисциплинарно-канонических установлений пошла по линии наименьшего сопротивления. Женатый епископат, двоебрачие духовенства и другие подобные притязания сразу же показали легкомысленность и несерьезность обновленческого «модерна».
Признание Патриархом Тихоном своих ошибочных установок в отношении к советской власти, его призывы воздать «кесарево кесареви» — выбили из рук обновленцев одно из важных оружий против Православной Церкви.
Стремление к руководящей деятельности в церковной жизни выродилось в «самочинное сборище», которое явочным порядком решило взять на себя всю полноту власти в нашей Церкви.
По существу это движение носило пресвитерианский характер. Подавляющее большинство епископата пошло за Патриархом Тихоном и продемонстрировало свою верность Вселенской Церкви. Но и большинство духовенства, под влиянием почти всего верующего народа, так же отрицательно и недоверчиво отнеслось в обновленцам и их демагогическим приемам, осталось верным Православному Патриаршему епископату. В народной среде обновленчество не имело абсолютно никакого успеха. В общем, и теоретически и практически обновленчество оказалось зданием, построенным на песке, а потому и развалилось.
Поворотным моментом в истории обновленчества и вообще всей нашей Церкви явилась знаменитая декларация Патриаршего местоблюстителя Митрополита Сергия от 1927 г. В этой декларации была дана идеальная по точности, ясности и церковности формулировка того, что «лойяльными к советской власти должны быть и все те», для которых православие «дорого как истина, как жизнь со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом».
Правда, некоторые лица, имевшие «ревность не по разуму» возражали против этой декларации, даже откололись от нашей Церкви, возглавляемой Митрополитом Сергием, но это были единицы и на церковную жизнь они не оказали сколь либо существенного влияния.
Велико значение Святейшего Патриарха Сергия в искоренении обновленческого раскола и других подобных течений. Всю свою жизнь он твердо и мудро вел Церковь Российскую, основываясь на принципах декларации 1927 г. И словом, и делом он никогда не изменял принятому решению. И кровопролитнейшая война, навязанная нам фашистскими людоедами, воочию всем и ближним и дальним, и у нас и за границей — доказала его любовь к Церкви и Родине, доказала правильность его принципов и поведения. Он был «не кабинетным мечтателем», а верным хранителем и выразителем лучших традиций Русской Православной Церкви. Все верующие люди — епископы, клирики и миряне — пошли за ним и сохранили чистоту и неповрежденность Вселенской Истины, заключенной в нашей Поместной Церкви. «Хранитель благочестия» — верующий народ увидел в Патриархе Сергии своего действительно пастыря и пошел за ним. Увидели в нем истинного пастыря и обновленческие руководители и с раскаянием начали возвращаться в лоно Церкви.
Деяния Патриарха Сергия принадлежат истории. Его значение безусловно огромно, но и значение, в деле искоренения обновленчества, ближайших соратников почившего Патриарха — Митрополитов Алексия (теперь Святейшего Патриарха) и Николая, а также и других архипастырей и пастырей — тоже велико и плодотворно. Особенно велико значение нашего верующего народа, который своим верным религиозным чувством, преданностью догматико-каноническому укладу Церкви — не только дал возможность нашим Архипастырям избавить Церковь от раскола и сохранить ее в чистоте, но и заставил многих «колеблющихся» быть верными отеческим преданиям.
Не имея никаких корней в нашем верующем народе, молчаливо признавая неканоничность своего отделения от Православной Церкви, не дав абсолютно ничего ценного для развития церковной жизни, «модернизации» ее, обновленчество оказалось «пустоцветом» и в церковной и в гражданской жизни. Сейчас это ясно не только для нас, но и для самих обновленцев.
Та линия поведения, какая усвоена Православной Церковью в отношении советской власти, тот патриотизм и любовь к своей Родине, ее народам, какой мы видим во всех посланиях и выступлениях наших архипастырей и пастырей, все это нашло свой отклик в верующих и в их беспрерывных материальных пожертвованиях на дело обороны СССР, в их верности догматам и канонам нашей Церкви, в их нежелании признавать какие-либо группировки, идущие в разрыв с древне-отеческими церковными установлениями и нашим Православным епископатом во главе с Патриархом Московским и всея Руси Алексием.
Доказательством этой церковной монолитности, этого «единения духа» архипастырей, пастырей и верующего народа является Поместный Собор Русской Православной, Церкви 1945 года, который происходил в присутствии представителей почти всех православных автокефальных Церквей. Этот Собор является торжеством правильности поведения почившего Патриарха и его преемника.
Вывод: не разъединение (я — Павлов, я — Апполосов, я — Кифин; I Кор. 3, 4), а единение (Все мы Христовы; I Кор. 3, 23) давало, дает и будет давать несокрушимую силу Русской Церкви в ее борьбе с разными раскольничьими группировками и полнейшую убежденность в своей нелицемерной и беспредельной любви к нашей Родине и советскому правительству.
Это «единение духа в союзе мира» да подаст Господь нашей Церкви во главе с ее Первоиерархом Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием. Ибо только оно—это единение — обеспечивает нам нормальную церковную жизнь «со всем догматикоканоническим и богослужебным укладом» в рамках Сталинской Конституции.
ПРОТОИЕРЕЙ Н. Х-ОВ
