Архимандрит Константин: Время прельщения избранных
Архимандрит Константин (Зайцев), в своей статье, написанной более 70-ти лет назад, с пророческой силой указал на то, к чему мы, как христианское сообщество, пришли сейчас, от чего он нас предостерегал ещё в те годы. Миссия Русской Зарубежной Церкви — хранить чистоту православной веры, и сопротивляться всякой попытке "подмены" Христа мировым православием и мировыми большевизмом и глобализмом. Сейчас уже всё намного хуже, чем было во времена о. Константина. Но, тем не менее, мы должны стоять в этой Истине, поскольку только в ней наше спасение.
Для большей доступности, я привожу текст в современной орфографии со стилистическими правками, полностью сохраняя смысл сказанного.
+М.А.
Забавный укол нашему "самолюбию" делает книжный обозреватель из числа наиболее квалифицированных и духовно-подтянутых представителей "восточного обряда". В краткой рецензии шеветонского журнала "Ирепикон" на научный труд о. Иоанна Хризостома о старообрядческих "Поморских ответах", изданный Восточным Институтом в Риме, мы внезапно натыкаемся на выпад против "Православной Руси". Оказывается, наши идеи имеют общий корень с идеологией "Поморских ответов", свидетельствуя о живучести этого "архаизма". "Каждые пятнадцать дней закрываешь это издание ("Православную Русь") с подозрением: не сомневаются ли редакторы его в том, что имеется ещё подлинное Православие вне их юрисдикции — что и было характерной чертой старообрядцев, как это с очевидностью показывает автор реферируемого труда".
Большинство христианского сообщества, стремящегося обнять своим взором вселенную, не имеет представления о "Православной Руси" и сознательно оставляет вне своего зрения Русскую Зарубежную Церковь. Это нередко относится и к тем, кто не сбрасывают со своих счетов Русского Православия и даже с нарочито-повышенным интересом к нему обращаются, обладая часто и знанием русского языка. Но наше скромное существование является бельмом в глазу для тех немногих, кто, идя в ногу с миром, всё же следят и за нами, бросая беглый взгляд и на наши издания. Лишает их покоя наше "caeterum censeo" ["Я думаю иначе" — лат.] раздающееся из уголка осознанно хранимой старины — старины неветшающей, вечно-юной, вечно-свежей, неизменно на верх горы возносимой, как бы её ни погребали утеснением, небрежением, замалчиванием и всеми возможными способами дозволенной и недозволенной борьбы участники мирового общения, новизной прельщённого и под её знаком объединяемого.
Действительно, есть формальная общность нашей и старообрядческой установки сознания. Ведь в чём расхождение Православия с расколом старообрядчества? Только в том, что сознание истинности Церкви старообрядцы относят не к самой Церкви, а к оторвавшейся от Истинной Церкви её части, возомнившей себя хранительницей Истины по признаку внешней верности хранимым её некоторым ценностям, а не самой Церкви. В этом отношении полную аналогию, по существу, являет старообрядчеству именно "восточный обряд" [у папистов-католиков], а никак не мы. "Восточный обряд" во главу угла ставит не принадлежность к истинной Церкви, а соблюдение наружной верности внешним, по преимуществу, ценностям Православной Церкви — независимо от принадлежности к ней! Наша же установка сознания является совершенно иной: во главу угла мы ставим именно и только принадлежность нашу к истинной Церкви, какой бесспорно была Русская Поместная Церковь, наследниками и преемниками которой мы тоже бесспорно являемся. И мы в этой бесспорности себя и храним, полагая её основой нашего бытия. И хранение нами как отдельных внешних ценностей Православия, так и всего его содержания в целом, есть лишь следствие, вывод, приложение к жизни, воплощение — как угодно назовите! — этой нашей формальной принадлежности к истинной Церкви.
Мир меняется, мы же остаёмся всё в том же положении: в этом наше спасение! Мы имеем практическую возможность об этом свидетельствовать, вытекающую из того факта, промыслительно устроенного Провидением, что протекает наша жизнь в условиях формальной свободы. Мы почитаем себя обязанными её использовать в целях исповедничества нашей церковности, а в состав этого исповедничества естественно и необходимо входит и распознание нас окружающих и ширящихся соблазнов, фиксирование их, обнаружение, раскрытие — во спасение нас самих и тех, кто с нами единомысленны. Спасаемся мы сами таким образом и другим помогаем спасаться: в этом смысл нашего существования. Действительность обнаруживает, как соскальзывают всё больше и уклоняются всё дальше с путей Божиих даже Именем Христа себя покрывающие церкви, деноминации и всевозможные человеческие организации. Всё более оттесняемыми чувствуем мы себя от больших дорог церковной общественности. Есть ли это гордыня превозношения, когда мы это констатируем? Быть бы живу — вот наша задача, исчерпывающая всё наше бытие: быть бы живу во Христе! в истинном Христе!
Под этим углом зрения большой соблазн для нас возникает — нельзя сказать, новый, но впервые перед нами становящийся во всей своей силе. Мы не раз отмечали, что антихристово начало имеет двоякий вид, как это определяется двояким смыслом приставки "анти": противления Христу и подмены Христа. Не прекращается начало противления ("борчества"), но эта реальность выходит в предельной своей грубости на авансцену только в меру действительной необходимости, повсеместно нависая лишь как угроза, от которой — по умолчанию — нет спасения. Обыденность пронизывается другой реальностью, а именно, в бесконечно разнообразных формах проявляющейся "подменой" Христа. И не надо думать, будто всегда и непременно здесь налицо заведомо злостный "антихристов" замысел. Нет — и тут образ ангела светла принимает тьма. Не последнюю роль играют тут чувства любви, снисхождения, жалости, милосердия, всяческие человеческие добрые чувства, обещающие и дающие во имя Христа многообразное "земное". В этой полноте несомых человечеству земных благ, одновременно растворяется истинное Христово начало и сознательно приносится в жертву.
Достаточно под этим углом зрения всмотреться в современное миссионерство, как оно осуществляется в Азии и Африке. Тут возникает некий принудительный "экуменизм", сводящий Христово начало к такому минимуму, которое самое примитивное протестантское сознание может принять только ценой отказа от своей христианской сущности. Жертва приносится — во имя цели, предположительно святой, но практически низводимой до уровня приспособленчества к примитивно-земному сознанию.
Достаточно всмотреться под этим углом зрения и в миссионерство другого порядка — в "внутреннее" миссионерство, обращённое к своей среде, отошедшей от Христа. И здесь те же добрые чувства побуждают к снисхождению, ведущему в итоге к огрублению, к расцерковлению, к обмирщению, если не к прямому отрицанию Христова начала, подлинного, как оно ещё сохранялось и у инославных. И разве именно под этим углом зрения не симптоматично, становящееся характерным даже для католицизма, оттеснение духовенства элементами "лаическими" [лаик — мирянин, дилетант, любитель]?
Христианство превращается в некую социальную "разменную монету", имеющую хождение везде, дающую выход "человеческим" чувствам, и из-за этого, на фоне современного озверения даже и кажущуюся чем-то отрадным, но к подлинному христианству, от земли к Небу ведущего и к Небу земного человека уже и приобщающего, почти ничего, а всё чаще и вовсе ничего, уже не имеющую.
Это та атмосфера, в которой мы живём, но которая нас непосредственно не касается, в смысле требования каких-то внутренних решений, пусть и не формальных, но всё же ответственных, а иногда определяющих нашу судьбу.
* * * *
Нам сейчас грозит иное — чисто "наше". Враг подходит к внутренним оградам нашего сердца, пытаясь подточить самый источник нашей жизни во Христе. Это — т.н. "культурное" общение с советчиной, в тех её обличиях, которые принимают образ ангела светла.
Самый яркий облик этого соблазна — т.н. Советская Церковь, которая занимает решающее место в большой игре, которая сейчас ведётся большевиками по разоружению свободного мира. Уберите со сцены московскую патриархию, с которой, как с представительницей подлинного Русского народа, и в его прошлом, и в его настоящем — в отличие от советской власти — готовы общаться, пусть и с риторическими иногда оговорками, решительно все христианские силы мира: что останется от зловещей идеи "сосуществования"? Но не надо преуменьшать силу действия этого соблазна и на русскую православную зарубежную среду, иногда самую квалифицированную. Растёт, однако, соблазн и более тонкий, облекаемый в форму самую доходчивую: литературной убедительности, художественной "правды", культурной привлекательности. А тут же рядом продолжает действовать неумолкающий голос "крови", общности исторического корня, неразрывности исторической судьбы... Его впечатляющая сила неизмерима. Не она ли рождает в германском народе, в частности и церковном, фикцию единства Германии, которая, практически, является главным препятствием для действительного её объединения, служа великую службу большевикам? Эта сила разрушительно действует и в нашей среде, поддаваясь преодолению лишь на высотах духа. А действие этого начала, высшего, угрожает соблазном культурного общения с подъяремной Россией. Поскольку так снимается с нашей церковной совести её основное ограждение: убеждённость в нашей безоговорочной непримиримости на страже церковной русскости.
Судьбы России подъяремной и свободной — раздельные: это — аксиома здорового русско-церковного сознания.
"Там" творится истинная жизнь только втайне. Всё, что "там" допускается наружу, носит на себе печать лжи. Этим мы не произносим ещё приговора ничему и никому, а констатируем лишь факт непреложный, не исключающий того, что относительную пользу, в плане и личного спасения и общего освобождения, может принести то или иное действие, возникшее на советской почве открыто, то есть, будучи дозволено.
"Здесь" мы творим жизнь свободно, и обязаны, вне зависимости от каких бы то ни было обстоятельств, хранить всецелую верность нашей православной русскости. Пусть враги назовут это фанатизмом, узколобостью и т.д. Это — наша миссия. В этом смысл нашей жизни, как в плане личного спасения, так и в плане общего освобождения.
И вдруг — перебрасывается к нам "оттуда" мостик, в образе литературных произведений, якобы являющих рост духовного самосознания русского общества, рост внутренней России, созревание церковно-национальное русского народа — рост, протекающий, осуществляющийся, являющий себя открыто в рамках советчины и её, как бы, органически преодолевающий.
Это ли не нож в спину началу непримиримости? Это ли не дар данайцев? Это ли не высвобождение нашей совести от долга само-стояния в своей истине, в своей верности? Обширной струёй изливается подобный материал за рубежи СССР и на иностранных языках в форме всевозможной литературы — художественной, мемуарной, политической, чисто публицистической, репортёрской. Но и на русском языке от имени русских людей возникает, ширится, растёт, множится эта поросль — и крепкий яд, пусть нередко и независимо от намерений авторов и издателей, вливается в наше сознание! Великую услугу оказывает советской власти эта волна дезинформации — так увлекательно убедительная...
Когда-то общим убеждением было: война внешняя — вот, что сбросит большевиков, независимо от итога войны. Достаточно, чтобы русский человек получил в руки оружие, и оно обязательно обратится против общего внутреннего врага. Опыт же показал, что сила исторического прошлого, о которой мы говорили выше — послужила, в конечном счёте, большевикам, и сразу подняла их на новую, ранее для них недосягаемую высоту. Ныне ещё остаётся реальное основание думать, что военная операция, задевающая Россию, способна оказаться поводом для событий, концом которых будет конец советчины: Венгрия дала урок достаточно убедительный. Но вот даже в наше сердце заведомых стояльцев за истину непримиримости, втекает сладостная уверенность в том, что переваривает Россия большевизм — и лишь дело времени его окончательное исчезновение на каком то величественном пути внутреннего обновления Советской России, ведущего её к новой жизни... Пусть читатель под этим углом зрения перечтёт то, что — пусть с полным правом — только что перевернуло его душу, раскрывая перед ним самую изнанку советской жизни, пусть перечтёт не эмоционально, а ответственно-политически, духовно-критически, церковно-требовательно. Не станет ли ему страшно и за себя, и за других, и за самого автора произведения, только что его пленившего?..
Не надо думать, будто всё на нас устремляющееся в своём бесконечном прельстительном разнообразии, есть непременно плод какой-то злой организованной кампании. Было время, когда зло именно так и подготовлялось и осуществлялось — и явно, и потаённо. Пусть остались и кадры, и центры подобной работы — независимо даже от грандиозной советской вселенской антрепризы. Никакой глаз не проникнет в тайны этой работы, объём и квалифицированность которой будут неизменно расти, пока не придёт человек-Антихрист, имеющий всё это зло воплотить в себе, распространяя уже открыто свою власть на весь мир. Для нашего времени характерно, и в этом сущность "отступления", поскольку оно уже принимает характер вселенскости, — та или иная "твёрдость" во зле есть явление повсеместное, меняющее только форму. Поэтому обречён на бессилие всякий, кто захочет горделиво руководствоваться своим "чутьём" проницательности на злое, по признаку поисков и распознания его авторов, инспираторов, организаторов — как их ни назови. Сейчас единственный верный способ спасения — отойди скромно от зла и скромно сотвори благо, внутренне и внешне окопавшись в своей цитадели, в своей русской церковности — ею живи, в ней расти и крепись: оцерковляй свою жизнь, в этом задании обретая смысл своей, и начинающейся, и длящейся, и завершающейся жизни.
Сейчас время особо благоприятное для сосредоточения над собой. Зовёт нас Церковь к покаянию, к осознанию своих грехов, к испрошению прощения у нами обиженных и к прощению обидчиков. Зовёт она нас к осознанию Православия и самоутверждению в нём. Эта задача исполнена исчерпывающего и необъятного содержания — и выражение её всему нас научит, ко всему приведёт, от всего злого отведёт и покажет нам единственный практический путь служения Родине, лишённый губительного мечтательства. Зовёт она нас к подвигу молитвы и поста. Зовёт она нас к тому, чтобы мы Христа узрели в Его подлинном естестве, а тем самым отвлеклись от мира и воззрели горе́. Зовёт она нас к тому, чтобы мы и себя, и свои домы́, и наши житейские общения, самые наши домыслы о земном будущем, как личном, так и национальном, не отвлекали от истинного Христа, который воплощает в Себе Церковь, и нас всех делает членами Своего Тела. Зовёт она нас к тому, чтобы мы, отрешившись не только от того зла, которое торжествует в мире, но и от надежды в улучшенном здешнем мире найти себе упокоение, устремились к встрече Воскресшего Христа, предварительно слившись с Церковью в подготовительном подвиге самоочищения.
Счастливы те, кто, пожелав всего этого, имеют возможность в полной мере это осуществить. Немного таких. Но если каждый это выполнит во всю меру открывающихся ему возможностей — Господь, вся ве́дый, утешит его и примет на Своё Торжество. Не будем лишь загодя, уповая на милость Божию, уклоняться от подвигов поста и молитвы, дабы не уклониться в беспечность, которую святые отцы почитали смертным грехом. Проникнемся сознанием своего "избранничества" — поскольку как иначе оценить наше пребывание в составе Церкви, непререкаемой в своей истинности? — Господь ждёт от нас, чтобы мы показали себя достойными этого избранничества. Только окрылённые силой благодати, на нас изливаемой Церковью, сумеем мы остаться неповреждёнными перед лицом прельщений, ныне попускаемых Богом и как бы к ответу призывающих внутренняя наша. Действительно ли Христовы мы? Действительно ли хотим быть и остаться живыми во Христе.
Архим. Константин.
Православная Русь-№4-1958г.
Метки: рпцз, константин зайцев